Восемьдесят шестом купили путевки в Болгарю - первая заграница в жизни. Назанимали денег, по пятьсот пятьдесят на каждого, и отбыли - сначала фирменным до Москвы, потом, тоже поездом, только убитом и грязном, Варну.
В Чопе проверяли с раздеванием, но наш народ на то и наш, чтобы преодолевать глупости - рассовав незадекларированное золото по дамским интимным местечкам, прошли сложную проверку на раз. Неужели хватит наглости женщин ощупывать, возмутились дамы, таможенник смутился и отступил.
Болгария не подкачала. Слынчев Бряг продавался на каждом углу по два сорок, тогда как в нашем поднебесье три шестьдесят, плюс копеечное сухое и недорогое, качественное пиво. Златни Пьяцы, Солнечный берег, Несебр, Велико Тырново, Славутич, Шипка и наконец, София с обязательным посещением мавзолея Тодора Живкова. Весело, солнечно, радостно и несуетно. Двадцать один день, как с куста.
Бабы наколотили румынских тряпок, чешских башмачков и турецких сандаликов, польской, быть может, косметики и местной керамики - модного в интеллигентной среде увлечения. Короче, хорошо по всем статьям. Наелись-напились, накупались-прожарились, натанцевались-пообнимались, мало того, пробежались по уголькам, побыли Робинзонами, узрели Варьете с раздеванием, слазили на Шипку и глянули на печального Живкова.
Возвращались поездом весело опустошая подарочные бутылки, и уже в Союзе к нам присоединился статный пожилой человек, который после пары сливянок попросил называть его Зоей Тимофеевной. Не подумайте чего, исключительно шутки для, а еще через три запел:
Сотни лет и день и ночь вращается карусель-земля,
Сотни лет все ветры возвращаются на круги своя...
***
Песнь перемен услышал в Хосте, где отдыхали по блатной путевке - трубопрокатный санаторий торчал на самой вершине холма, тысяча ступеней вниз, и море - красотища, дух захватывает. Обычная, тупая, безвкусная столовка с первым, вторым и третьим, озабоченные сан-женщинки в белых халатах, процедурно-обезумевшие нанюханные дамочки и безвылазно пьющие их мужья-узники. Перед главным входом круговой бетонный плац для лечебной гимнастики и ступорных вечерних топтаний под заунывное камлание массовика-затейника-баяниста - милио, милио, милио алих росс, из акна, из акна, из акна, идиш ты. Помните, дядю Петю из Саратова - ну, того, которому места в запорожце не хватило, так вот, он играл лучше. Чуть ниже на укромной площадке под сенью южных растений кооперативное кафе - несложные коктейли, черный кофе, пиво, картинки на стенах и Кино с Наутилусом на всю Ивановскую - перемееен, мы ждем перемеееен. Еще Группа крови, Ален Делон и Гудбай Америка-о. Почти Запад, пили пиво и наслаждались свободой.
Завертелись, посыпались откровения - Новый мир, Огонек, Знамя. Потом появится Век двацатый и мир - наиновейший завет. Дети Арбата, Слепящая тьма, Ночевала тучка золотая - Рыбаков, Бек, Кестлер, Приставкин. Все о чем шептались, говорили намеками, иносказательно подтверждалось - какой подтверждалось, сто, тысячу раз превосходило по цифрам, ужасам и жестокости. Действительно, слепящая тьма.
И откуда ни возьмись, экономисты-пропагандисты. Кучей, батальон гусар летучих, где их этому научили - сам Абалкин, академик, лично, собственной персоной вошел в правительство, хотя запомнился другим - определением советской экономики как "лунный ландшафт" и анекдотом про звонки из колхоза имени Двадцатого съезда. У нас куры сдохли, рапортует колхоз - нарисуйте на стене круг, советует академик, свиньи подохли - квадрат, наконец когда подохли все, академик горестно вздохнул - жаль, а у меня еще столько прекрасных идей.
