«КАК ХОРОШИ, КАК СВЕЖИ БЫЛИ РОЗЫ»
Не ведаю, как назвать:
Язык мой короток, не досяжет
Вашея доброты и красоты:
Ум мой не обымет подвига Вашего и страдания.
Подумаю. Да лишь руками возмахну!
Протопоп Аввакум
Действительно, встретишь иногда такую судьбу человеческую, что в удивлении лишь руками взмахнешь. Как вот судьбы учителей Майминской средней школы №1.республики "Алтай". В тяжелые годы конца сороковых и начале пятидесятых в нашей школе работали ссыльные учителя. Люди, которых государство считало «неблагонадежными», отправлены были из центра подальше в Сибирь, чтобы выветрить из голов «дурные» взгляды и убеждения, неугодные сталинской системе. Но они наперекор судьбе, старались отдавать свое тепло души, ум, знания там, где их заставляли жить. По воспоминаниям М. П. Крючковой, бывшей ученицы ссыльных учителей, эти люди— настоящие интеллигенты, не попавшие к счастью в ГУЛАГ, дали им, майминским ребятишкам очень много. И не только в освоении школьных дисциплин. Василий Алексеевич Губчик, учитель математики, тихая и застенчивая Елизавета Львовна Карлинская, учительница химии. Елена Фёдоровна Куят, преподававшая литературу, хорошо знала Москву. Деревенские ребятишки, доселе не имевшие понятия о музеях и картинах великих художников, зачарованно слушали ее рассказы. Немецкому языку учил тактичный, благородный Борис Эдуардович Зюндерегер. Через год его ученики могли общаться между собой по-немецки.
Так что, если светлая личность, так она и в самой темной темноте будет светить.
Никто из ребятишек, да, видимо и из взрослых, не знал, почему эти учителя были сосланы, что они такого сделали, чем «провинились» перед государством. Расспрашивать не было принято.
Более подробно хочу рассказать об Иване Абрамовиче Варкентине. Живет он сейчас в Германии. Та же Маша Хабарова-Крючкова, его бывшая ученица, дала адрес. И вот, получаю из Берлина пакет. В нем письмо и небольшая книжица стихотворений. Просто и незатейливо пишет Иван Абрамович о своей нелегкой судьбе, то иронизируя, то посмеиваясь. А там, где не хочет открыто говорить, отсылает к строчкам стихов.
«Начальник штаба великолепен:
Он получает не намного больше, чем мы из камбуза.
Матрос Варкетин, к шефу! —
И я появился там,
Устало, преодолевая качку.
С кем ты делишь свой паек?
С беременной, говоришь? Ха,
Что это значит, когда Родине Требуются наши силы?
И они припали все трое.
У меня сводило желудок
Перед тремя дымилась огромная чашка, наполненная мясом.
Туман. Тлеют угли. Струится пепел».
Юный Варкентин делил свой паек с беременной женщиной, а она разделила с ним нелегкий жизненный путь и разочарование несбывшихся надежд.
О! Сколько бы могла порассказать его жена! «Вот, если бы моя Лаврентьевна (по настоящему Лоренцевна) еще была жива, но ее не стало без малого два года назад». А была, по воспоминаниям, такая красивая, миниатюрная, обаятельная женщина. И уроки вела — заслушаешься.
«Прибыли мы в Майму в августе 48-го. При каких обстоятельствах и с каким «багажом» — об этом вы можете прочитать в прилагаемой к этому письму книжке», — пишет в начале письма Иван Абрамович.
По моей просьбе учительница немецкого языка Нелли Михайловна перевела несколько стихотворений. Нерифмованный перевод еще больше оттеняет суровую судьбу учителя и его жены Лилии Лаврентьевны.
Дальше я читаю: «Но вот состоялся вскоре тот жутковатый разговор, и, Боже, как мы тряслись! Ведь сколько было до этого... обошлось...». Что было до этого приезда в Майму, я узнаю из стихотворений.
«Три шанса судьба мне позволила:
Закрывать глаза, рот и уши
И каждое преимущество
добиваться с боем.
Этого я не сумел.
Прошло немного времени.
Нас подгоняла гибель
Родного языка
Как я держался
в каменном государстве?
Я рисковал для тех, кто потерялся
В чаше параграфов.
Как все это будет дальше?»
А дальше было поражение в борьбе за общее дело российских немцев, которые добивались автономии.
Не так давно, министр по делам национальностей В. Михайлов так сказал по этому поводу: «Проблема российских немцев относится к числу наиболее сложных национальных и политических проблем России». История, по его словам, распорядилась судьбой российских немцев настолько несправедливо, что сегодня долг России — спасти этот народ от исчезновения. Ему единственному не возвращена автономия.
Именно за эту автономию и пострадал Иван Абрамович со своей женой.
«Ты с самого начала сказала:
вы потерпите неудачу .
Так самонадеянно и глупо
Создаете вы себе дело.
А Кремлю нужны лишь пара пастухов,
Которые вас погоняют
Но ты была вместе со всеми,
Упрямство было твоей опорой
И когда стало подозрительным хитрить,
Я поехал в Москву с подписями,
Травимый милицией,
Госпожой Неизвестностью».
Читаю стихи дальше, и передо мной все ярче встает образ верной женщины, друга, не давшей мужу поддаться на полу-обещания, полу-прощение.
