практика на змеиной ферме

Валерий Жердев


ПРАКТИКА НА ЗМЕИНОЙ ФЕРМЕ


Предисловие

В середине 70-х годов прошлого века, когда я учился на втором курсе Ростовского государственного университета, Советский Союз был могуч и огромен. И если бы тогда кто-то сказал, что через какие-нибудь 15 лет он развалится на части, то на этого человека посмотрели бы, как на помешанного. Но это случилось. Союз развалился, и от него отпало много земель, в том числе, и Туркмения с самой южной точкой страны – городом Кушкой. И теперь, чтобы поехать туда, нужно быть готовым ко многим неожиданностям, и среднеазиатские змеи, к которым я тогда стремился всей своей студенческой душой, в этом списке присутствуют на одном из последних мест. Ну, все. Больше не слова о политике.
Итак, второй курс на биофаке подходил к завершению, весеннее майское солнце уже светило вовсю, и нужно было выбирать место будущей зоологической практики. И тут мне на глаза в какой-то книге о природе попались строки, сразу же засевшие у меня в памяти:
«На самом крайнем юге Советского Союза находится Бадхызский заповедник. Это один из самых замечательных заповедников нашей страны. У побывавшего там хоть один раз на всю жизнь остаются в памяти пустынно-холмистые пейзажи юго-восточной окраины Туркмении. У одних эти картины возникают в связи с запомнившимся с детства приключенческими романами Майн Рида. Им кажется, что вот сейчас из-за холма или в глубокой впадине появится «всадник без головы» или проскачет табун мустангов – одичавших лошадей. Пусть этого не будет, но среди необозримых просторов полупустыни можно увидеть еще более волнующие картины со стадами быстроногих куланов, тех самых куланов, которых в глубокой древности в странах Востока запрягали в боевые колесницы.
Другие сравнивают эти места с южно-американской саванной. И в самом деле, в южной горной части заповедника, где раскинулась фисташковая роща, пейзаж напоминает саванну: среди высокой травы с волнующимся под ветром ковылем, фисташки растут друг от друга на большом расстоянии. Да, действительно, фисташковая саванна.
Третьим особенно запоминаются заросли гигантских зонтичных растений – ферул. Эти растения встречаются здесь на больших пространствах и кажутся причудливыми лесами древних геологических эпох. Такими она кажутся не только весной, когда растут, зеленеют и цветут, но и позже, когда среди их засохших стволов и стеблей, на которых любят затаиваться гюрзы в ожидании порхающей добычи, как-то по-особенному сухо шелестит и свистит ветер».
Прочитав эти строки, я понял, что это – "моё", это то, что мне было нужно в моей тогдашней жизни. Здесь было и путешествие за тысячи километров в экзотические места, и риск, и даже слава, если вернусь живым. И все это я получил, и даже в избытке.


Часть 1.

Ура! Галина Пантелеймоновна Лукина, доцент кафедры зоологии РГУ, дала добро на мою практику в Бадхызском заповеднике, что находится на юге Туркмении. Завкафедрой Александр Владимирович Пономаренко подписал мои документы, мне выдали в бухгалтерии университета проездные, исходя из 50 копеек в день (это ещё было старое доброе время, когда буханка хлеба стоила 20 копеек), и я стал собираться в дорогу.
Экзамены за второй курс были сданы досрочно. Вера Александровна Конева, старший лаборант кафедры, налила в мою посуду гидролизного спирта для гадов, которых я должен был привезти для кафедры. Забегая вперёд, скажу, что на кафедре зоологии до сих пор хранятся заспиртованные гюрзы в количестве трёх штук. Когда я их вёз обратно, то чуть ли не до смерти перепугал своих попутчиков в поезде, когда на простенький вопрос одного из пассажиров о том, что я хорошего везу из Средней Азии, я также скромно ответил: “змей”, но не успел продолжить: “заспиртованных”. Просто некому было. Потому что всех как ветром сдуло из купе. Правда, потом все долго смеялись.
Вера Северьяновна Байгушева, наш палеонтолог, просила привезти скелет кулана, ведь Бадхызский заповедник – это единственное место в бывшем Советском Союзе, где водятся дикие ослы. Их еще называют онагры. Я опрометчиво пообещал. Но, наверное, к моему счастью, ни одного павшего кулана за время моей практики не попалось мне на глаза. Иначе пришлось бы на своем костяке тащить костяк кулана, и я бы, конечно, упал бы под ним, но не вернулся бы из Средней Азии с невыполненным обещанием. Итак постоянным укором мне служило пустое место на кафедре, любовно выделенное для вышеизложенных костей.
Но вернемся к нашим змеям. Я, конечно, не мог и представить себе, что я буду дважды находиться на волосок от укуса гюрз. Я хотел написать “на волосок от гибели”, но передумал ставить знак равенства между гибелью и укусом гюрзы. Хотя бы потому, что моего наставника, великого змеелова Юрия Орлова, кстати, нашего земляка, неоднократно кусали змеи в самом начале его творческого пути. Я не ошибся, написав “творческого пути”. Отлов змеи – это, действительно, творчество в природе. Нужно не только много знать о повадках змей, но и предугадывать ее поведение. И я видел сам, как Орлов играл с молодыми кобрами, не менее ядовитыми, чем взрослые, которые ползали по его руке, то поднимаясь, то опускаясь, и непрерывно шипели. Он разыгрывал этот спектакль и было видно, что это ему доставляло удовольствие.
Василий Михайлович Песков, известный журналист газеты “Комсомольская правда”, пишущий о природе, аж цокал языком от восхищения перед этой режиссурой. И только один Орлов знал, когда молниеносным взмахом руки нужно сбросить змей на землю, чтобы они не укусили режиссера и не испортили спектакль. Хотя, кто знает, была бы искажена финальная сцена в случае смерти главного героя или, может, она добавила бы жизненного драматизма. Но я опять забежал вперед...
Я, конечно, серьезно готовился к поездке. Даже помнится, изучал вопрос: какую обувь может прокусить гюрза. И взял с собой кирзовые сапоги. И, действительно, полутораметровая змея кусала меня за сапоги, но не прокусила. А сколько я переловил для практики ужей и степных гадюк в балке под Каратаево! Сейчас этой балки нет и в помине. Засыпали, развели дачи, засеяли огородами. А лет тридцать тому назад она кишела и шипела на разные голоса – просто змеиный питомник какой-то или полигон для изучения методики отлова пресмыкающихся.
А напутствием в дорогу мне послужил рассказ моего приятеля Сергея Фурсенко о его друге, который ездил отлавливать змей, чтобы заработать на этом деньги, сдавая их в зоокомбинаты. Он убежал оттуда со словами: “Не надо мне никаких денег, хочу домой, к маме”.
Но я-то ехал на практику. И страха не было, а была убежденность в своих силах, хотя, конечно, своим родителям я не сообщил об истинной цели моей поездки. Я уже изначально знал, что страшные среднеазиатские змеи – страшные не по облику, потому что внешне они для меня не были отталкивающими, а кобра – так та даже красива своей грацией, а страшные по последствиям своих укусов, будут покорно свисать хлыстами в моей руке. И вот это была моя ошибка, потому что у диких животных нет покорности, и эта ошибка могла бы стать для меня роковой, но, к счастью, не стала.
Вернее, у меня было две ошибки. Оказалось, жизнь дала мне два шанса.   


Часть 2.

Поезд № 190 "Ростов – Баку" тронулся и, набирая скорость, помчал студента в столицу Азербайджана. А дальше путь лежал через Каспийское море на Восток, сначала в Ашхабад, а затем в самую южную точку бывшего Советского Союза город Кушку, в окрестностях которого и расположен знаменитый Бадхызский заповедник, конечный путь моего путешествия по железным дорогам страны.
И поезд № 190 уже не в ходу, и попутчиков моих не собрать, и Советский Союз погрузился в пучину воспоминаний, а разговоры те вагонные всплыли в моей памяти, самые обычные, ничего не меняющие, но показывающие, что и тридцать лет назад людей занимали такие же события из жизни звезд шоу-бизнеса, что и сейчас. Правда, в то время меньше сплетен печаталось в различных изданиях, можно сказать, почти не печаталось, но тем не менее кое-что доходило до жадно внимающих ушей и глаз граждан.
А так как поезд был заполнен азербайджанцами, то их в то время очень интересовала семейная пара оперно-эстрадных певцов: азербайджанца Муслима Магомаева и русской Тамары Синявской. Особенно усердствовала одна худющая женщина с выпирающими ключицами: “Нет-нет, вот увидите, Муслим скоро вернется к себе в Баку. Синявская, правда, научит его хорошим манерам, но в Москве он не приживется”.
Конечно, женщина говорила это в более крепких выражениях, и ее никто не останавливал. И теперь, по прошествии лет, я вижу, что причины распада великой Советской империи коренились в душах многих из нас. Действовал принцип: “Они чужие, они – не наши”.
Вот так мы и ехали, и земля разворачивалась под колесами поезда. И я думал, что многих людей посещает мысль: “А неплохо бы поездить по белому свету, посмотреть мир”. Но мысль эта так и остается нереализованной, ведь, чтобы ее осуществить, необходимо предпринять какие-то усилия. По меньшей мере, сползти с дивана, на котором так уютно лежать и слушать говорящую голову Юрия Сенкевича – ведущего Клуба кинопутешествий, и вырваться из привычного жизненного круга с жесткими обязательствами. И еще нужна идея, ради которой и стоит куда-то ехать, что-то искать, чего-то добиваться.
И вот сейчас, за письменным столом, мне опять вспоминается ловец змей Юрий Орлов, который на мои просьбы пустить меня в серпентарий в вечернее время, когда гюрзы, пролежавшие весь день под низкими деревянными помостами, накрытыми толстыми ватными матрасами, предохраняющими змей от перегрева под жгучими лучами солнца, начинают оживленно ползать вдоль каменных стен и, натыкаясь на тушки песчанок или разлетающихся молодых птенчиков, пожирать их, говорил мне: “Зачем это тебе? Это нездоровое любопытство”. Позже, уже помогая Орлову в его работе, я наблюдал за таинственно-жутким процессом поедания, вернее, заглатывания холоднокровным животным теплокровного, но это было для меня уже на втором плане, было не главным –обычная штатная ситуация. Правда, жалко было птенцов-несмышленышей. Очень...
Идея – это , конечно, хорошо, но для меня самый влекущий путь, когда слышится некий зов, буквально выталкивающий человека из суеты буден. И этот зов – как нечаянная любовь...
Поезд мчался все дальше, а у меня в голове ещё прокручивались последние ростовские события. И наиболее яркое из них – визит домой к научному сотруднику одного из НИИ, знакомой Юрия Орлова, за рекомендательным письмом для меня. Но не полученная рекомендация придала яркость этому событию.
Когда я открыл дверь её небольшой квартиры на втором этаже деревянного дома, мне в нос ударил запах настолько густой, что я чуть было не упал. Квартира была полна гадов: змей, полозов, удавов, ящериц, на хватало только крокодилов, и посередине этого великолепия змеиных тел стояла её кровать, на одеяле которой уютно устроился большеглазый полоз. Зрелище, конечно, фантастическое. К сожалению, любовь этой женщины к змеям оказалась не совсем взаимной. Она умерла от укуса ручной, как ей казалось, гадюки Кознакова, которую отчаянная любительница пресмыкающихся нечаянно придавила во сне...
Вот и Баку. Морской порт. Седой Каспий. Паром. И я уже на другом берегу моря, в Красноводске. Это уже Туркмения. Передо мной застыл в неподвижности ленивый, тягучий, философский Восток. И старый туркмен, который мне говорит, угощая только что снятыми с внутренней стороны круглой печи горячими, вкусными лепёшками: “Все кушать хотят. И животное, и человек”. Ну, что тут скажешь – Восток.
Ритм жизни замедлился. И поезда стали ходить медленнее, хотя приходят по расписанию, и пузатые проводники спят всю дорогу в обнимку с пузатыми чайниками и даже во сне утоляют жажду горячим зелёным чаем.
Только однажды пограничники добавили немного суеты в размеренную вагонную жизнь. Это когда поезд проходил совсем рядом с Иранской границей по полю, сплошь усыпанному цветущими тюльпанами и маками. Был самый разгар весны. До границы – рукой подать, и пограничники опасались, что пассажиры скопом ринутся через поле в запредельное государство, поэтому они встали в тамбурах с двух сторон вагона и никого не выпускали.
Поезд наконец приполз в деревню Моргуновка, последнюю станцию перед Кушкой. В деревне располагалась и сейчас располагается главная усадьба Бадхызского заповедника. И первое, что я увидел на территории усадьбы, это живого ископаемого кулана, мирно пасущегося за изгородью.


Часть 3.

И вот началось ярчайшее действо, именуемое студенческой практикой в Бадхызе. И музыкой звучали в моей душе незамысловатые строки:

...Только змеи здесь счастье находят,
И варанам тут весело жить.

На самом же деле, всё то время, что я находился в заповеднике, не только змеи, но и я тоже был счастлив, не осознавая этого по-настоящему. Трудно было даже себе представить, находясь в Ростове и, даже что-то читая об этих местах, весь этот звериный и растительный рай, в который я попал. И самое интересное, что, зачитываясь книгой немецкого биолога Б. Гржимека о знаменитом африканском заповеднике “Серенгети”, расположенном в огромном кратере давно потухшего вулкана Нгоро-Нгоро в Танганьике, многие даже не подозревали, что у нас в Советском Союзе был свой Серенгети – впадина Ёр-Ойлан-Дуз в Бадхызском заповеднике, причем – со своими Гржимеками.
Ну, а теперь, представьте себе огромный, 50 на 15 км, провал в земле, с высоких северных обрывов которого далеко внизу видны чёрные андезитовые сопки, кольцом окружающие солёное озеро; волков, принимающих в песке очистительные ванны; стада куланов, джейранов и, даже, кабанов. Представили? А прямо под вами – плавающих в воздухе орлов, распустивших свои огромные крылья, и среди них – белоголовых сипов с трёхметровыми крыльями; соколов, пронзающих воздух и восхищающих стремительностью своего полёта. Представили? А теперь представьте около родника, бьющего из-под скалы, небольшой кордон с егерем Володей – бородатым интеллигентным человеком в очках.
Джейраны подходили к самому кордону и, