В какой момент Лариска тронулась умом - до самоубийства матери или после - никто не знает. Честно говоря, у неё и без этого причин для сумасшествия хватало.
Предмет её первой девичьей любви то ли повесился, то ли застрелился, с мужем она развелась по причине его пьянства, следующая любовь оказалась совсем уж неудачной, опять же тяжёлая операция по женским причинам...
Ну а само наличие диагноза шизофрении и любого здорового сойти с ума заставит.
Лариска была первой женой одного из моих братьев. Весёлая, красивая и доброжелательная, она сразу пришлась мне по душе, и когда-то я очень тяжело пережила её развод с моим братцем и моё расставание с ней.
Наверно и тогда в её голове тараканы водились, и в чём-то мы её осуждали и даже порой ссорились, но в целом любили и жалели.
На момент повествования она уже схоронила обоих родителей, несколько лет подряд по два-три раза в год лечилась в психушке, и когда её дочь переехала на ПМЖ в другую страну, а забрать с собой мать по семейным причинам не могла, встал вопрос об объявлении её недееспособной и необходимости поиска опекуна.
Хороший честный опекун на дороге не валяется.
К тому же за бесплатно никто взваливать на себя такую обузу не соглашался.
Даже двоюродная сестра.
Всем требовалась Ларискина квартира.
Таким образом Лариске маячило беспросветное пожизненное существование в небезызвестном интернате под простонародным названием "дурка".
Лариска жила в Краснодаре, а я в Анапе. К тому же мне и своего горя было достаточно. Но отдавать пусть и бывшего члена семьи на поругание чужим людям - это уже перебор.
Так я и стала через двадцать лет после развода Ларискиным опекуном, чем повергла в шок всех её подруг, родственников и знакомых, которые конечно же от меня такого подвига не ожидали и ничего хорошего в нём не усматривали.
К тому же им было почему-то стыдно. Передо мной.
Впрочем мои брат со своей второй женой тоже особого одобрения этому не выказывали...
Вообще-то, как и многие русские люди, я по жизни большая лентяйка и предпочитаю большей частью думать головой, чтобы лишний раз не шевелиться.
Поэтому, чтобы упростить сам процесс опеки, я решила на Ларискин диагноз внимания не обращать и вести себя с ней так, будто его никогда и не было.
Опекаю, потому что люблю. А остальное никого не касается.
Поскольку на тот момент моя подопечная уже выписалась из больницы и пребывала в адекватном состоянии, мне наверно было легче взять в общении с ней правильную тональность. Тем более что я опять же из лентяйских соображений решила её помирить со всеми соседями и подругами, с которыми она в приступах болезни переругалась чуть ли не до смерти, и тем самым часть обязанностей по присмотру переложить на них.
Конечно Лариске следовало им позвонить и глубочайше извиниться.
И даже униженно пожаловаться на свою несчастную судьбу...
Но зато моя метода вполне успешно сработала, и все подружки школьного Ларискиного детства снова прониклись к ней дружеской любовью.
С соседками оказалось ещё проще. Одна из них была женщиной довольно обеспеченной и постоянно то худела, то толстела, освобождаясь от ставших вновь не по размеру вещей.
Поэтому с её широкого барского плеча Лариска была одета, как царевна на выданье, и постоянно имела возможность обновлять свой модный и без того не бедный гардероб.
Вторым пунктом моей лентяйской программы было заставить Лариску лечиться.
Чего не сумели сделать ни покойный отец, ни дочь.
Лариска же почему-то всерьёз считала, что подобное лечение убивает в ней творческое начало.
А зачем сумасшедшей женщине творческое начало?
Что она с ним делать собирается и что это за ценность такая, если ради его сохранения она даже согласна три раза в году по месяцу насильственным образом удерживаться в сумасшедшем доме?
Я конечно понимаю, что ощущения полёта, когда из тебя фонтанируют разные идеи, ты летаешь будто на крыльях и что ни попадя творишь, это очень приятное ощущение.
