Графомания - патологическое стремление к многописательству, к сочинению произведений, претендующих на публикацию в литературных изданиях. Страдающий графоманией может писать художественные произведения при полном отсутствии каких бы то ни было творческих способностей. Написанное графоманами большей частью банально или даже бессмысленно по содержанию. Из Википедии.
Прошло почти десять лет, как я заболел графоманией. За это время я насочинял много всего, написанного и строчку, и в столбик, напечатал тиражом в тридцать экземпляров небольшую книжку, которую подарил своим родным и близким приятелям, несколько раз даже пытался что-то опубликовать в журнале или газете и в впервые после 1950 года столкнулся с проблемами языкознания и русского языка.
При каждом приступе графомании я обращался за советами к разным людям. Все они очень мне помогли, и общение с ними оказалось для меня и полезным, и поучительным, а иногда даже интересным и приятным.
1.
Сначала я хочу рассказать о встрече с замечательным человеком, Арье Ю. В то время Арье работал в газете, но не был ни редактором, ни каким-то специалистом в области языкознания. Он просто прекрасно знал русский язык, сам много писал, и после первого «ужасного», по его словам, впечатления о моих литературных способностях и долгой переписки напечатал в своей газете несколько моих стихотворений, предварив их небольшим вступлением, которое он назвал «Голос тишины» или «Грустное время мысли».
Скажите, почему дантов «Ад» столь восславлен, а его же «Рай» забыт — хотя они равноправные части «Божественной комедии»? Нет, то есть в книжках, конечно, присутствует — но ссылаются на него и цитируют редко. Хотя, на мои непросвещённые и не познавшие итальянского оригинала глаза, поэмы равноценны. Может быть, из-за постоянных христианских формул? Так для стольких критиков это не проблема, а достоинство.
Предположу: потому, что людям, не обретшим связи, действительной связи с вечным первоисточником, мир сей и должен представляться адом. (Из-за этого я, кстати, не верю в «религиозность» хлопчиков из ИГИЛ’а и ХАМАС’а) И насмешкой — столько переживаний, мыслей, свершений, надежд, жизненных сил вдруг исчезают в озере «смерть». Человек с годами становится мудрее — а сил у него, способностей и желания воплотить мудрость в поступке и материале — всё меньше. «О, если бы молодость знала, о, если бы старость могла!» … И честный человек, постигнув абсурдность уходящего существования, неизбежно соприкасается с грустью. Об этом — вся философия экзистенциализма, столь популярная в 20-м веке. Об этом «Экклезиаст». Только — чтобы прийти к конечному выводу: «бойся Б-га, и заповеди его соблюдай, ибо в этом весь человек» царю Шломо, мудрейшему из людей, пророку, знатоку Торы, сыну Псалмопевца и «первого Машиаха Израиля» царя Давида — потребовалось вся жизнь. Непростое это дело — думать собственной головой.
Наш гость имел причины подозревать, что быть на Земле не только пикник — каток советского антисемитизма проехался по нему вполне добросовестно. Не принимали, придерживали, выгоняли. Но, как он сам сформулировал: «это уже в прошлом, и поэтому писать об этом не имеет никакого смысла, ибо никому не интересно». Инженер-механик, москвич, уже за 80, с 99-го в США. Есть ещё анкетные данные, типа хобби — бриджа, бани и рыбалки. Но автору всё это не очень интересно, ибо — о малом. А жизнь и смерть, испытание старостью, безысходность человека только во времени — это о большом. И, не зная, как отыскать источник не обманчивой радости — а для умного человека он может быть связан только с тем, что выше этой временности, не подвластно ей — он грустен. Мне хочется пожелать ему очень простого — поиска и удачи в нём. Какая разница, больше 80 или меньше 8-и? Перед вечностью всякая конечная цифра прожитых лет — ничто.
Знакомство с Арье произвело на меня большое впечатление, и я, скрыв имена реальных участников нашей переписки, написал «Несколько писем другу или разговор книгопродавца с поэтом».
Блажен, кто про себя таил
Души высокие созданья
И от людей, как от могил,
Не ждал за чувство воздаянья!
Блажен, кто молча был поэт
И, терном славы не увитый,
Презренной чернию забытый,
Без имени покинул свет!
А. С. Пушкин
Когда я понял, что никакого путного рассказа я написать не могу, и когда у меня стало совсем много пустого ненужного времени, я, как и многие повернувшиеся к жизни спиной люди немолодого возраста, попробовал, наверное, с тоски и от безделья, написать стихи. Естественно, белые, или как я сам их называл серо-белые (серые по смыслу и белые из-за отсутствия рифм). Писал я долго и упорно и что-то, как мне самому казалось, мне удалось сделать. И тогда я решил послать «свое творчество» в одну из здешних газет, в которой раз в неделю печатали стихи.
Послал, и вот что получилось.
1. Здравствуйте, Андрей, и простите за беспокойство.
Подскажите, как можно узнать, каким требованиям должны отвечать стихи, которые Вы могли бы напечатать в Вашей газете?
Спрашиваю потому, что на старости лет позволил себе записать какие-то свои мысли в столбик, получилось что-то похожее на верлибр (скорее всего серый — в смысле литературных достоинств).
Показал нескольким своим знакомым, им понравилось, и они стали меня спрашивать, почему я это не публикую. Вот я и подумал, а, действительно, почему?
