Рабочий полдень, и сразу застрял у дверей, замерз нижний замок. Крутил, вертел, чертыхался и притоптывал, наконец соизволил - промыли незамерзайкой и теперь бензином на всю ивановскую. Спросил, как праздники.
Алла, сделав равнодушное лицо, съязвила - праздник как праздник, только подруга пришла с температурой, а у них внучка гостит, и бабка Халида притащилась с пирогами, которые в жисть не съесть, а потом зять - явился не запылился, напомаженный и благоухающий, сам понимаешь, криво улыбнулась она, настоящий мужик, поэтому сходу отказался помогать дочери, которая жутко умоталась пока носилась туда-сюда. Далее разговор перетек на гаранта. Алла горячий фанат президента, ей нравится все - стиль, манеры, юмор, голос, особенно, как дарит цветы феминистическим президентшам и, или их женам-мужьям. Подозреваю, само имя отчество выступает магическим квадрантом, ибо и Познер, и Маяковский при всей непохожести ходят у нее в любимчиках.
А что, Владимир Владимир наш, Маяковский написал "Хорошо". С кем не бывает, не знал, чертяка, чем дело обернется - вдоволь еды, вдоволь одежды, но сейчас о другом. О собственно хорошо или хорошизме - штука, посильнее Фауста.
Убежденный в собственной хорошести человек практически недоступен, и оболочка у хорошизма крепкая, броня. Чиркнул доносик, пару метров жилплощади прибавил, сделался еще лучше - ради правды, страны и детей. Главное, не для себя.
Хороший, это скромный носитель добра и справедливости. Здесь его правда. Но только в пределах малого круга, а точнее, собственной жопы. Именно хорошизм делает неразличимым, банальным зло. Плохие всегда они, и это понятно, хороший, а на самом деле лучший, хотя об этом громко говорить не принято, постоянно сталкивается с несправедливостью, поскольку другой, который по определению хуже, живет лучше его, хотя сам, сука, ничтожество или подлец, и если бы "там" узнали каков он на самом деле, быстро статью подобрали.
Согласитесь, лучшее, как самооценка, мертво. Его нельзя улучшить - просто некуда, ведь все олимпиады уже выйграны. Абсолютно. Поэтому мерило остальному. Слепо и глухо. Дорастите, тогда поговорим. Обидчиво, придирчиво и несносно, но главное, воспрещает вопрос о самом себе. Непознаваемо, исключает даже тень намека на бытие. Не верит и поэтому постоянно обмануто.
Уже под занавес поведала о декабристах с первого - мол сделали сериал, и теперь народ спорит, что было бы если бы у них получилось - гражданская война или европейская демократия.
***
Отец считал союз жуткой страной, а Сталина исчадием, и хотя правозакона тут нет, не было и не будет, жить нужно честно - быть порядочным, законопослушным, интеллигентным и, что особенно важно, профессионально состоятельным, при этом
профессию выбирать подальше от идеологии - физику или математику, на худой конец, инженерию, где в счет ума и таланта можно достичь легального благополучия,само собой, относительного - все лучше, чем на заводе или колхозе. Стать доцентом, читай, профессором - рано или поздно, в основном за счет родственников, сложатся приличные жилищные, а доцентская зарплата позволит худо бедно жить-поживать - нормально питаться, отдыхать отпуск на море, прикупать демократовскую мебелишку, шмотки и книги с пластинками, а при удачном стечении может обломиться загранка - сперва Болгария, потом Чехия или Венгрия, дальше ГДР или Югославия, а если очень повезет - Италия.
Не подкопаешься, и что там у кого в душе, любит, ненавидит или равнодушен, важен артикул лояльности - пара подобающих фраз за Ленина, социализм, прогресс и прочую няку, и ладно. Разумеется, комсомол и профсоюз, но не партия - туда не можно. Да, советский человек, но не истово, а с оговорками, понятными узкому кругу. Оказалось, узкий круг имел весьма значительный радиус. Сословно близкие, остальным было попросту наплевать, в том числе, пролетариям и трудовому крестьянству.
