Из неопубликованного романа
ГЛАВА 9.
Пивной бар «Василёк», а в обиходе «Вонючка», как всегда был переполнен. В низком, длинном, полутёмном зале с запотевшими окнами и загаженным полом густо клубился табачный дым, остро пахло пивом, помоями, луком и селёдкой. Малосильные лампочки струили бледный свет, вымывая из полумглы одутловатые синюшные лица завсегдатаев этого «гадючника», расположенного на задворках Речного вокзала.
Гул десятков голосов, зачастую стремящихся переорать друг друга, был слышен даже на улице. Между столиками ползали еле держащиеся на ногах сборщицы посуды, ещё довольно молодые, но уже непотребные и противно опухшие от вечного пьянства. Ещё два опустившихся красномордых крохобора топтались у прилавка с пол-литровыми банками в руках, клянча у посетителей мелочишку или же хотя бы глоток бурды. Некоторые из клиентов, презрительно морщась, небрежно швыряли им какую-то мелочь, некоторые отливали в банки из своих кружек пиво, но большинство, вместе с буфетчицами, дородными и ловкими, матюгами гнали шакалов прочь.
Время едва перевалило за полдень, бар работал всего пару часов, а «принявших на грудь» и порядком перебравших было уже довольно полно. Десятки бутылок из-под водки и вина – основная статья доходу уборщиц – громоздились на столах и под столами, невзирая на запрет распития здесь крепких напитков.
Кружки с пивом и полуопорожненная бутылка «Столичной» украшала один из пристеночных столиков, за которым сидели двое разгорячённых и раскрасневшихся от возлияний мужчин. Один из них, низкорослый и кряжистый, восседал лицом к двери, следя за всем, что творилось в пределах зала. А второй, мало в чём уступающий приятелю (разве только лишь тем, что носил усы), вдохновенно ему о чём-то рассказывал.
Места за столом хватило бы ещё двоим , троим гулякам, однако эта пара отказывала всем, заявляя, что к ним сейчас вернутся дружки. Ради этого они и кружки расставили так, чтоб любому было ясно: места зарезервированы.
По-видимому, в «Вонючке» их отлично знали, потому что, получая грубоватый отказ, никто не протестовал и не задирался, предпочитая присоединяться к кому-то другому. И когда один норовистый не местный мужичок попытался качать права, его быстро оттащили, шепнув на ушко, что он может ненароком потерять «бурав любви».
Ибо малый с усами был Витяня Слюганов, бывший спортсмен и бывший таксист, а его напарник ни кто иной, как Степан Алтухов, по кличке «Резник». Это прозвище он получил пять лет тому назад, когда страшно поорудовал опасной бритвой.
Трое пьяных парней осенним вечером подстерегли и, затащив в подвал, изнасиловали несовершеннолетнюю двоюродную сестру Степана. Тут же, узнав об этом, Стёпа запретил родным обращаться в милицию, заявив, что со всеми разберётся сам. Возражать ему не посмели, так как был он неуправляем и давно уже вышел из-под опеки семьи.
Купив водки и сыпанув туда горсть добытого люминала, Стёпа нашёл насильников в том же подвале, где они увлечённо резались в карты. Не подозревая, что опозоренная девушка кровно связана с их давним корешем, парни радушно встретили его и с удовольствием опорожнили бутылку. Когда дикая смесь сделала своё дело, Стёпа, связав, разложил подонков на досках и, спустив с них штаны, поочерёдно кастрировал.
Запихнув напоследок отрезанные «орудия» каждому в широко открытые рты, он бросил бритву и пошёл в милицию, добровольно известив об акте возмездия. Правда, за кого он так люто отомстил, Алтухов не признался, да и пострадавшие не назвали жертву, так как даже не помнили, над кем надругались.
К счастью Степана и на вечную свою беду, вся преступная троица осталась жива. Но к уголовной ответственности её не привлекли, посчитав, что тяжкий грех с лихвой искуплён. Алтухов же, получив «пятерик» общего режима, отмотал половину в местной колонии, известной, как «Чёртова дюжина» из-за своего несчастливого порядкового номера.
Уже с палаческим прозвищем, закалённый и возмужавший, он вернулся домой, наводя страх на подросших за время его отсутствия новых отморозков, объявив во всеуслышание, что и впредь, до конца жизни, будет так же преследовать сексуальных мерзавцев.