Набрался смелости (или нахальства) и решил написать Вам это письмо.
С уважением, Сергей.
P.S. Ничего, конечно, со мной не случится, если Вы мне просто не ответите. В любом случае — удачи Вам и успехов.
2. Привет, Сергей!
Требования к стихам самые элементарные: это должны быть именно стихи (верлибр или иная форма — по ситуации), а не рифмованные или разбитые на строчки рассуждения либо восклицания. Ещё — без нескромности и идолопоклонства (так, посвящений ножкам соседки или крестику стараюсь избегать). Если Вы видите вполне свои творения с этих ракурсов приемлемыми или даже превосходными — пожалуйста, пришлите, и мы совместно убием о публикации. Да, ещё — не слишком большой объём текста в каждом, поэмы — не для моих небольших рубрик.
Всего доброго! Андрей
3. Спасибо большое!
Тронут быстрым ответом и вниманием.
Если Вы не против, постесняюсь еще некое время, подумаю, а потом пошлю. Заранее — не обессудьте.
С уважением Сергей
4. Привет Сергей!
Стесняйтесь в своё удовольствие, надумаете — милости просимо!
Всего доброго! Андрей
5. Здравствуйте Андрей!
Решил рискнуть, и после отбора на "семейном совете" посылаю Вам несколько своих "стихотворений". Все они достаточно приземленные и очень личные. Скорее всего, они Вам не приглянуться. Но на всякий случай, посмотрите и решите, достойно ли что-то публикации в Московском Мире. Если Вам ничего не понравится, не беда. Я в любом случае Вам очень признателен за внимание и участие.
С уважением и робкой надеждой. Сергей.
6. Здравствуйте Андрей!
На прошлой неделе с Вашего разрешения я послал Вам несколько своих с позволения сказать стихотворений.
Но почему-то Вы никак на это не отреагировали. После Ваших приятно поразивших меня быстрых ответов на мои первые к Вам обращения Ваше теперешнее молчание показалось мне несколько странным. Я вполне отдаю себе отчет, что мое "творчество" не отвечает Вашим требованиям и вкусам, но мне казалось, что Вы вполне могли бы мне об этом написать. В любом случае искренне прошу у Вас прощения за доставленное неудобство и также искренно желаю Вам больших успехов в публикации той поэзии, которая очевидно, доставляет Вам подлинное удовольствие. Сергей
6(A). А это черновик этого письма:
Здравствуйте Андрей!
Я посмотрел и попытался прочесть в Интернете несколько страничек со стихами, которые Вы публикует в Вашей газете, и, как мне кажется, только теперь понял Ваши литературные предпочтения и смысл Вашего понимания слова «стихи» (Из Вашего письма: Требования к стихам самые элементарные: это должны быть именно стихи (верлибр или иная форма — по ситуации), а не рифмованные или разбитые на строчки рассуждения либо восклицания). Судя по Вашей реакции (а точнее, по ее отсутствию в течение вот уже 7 дней, особенно с учетом приятно поразившей меня скорости Ваших ответов на мои первые к Вам обращения), пришел к неутешительному для себя выводу, что мое с позволения сказать «творчество» (с очевидными восклицаниями и рассуждениями) не отвечает Вашим запросам. Поэтому искренне прошу у Вас прощения за доставленное неудобство и также искренно желаю Вам больших успехов в публикации той поэзии, которая очевидно, доставляет Вам удовольствие. Сергей.
P.S. (можно не читать и тем более не отвечать)
1. Рифмованные строчки Андрея Белого (эпиграф к одному из моих, не посланных Вам «стихотворений»)
Мои сомнением испорченные дни,
Мои томлением искорченные ночи...
по Вашему мнению, стихи или нет (ведь в них есть и рассуждения, и восклицания)?
2. Как Вы понимаете, я очень сожалею, что так наивно поверил в искренность Вашего «присылайте стихи» и что-то послал Вам, прежде чем внимательно вдуматься в Ваши требования (человеку немолодому понять их, естественно, совсем не просто) и ознакомиться с тем, что Вы публикуете в газете на Вашей страничке.
3. Чтобы самому не попасть еще раз в глупое положение и не морочить голову другим, газету «Московский Мир» читать больше не буду, что Вам, впрочем, скорее всего, безразлично.
7. Привет Сергей!
Прошу извинений, но я сразу же послал Вам тогда ответ, даже с некоторым анализом. Может быть, его справедливо отправили у Вас в "спам"? Повторяю, некоторые моменты. Стихи, несомненно, нуждаются в доработке, во-первых, в чисто стилистическом ключе: рифмовка кусками, переход белого стиха в рифмованный идёт, по ощущению, просто, если попалась рифма (тогда лучше, наверное, только белым и ограничиться, разве что с внутренними ассонансами в середине строк). Но есть более важное, на мой взгляд: стих должен быть не иллюстрацией памфлета (как с "русскими писателями") или анекдота (как в "3-х встречах") — а самостоятельным открытием, прояснением, уточнением... какие ещё тут слова возможно подобрать? Этого не видно, порой есть удачные куски, с юмором и интонацией (то есть — есть над чем работать) — но всё же это скорее расположенная столбиком проза. Короче, на мой личный взгляд, недостаёт именно поэтичности. Это — лично моё, вполне субъективное ощущение, повторяюсь. Поработайте над этим ещё, пожалуйста.