И непременно быть настороже, избегать провокационных тем, откровенных разговоров, помни, в любом коллективе как минимум пара сексотов и столько-же доносчиков, на официальных мероприятиях вести себя скромно, на лекциях по общественным наукам не выступать ,и вообще, идеологически не выделяться - ни туда, ни сюда, но, на всякий случай, весть необременительную, общественную нагрузку типа культ-массового сектора.
Напротив, в науке, спорте или учебе, деятельная активность и признанные успехи всячески поощрялись и приветствовались. Знай наших. К числу законных удовольствий относились книги, особенно запрещенные, пластинки, сухое вино, черный кофе и сигареты с фильтром. Еще веселые, продуктово обоснованные, командировки в Москву, Питер, Киев, Ереван или Тбилиси, а если подфартит - Прибалтику. Шахматный блиц, дружеское застолье, анекдоты, отдых Крыму-Кавказе или Рижском взморье, изящный флирт и вообще жуирство, но главный элемент оставался неизменным - профессиональное, высоко-научное творчество. Призвание. Тут безоговорочно, особенно, если наука настоящая.
В конце концов, счастье выглядело так. Любимая женщина, которая потом жена, семья и дети, родня во здравии, друзья - чур, подлинно-настоящие, трех, лучше, четырехкомнатная квартира в центре, машина и дача по желанию, профессорство на престижной кафедре, статьи и монографии, столичные конференции, ведомственный санаторий в Крыму, домашняя библиотека-фонотека и необременительный, достаточный для удовлетворения скромно-интеллигентных потребностей блат.
И если бы не перестройка, так бы и было. Разменяв квартиру родителей мы получили двушку неподалеку от центра, а после смерти дедов образовалась реальная возможность слить две двушки в одну четырешку. Закончив аспирантуру и став заведующим лабораторией, а главное, проведя удачные лазерные эксперименты по термоупругости, оставалось лишь оформить диссертацию.
Начать, как водится, со съезда, и далее со всеми остановками - от теории, через эксперименты и расчеты, к внедрению. Ну, и пройти все бюрократические процедуры, что для меня большой проблемы не составляло, так как научных связей образовался воз и маленькая тележка - нас, меня, в том числе, знали, поскольку не так много действующих лазерно-акустических лабораторий, работающих под приглядом члена-корреспондента академии наук. Ближайший народ защиты проходил на ура, один по лазерной сварке, другой по голографии, остальные на выходе либо посередине.
Мы вели обычную, почти научную, но главное, морально безупречную жизнь - пили канистрами из ближайшей пивточки или недорогое сухое. Иногда коньяк, но чаще спирт, которого с избытком хватало на все. Читали Петушки, Архипелаг, Лебедей, Зиновьева и Замятина, Владимова и Шапиро, пересматривали Тарковского, восхищались Босхом и Сальвадором Дали, презирали передвижников и Могучую Кучку, по возможности посещали гастроли Московских театров, взахлеб поедали рок и запрещенных бардов, особенно Галича - тот, собака, пробирал до нутра. Иногда подрабатывали репетиторством, курсовыми или дипломами, а летом шабашили, отдыхали на черном море, некоторые ездили к знакомым в Грузию.
Все при квартирах, семьях и детях, и родня старалась вовсю - помогали как могли, банки, соленья, грибы и варенья - от бабушек, дефицитные продукты и шмотки от родителей или заграничных родственников. И много-много говорили.
Социализм - гнилая, порочная система, компартия - мировая секта лжи, Сталин - сплошной Гулаг. Короче, СССР - ад, тюрьма и казарма в одном флаконе, страна, где гибнет все талантливое, неординарное или инакое. Запад напротив. Высоченные зарплаты ученых, настоящие кино, музыка и литература, вдоволь еды и одежды, жизнерадостные, здоровые, улыбчивые люди, безупречный, в отличии от мерзко-советского, сервис, невиданная свобода передвижения и секс без ограничений - рай, в котором каждому по заслугам, и море волшебно-прекрасных возможностей от персонального компьютера до бунгало во Флориде.
Изо дня в день, из месяца в месяц, из года в год. По поводу и без. Более того, люди делились ровно надвое. Наших, кто понимает, и остальных - тех которые не понимали в силу собственной ограниченности либо по должности, и поэтому воспринимались совсем чужими, невзирая на степень родства, учебу в одном классе или проживание в соседней квартире.
