Второй конкурс песни (27-28 октября), посвящённый, конечно же, очереднолетию ЛКСМ + годовщине очередных задач советской власти, учёл все ошибки первого и прошёл относительно спокойно. В ЦДК нам, к большому сожалению, выделили опять же малый зал в дневные часы, так что схема была старая – первый день на Крылова-70, второй – в плохо приспособленном помещении, с тусклым светом, какими-то ужасными чёрными ящиками на сцене, одиноким утёсом неизменной трибуны посередине сцены, отвратительной акустикой, вечной беготнёй и топотом ног в коридоре, свистом в наушниках, отсутствием какой-никакой комнатёхи, где можно распеться перед выступлением, и куда уйти после него. Но – выбирать не приходилось.
Визит Елены Антоновны не прошёл бесследно: ансамбль «Надежда» тут же взял песню из её репертуара «Город золотой» (автора текста мы узнали – слава Михал Сергеичу – только в 1986 году). Игорю пришлось написать патриотическую песню. Ею стала «Давайте умирать по одному», взятая из даденного мной сборника стихов Дмитрия Сухарева. Из всего патриотического арсенала автора сборника нашлась только одна на что-то похожая, удовлетворившая и Игоря и высокое жюри конкурса. Пользуясь случаем, расскажу историю написания этой песни. С ней вышла удивительная история. Организаторами фестиваля было поставлено условие: в репертуаре должна быть обязательно какая-нибудь песня «гражданского звучания». А у Игоря с этим всегда был напряг. Я дал ему на неделю сборник стихов «нашего» Дмитрия Сухарева, из которого он с большим трудом надыбал эту песню. Так уж случилось, что в 2002 году в Питере мы с Игорем со смехом рассказали эту историю автору сборника. Выслушав нас, Дмитрий Антоныч улыбнулся и сказал, что это стихотворение он не хотел включать в сборник, и дал понять, что он включил его по единственной причине: чтобы сборник увидел свет, нужно было в него включить … хоть какое-нибудь стихотворение гражданского звучания!
Кстати, в жюри нас и на этот раз не позвали. Не было и Нины Белой, зато был профессиональный баянист из ДКС по фамилии Стеблецов. I приз он отдал некоему Радунцеву, совершенно левому по отношению к Клубу мэну, за сочинение крутой песни про очень напряжённую международную обстановку. Видимо он лучше других осветил этот вопрос и более всех заклеймил позором наймитов от империализма.
– Сейчас в мире очень напряжённая международная обстановка, – заявил мэн, – и поэтому мы должны сохранить мир.
Как именно сохранять мир стало ясно из текста песни-лауреата:
Человек, оглянись вокруг,
и подумай, что тебя ожидает.
Ведь недавно,
только 40 лет назад,
пушки и танки стреляли.
Пушки будут стрелять не такие,
а ракеты - эм эксы другие,
так будем же
за мир мы бороться
[Так и хотелось продолжить: «и чтоб во тьме на штырь не напороться!», но – услышали традиционное:]
чтобы было небо и солнце
На конкурсе дебютировала ныне знаменитая Ольга Туткушпаева. Её мы отыскали месяца три назад во время какой-то ЦДКовской «солянки». Мы что-то пели там, на пару с Игорем, а после к нам подошла случайно оказавшаяся в зале женщина. Представилась. Рассказала, что здесь недавно, переехала из города Березники. По просьбе Ольги сообщаю: этот город находится в Пермской области! Там она активно участвовала в кипучей КСПешной жизни, общалась с мэтрами, знала массу неизвестных нам песен, в том числе «Про пёрышко» («Первоначальная», музыка Веры Матвеевой, стихи Константина Библа) – чудесной вещи, услышанной мной в Целинограде, и затем потерянной. У неё оказалась масса записей с малоизвестными нам авторами: Надежды Сосновской, Михаила Трегера, Исакевича и др. При ней сам Луферов порвал первую струну во время страстного исполнения «Подражания спиричуэлс» А.Галича.
На конкурсе Ольга не спела ни про пёрышко, ни про спиричуэлс. Она с ходу стала лауреатом за песни «Ямщик» Б.Вахнюка и «Карнавал» Н. Сосновской.
Тогда же мы впервые услышали со сцены песни Николая Воронцова. Он сколотил команду из Танзили, флейты и Алёны Аксёновой. А ещё одну его песню пели девчата из уже упомянутого трио «Надежда» – на стихи Франсуа Вийона «От жажды умираю над ручьём» (Стихотворение, написанное Вийоном в поэтическом состязании, устроенного Карлом Орлеанским в Блуа. Участникам турнира было предложено написать балладу, начинавшуюся со слов «От жажды умираю над ручьём», перевод И. Эренбурга).