Всего хорошего!
8.Уважаемый Андрей!
Еще раз хочу Вас поблагодарить за внимание и ответ на мое письмо. Конечно, ничего я переделывать уже не буду (в силу самых разных причин, главным образом, потому, что не знаю, что и, как и потому, что мне в мои годы лет уже поздновато учиться поэзии). Я написал о том, что у меня болело, и так, как сумел. Нет ничего удивительного и тем более обидного для меня в том, что в моих написанных в столбик строчках, никаких стихов Вы не увидели (за исключением отдельных вкраплений). Но все-таки. Не могли бы Вы, если это Вас не очень затруднит и, если это вообще возможно, объяснить мне, почему с Вашей точки зрения, приведенные ниже и опубликованные Вами строчки, являются стихами.
где-то на востоке
каменные письмена на стене
на плите перекрытия
фрагменты текста
не спрашивай, где
в море плавания
одиночество лежало рядом
предвещало превратности
примеряло наряды
верило в судьбу
моду, диету
бабочки закрыты, как поцелуй
прочность круга закрытия
танец пыли
Откровенно говоря, я в этом наборе слов даже смысла не смог найти (Одиночество верило в судьбу, моду и диету!!!!!!) Не сердитесь на меня за назойливость.
Успехов Вам в Вашей работе. Сергей.
9. Привет Сергей!
Вы знаете, тут есть некоторое противоречие: Вы не хотите учиться поэзии ("в силу разных причин"), но просите меня разъяснить поэтичность отрывка. Он-то весьма поэтичен, даже, может быть, слишком, он построен на переливах и ассоциациях образов. Попробуйте представить один за другим описанные образы — и какие ассоциации, ощущения, может быть, даже переживания они у Вас вызывают? Так, к слову, Пиросмани и Пикассо упрекали в нереалистичности и даже неумении рисовать. Это — просто совершенно иной поэтический жанр. (Извините, компьютер заклинил и послал неоконченное). Насчёт же нежелания дорабатывать — жаль, мне с этим не раз приходилось сталкиваться в работе "поэтической редактуры" — ничего особенно сложного в этом нет, надо только постараться взглянуть на своё написанное "посторонними глазами", без авторского восторга. Саморедактура — не меньше половины работы поэта.
Всего доброго! Андрей
10. Здравствуйте Андрей!
Еще раз большое спасибо. В свое оправдание: я не «не хочу», я «не могу». И поверьте, никакого "авторского восторга" я не испытываю. Я достаточно самокритичен и слишком стар для восторгов. Да и писал я свои строчки в столбик скорее с тоской, чем с радостью. Но как мне, кажется, стихи, о которых я написал, что не могу понять их смысла, ничего общего с творчеством упомянутых Вами П и П не имеют. Хотя может быть я и ошибаюсь, и автор этих стихов в свое время займет достойное место в ряду великих поэтов.
С уважением и благодарностью за внимание.
Счастливо! Сергей.
11. Привет Сергей!
Мне кажется, если писать "в столбик" неприятно, то и не надо. Нет же такой принудительной работы — стихи пописывать. Проза в чём-то и сложнее, и проще: там потребна больная смысловая точность, организованность сюжета - но меньше цена слова, не так настоятельна образность и интонация. А в тех стихах, которые Вы привели — именно активнее поэтический, а не буквально-смысловой компонент, если Вам это не близко (вне зависимости от будущего мавзолея или конуры автора) — значит, это просто не Ваш жанр и стиль. Я в поэзии человек довольно всеядный (в смысле стилевом), наверное, оттого и за колонки всякого и разного принялся. А в смысле "не могу" — а Вы попробуйте...
Удачи! Андрей
12. Здравствуйте Андрей!
Ещё раз — большое спасибо. Тронут Вашим вниманием. Почему писал свои мысли в столбик? Даже не знаю. Конечно, я человек весьма далекий от поэзии (хотя и в свое время много читал, да и сейчас кое-что еще читаю, и имею свои предпочтения). Наверное, в столбик писал потому, что слышал в своих словах какой-то ритм. Я вообще не знаю, почему я решил, что что-то надо записывать. В каком-то из своих "сочинений" (если Вы на это обратили внимание) я пытался как-то это объяснить и даже что-то промычал по этому поводу. Справедливости ради должен сказать, что этим летом я позволил себе прочесть свои "опусы" нескольким своим знакомым, и они им понравились. Более того, кто-то из них и посоветовал мне попробовать их где-то напечатать. И тут я дал слабину, почему-то решился на это, увидел в газете Ваше предложение "присылайте стихи" и начал морочить голову Вам. А теперь очень сожалею о причиненном Вам беспокойстве, но если быть уж совсем откровенным, то я, безусловно, расстроился, что Вам ни одно из моих "стихотворений" не приглянулось.
Еще раз огромное спасибо и будьте счастливы. Сергей
13. Привет Сергей!
Вы знаете, "чтение друзьям" сильно отличается от молчащего текста на бумаге — там личность автора, голос с интонацией и т. д. важны. Известно, что хороший стих под песню бывает нужно — "испортить" - упростить, сделать более простым и мелодическим, чем ассоциативным и смысловым. Мне действительно в окончательном виде ничего "не приглянулось" — мне кажется, что это ещё черновики стихов, этап работы.