Реабилитировали Доктора Живаго - мучился, но не дочитал. Стихи к роману были изданы ранее. Никак не мог соединить. Лучше б не читал вовсе - роман, конечно. Вынырнули Войнович с Чонкиным, Солженицын с неполживостью. Потом пошло посерьезней - Жизнь и судьба Гроссмана, Котлован и Чевенгур Платонова, Скотный двор и 1984 Оруэлла. Убойный отдел отдыхает.
Он лично позвонил Сахарову!
Сахарова отпускают!
Сахаров едет в Москву!
Ах, Андрей Дмитриевич, Андрей Дмитриевич, знали б вы сколько копий об вас, дражайший академик, поломато. И об жену вашу, Елену Прекрасную. ЦРУ против СССР. Целая книжка. Кукаркин, кажись. С картинками. Там утверждалось, во всем виновата жена-еврейка. Сам академик, вроде ничего, вменяемый, но вот жена-баба оторва последняя -бьет ученого тапком по голове.
Мне это пересказал Юра Гальцев. Отличный инженер, золотые руки - Юра, родной, подскажи в какой газете они, академик и евонная жена, могут дать опровержение, прокомментировать, уточнить детали. Юра взмолк и сменив широкую самодовольную улыбку на дудочку промычал, нуу...
Потом опубликуют Сахаровскую конвергенцию - даж не стану комментировать, но бомбы у него получались лучше. Позже увидим старичка на трибуне - картавого, шаркающего, взывающе-назидающего. Краса и гордость советского диссиденства, узник совести, великий ученый, дважды герой, заточенный прямо на рабочем месте - живой символ сопротивления. Слабеньким голосом, но за демокгатию и п-пгава человека, вполоборота к Горбачеву и указательным пальцем вверх.
Ему вторил другой мега-ученый. Лихачев. Наимудрейший Дмитрий Сергеевич - эманация интеллигентности, икона. Тончайший знаток русского слова. Любил Михаила Сергеевича искренне и отважно, прям, боялся, переживал, как за сына. Если Горбачева не выберут, задумчиво обласкивая и бережно обволакивая слова на аристократический, дореволюционный манер, демонстрируя при этом чуткое отношение к собеседнику в частности и миру в целом, говорил академик, уверен, будет гражданская война.
Попов и Афанасьев, Собчак и Травкин, Бунич и Коротич. Белые лебеди перестройки, романтики межрегионалы. И в политбюре окопались хорошие - интеллигентнейший Яковлев, взявший под защиту прогрессивно-разоблачительную журнально-киношную смелость, очаровательный Шеварнадзе - бескорыстно преданный друг, который спасет в трудную минуту, ну и удивительный сам - каков подлец, смачно радовался отец, всех обхитрил, всех переиграл. Гениально.
Но были и плохие, ортодоксы и ретрограды. Такие как Лигачев - именно ему молва приписала безалкогольное безрассудство.
Ой, хоть бы Лигачева сняли, мечтали нанюханные, и как Горбачев его терпит. Как, как - кверху каком, не может поступаться принципами, будет его перестраивать через социализм, демократию, гласность и эти дела.
Книги, публицистика, кооперативы. Заискрила, засияла, заблестела надежда - идет, грядет веселый шум, да, в магазинах пусто, зато в ларьках пиво по два пятьдесят, а если в банках, бельгийское или немецкое, по двадцать пять. И сигареты Космос, и шашлыки ,а еще вареные джинсы, маечки с паутинкой и брэйк-дэнс. Во, дают!
Что важнее, видеосалоны. Победное шествие настоящего кино. Вожделенная Эммануэль, еще какая-то голая дура-смоковница из греческого эротического путешествия, Брюс Ли, Джекки Чан, Шварценегер и Сталлоне. Мало, в кинотеатры поползли невиданные ранее, подцензурные, отложенные на полку советские фильмы. Коммунист, Империя, что-то еще и наконец, Покаяние - дорога к Храму, туда и двинули