Вопрос постижения глубинных духовных процессов является главным в церковно-певческой практике. В настоящее время существует некое противостояние двух певческих систем - партесной и унисонной. На словах, как правило, предпочтение отдаётся унисонному стилю, а на деле - партесному. Причём, последний часто обвиняется в бездуховности и упрекается в том, что его изобразительные средства пробуждают страсти. Складывается весьма лукавая ситуация. Поэтому, хотелось бы взглянуть на эту тему без предвзятости.
Наверное, всё же не следует торопиться забрасывать камнями партесный стиль, памятуя о том, как Иисус не посрамил блудницы вопреки "праведникам".
Утверждение, что партесный стиль пришёл в Православную церковную среду из мирской оперы, не совсем верно. Издавна в Византийском богослужении наряду с унисонным пением практиковалось и 3-х голосное (демественное) пение. Полифония же (многоголосие) сформировалось в католичестве, откуда через униатские конфессии проникло постепенно к нам.
Партесная форма в католических странах одновременно применялась и в мирском искусстве, и в церковной службе. К 17-му веку эти два, доселе параллельные направления, стали сближаться. В мирской опере стали ставиться пьесы религиозного характера, в которых применялась церковная мелодика. В храмовые же службы стали вводиться Концерты, цель которых заключалась в стремлении украсить богослужение, сохранить и продлить в душах верующих торжественность минут ожидания святого Причастия. К сожалению, такая практика стала для многих искусительной, приводила к духовной прелести. Поэтому, многие ревнители благочестия стали отвергать партесную форму, как сомнительную в духовном плане. Попытаемся возразить такому умозаключению, и для этого сперва определим значение молитвы в труде церковных певчих, которая и указывает на истинную духовность.
В своей работе клирос испытывает множество сложностей, за преодоление которых платится высокая духовная цена. Поэтому, певчие стараются во время службы укрепить себя внутренней молитвой. Но такое "внутреннее делание" порою приводит к обратному результату - молитва теряется. Это происходит потому, что такая духовная позиция эгоистична в своей основе и не может быть Богоугодной.
В процессе службы личная молитва каждого певчего не должна оставаться замкнутой в пространстве души, но должна излиться и соединиться с общей молитвой, которую хор творит музыкальными средствами. В отличие от рядового прихожанина, клирошанин должен забыть о себе и стать проводником чужих молитв, творителем молитвы соборной. Он должен стать слугою каждому, кто не имеет тех способностей, которыми наделил его Господь. Только в таком случае пение его в глазах Божиих будет не напрасным, потому что оно будет осуществлением Завета - "положить душу свою за други своя".
Такая духовная позиция никак не зависит от формы пения, но она ВЛИЯЕТ НА ФОРМУ, преображая её. Таким образом, получается, что не форма рождает духовность, а напротив - духовность форму, и в этом заключается смысл подлинной взаимосвязи певческого стиля и его духовных возможностей. Какими бы красками художник ни пользовался, какой бы эстетический жанр ни выбрал, написанная им картина станет подлинно духовным изображением лишь в том случае, когда творилась по духовному порыву. Под ракурсом такого взгляда и попытаемся продолжить наши рассуждения.
Храмовая молитва творится вкупе всеми прихожанами посредством общего духовного настроя, через мысли и чувства, через слова... Для певчего же не существует иных форм, кроме музыкальной. Богослужение опирается на певческую основу потому, что оно является отражением ангельского служения Богу, которое представляет собой непрерывное пение.
К сожалению, мы не можем знать, как поют ангелы, но в Небесном Воинстве существует иерархия, и это, безусловно, как-то отражено в певческих формах...(Улыбнёмся попутно...) Если посмотреть вокруг, даже поверхностным взглядом, то нельзя не заметить принцип разнообразия, который соблюдается буквально во всём - в растительном и животном мире. Каждого человека природа также наградила особенностями, которые отражены также и в вокальных способностях. Один - поёт басом, другой - тенором, и уравнять их между собой невозможно. Такое разделение - не соблазн, а Божее веление! И если бас останется басом, а тенор - тенором, и в результате их совместного пения возникнет благозвучная, гармоническая связь, то это вовсе не повод называть такой дуэт бездуховным или, того хуже - греховным!
В партесном пении все голоса излучают свою природную способность, и каждый певчий ведёт свою партию. Чья-то партия сложна,а чья-то проста, но это вовсе не означает чьей-то ущербности или преимущества. Господь Сам распределил роли, и певчим остаётся лишь смиренно выполнять свой долг ради общей гармонии. Именно такое - естественное - служение является духовным. Почему же некоторым кажется, что партесный стиль греховен? В чём причина такого мнения?
Попробуем объяснить с ортодоксальных позиций. Партесный стиль позволяет отразить великолепие всех голосов, входящих в ансамбль, воэтому он так впечатляющ. Он, поистине, духовен и благодатен, и поэтому пробуждает в слушателях не только возвышенные чувства, но и сладострастие - по мере их греховности. В этом и состоит так называемое искушение. Поэтому, те, кто подвержен подобным искущениям, торопятся обвинить в бездуховности и греховности стиль пения, не желая признаться в том, что греховны и бездуховны сами. Ведь, если певчий или регент одержим тщеславием или отравлен сладострастием, то такой внутренний изъян способен опорочить любую форму пения. Так, и духовная нечистота прихожанина способствует пробуждению страстей под впечатлением красоты звуков.
Теперь несколько слов об унисонном стиле. Ортодоксальное мнение о нём - такой стиль не даёт повода к страстям. Смею возразить - это заблуждение. В унисонной форме, как и в партесной, есть, за что прицепиться лукавому. Мелодическая изысканность и причудливость Знаменных распевов способны ввести слабого человека в искушение в неменьшей степени, чем богатство красок партесного многоголосья. Это тоже своего рода многоцветие, но не голосовое, а смысловое. Это тоже мера соблазна, которую претерпевают певчие, стремящиеся компенсировать мелодическими изобретениями утрату возможностей петь так, как их зовёт голос.
В унисонном стиле происходит внешнее насилие над певчими: они принуждены искажать свои природные голоса, подстраиваясь под солиста, следуя общему, единому тону. Солист же тянет на себе груз заботы о правильности исполнения, компенсируя своим голосом недостатки и ошибки партнёров. И для солиста (или регента), и для певчих такая форма пения есть тяжёлый труд, в результате которого молитвенная гармония обретается духовными усилиями. Таким образом, унисонное пение становится формой монашеского послушания, формой аскетики, поскольку это есть структура самоотречения, где происходит отказ от естества. В этом заключается духовная противоположность партесному стилю, но это не есть взаимоисключение...
Итак, мы видим, что существуют две системы, которые не вытесняют друг друга. Обе в равной степени духовны. Их различает лишь метод проявления духовности. Один метод - партесный - жизнеутверждающий, полнокровный, глубокий. Второй метод - унисонный - возвышенный, строгий, сдержанный. Одновременным их существованием нам даётся возможность выбора - в каком приложить свой талант для наилучшего его раскрытия и наилучшего воспитания духа.
(2002)