Счастливо! Андрей
14. Здравствуйте Андрей.
Наверное, это мое письмо не имеет никакого смысла. И я вовсе не собирался ничего Вам писать. Но вчера ночью во время очередной бессонницы мне в голову независимо от моего желания влезли какие-то мысли, и я решил их записать (в столбик) и послать Вам.
Андрею Ю. – газете «Московский Мир»
Нехорошо уйти, не попрощавшись
Goodbye Андрей, goodbye!
Прощай «Московский Мир», прощай!
Ну вот и все.
Аминь – Амэн (;;;)
Забит последний гвоздь.
Я не ленюсь.
Я на лопатках и сдаюсь.
Но я нисколько не сержусь.
Ведь в Вашем «Мире»
Я нежеланный гость.
Вы победили.
Я ставлю точку.
И, не зная точных слов,
Молюсь,
Надеясь тихо, про себя
Что может быть хоть эти «в столбик строчки»
Вы как-то оцените
И мне мои грехи простите.
Как капли дождя на песке без следа
В жаркий день через пару минут высыхают,
Так и забытые мной на бумаге слова,
Поскучав пару дней, навсегда исчезают.
Я стихов не пишу – не умею.
Я слова рифмовать не могу.
Но старею, болею и снова старею.
Не могу удержаться
И, не жалея бумаги,
Не в строчку, а в столбик пишу.
Где слова нахожу?
В голове у себя — на задворках.
Когда ночью не сплю, а по дому брожу
И как, почуяв добычу, легавая в стойке,
Вдруг замираю и долго стою.
Слова нахожу, а потом забываю,
Забываю, опять нахожу и снова теряю.
Забываю, потом вспоминаю, и опять забываю,
И снова потом нахожу
И самое последнее: а) мне очень понравилось Ваше «не приглянулись» (14), несмотря на «некоторое противоречие» (10) с «упреками в неумении» (10) (только бога ради не подумайте, что я как-то себя к этому привязываю, хотя, как мне кажется, стихов с преобладанием «буквально-смыслового компонента» (12) в поэзии, в частности, русско-советской, достаточно много, и они вполне имеют право на существование, хотя естественно, нравятся далеко не всем, но это дело вкуса, а о вкусах, как известно, не спорят, но часто это делают); б) в компьютере есть замечательная команда «delete».
Счастливо.
15. Привет Сергей!
Ну, вот, наконец, Вы порадовали меня весьма неплохим стихотворением — по поводу Вашего процесса создания стихов. Простой секрет удачи — это Ваше, реальное, а не словесная игра. С малюсенькими правками — хоть в печать. А вот "прощальное" - пардон, неудачное, там просто проза столбиком. Что же до Ваших иронических ссылок - мне, человеку неучёному, все эти "номер 12, номер 14" невдомёк - я больше по непосредственному тексту. Насчёт "прямой поэзии" — в чём проблема? Вполне нормальный способ письма. Я Вам писал только о том, что он — не единственный в поэзии.
Обижаться, мне кажется, совершенно не на что - если не рассматривать это как "защиту обидой" от доработки стихов. Ни о каких "лопатках" речь не идёт - я лично на матч по вольной или невольной борьбе ни Вас, никого-либо из других авторов не вызывал; просто поделился своими соображениями. Хотите - пользуйтесь, нет - вольному воля. Но эмоциями заменить работу, доводку (или изменение) стиха не удаётся, тут, как и почти везде, "без труда рыбку из пруда" не достать. Попробуйте, и когда Вам покажется удачным, присылайте.
Счастливо! Андрей
16. Дорогой Андрей!
Рад, что наконец-то порадовал Вас «неплохим стихотворением».
Несколько пояснений, с Вашего разрешения.
1. Вы будете смеяться, то это один из тех моих опусов (не буду это назвать стихотворением), которые я Вам в свое время послал. По этому поводу можно сделать много разных предположений, но что-то конкретизировать мне не хочется. Но, может быть, Вы что-то еще случайно пропустили? (Например, "В углу за домом" или "Мы все рождаемся")
2. Ни в какие игры буквами и словами (кроме отгадки кроссвордов) я не играю, хотя и знаю, что написание стихов по большому счету — игра в слова.
3. Проза столбиком — значит проза столбиком.
4. Номера — это ссылки на Ваши письма, которые я бережно храню.
5. Про обиды — мы уже обсуждали. Никаких обид к Вам нет. А если что и есть, то это благодарность за внимание и общение. В наши дни это, к сожалению, большая редкость.
6. С Вашими соображениями по поводу рыбки и труда я полностью согласен.
7. Пробовать, скорее всего, больше не буду — боюсь родить семерых (как в том старом анекдоте).
Счастливо. Сергей
17. Извините Сергей, если это тогда второпях пропустил — но это действительно реальный стих. Пробегусь ещё раз — может, действительно ужаснулся несовершенству нескольких сперва открытых и невнимательно, или даже никак не взглянул дальше? Что до "игры в слова" - пардон, играете, играете, как многие пишущие. Это не значит умышленное составление ребуса — но разговор о том, что неглубоко в тебе, не волнует по-настоящему, не является пережитым личным опытом. А вот лениться не советовал бы - если есть желание не просто излагать слова столбиком, а нечто создавать. Так что не капризничайте, редактируйте, не стесняйтесь что-то вымарывать. В принципе, как известно, в поэзии, чем меньше, тем лучше. Будьте счастливы! Андрей
18. Дорогой Андрей!