Сейчас же он работал слесарем в частной автомастерской, которую организовал его дядя, и там же обретался и Виктор Слюганов, шоферящий на стареньком грузовичке. Дела в мастерской шли ни шатко, ни валко, заказов было мало, а времени много, и поэтому приятели едва ли не ежедневно посещали этот расположенный поблизости от их гаража бар. Оба были ещё сравнительно молоды, оба многое испытали в текущей жизни, усвоив главный её принцип: «ТОЛЬКО ТЫ! И НИКТО, КРОМЕ ТЕБЯ!»
Да, никто, кроме них самих, не был заинтересован в их существовании. И им лишь оставалось со злобой и завистью следить за теми, кого возлюбила фортуна. Многие их сверстники раскатывали на иномарках, открывали многотысячные валютные счета, отдыхали на Канарах с шикарными женщинами, обзаводились особняками с наёмной охраной. А эти двое, считающие себя обделёнными и достойными счастья больше всех остальных, прозябали если не в нищете, то в нужде, с трудом выкраивая копейки на скромную выпивку.
Это было несправедливо во всех отношениях и рано или поздно должно было произойти нечто такое, что вывело бы обоих на крутую заветную орбиту удачи. Сейчас оба были готовы на всё. Моральные начала и сдерживающие принципы начисто отброшены в долгих беседах, из которых выяснялось, что ни трудом, ни тем более умом они никакого успеха не достигнут. Оставалось надеяться лишь на силу, на сноровку и дерзость, внезапность и настойчивость, на природную стайную волчью поруку.
«Не оставляя следов!» - эта мудрая истина была положена в основу их будущей деятельности. Но они понимали, что отбить место под солнцем в криминальной среде будет очень непросто. Нужны люди, для верности повязанные кровью, необходима группировка многочисленная и сильная, способная не только завоёвывать пространства, но и контролировать свои зоны влияния.
Сидя в «Чёртовой дюжине», Стёпа сближался в основном с молодчиками из разгромленных банд. Интересовался иерархией, внутренней дисциплиной, распределением обязанностей на всех возможных уровнях. И, конечно, конспирацией, и техникой налётов. По ночам анализируя чужие просчёты и сбои, убеждал себя, что если на воле дело выгорит, то он никогда не засветится ни сам, ни с товарищами, коих будет готов в любой момент устранить.
Да, рука его не дрогнет, он был в этом уверен. Иногда вспоминал, как кастрировал насильников: с яростным ожесточением, с застывшей на устах ухмылкой, испытывая почти физическое удовольствие от их воплей и мук. Понимал, что с такой же небрежностью мог бы походя полоснуть по горлу любого, но там крови было бы больше, а, следовательно, и возможности испачкаться.
Ну а Витька Слюганов – дружок с детского сада, многократно проверенный в подростковых драках и набегах на чужие погребы и сады, сам дал повод привлечь его к новому делу. Вылетев из таксопарка и походив в безработных, озверел, осатанел, кляня всех и вся. Не дай Бог, кто-то косо посмотрит или что-то вякнет – тут же воспламенялся и готов был давить!
По спецназовской службе своей тосковал, с захлёбом рассказывая о том, что порой делал. Заводился, вспоминая тбилисские события, когда укрощал лопаткой кочевряжихся грузин. Жалел, что там осторожничали, били вполсилы, хотя мяса накрошили всё же, будь здоров!
А вот зеков воспитывали в одной из спецколоний, так уж без всякого снисхождения. Гульнули от души. Стриженые головы под прицельными ударами «сапёрок» разлетались с резким хрустом, как переспелые арбузы. С той поры руки тоскуют по подобным «забавам», точно помня замах, быстрый выброс, удар!
Вот на этом-то признании Витёк и попался. Стёпа ловко его в сети свои заманил, Предложил вроде в шутку замочить бизнесмена, у которого в наличии не менее ста штук баксов. Витька аж затрепетал, зашептал обещающе:
-Да я готов хоть сейчас… лишь бы не погореть!
-Не сгорим,- успокоил его Стёпа.- Если будем осторожны, то и чёрт нам не брат. А пока хотел бы видеть, на что ты способен. Одно дело в команде, а вот в одиночку как?