Ну, эйфория... Ну, зашкаливает...
У меня тоже такая эйфория была, когда родителей хоронила...
Даже удивлялась, почему вместо того, чтобы реветь и голосить над гробом, у меня какое-то было странное возбуждение - отупление и полёт одновременно.
Те, кто меня в это время видел, думали наверно, что я чёрствая и бесчувственная особа. Сама же я, вспоминая и анализируя те ощущения, понимаю, что дело скорее всего в выработке морфиноподобных эндорфинов, призванных обезболить и дать пережить процесс похорон и первые дни после этого.
Но у меня-то процесс эйфории был замечен всего несколько дней, когда он был крайне необходим!
у Лариски же случился похоже что в этом месте слом, и процесс выработки таковых эндорфинов стал постоянным и бесконтрольным.
И его нужно упорядочивать посредством лекарств.
Иначе она теряет тормоза и сходит с ума.
Эту мою гипотезу об эндорфинах Лариска вполне оказалась способна понять и больше лечиться не отказывалась.
Тем более что её представления о норме и этом самом творческом начале, за которое она так держалась, меня совсем не убеждали.
Творческая активность не может быть постоянна, ей тоже присущи отдых и накопление дальнейшего потенциала, что любому творческому человеку известно.
А если это не так, значит организм либо болен, либо работает на износ, что чревато впоследствии болезнью.
Так или иначе, но отказываться от лечения, вникнув в мои рассуждения, Лариса больше не стала.
Ей назначили пролонгированного действия укол, который сначала кололи раз в три недели, а затем - раз в месяц.
И за все одиннадцать лет моей опеки у неё ни разу - НИ РАЗУ! - не было рецидивов.
Не могу сказать, что всё было так уж необременительно и гладко.
От модитена у Ларисы стали сильно дрожать руки.
Пришлось ещё и от этого принимать лекарства.
Опять же импортный модитен то появлялся, то исчезал в аптеках.
Пришлось иметь постоянный запас ампул сначала на полгода, а потом уже и на год.
В какой-то мере пришлось стать и психиатром мне самой.
В первые месяцы Лариса даже не умела улыбаться и её заново пришлось этому учить, внедряя теоретический метод: "Если приподнять уголки рта, в глазах зажигаются огоньки..."
К тому же психика у неё была такая, что из двух противоположных исходов она всегда ожидала худшего.
Например, взгляд на тучи с утра для неё означали затяжной дождь до самого вечера, в то время как я даже не сомневалась, что они к обеду рассеются.
Пришлось перенастраивать её, объясняя, что она себя и дорогих ей людей программирует на отрицательную психологическую установку и ей нужна внутренняя переустановка на позитив.
Конечно же Лариса время от времени срывалась.
То она дочь свою никогда не увидит, потому что по ТВ узнала про какой-то очередной ураган, то чья-то болезнь скорее всего закончиться смертью, потому что все говорят, что она смертельна...
Особенно меня приводили в шок всякие поломки в квартире!
Если ломалась розетка в комнате или тёк китайского производства кран в ванной, это раздувалось до такой трагедии вселенского масштаба, что я сама пугалась!
Между прочим в первый год моего опекунства Лариска меня здорово боялась, имея в виду мой характер и свою зависимость от меня.
Конечно же её угнетала эта зависимость, тем более что все её деньги теперь были в моих руках.
И хотя я и выдавала их ей в полном объёме сразу же после перечисления, в любой момент могла этот шлюз в случае чего запросто перекрыть.
Со временем же она поуспокоилась, пакостей от меня ждать перестала, и тогда стало ещё хуже! - Она стала бояться, что я её брошу или сдам в интернат!
- Да даже если ты когда-нибудь посреди этого ковра навалишь кучу, я и тогда никуда тебя не отдам!..
Посмеялась и успокоилась.