НЕ УЖАСАЙТЕСЬ! С искренним уважением. Сергей.
2. Вторым уроком языкознания я обязан моему давнему московскому приятелю Леше З., к которому я обратился за помощью, когда решил напечатать небольшую книжку своих «сочинений». Леша, долгие годы проработавший профессиональным редактором, мне не отказал и проделал титаническую работу по приведению моих неуклюжих опусов в более или менее читабельный вид. За что я ему был безмерно признателен тогда и благодарен сейчас. К сожалению, наши многолетние хорошие отношения были поломаны, когда он опять же по моей просьбе редактировал мой последний рассказ, который я написал уже после того, как книжка была напечатана. Посмотрев мой рассказ и попытавшись чем-то мне помочь, Леша в итоге пришел к выводу, что редактировать его не имеет никакого смысла и пожалел о том, что работал над уже напечатанной к тому времени, но «недоделанной», по его словам, книжке, объяснив свое решение в такой форме и такими словами, что дальнейшее продолжение наших приятельских отношений я посчитал для себя невозможным.
После нашего «расставания» при очередном приступе графомании в моей голове родился «иронический пасквиль» под названием «Как я редактировал А. С. Пушкина».
Недавно я написал для своих близких небольшой рассказ и попросил его прочесть и исправить возможные ошибки одного весьма квалифицированного редактора.
Редактор прочел мой рассказ и сделал целый ряд замечаний. Многие из них показались мне правильными, и я с ними согласился. Однако, какие-то предложения редактора показались мне странными и даже несколько озадачили меня.
Например.
1. У меня: какое-то время жила у них домработницей.
Замечание редактора: «какое-то время» надо убрать. по смыслу получается какое-то время пожила домработницей, а дальше, что? Стала полноправным членом семьи?
Без комментариев.
2. У меня: заболела она на четвертом курсе института. После долгих и мучительных посещений врачей ее с очередным «воспалением легких» положили в обычную больницу.
Замечание редактора: что за долгие и мучительные посещения? Вряд ли, врачи ее пытали или заставляли стоять босой часами на холодном полу. Но это не все. Почему воспаление легких взято в кавычки?
Мой комментарий: кавычки потому, что никакого воспаления легких не было. Мучились родные. Стояние босой на холодном полу – бред богатого воображения редактора.
3. У меня: помню нашу дачу в поселке Заветы Ильича», вырытую на улице траншею-бомбоубежище, в которой во время налета немцев мы, Мама и трое детей, прятались вместе с соседями. Помню, как шли пешком из Заветов Ильича в Пушкино, поездку из Пушкино в Москву. долгую дорогу на поезде, собранном из вагонов электрички, в эвакуацию из Москвы в Молотов
Замечания редактора: требуется уточнение, не понятно откуда и зачем шли. Раньше и сейчас Пермь.
Мой комментарий: очевидно, что шли из Заветов Ильича в Пушкино. Зачем шли? Чтобы в живых остаться. Уточнение – Пермь, вовсе не обязательно.
4. У меня: и в какой-то день, как обычно, под утро.
Замечание редактора: в сутках 4 времени: утро, день, вечер и ночь, поэтому не надо писать в какой-то день, как обычно под утро.
Мой комментарий: смысл этого замечание мне не понятен.
5. У меня: денег в семье всю жизнь было мало – только зарплата Отца, а кормить и одевать приходилось всю семью: и мужа и троих детей. Особенно трудно стало, когда они выросли: сыновья пошли в институт, а дочь училась в школе.
Замечания редактора: кто вырос? Они? Кто они? Муж и дети? В русском языке пойти можно в школу.
Мой комментарий: про выросших мужа и детей – чушь. А пойти можно и в институт.
6. У меня: я хорошо помню, как маленькая, худенькая, уже совсем седая, хотя и не старая, очень бедно, но опрятно одетая женщина, моя Мама, сидела на жестком металлическом стуле в больничной палате спиной.
Замечание редактора: ты присутствовал при этом?
Мой комментарий: а что обязательно нужно быть очевидцем?
7. У меня: эти ежедневные сидения в палате на металлическом стуле длились уже долго и начались два месяца назад.
Замечание редактора: два месяца – это долго?
Мой комментарий: для матери умирающей дочери – это бесконечно долго.
8. У меня: и даже решил что-то по памяти о ней написать.
Замечание редактора: как, это можно перевести на русский?
Мой комментарий: как можно понять читающему по-русски то, что написал редактор?
9. У меня: сегодня грустный день.
Замечание редактора: почему вдруг сегодня? А сегодня что за день? Почему он такой особенный?
Мой комментарий: потому, что было грустно.
10. У меня: ведь ты почему-то всегда скрывала от нас свой день рождения, и если память мне не совсем изменила, то мы дома ни разу не отмечали твой день рождения.
Замечание редактора: а где отмечали, на улице?
Без комментариев.
11. У меня: а бессонные ночи проводила на привезенной из дома раскладушке.
Замечание редактора: вообще не спала что ли? Зачем тогда понадобилась раскладушка?
Мой комментарий: мне кажется странным, что редактор не знает, что такое бессонница и не понимает, что ночью можно лежать, но не спать.