-Да какая там разница?- удивился Виктор.- Было бы желание. Да объект подходящий, и инструмент под рукой…
Славно беседовали. Словно бы о пустяках. А на кон выставлялись человеческие жизни. И буквально в ту же ночь Витёк себя показал. Охмурил на вокзале подвыпившего мужичонку, пригласил съездить к девкам, угостил пивком, а затем в ближайшем подъезде удавил, не дрогнув. Обыскав все карманы, обнаружил семь рублей и с усмешкой передал их стоящему рядом «Резнику»…
После этого дружки целый месяц таились. Вкалывали на работе, если имелся заказ, вечерами по злачным местам не таскались, будучи уверенными, что нужные им люди, так или иначе, пройдут через «Вонючку». И дождались. На ловцов, как говорится, и зверь бежит.
Боренька Кусаев появился в зале. Уже крепко поддавший, распалённый, расхристанный, где-то потерявший свою тирольскую шляпу. По трагическому выражению его лица, по тому, как метнулся он к стойке бара, отпихнув подвалившего к нему ханурика, Слюганов и Алтухов точно определили, что Борис ищет слушателей, чтобы выплеснуть душу.
Слушали его с притворным сочувствием, незаметно вылив в кружку остатки «Столичной», обещали помочь в производственных разборках с неким Сёмкой Иваницким и каким-то Сабиркой. Борис распалялся, бил себя кулаками в грудь, бормоча, что «пришьёт» обоих гадов.
Взяли ещё бутылку водки. Розка – барменша продала из-под прилавка. Снова подливали любезному дружку. Разжигали в нём ярость, будили в душе низменное, тёмное и жестокое. Борька то плакал, то сопливился от обиды и жалости к себе, то буквально зверел, готовый к злодейству.
И когда наступил вечер и бар начал пустеть, Стёпа с Виктором увели с собой и Бориса. У сарая, за грудой старых ящиков, помочившись впотьмах со смешками и руганью, неожиданно наткнулись на одного из бомжей, крохоборящего у буфетной стойки.
Сориентировались мгновенно. Время шло, а группа не складывалась. И сейчас, если Борька вляпается, то и третий член банды, считайте, рождён. А уж пятого, седьмого, десятого, пятнадцатого непременно заарканят тем же методом. Поэтому, пока Виктор заговаривал бомжу зубы, Стёпа веско внушал плохо соображавшему Кусаеву, что перед ним не бомж, а тот самый Сабирка, столь жестоко и подло обидевший его. Вытащив из-под куртки кухонный топорик, с которым не расставался никогда, «Резник» сунул его в руку разомлевшему «мстителю» и, подтолкнув к бродяге, властно приказал:
-Руби-и-и!..
Уходили дворами, путая следы, пересаживаясь из автобуса в автобус. Через час постучались к подружке Виктора Лоре – билетёрше кинотеатра «Центральный». Там , раздев протрезвевшего, икающего Кусаева, наскоро застирали забрызганную кровью куртку, снова влили в него водки и уложили спать, уговорившись по очереди следить за ним.
Парень в шоке, ошалел, оборзел от содеянного, может всякое выкинуть, вплоть до явки с повинной. Но тогда ведь и их головы могут полететь. Витькина перспективно, а уже Стёпина точно. Он и так у мильтонов, как бельмо на глазу. Участковый, что ни месяц, обязательно заходит. Вроде так, по пути, вроде поинтересоваться, не надо ли чего? Но Степана не обманешь. Забота мусорская – что удавка на шее. Ему ли не знать?
Так что нужно особенно таиться и Бориску, тлю мозглявую, держать под приглядом. Постоянно запугивая грядущей «вышкой», если сдуру вдруг бросится спасать себя. А с сабирами своими и с кем там ещё он потом разберётся, когда к крови привыкнет.
ГЛАВА 10.
Утром тело неизвестного обнаружили уборщицы бара. Вынося бак с помоями к мусорным контейнерам, они неожиданно наткнулись на окоченевший труп и. в страхе выронив посудину, визжа и оглядываясь, кинулись обратно в помещение. Тут уже находился приехавший директор, сразу вызвавший милицию и «Скорую помощь».