Но без ожидания от жизни мелких пакостей она видимо уже не могла!
Теперь она уже больше всего боялась, что меня лишат почётного звания её опекуна! Потому что я вовремя не сдам в опеку годовой отчёт!
Конечно же годовой отчёт - не самое приятное дело. Некоторые его и с третьего захода сдать не могли. Но я-то за что из-за этого должна была страдать?
Лариска мне просто житья не давала в виду приближения сроков отчётности!
В её представлении отчёт о годовых тратах её инвалидной пенсии и остатках на счёте - это тоже вселенский масштаб и готовиться к нему нужно тоже по-вселенски!
То,что я по своим лентяйским привычкам из желания не портить себе жизнь оставляла всегда на последний день, Лариску не устраивало.
И она каждодневно капала мне на мозги хоть и безрезультатно, но систематически.
Все её бывшие одноклассницы-подружки конечно же тоже были в курсе моей приближающейся отчётности и дружно ей, бедной, сопереживали!
Я же на эти их шизофренические симптомы никак не реагировала, раскладывала все бумажки по кучкам в последний вечер, делала подсчёт, сверяла с остатком на банковском счете и бодро шла в сопровождении опекаемой мною болящей в нужный кабинет соцзащиты!
Смешнее всего было вспоминать потом её нечаянную радость и удивление, что отчёт снова принят! Неописуемое счастье и восторг!
Она обзванивала снова всех подружек, накрывала праздничный стол с бутылочкой сухого вина, а я торжественно восседала за этим столом в качестве почётного гостя и несомненно наделённого множественными талантами человека!
Ну ещё бы! Отлучение меня от опекунства временно откладывалось, и до следующего годового отчёта Лариска могла теперь жить вполне спокойно...
Наверно мне просто повезло. И подопечная оказалась вполне вменяемой, и всё, что рисовалось в чужом воображении, со мной не произошло.
За все одиннадцать лет моего пребывания на этом посту разве что однажды был действительно опасный момент, когда я употребила данную мне власть.
Какие-то добрые люди в моё отсутствие насоветовали Ларисе пустить к себе на квартиру практикующего экстрасенса, о чём я узнала только на третий день.
На тот период эта дамочка уже распушила вовсю перья и развила бурную деятельность.
Она уже и лечить Ларису экстрасенсорным методом собралась, и с её психиатром знакомиться, и даже опекуном её стать.
Узнав об этом, я пришла в негодование.
Лариске при её диагнозе с такими людьми вообще нельзя общаться.
Я тут к храму её постепенно приучаю, сорокоусты учу заказывать, к мощевикам и иконам прикладываться, и вдруг ТАКОЕ.
К тому же эта баба, прознав про мою реакцию, обнаглела настолько, что звонила уже и мне.
Пришлось пригрозить, если не съедет, милицией.
И даже полить на всякий случай в квартире святой водой.
Сейчас, много лет спустя, даже сама удивляюсь, как мне ловко удалось обойти все острые камни этого марафона. Но я это сделала.
Я даже поругалась с её медсестрой, запретив ей покрикивать на неё.
Что интересно, эта самая медсестра, заметив, что их больная уже несколько лет живёт без рецидивов и стационара, сама потом стала на меня по-доброму поглядывать...
Сейчас Лариса уже не нуждается в моей опеке.
Всё самое трудное у неё позади, а если что и случится, ей уже и без меня помогут.
Мы по-прежнему на связи, советуемся друг с другом, поздравляем с праздниками.
В душе я так и остаюсь её опекуном, этого уже не изменить.
А ещё беспокоюсь о годовом запасе лекарств и судьбе её латунного таза, в котором самое то варить варенье...
Боюсь, как бы она его кому-нибудь не задарила.
А то она вечно всё раздаёт...
Жаль, что не удалось спасти полное собрание Большой Советской Энциклопедии...
Все тома!
Но тогда я ещё не была опекуном.
Иначе я бы им сделала...