12. У меня: там в легочном отделении главной была…
Замечание редактора: что значит главной? Это же не банда какая-то.
13. У меня: фамилия героя – Колин.
Замечание редактора: Колин – это оказывается имя! Вроде такими именами в Москве даже евреи своих детей не называют. С какого перепугу автор-еврей награждает своего героя из Москвы ирландским именем Сolin. Чего ради?
Мой комментарий: у меня Колин – фамилия, а не имя.
Узнав от моего приятеля некоторые секреты работы редактора, я после второго урока языкознания при очередном приступе графомании попробовал отредактировать шесть всем хорошо известных Пушкинских строк (курсивом выделены мои «редакторские» замечания).
Онегин, добрый мой приятель,
Почему он добрый, а если злой? Откуда это известно? Может быть, лучше написать проще — давний? А если давний, то с какого времени? И с какого перепугу автор решил назвать своего героя – Онегиным? Почему нельзя дать ему простую русскую фамилию, например, Васильев?
Родился на брегах Невы.
Почему «брегах»? Неужели нельзя написать по-русски – «на берегах»? Да и Нева река широкая с двумя берегами, и любой нормальный читатель никогда не поймет, как можно родиться сразу на двух берегах? В крайнем случае, на одном. Хотя тоже чушь.
Прямо, на берегу? Или все-таки в каком-то месте (под крышей)?
Где, может быть, родились вы
Или блистали, мой читатель.
Если не родиться, то обязательно блистать? А если просто жить? Такое впечатление, что автора куда-то заносит.
Там некогда гулял и я,
Как можно гулять на берегах? Сразу на двух или по очереди? Или одной ногой по одному берегу, а другой – по второму?
Но вреден север для меня.
А что Нева – это север? Там что, очень холодно? Или климат вредный для здоровья? Нельзя писать вреден и не объяснить почему. Сказал А скажи и Б. Это классика жанра. Читатель может не знать всей подноготной физиологии героя и не должен разгадывать какие-то тайны.
Предлагаю написать так:
Васильев, давний мой приятель,
Родился в доме у Невы.
Возможно, в тех краях родились вы
Иль живете, мой читатель.
Когда-то там бывал и я,
Но климат невский вреден для меня.
Или так:
Васильев, давний мой приятель,
Живет на берегу Невы.
Там, может быть, родились вы
Или гуляли, мой читатель.
Там некогда блистал и я,
Но холод вреден для меня.
Какой из двух вариантов лучше, автор может решить сам.
Заключение.
Логично, по-русски.
Без лишней нагрузки.
Без тайн и заносов.
Без лишних вопросов.
Печалит одно:
Не стихи, а говно.
3. Ну и, наконец, третий урок языкознания мне преподала еще один опытный редактор – Лариса, немолодая женщина, живущая в другом городе, с которой я познакомился совсем недавно. Общение с Ларисой поразило меня не столько высоким уровнем ее профессиональных знаний, сколько максимально деликатным и уважительным отношением к автору. Лариса никогда ни на чем не настаивала, а только советовала и предлагала свои варианты, с которыми я почти всегда соглашался. Она отредактировала два моих рассказа и несколько стихотворений. Я думаю, что многое в моих опусах ей не понравилось, но она ни разу своего негативного отношения к моей писанине не проявила, терпеливо исправляя все «неправильности» и удаляя ненужные «размышлизмы». И только один раз она написала «не очень», но зато в другой раз – «очень хорошо».
По многим вопросам наши взгляды на русский язык полностью совпадали и разошлись всего только два раза. В первый раз это случилось, когда после того, как один из моих друзей категорически забраковал мое последнее стихотворение и по содержанию и по форме, и мы говорили с Ларисой о работе редактора над стихотворным сочинением автора.
В качестве примера я привел две строчки из стихотворения М. Ю. Лермонтова «На смерть поэта»:
Не вынесла душа поэта
Позора мелочных обид.
И поделился с Ларисой своими мыслями о том, что могли бы сказать о них разные люди.
Обычный читатель или редактор прочтет это и, в лучшем случае, если задумается, то подумает только о гениальности Лермонтова. Но кто-то из профессионалов-редакторов может сказать, что с точки зрения правил русского языка тут есть о чем поговорить и на что следует обратить внимание автора.
Будучи специалистом, хорошо знающим русский язык, он может спросить: чего не вынесла душа поэта? Позора? Он сам опозорился или считал себя несправедливо опозоренным? Для него очень много значило мнение окружающих? Или душа не вынесла обид? Незаслуженных? Не очень достойный повод, чтобы «восставать», скажет редактор и может сделать вывод, что дело не в злосчастном анонимном письме, полученным поэтом, а в его характере, тщеславии и вспыльчивости. Тем более, что обиды были, как пишет Лермонтов, даже не мелкие, а мелочные. Тогда получается, что поэт сам себя погубил?
На самом деле тут для знатока-редактора есть большое поле деятельности. Например, можно чуть-чуть изменив ритм, просто после слова «позор», поставить запятую. Или слово «позор» заменить на «поток». Будет ли от этого стихотворение лучше? Не думаю. Но в конечном счете я, совсем не профессиональный знаток русского языка, считал, что «позора обид» не бывает. И что формально, Лермонтов допустил небольшую неточность.