Фарцовщики - молодцы конечно, но все-таки не интеллигенция, торгаши - вульгарные и противные, но куда деваться, полезные, а начальство, само собой, тупые чурбаны и карьеристы - маленькие сталины.
Дышать можно только в курилках, подвалах, бойлерных или на кухнях - там, где собирались настоящие люди, смелые и совестливые, неформалы антисоветской направленности, художники, музыканты, поэты. Реже, инженеры или ученые. Или просто пьяницы из подворотни - тоже годятся, поддержат любого, кто предложит дармовые пятьдесят. Эти представляли подлинно глубинный народ, голос которого отказывалась слушать злобно-коммунистическая власть.
Так мы терли-пережевывали Афган, пока груз двести не наложил печать на уста, потом генсекопад - веселые похороны дорогова Леонида Ильича. При Андропове, правда, копеек на тридцать подешевела водка и стали отлавливать уклоняющихся работников, но Юрий Владимирович быстро приказал, царствие небесное, но когда под руки вывели глупо улыбающегося Устиныча, народ уже хохотал в голос - дорогие товарищи, вчера, после долгой и продолжительной болезни, не приходя в сознание приступил к исполнению обязанностей генерального секретаря коммунистической партии советского союза Константин Устинович Черненко.
Восемьдесят четвертом здорово напугал сбитый южнокорейский самолет - казалось, еще чуть-чуть, начнется война, и вдруг наступило это. Поначалу удивились - молодой, еще шестидесяти нет, даже пятидесяти пяти, но говорит своим ртом, буквы не вяжет, слюнями не брызжет, приятным ставропольским округлым голосом. Выскочил из автомобиля, стал пожимать руки - это-ж надо-ж, вот повезло так повезло. Демократичный, и жену не прячет, но вскоре грянул безалкогольный закон. Прям, серпом по яйцам.
Сначала пришла пленочка. Магнитофонная. Типа диссидентская. Какой-то кликуша полтора часа завывал о том, что все неудачи - дефицит, отставание в группе Бэ, нехватка персональных компьютеров и инвалидных колясок вызвано одной единственной причиной. Пьянством. Тут корень - не будет пьянки, рванем в поднебесье. И сама пьянка не наш порок, а проплаченная цэрэу диверсия. Народ молчаливо кивал, особенно первые пять минут - до законного глотка. И началось.
Повырубали виноградники, ограничили торговлю, потравили сухое вино, ввели комсольско-безалкогольные свадьбы, талоны на водку. Трезвяки - под завязку, а потом письмо на службу и длительные разборки. Не побалуешь. Дикие, темные очереди, где люди ползли по головам, продавали места, иногда погибали. Дешевый, вонючий, гидролизный государственный алкоголь, самострочное вино из бог знает какой закваски, рукодельные скороспелые томатовки, клюквянки и смородиновки. Но больше, палево, химия и одеколон. Водку торговали ночные окна с бабушками, таксисты и цыгане ,а на кухнях появились баллоны с резиновыми перчатками на горле, друг другу дарили закваски, рецептуру и тару.
Все смешалось в доме Облонских - тотальный дефицит и откровенно-наглое лицемерие, пустые прилавки под звонкое вранье о перевыполнении плана, отсутствие вещей повседневного спроса, объясняемое временными недостатками планирования, угроза атомной войны и набившая оскомину борьба за мир, извечный квартирный вопрос и бюрократическая идиотия.
Алкогольное унижение ускорило процесс в разы, и, в конечном итоге, получили глухую, тотальную озлобленность, беспримесный нигилизм и полное неверие власти, газетам, журналам и телевизору. Плюс очевидное, плохо скрываемое, интеллигентское неприятие совка, некогда выражаемое шепотом, иносказательно, а теперь все громче и настойчивей. Фильмы, песенки, интервью. Следующим номером будет непонятно откуда взявшийся дефицит сигарет и зеленый, необжаренный кофе вместо черного.
Короче, напрягли по самое нехочу, унизили, и светлых пятен не осталось - от этого государства только зло и мука. Точка. Проклятия зазвучали вслух и повсеместно - громко и внятно, с руганью и стонами, тут и черта подоспела - так жить нельзя, и лозунг обозначился - перемен, мы ждем перемен. И дождались...