Опергруппа в составе недавнего стажёра, а ныне лейтенанта Алексея Богатырёва, эксперта Демениной, следователя ГОВД лейтенанта Кучкова и следователя прокуратуры Зиновьева прибыла минут через двадцать. А поскольку милицейским лейтенантам не хватало опыта, у Богатырёва это вообще было первое убийство, то вместе с ними приехал и замначальника угро капитан Андрей Маринин.
Труп лежал лицом вниз, головой к пирамиде из ящиков, подвернув под себя правую руку и ноги. В луже крови, вытекшей из разрубленного затылка, валялась вязаная шапочка с надписью по окружности «Олимпиада – 80», поднятый воротник грязного солдатского бушлата стыло коробился от впитавшейся крови. Паспорта у неизвестного не было, только справка из приёмника – распределителя и направление в городской отдел социальной защиты населения.
Вышедшие вместе с директором уборщицы показали, что убитый уже несколько дней попрошайничал в баре, однако кто он такой и кто мог свести с ним счёты, сказать не могли.
Может, это подростки?- предположила старшая.- Вот недавно по телевизору о подобных рассказывали. Не припомню, в каком городе, но цельная банда убивала приблудных бомжов и пенсионеров. Может, и у нас такие объявились? А иначе, за что убивать мужика? Грошей у ево не было, одежонка никчемная… Значит, так, из баловства. Или вроде саночистки…
-Саночистки,- раздражённо процедил сквозь зубы Маринин.- Что-то много развелось по стране «чистильщиков»!
Он вспомнил задушенного костромича, которого нашли в подъезде на Велижской, вспомнил ещё двоих неопознанных, одного забитого насмерть, другого зарезанного. И стиснул зубы, леденя от ненависти ко всем лютым нелюдям, жестоко и бестрепетно сеющим смерть.
Теперь он отлично понимал Милова, заявившего на днях, что его трясёт от любых сообщений о новых убийствах. Он и сам начал ловить себя на то, что подобные известия воспринимал с каждым разом всё труднее. Вот и сейчас, поглядев, как Деменина деловито измеряет линейкой зияющую в затылке рану, Маринин поморщился и отошёл в сторону, горько сочувствуя погибшему человеку.
Пусть бездомный, пусть беспаспортный, пусть ненужный никому, опустившийся мытарь, болезненный пьяница, но ведь он ЧЕЛОВЕК! Он когда-то был ребёнком, его кто-то любил, и он сам любил кого-то. Ну, не удалась судьба, не сложилась жизнь в обществе, так разве это единичный житейский случай? Сколько таких же несчастных людей мыкается постоянно по всему белому свету? И не только в России, а в любых точках земли. Что же, всех их за это презирать, преследовать, самозванно присваивая себе право решать, кого сажать, кого казнить, кому руку протянуть? А не слишком ли часто подменяем мы Бога или, то, что называется Провидением?
Деменина, наконец, закончила исследования и подозвала к себе санитаров труповозки.
-Странно, что не прибыл судмедэксперт. Ну да ладно, разберутся в Бюро. У меня всё. И если у Станислава Аркадьевича вопросов нет…
-Нет, Анна Дмитриевна,- откликнулся Зиновьев.- Подождём результатов вскрытия и ваших выводов. Так что я уезжаю. А тебе, Маринин, и парням твоим снова придётся шустрить. Меня Влахов уже загрыз – пятое убийство! И четыре нераскрытых… а это дело твоё! Поэтому я с Богатырёва вашего уже не слезу. Может, хоть это раскроем по горячим следам? Кстати, слышал, что Озерцова вы вчера похоронили. Ну а с полковником...Ковжиным как? Он выкарабкивается?
-Да, пошло на улучшение,- буркнул Маринин, всё ещё занятый своими мыслями.
Проводив взглядом санитаров, уносивших тело, он пожал руку Зиновьеву и направился к своей машине. Подождав. пока подойдут остальные сотрудники, уткнул нос в воротник куртки, давая понять, что ни обсуждать происшествие, ни вдаваться в комментарии никак не намерен.
Осознав это, офицеры тоже ехали молча.
Только Богатырёв шелестел бумагами, нервно перелистывая спешно написанные протоколы. Ему не терпелось что-то уточнить и, опасливо покосившись на задумавшегося шефа,он шёпотом обратился к сидящей рядом с ним Демениной .