Лариса со мной категорически не согласилась, что-то пыталась мне объяснить и написала:
Пушкин не выдержал и восстал против всего света - вызвал Дантеса на дуэль. Позор — это и есть те подлые и мелочные обиды, которые ему наносило это светское быдло. Позор не ему, а мелочным обидам, т. е, следовательно, тем, кто их наносил. И запятая решительно не нужна! - меняет весь смысл, заложенный Лермонтовым. Думаю, что так Вам будет понятной моя точка зрения.
Я честно ей ответил, что понятней мне не стало. Скорее, наоборот.
1. Я хотел посмотреть на эти две строчки, отрешившись от Пушкина.
2. Правильно, что Пушкин не выдержал. Главный вопрос: чего? Мое мнение - несправедливых обид. Позор не может быть обидой. Можно человека опозорить. Он может сам опозориться. Его можно обидеть. Он может сам обидеться. Но позора обид не бывает. Можно считать себя опозоренным каким-то фактом, событием, но не обидой. Обида не может быть позорной. Это разное. «Позор не ему, а мелочным обидам». Странно. Может быть позор тем, кто нанес эти обиды? Нормальная мысль и понятно выражена.
По поводу запятой. Человек может не вынести несправедливой обиды, незаслуженного позора. Иными словами. Человеку может стать плохо и от позора, и от обиды. Но не от позора обиды (без запятой).
Вывод: или позора, или обиды или позора и обиды.
- Но, с другой стороны, - написал я Ларисе. - Кто я такой, чтобы комментировать Лермонтова? Со свиным рылом в калашный ряд. А если Вы спросите, зачем я вообще вспомнил Лермонтова, то я отвечу, что к стихотворению, как мне кажется, да и Вам тоже, не нужно относиться формально с точки зрения и языкознания, и правил русского языка, и не нужно искать в каждом слове и в каждой строчке какой-то особый смысл или рациональное зерно.
С этим Лариса согласилась, и больше мы к стихам настоящих поэтов не возвращались.
Еще один раз я поспорил с Ларисой, когда она прочла один из рассказов из напечатанной мной книжки, где было написано:
«Я ведь очень тщеславный. Не во всем, конечно. И не в том, что касается меня самого. Себе-то я цену знаю. Не очень-то она и высокая. А вот тебя я всю жизнь хотел видеть лучшей. И все время переживал, если у тебя было что-то не так».
Ларису, как она мне сказала «резануло» слово «тщеславный», которое она посчитала неуместным и посетовала на редактора, который не обратил на это внимания.
- А что бы Вы написали? – спросил я Ларису.
- Конечно, честолюбивый, - без тени сомнения ответила мне Лариса.
Я задумался, и второй раз за все наше знакомство с ней не согласился.
- Уж очень тонкая грань между этими двумя словами, - подумал я и признался сам себе, что различить ее я просто не в силах из-за незнания всех нюансов и языкознания, и «великого и могучего» русского языка.
Наше разговоры с Ларисой касались не только «словесных» проблем. Я помогал ей с компьютером, а она много рассказывала мне о своей прошлой и теперешней жизни. А во время одной из наших бесед выяснилось, что мы в течение нескольких лет работали в одном и том же институте, и даже в одном и том же отделе. И мы долго говорили о тех, кто там в то время работал, и о том, как там жилось Ларисе уже после того, как я вынужден был с этой работой расстаться. Во время другого нашего разговора я заочно познакомил Ларису с моим живущим в Израиле другом, с которым у Ларисы нашлись общие интересы, Я даже послал ей ссылку на написанную им автобиографическую книгу, которой Лариса очень заинтересовалась.
Последний раз я обратился к Ларисе с просьбой взглянуть на мое небольшое стихотворение, написанное «то ли в шутку, толь в серьез» по мотивам «Нинки-Наводчицы» Владимира Высоцкого.
Стихотворение Ларисе совсем не понравилось и ничего редактировать в нем она не стала, а ограничилась только проверкой орфографии. И спросив, какое впечатление оно произвело на моего израильского друга, очень обрадовалась, когда узнала, что отрицательное.
После почти трехмесячного знакомства Лариса решила проявить инициативу и помочь мне напечатать один из моих старых рассказов в здешнем литературном журнале, с редактором которого она была давно и хорошо знакома. Рассказ Лариса сначала отредактировала, кое-что изменила (я все эти изменения видел и ничего существенного в них не нашел) и отослала в журнал, предупредив меня, что реакция журнала может быть негативной. «Я Вам уже говорила, что для нее не существует ни протекций, ни скидок на хорошие отношения, она руководствуется только собственным своим вкусом» - написала мне Лариса.
На следующий день Лариса переслала мне письмо, которое она получила из журнала. В этом письме было, в частности, написано: «Рассказ грустный, какой-то совсем безнадежный, но написан хорошо. Это дебют? Пожалуйста, попросите автора прислать нам краткую биографическую справку и фотографию». «Грустный, так грустный» - подумал я и в душе поблагодарил редактора за отзыв. Написал «большое спасибо» и Ларисе и послал ей свою фотографию, а в качестве «биографической справки» предложил повторить то, что в «Голосе тишины» написал обо мне мой первый редактор Арье:
Наш гость имел причины подозревать, что быть на Земле не только пикник — каток советского антисемитизма проехался по нему вполне добросовестно. Не принимали, придерживали, выгоняли. Но, как он сам сформулировал: «это уже в прошлом, и поэтому писать об этом не имеет никакого смысла, ибо никому не интересно». Инженер-механик, москвич, уже за 80, с 99-го в США. Есть ещё анкетные данные, типа хобби — бриджа, бани и рыбалки. Но автору всё это не очень интересно, ибо — о малом. А жизнь и смерть, испытание старостью, безысходность человека только во времени — это о большом. И, не зная, как отыскать источник не обманчивой радости — а для умного человека он может быть связан только с тем, что выше этой временности, не подвластно ей — он грустен. Мне хочется пожелать ему очень простого — поиска и удачи в нём. Какая разница, больше 80 или меньше 8-и? Перед вечностью всякая конечная цифра прожитых лет — ничто.