Состоялся и мой авторский дебют. Под нажимом неравнодушной общественности, в лице И.Ароян, сильно подозревавшей, что у Автора за душой есть кой-какие грешки, я разродился двумя песнями на стихи Ю.Кузнецова и Ю.Левитанского, а также целым циклом детских забавок на стихи Бориса Заходера. Заходера подсунула всё та же несносная Ароян, так расхвалившая их, и столь хороша объяснившая, что к чему, что не написать на них музыку мог только глухой. Как-то сами собой выплыли семь или восемь песенок. А потом пошло-поехало. И раньше что-то неосязаемое роилось в моей головушке, а тут решил – всё, пора! Несколько вещичек оказались настолько удачными, что их показали по «ящику».
Героем конкурса оказался старый добрый Валька Володин. Накануне он долго объяснял мне, что петь ему совершенно нечего, и только в 2200 согласился показать какую-то серенькую песенку на стихи Роберта Грейвза. Со скрипом согласился на неё. Но на следующий день я просто не узнал эту вещь! Это была ныне знаменитая и разошедшаяся по Союзу песня «Зеркальце». Он изобразил в лицах всех действующих персонажей, старого боцмана в отставке, его жену, мальчишку, и странствующего монаха. Каждому из них Валька придумал какой-то свой дефект речи. Один шепелявил, другой картавил, третий присвистывал, а священник вообще не выговаривал половину алфавита! Получалось что-то вроде:
Фто фтефь пфоифофво?
(Что здесь произошло?)
Особо трудные для восприятия места Вальке приходилось пропевать по второму разу, но только без акцента. Смех в зале было слышно, наверное, на речной вокзале. Пеня оказалась настолько удачной, что впоследствии сам Виктор Баранов включил её в один из своих дисков.
А на следующий день Игорь устроил маленький бунтик. Невзирая на строгости жюри, Иванченко выдал «Мирона», «Кирпич» на тогда ненапечатанные стихи Ю.Кузнецова, а также «Посвящение Франсуа Вийону» Луферова, не пропущенную в первый день. Высокое жюри, по-моему, в это дело не врубилось, а может быть, под овации зала, посмотрело на это сквозь пальцы. Во всяком случае, последствий не было. Чечин тогда был в зените своей славы. Ему довелось спеть аж 14 песен. Чуть больше пели Ольга Цой и её муж – Юра. Они только что победили на каком-то туре московского фестиваля авторской песни, и показали нам настоящий европейский уровень. Репертуар – Луферов, «Последний шанс», Ким, песни своих друзей. Было что и посмотреть, и послушать.
Председатель жюри и грамоты в тот раз были настоящие, а призы опять пошла доставать из заветного стола Галя Арбузова. Слава Богу, что иногда проводятся детские праздники! Пресса как обычно промолчала, зато на нас снова обратил самое пристальное внимание культурно-массовый отдел ЦДК. Оказывается, благодаря нашей мобильности, нами можно было очень просто затыкать дыры в их творческих планах. Несмотря на мои доводы, что у Клуба должна быть своя, специфическая аудитория, которую нужно самим бережно взращивать годами, нам приходилось выступать в пустых залах перед 5-7 зрителями. Чуть ли не еженедельно бесконечной однообразной вереницей потянулись эти выступления перед спящими бабушками в профилактории, пьяными колхозниками, сально глядящими на девчонок, пустыми глазами разбитной молодёжи на дискотеке, где нам вообще нечего делать, и где в Красикова как-то швырнули пустой бутылкой. Одновременно под видом ремонта нас потихоньку турнули из ставшей такой родной комнаты в общаге. При этом, разумеется совершенно случайно, были уничтожены уникальные «наскальные» украшения. Вновь начались скитания по комнатам ЦДК.
И В ЭТО ВРЕМЯ ...
В это время руку дружбы нам протянул Дом Культуры Строителей. Хождения Светы Тюменцевой по инстанциям увенчались успехом. Были обещаны полставки, концертная афиша, собственная комната и выход в мир. Дело в том, что ЦДК входил в структуру Минсредмаша и не сотрудничал с городскими и областными профсоюзными организациями, которые имели обширные связи по стране, проводили массу конкурсов и фестивалей, а самое главное – посылали на них свои делегации. Кроме того, уже тогда был достигнут, как сейчас говорят – консенсус по вопросу о проведении областного фестиваля с приглашением бардов и наших любимых целиноградцев. В декабре 1984 года выбор был сделан. Самое примечательное, что все обещания, кроме полставки, были выполнены. Нам выделили комнату с телефоном, правда, не собственную, не свою, а напополам, как на мизере, с любителями кактусов, но зато разрешили оформить её по своему вкусу. В ДКС оказался отличный зал, с прекрасной акустикой на 400 человек, с подсобками, студией звукозаписи и хорошим техническим персоналом. А меня почему-то вызвали в партком УМЗ и ЗАМша по идеологии, известная тем, что была инициатором отправки письма в соответствующие органы о запрещении гастролей в СССР Марыли Родович, потребовала в десятидневный срок вернуть Клуб в ЦДК.
