Сила женщины.
Ветерок, тёплый и ласковый, несущий пряный запах степных трав. Горьковатый от полыни, сладкий от цветов акации, растущей в лесополосах, медовый, от шалфея. Треск цикад, вскрикивание совы - сплюшки, иногда прерываемые всхлипыванием шакала. Мошкара, слетевшаяся на огонёк небольшого костра из ароматного саксаула, оттеняющего дымком дурманящий запах шашлыка, из восьмимесячного, только что забитого барашка. Небольшие стопочки, наполненные из запотевшей бутылки, так, для аппетита. Хотя уже запахами шашлыка внутренности сжались в голодном крике. Тело отмякает от длинного дня в дороге…
Рёв дизеля вырвал из сладкой дрёмы: вон, парочка кабину задрала, да при свете переноски движок насилует. Площадка при дороге, у родника, стихийная стоянка дальнобоев.
В центре горит шина, освещая прыгающим светом сбившиеся по несколько штук фуры. Все так или иначе знают друг друга, годами одни дороги утюжат, потому и сбились небольшими компаниями. По землячеству. У каждой свои тараканы, а конфликты никому не нужны. Дорога одна, не поделишь.
Шина горит, выхватывая сгрудившиеся около импровизированных столов фигуры, и, иногда высвечивая красные глаза, там, за кругом фур, ждущие рассвета. Что бы потом доесть недоеденное. Из соседней фуры женские то ли вскрики, то ли всхлипы. Мы переглядываемся, понимающе ухмыляясь, плечевая работает…
Закряхтел старый шоферюга, подсевший к нам. Есть такие, из старых, что только в одиночку ездят. Прокашлялся, поглядывая, готовы ли мы к очередной байке. А мы всегда готовы.
- Это вы зря, рыло то кривите. Ну плечевые, ну сломались девки. Бывает. А так, нам, мужикам, до женщин — ууу! Вот чем ваши папки в девяностые занимались? Вот! Водку пьянствовали да стоны стонали. А мамки? Мамки вас, балбесов, на ноги ставили. Надрывались под сумками, загибались под шпалами, и ведь поставили!
Шоферюга закряхтел, прикурил давно торчащую из усов сигарету:
- Я давно понял, что нам до женщин... — махнул неопределённо рукой.
- Занесло меня к родственникам. Ну, поступать в институт. Как же без диплома жить? Ну и поехал. А где приткнуться? Это не сейчас, тогда только к родственникам или знакомым. Вот я и зарулил. Зелёный совсем, после школы, из под крылышка. Захожу, а там дядька с соседом. Старые сидельцы, не одна ходка. Сидят, значит, пьют. Бутыль, с чем то синим, пожалуй, даже фиолетовым. Стаканы гранёные, пучок чеснока зелёного, чуток плеснут, да грызут чеснок, видно, чтобы пойло назад не пошло. Мне наливают. Я было хвост поднял, дескать что мало, я хоть и молодой, но могу. Самогоном то поенный. Цыть, говорят. Денатурат это. Так что немного спирта, и много чеснока.
Шоферюга примолк, вспоминая…
- Врать не буду. Еле пропихал заразу. Долго туда — назад играла. И всё! Уважение оказал, а так завтра экзамены, потому ни — ни! Ну им больше достанется. Посидели маленько, да вышли, по свои делам.
Глаза затянулись масляной плёнкой, облизнулся:
- Тут дочка, соседская заходит. Молоденькая, да… Ну,.. заходит. Наливай говорит. А мне что? Беру стакан, лью. Полстакана налил, лей говорит. Лью. Две трети. Полный лей, говорит. Лью. С горкой. Берёт, я было дёрнулся, - не учи. Ну, и так не торопясь, смакуя, и выпила весь стакан. У меня рот открылся, с уважением чеснок ей подаю.
- Фу! Негоже женщине чесноком вонять. Ещё наливай.
Тут уж я не стал судьбу испытывать. Стакан то спишу, а два? Ну ладно. Пойдём, выйдем, поговорим…
- Нет, пацаны, слабаки мы против женщин, слабаки.
Примолк старый, глаза в себя ушли, вспоминают. Соседскую дочь, наверное. Мы зашевелились:
- Да ну… Денатурат стаканами… Нет, не может… Да ну…
И замолчали. У каждого сидела заноза, да не одна, оставленная женщиной. Расскажи, и не поверят.