В письме с искренней благодарностью Ларисе за ее хлопоты, я, чтобы польстить ей, написал, что возможностью напечататься я обязан исключительно ей, а точнее ее хорошему знакомству с редактором журнала или, как мы это раньше называли, «блату».
Буквально через несколько минут я получил от Ларисы ответ, в котором она, в частности, написала:
Насчет «блата», думаю, Вы ошибаетесь, и здесь вижу причину в Вашей самоуверенности: Вам даже в голову не пришло, что после моих переделок рассказ стал очень даже симпатичным, а до этого я бы его, на месте Ирины, не взяла тоже.
Моя реакция на это письмо была мгновенной:
ПОЛНЫЙ ........ Отзовите, если можете. Впрочем, я сам это сделаю в понедельник.
Ответа Ларисы долго ждать не пришлось.
А это еще что?!! Каприз какой-то? Хотите - отзывайте сами, а я просто ничего не поняла. Вам что, не нужен редактор, если хотите что-то где-то напечатать? А я только с такой целью и редактирую. Для собственного или семейного чтения мой труд никому не нужен. Талантливого Петю Ильинского не оскорбляет, что я редактирую его прозу перед сдачей в печать, а Вас заело?
Это письмо Ларисы меня окончательно доконало, и я понял, что происходит с бочкой меда, когда в нее вдруг бросают ложку дегтя. Меня действительно «заело» и по горячим следам я хотел написать ей:
О какой и чьей самоуверенности Вы пишете? И причем здесь талантливый Петя? Кто кого оскорбляет? Я ведь сам, по своей инициативе обратился к Вам с просьбой мне помочь и что-то отредактировать, предупредив, что пишу только для себя и своих близких. И хотел, чтобы наши отношения носили «рабочий» характер, предполагающий какую-то оплату Вашего труда. Но Вы от этого отказались. И я каждый раз после Вашей редакции искренне Вас благодарил за Ваш труд и Ваше участие. Печатать и для этого редактировать рассказ «Шёл дождь» я Вас не просил, более того я сказал Вам, что этого делать не нужно, потому что в напечатанной мной книге он уже есть. Но Вы сами решили послать его в журнал и сами решили его отредактировать.
Но я и представить себе не мог, что «для собственного или семейного чтения» Вы не работаете и что все, что я сочиняю, Вам изначально казалось плохим, а потом, после Вашей редакции, становилось «симпатичным». Получается, что Вы не редактировали, а сочиняли для меня что-то новое, другое и симпатичное. И мое решение «отозвать» – не каприз, а естественное (по моим представлениям) нежелание печатать от своего имени не свой, как Вы полагаете «недостойный» публикации рассказ, а Ваш. Хотя, если внимательно сравнить мой рассказ и Ваш, то окажется, что Вы просто какие-то абзацы моего рассказа из «повествования» перевели в «мысли», а другие наоборот - из «мыслей» в «повествование».
Но потом решил не поддаваться эмоциям и вместо этого написал:
Лариса!
После некоторых размышлений я понял, что не могу и не хочу ставить Вас в неудобное положение перед редактором журнала и поэтому ничего писать ей и отзывать свой рассказ не буду. Моя реакция на Ваши последние письма была импульсивной и только потому, что многое в них показалось мне странным. Но это мое субъективное мнение и обсуждать его вряд ли целесообразно.
Еще раз спасибо за труд и время, потраченное на чтение и редакцию мой писанины.
Рудольф.
На последнее письмо Ларисы, в котором она написала, что «ей странно, что мне что-то показалось странным», и успокоила, что что все будет хорошо, что рассказ «очень неплохой» и что мы оба будем довольны, и что она очень радуется, когда у ее авторов что-то получается успешно, я не ответил, и с Ларисой мы больше не общались.
Прошло время, но я до сих пор не знаю, правильное ли я принял решение печататься или ошибся, попав со своей писаниной в очередную дурацкую историю.
- Наверное, пора с этим делом завязывать, - с грустью подумал я. – И пора ставить точку.
Точку-то я поставил, но что-то во мне осталось, и я долго еще не мог успокоиться. И в конце концов помог мне мой брат, посоветовавший меньше обращать внимания на слова и поступки других. - Ведь у всех есть свои слабости, - сказал он мне. - И у тебя они есть. Да и не Чехов же ты. Рассказы не понравились. Тоже мне, большая проблема. Тем более, что пишешь ты сам для себя, да и Лариса хотела сделать, как лучше. Расслабься.
- А ведь нормальный и добрый совет, - решил я и расслабился. Тем более, что и о русском языке, и о языкознании я что-то новое для себя от Ларисы узнал