Леха ненавидел бомжей. Они вечно попадались ему на глаза у мусорных баков, высовывались из тепловых колодцев или норовили проскользнуть в подъезд, чтобы погреться у батареи в зимние холода. А еще от них воняло, и они часто были пьяны.
При каждом удобном случае Леха обкладывал бомжа трехэтажным матом, а то и давал пинка, от которого тот спотыкался и падал на землю. Антисоциальные элементы всего района узнавали своего обидчика издали, и старались побыстрее исчезнуть из его поля зрения.
В одно прекрасное утро Леха понес мусор во двор раньше обычного. По пути он влепил затрещину не успевшему скрыться бомжу, обматерил тетку, испуганно шарахнувшуюся от контейнера с грязными сумками в руках, набитыми бутылками. И с размаху, как в волейбольное кольцо, метнул свой пакет в контейнер. Тот глухо бумкнул о железную стенку, и провалился вовнутрь.
Зима – штука коварная. На утоптанный снег кто-то разлил воду, а нанесенная ветром пороша коварно скрыла гладкий ледок. В развороте Леха шагнул на него, левая нога во взмахе резко взлетела вверх и придала мощную инерцию падающему телу. Пятая точка пребольно стукнулась о мерзлую землю, а откинутая в невольной растяжке голова, затылком врезалась в угол бетонной площадки, на которой стояли контейнера.
Как ни странно, Леха четко осознал свою смерть, ведь секунда, предшествующая ей, вызвала целую череду воспоминаний всей его недолгой жизни…
Головная боль пульсирующими ударами впилась в затылок. Виски ломило так, что попытка открыть глаза, вызвала чуть ли не обморочное состояние.
Сквозь приоткрытые веки проник свет – ослепительно белый. Расплывчатая фигура с нимбом вокруг головы приблизилась вплотную, и положила свою теплую руку на его холодный лоб.
–Ангел, - прошептал Леха.
–Опохмелись, - ответила фигура. К губам страдальца прикоснулось горлышко бутылки, и обжигающая жидкость влилась в пересохшее горло.
Через минуту стало легче, пелена перед глазами рассеялась и ангел, обретя четкость, превратился в ухмыляющуюся рожу с недельной щетиной, украшенную фиолетовым фингалом.
–Я уже думал, ты копытки откинул, - ухмыльнулась рожа. - Водка-то паленая оказалась.
Леха присел, опершись спиной о бетонную стену. Вверху, круглым пятном, зияло жерло люка теплового колодца.
–Где я?
–Дома, - расплылась в щербатой улыбке рожа. – Полежи, очухайся. А я к контейнерам смотаюсь, пока их не выгрузили в мусоровоз.
Рожа исчезла, и Леха стал приводить мысли в порядок. Он помнил как вышел из дома, бросок пакета, падение… И все.
Осмотр себя самого ничего не прояснил: затасканная спортивная куртка, такие же штаны с растянутыми коленками, грязная засаленная красная вязаная шапка. В углу убежища он заметил осколок зеркала.
В паутине следов жирных пальцев и мутных разводов отразилась мерзкая физиономия бомжа.
Ох, нелегко было Лехе, теперь Жорику, свыкнуться с мыслью переселения душ. Но реальность оказалась сурова. В его доме, в его подъезде, в его квартире жил какой-то незнакомый мужик. Обращаться в полицию было бесполезно – паспорта у Жорика не было, а, если и был где, то с физиономией обитателя теплового колодца. Вариант психушки сразу же вызывал желудочные спазмы и дикий ужас.
На следующий день он уже рылся в контейнере – хотелось есть.
–Ты, мразь, - подбросил Жорика вверх мощный пинок, - вали отсюда! От тебя воняет…
Позади стоял тот самый мужик. Он презрительно сплюнул и, с размаху, швырнул пакет с мусором в железный ящик.
–Еще раз увижу здесь, ноги переломаю!
Повернувшись, мужик перешагнул замерзшую лужицу и, насвистывая что-то бодрое, зашагал к себе домой.
Боль от пинка была слабее боли несправедливо униженного. Душа Лехи рвалась в прежнюю жизнь, а сущность Жорика влекла его в тепловой колодец к корешу, паленой водке и самокруткам, забитыми табаком из подобранных на улице окурков.
Через месяц все встало на свои места. Бетонное убежище было теплым, еда из мусорных контейнеров вполне съедобной. А полицейские, временами выволакивающие двух корешей из их «бомбоубежища», долго не мурыжили бедолаг. Проведя с ними в сторонке профилактическую беседу по поводу паразитического образа жизни, и выдав в придачу пару увесистых тычков по ребрам, они удалялись раскрывать преступления и охранять общественный порядок.
А через год Жорик уже не мог вспомнить своего бывшего имени…