«В своей цинковой ванне спит бэби.
Как бы это было, если б я дал согласие?
Возможно, это вполовину хуже —
И едва ли бы помогло,
И гневно ты “Не обещай!
Мы не дадим сломать себе хребет”».
По воспоминаниям знавших эту семью ссыльных, жена Ивана Абрамовича была утонченным созданием, по виду — совсем не боевым человеком. Но вот, поди ж ты!
После чтения этих стихов невольно вспоминаются неувядаемые образы Протопопа Аввакума и его жены. «Когда протопопица бедная брела по снегу в ссылку, да и повалилась, встать не может». О после на меня пеняет: долго ль-де, протопоп, сего мученья будет? Я ей сказал: «Марковна, до самые до смерти». Она же против того: «Добро, Петрович, идем дальше».
Вот ведь, иные времена, иные люди, а за свои убеждения готовы также головы покласть.
Но я читаю письмо дальше: «Проработав в школе всего год, я сдуру согласился перейти в районо, и, мало того, еще через полгода дал себя перетащить в облоно. Там со мной и случился конфуз. Послали в Чою контролировать выпускные экзамены. Ребята симпатичные. Все вроде ладно, а потом... Экзаменационные сочинения были проверены тщательно, но оценки выставлены совершенно неверно. Я, гроза из облоно, понятия не имел об оценочных критериях. Кое-как замяли скандал, а мне зав. облоно злобно шепнул: «Между рядами тихонечко пальцами». Не сообразил.
Потом меня с вздохом облегчения отпустили в учительский институт. Потом Барнаул, английский в школе, затем шесть лет — латынь в мединституте. Параллельно — литконсультантом в первой послевоенной немецкой газете «Арбайт». Оттуда вышвырнули за «автономитические происки».
Стиснул до боли зубы.
На какой еще другой стене
Написано по-немецки слово “Автономия”?
Пришли другие времена . Должен я сожалеть.
По меньшей мере, моя зубная боль осталась.
В Майме мы дружили с учительницей младших классов Марией Георгиевной. Добрая память сохранилась о Василии Алексеевиче Губчике — математике и завуче. Его мадам Александра Михайловна была историчкой. По-моему, умницей и симпатичным человеком была Елена Федоровна Куят, литераторша. А вот «директор» — что- то тусклое и блеклое. Сторонились нас и, вероятно, побаивались многие».
И дальше совсем житейские строчки письма, наивные в своей простоте: «Жили мы наискосок от школы, и повадились в наш не огороженный огород соседские хрюни. И надумал я выкопать ров (тот же крепостной вал!). Полагаю, до сих пор в селе хохот— так великолепно прыгуны брали сие препятствие».
И я теперь уже усмехаюсь над героем моего очерка. Ибо за школой уже давно нет того домика, где жила опальная семья, за школой стоит двухэтажная мастерская, дальше многоэтажки Заводской улицы, рядом со школой с другой стороны бронированный, стального цвета двухэтажный особняк «нового русского». Да и вообще этот уголок Маймы около школы №1, где расположен отремонтированный, аккуратно раскрашенный Дом молодежи, красивая ограда восстанавливаемого здания храма, уютные магазинчики на противоположной стороне, хорошо заасфальтированная дорога на этом участке Советской улицы — очень даже ничего.
Бесконечный поток машин иногда прорывается, наступает тишина. И, если стоишь на площади возле церкви, то в ясную погоду отчетливо виден крест, над еще не поднятым куполом храма. Действительно, наступили новые времена, и мимо идут новые люди, новые ученики спешат в школу, для которых времена, в которые жил и работал Иван Абрамович с женой, далекая-далекая история, время страшной и непонятной сталинщины.
Но для них-то, моих героев, это время было временем молодости, временем мечтаний, временем борьбы, надежд и оправданий. И прекрасные окрестности Маймы, нетронутые цивилизацией, располагали к любви, дружбе. Недаром Иван Абрамович заканчивает письмо так: «Все страдания и страхи перекрывала молодость жизни. А вообще — как хороши, как свежи были розы. ...Всех и всяческих вам благ. Искренне ваш Варкетин»
Что я могу к этому добавить? Лишь только то, что бывший учитель Майминской школы №1 сейчас продолжает работать литературным критиком писательской организации. И хоть годы берут свое, еще надеется послужить на благо добра и света. И я хочу, чтобы мои ученики гордились тем, что учителем иностранного языка в нашей школе когда-то был такой мужественный и сильный духом человек, в силу обстоятельства вынужденный переехать из России в другую страну, но помнивший свою первую родину и людей, которые помогли ему пройти отрезок времени, данный ему судьбой для жизни в Горном Алтае и теперь желающий нам «всех и всяческих благ» в наше нелегкое время перемен и ветреной погоды.
Небольшое послесловие от автора . Прошло много лет .Многое изменилось Я уже давно живу в Барнауле . И связь с героями моего очерка прервалась . И жив ли он сейчас ? Я не знаю . Но память о нём жива . И так же та моя книга " О майминцах с любовью ". в которой был напечатан очерк , кроме газетного варианта в г. Бийске ,попала в в Германию , да ещё и не одна . Значит , читают , значит надо . Январь 1998 г . январь 2020 года г. Барнаул .