Рома с детства боялся собак. Его этому научили. Мальчику было почти четыре года, когда отец впервые взял его с собой больше, чем на полдня, отправившись в гости к другу-сослуживцу. Тот жил в небольшом селе, до которого пришлось добираться на попутках. Ещё в машине, старой, как нечаянная монета со случайного заднего двора, Рому укачало и стошнило на собственные штаны.
- Вот ты ж ещё щенок! – без злобы, усмехнувшись, воскликнул хозяин автомобиля и остановился у обочины, - подождём, пока не придёт в себя.
Он вышел из машины, достал из багажника какую-то цветную тряпку с чёрными пятнами и стал протирать сиденье. Пока отец помогал сыну переодеться, мужчина перелил воду из канистры в стеклянную бутылку из-под водки и убрал её в задний чехол от водительского сиденья. Рядом находилась точно такая же, уже початая бутылка с водкой.
Мальчику стало лучше, и они снова отправились в этот долгий, мучительный путь. В машине невыносимо пахло бензином и через некоторое время Роме снова стало плохо.
- Папа, дай воды, - еле слышно проговорил он и уткнулся маленьким носом в рукав своей рубашонки.
- Где у тебя тут вода? – спросил отец у водителя, слегка нагнувшись вперёд.
- В бутылке из-под водки. Колодезная, - с гордостью ответил тот и даже причмокнул.
Отец открутил крышку и протянул Роме бутылку.
- Пей, сколько хочешь!
У мальчика во рту всё пересохло, а после недавнего извержения хотелось искоренить неприятный осадок, поэтому он стал пить большими глотками – громко, стремительно, так, как будто страдал многолетней жаждой и был голоден, нестерпимо голоден. Но почему-то легче не становилось - каждый глоток оказывался жгучим и горьким. На секунду ему почудилось, что он пьёт бензин и что весь мир пронизан этим невыносимым резким запахом.
Рома не помнил, как они с отцом доехали до деревянного дома с недостроенной крышей, как оказались на этом участке, огромном, почти бесконечном из-за отсутствия забора. И, правда, где он начинался, где заканчивался? Вот она, пыльная дорога и где-то вдалеке, за пустующим полем – колонны густого леса, который ночью оборачивался чёрным морем, надвигающимся гулкой стеной, живой и свирепой. Понятно, почему деревенские собаки так остервенело лают по ночам – боятся, предупреждают.
Сослуживец отца оказался большим и добродушным дядей Борей лет сорока пяти. Он сразу понравился Роме. Не только потому, что оставил у кровати мальчика такие редкие сладости, как чупа-чупс, киндер-сюрприз и чокопай, (он всё равно не мог их есть в ближайшее время), но и потому что просто был. С ним, как и со своим отцом, ребёнок чувствовал себя в безопасности и был уверен, что боль и головокружение скоро пройдёт.
Прошло. Но только через два дня, обернувшихся для Ромы долгим сном, и принёсшим такое облегчение, что он перестал чувствовать собственный вес, когда стал передвигаться по дому.
- Пап, я такой слабый, - еле выговаривал он, протягивая руку, покрытую мелкой дрожью, за очередным сухарём, который оказывался недоеденным.
- Знаю, сынок, знаю. Это называется похмелье. Когда люди пьют водку, такое случается.
- А зачем люди пьют водку?
- Люди в принципе странно себя ведут, - тихо произнёс отец через некоторое время, - любят причинять вред самим себе. Но рано или поздно нужно возвращаться к жизни! Пойдём во двор?
Там, где заканчивался порог дома, начинался пасмурный июль. Тепло и свежесть перемешались с нежными и крепкими запахами одуванчика, крапивы, лебеды, репейника. Около грязного крыльца, рядом с нижней ступенькой, в коробке из-под пивных бутылок Рома увидел живой чёрный комок шерсти. Он завилял маленьким обрубком, непохожим на хвост и запищал робко, но пронзительно.
- Пёса, пёса, - позвал мальчик и спустился с последней ступеньки, заранее протянув руки. После чего быстро опустился на четвереньки рядом с коробкой.
Щенок радостно заскулил и высунул язык. Рома впервые увидел пасть собаки так близко и решил, что она может укусить его. Хотел заплакать, но щенок снова заскулил и сбил его с толку. Тогда Рома стал пинать коробку и толкать ручонками в сторону дороги. Щенок продолжал скулить, но не выпрыгивал из своего убежища. Что-то с ним было не так.
- Ты чего это? – отец не торопясь спустился с крыльца, закурил, присел на корточки, протянул левую руку.
Рома сразу же бросил своё занятие, подбежал к нему и уткнулся в его подмышку.
- Не делай так больше! Он может всем собакам рассказать, что ты его обижал и все они, большие и маленькие, соберутся, найдут тебя и начнут кусать, за брата своего мстить. Ты ведь этого не хочешь?
Рома заплакал.
- Не хочу-у-у-у! Па-а-а-па-а-а! Что теперь де-е-е-ла-а-ать?
- Иди, погладь щенка, - отец подтолкнул его к коробке, требовательно, но ласково. Но мальчик, хоть и сделал несколько шагов навстречу к собаке, передумал и побежал в дом.
Когда Рома подрос и уже начал ходить в школу, то обнаружил, что боится не только собак, но и девочек. Эти писклявые голоса в юбках часто смеялись над ним и шутили. А когда минул пятый класс, то девчонок-одноклассниц было просто не остановить – они писали его имя на доске в учебном кабинете, его одного, Рому, забрасывали самым большим количеством открыток в день Святого Валентина, который, он был уверен, придумали сами, а потом взяли за манеру спрашивать, на ком из них он хотел бы жениться.
Но и это время прошло. Дивная пора седьмого класса спустилась на школьный сентябрьский двор, а Рома стал чувствовать себя старше и увереннее.
Однажды он пришёл на урок литературы, который стоял первым в расписании, неподготовленным. Кому ударило в голову ставить именно этот предмет на понедельник в восемь утра? Если бы он стоял четвёртым или пятым, то Рома бы успел выучить стихотворение во время перемены. Да хоть бы и третьим! Успел бы. А тут – на тебе, после выходных, когда он два дня напролёт простоял на улице, рядом с рынком, продавая картошку и овощные заготовки. Домашнее задание по письменным предметам он делал день в день, поэтому хвостов не было, но заучивание стихов… С этим всё гораздо сложнее.
- Скворцов, к доске! – скомандовала Надежда Петровна. Красивая и очень аккуратная женщина, превозносящая поэзию и порядок, но такая вредная, что не хотелось знать, что это такое. Многие ученики часто делали комплименты её красоте и утончённости, и именно поэтому оставались без лишних двоек. А вот он, Рома, не знал, как поворачивать язык, чтобы их говорить.
- Я, это, - начал он и вдруг вспомнил пряжку на отцовском ремне. Поднялся из-за парты и направился к доске, перебирая стихотворные строки Есенина в голове. Ни одно он не знал наизусть. Ни одного, кроме… Папа часто читал ему его на ночь в детстве, но ведь там есть, да, точно - одно нехорошее слово. Одноклассники услышат – засмеют.
«Двойка, либо смех, двойка, либо смех», - Рома стоял около учительницы, которая сидела за своим столом и постукивала карандашом по открытому журналу, и всё думал, думал. Со стороны всё выглядело иначе – Рома выдержал паузу и начал читать.
- Утром в ржаном закуте, где златятся рогожи в ряд, семерых ощенила сука, рыжих семерых щенят, - он прикрыл глаза на несколько секунд, а потом стал смотреть только на шкаф с верхней одеждой в конце кабинета. Этот шкаф грязно-синего цвета был широким и высоким – как раз таким, чтобы ему не видеть глаза одноклассников.
Как ни странно – смеха не было. Не было ничего, кроме молчания. А ещё слёз на лице Надежды Петровны и многих, многих девочек.
Прошло лет двадцать, а, может, и тридцать. Там, где десять лет промчалось – незаметно проходит ещё десять. Поэтому разницы нет.
Рома приехал к отцу в Сибирь. Он давно уже жил в Москве, один, и был старшим педагогом в музыкальной школе. Приезжал нечасто из-за дороговизны билетов (а может, ещё от чего), вот и сейчас навестил в очередной редкий раз. А отец, похоронивший свою жену и его мать уже как десять лет, а значит – практически, всю жизнь назад, говорит ему с порога:
- Иду щенят топить. Ты со мной?
Рома так и обмяк на месте.
- Как топить? Зачем?
- А на кой они мне?! – отец безучастно посмотрел на сына и замолк. Проковылял в сторону печи и сел на табуретку.
Рома взял коробку с шерстяными огоньками внутри, погладил их тёплые животы - созвездия и вышел на веранду.
2020