– Как мог – сказала она, – член КПСС(!), зам секретаря первичной партийной организации (!!),мастер смены (!!!),ПРЕЗИДЕНТ КСП (!!!!!!)
увести Клуб из Центрального Дома Культуры?
Простим же бедной ЗАМше её прегрешения, как прощаем себе свои!
_________________________________________________________
ГДЕ СТАВИТЬ УДАРЕНИЕ ИЛИ ЛЕГЕНДА О ВОРОНЬЕМ КАМНЕ
небольшая сажка
Эту историю поведал мне как-то Саша Морозов. Как это обычно бывает, кое-где у нас порой случались застолья. После первой колом и второй соколом, разговоры плавно переходили то на Летопись, то на принципы идентификации авторской песни, то на прецеденты каеспешной жизни. И как-то я привёл пример того, как случайно приглашённый член жюри, приглашённый случайными людьми, отдал первый приз случайному человеку. Имелось в виду, что «случайные люди» – это номинальные организаторы второго конкурса авторской песни то ли из облсовпрофа, то ли из ОНМЦ, то ли из МДСТ, то ли из горкома ЛКСМ – это не столь теперь важно, всё равно, никакая из перечисленных организаций больше не существует, главное, что эти организаторы были случайными для нас, то есть, лицами, находящимися вне жанра. Ничего не могу сказать про Юрия Петровича плохого, мне до сих пор о нём рассказывают только хорошее, речь пойдёт о его случайном внежанровом выборе. И выбор его, кстати, понятен. Ему было ап-солютно фиолетово, что поёт этот мэн, главное, что гитара у него строила, в тему антивоенную он попал, с голосом тоже вроде бы всё ровно, да и слух у него тоже имелся. А то, что песня была по большому счёту полное говно и отстой, дык, с другой стороны, мало ли этого дерьма мы слышим с экрана в праздники от звездюль и звездиц. Его понять, повторяю, можно.
Но это сегодня я такой вумный. Но не тогда. А тогда мы, помню, кипели от возмущения! Тем более, что Мэн по фамилии Радунцев, исчез, не захотев с нами общаться. Пришёл, понимаешь, не званный, никому не известный, взял первый приз неизвестно за что, и исчез, ни нам здрассьте, ни здрителям адью! Ну, точно – РаДУНцев! От слова наДУтый с ударением на второй слоге. Именно так он и выглядел на сцене – надутый, отстранённый, себе на уме, неся со сцены полную околесицу.
А сегодня я ставлю ударение на первый слог. РАДунцев! От слова РАДость.
Саша РАДунцев – основатель какого-то детского клуба. Построенного по принципу лучших Барзовских каэспешных традиций. Работал он совершенно бесплатно. А может и приплачивал кто-нибудь ему, но ты-то, Читатель, знаешь, сколько получают те, кто работает с детьми. Больше своего вкладываешь, чем с работы приносишь. Саша дарил детям РАДость. В то время, когда Саша Морозов с ним познакомился, РАДунцев водил своих детишек практически еженедельно на Вороний камень, учил их ставить палатки, разжигать костры, стоять за себя, сочинять стихи, уважать старших, помогать слабым. Сейчас такие группы называют бойскаутским движением, и их поддерживает городской акимат. В августе 2002 года Аскар Кисаевич в ГорАкимате почти два часа урвал из своего напряжённого графика только для того, чтобы рассказать мне о становлении бойскаутского движения в городе.
РАДунев для своих детишек сочинил кучу стихов, написал для них массу песен, которые они распевали на Вороньем камне. А ещё он учил их сочинять … сказки. Точнее – легенды. Одну из них – «Сказание о Вороньем камне» забыл напрочь Саша Морозов. Так и не смог не напеть, не просвистеть, не прокукарекать ничего из Сказания. Помню только глаза полные восторга.
Читатель! Книга эта, до сих пор почему-то тобой читаемая, имеет странные свойства. Отдельные её сюжеты, в которых, казалось бы, расставлены все точки, вдруг разрастаются до целого рассказа, нередко даже с полной переменой авторского отношения к описываемому предмету.
Так вышло с Сашей РАДунцевым. Я до сих пор не знаю, где он, чем сейчас занимается, не слышал этого замечательного Сказания. Надеюсь только, что судьба продолжения Книги, если, конечно, удастся это напечатать, будет обладать столь же удивительным свойством, что и первое издание, и Судьба столкнёт Автора с теми, кто знает продолжение этой истории. Тогда глава эта будет дописана.