Деменина улыбнулась. Молодой человек явно импонировал ей своей любознательностью. Ещё во время прошлогодней стажировки он частенько захаживал в экспертно-криминалистический отдел, не стесняясь расспрашивать обо всём, что его интересовало. Это выгодно отличало его от некоторых новичков, которые, едва надев лейтенантские погоны, уже воображали себя законченными Холмсами и Мегрэ.
Откинув со лба выбившуюся из-под берета прядку волос, она с готовностью повернулась к Богатырёву.
-Так что вас интересует?
-Ну-у… как вы думаете, чем было совершено убийство?
-Да судя по линейно-щелевому разрубу, это мог быть топорик или сечка… есть такой кухонный инструмент для шинковки овощей, напоминающий секиру. Кстати. врач «Скорой помощи» со мной согласен.
-Конечно, конечно,- шмыгнул носом Богатырёв, мысленно представив себе эту «секиру» и прикинув, к а к можно ударить ею по голове. – Ммм, но, кажется, сечка не подходит. У неё рукоять установлена по центру и разруб должен был быть гораздо шире. Так что, скорее всего – топорик. Его прятать удобнее и с собою носить. Будем считать, что это зацепка, хоть какая-то… а то ведь вообще ничего.
-Да, следы все очень смазаны. Там долго елозили… будто кто-то на коленях ползал. А может, тело волокли? Так ведь нет, не похоже. Скорее всего, что-то искали.
Деменина не подозревал, как близка была к истине. После того, как взбудораженный Кусаев рубанул невинного человека по голове, он внезапно опомнился и, отбросив топорик, кинулся бежать. И пока Слюганов не догнал его и удачной подножкой не опрокинул, «Резник» шарил по земле в поисках орудия преступления.
-Пальцы… пальцы гад оставил,- запалёно сипел он, натыкаясь в темноте то на дёргающееся в предсмертных судорогах тело, то на какие-то поленья и ящики, пока, наконец, не схватился за тёплое и липкое от крови лезвие топорика…
-Анна Дмитриевна,- снова зашептал Богатырёв.- Ну а индивидуальные признаки этого… орудия… вы ещё не определили? Ну, зазубрины там. неровности какие-то? Для меня сейчас всё это важно!
-Это важно для всех,- вздохнула Деменина.- Но, увы, надо ждать заключения экспертизы. Был лишь беглый осмотр, констатация смерти, а глубинные исследования уже будут в морге.
-Понимаю,- огорчённо кивнул лейтенант, снова зашуршав своими бумагами.- Но сегодня не успеешь, завтра будет поздно. Поэтому срочно нужны фотографии погибшего. Надо будет в «Васильке» показать их завсегдатаям. Может, кто-то что-то видел, запомнил кого-то.
Как ни тихо переговаривались сослуживцы, Маринин слышал весь их разговор. Однако молчал, не принимая в нём участия, по-прежнему видя перед собой лицо погибшего, изумлённо-растерянное, словно бы спрашивающее: «За что?»
Маринин вспомнил, что говорили уборщицы: п о п р о ш а й н и ч а л! Стало быть, просил подаяния. Не крал и не грабил, а, унижая себя, теряя мужское и человеческое достоинство, не пытаясь заработать, просил о помощи. Хотя помощь эту предпочитал получать в виде выпивки. Но разве стоило его за это убивать?
Да, конечно, с отверженными много хлопот. Среди них полно туберкулёзников, венериков, спидоносцев, завшивленных. Но бороться с этим злом должна не милиция, а общества милосердия, комитеты призрения. Хорошо, что наконец создаётся в городе бесплатная ночлежка.
«Хорошо?- иронически усмехнулся он.- Да их не было в городе почти полвека. А теперь всё возвращается на круги своя. Остаётся дожидаться новых Горьких и Гиляровских, а тёмное современное «дно» уже есть».
Маринин потупился. Почему его так тронула эта смерть? Да потому, что слишком измотан и неприкаян был этот незнакомый ему человек. Даже поза, зафиксированная окоченением, была робко-пришибленной, как бы соглашающейся с тем насилием, которое над ним вершили. Он словно бы извинялся не только за свою горемычную жизнь, но даже и за свою нелепую смерть!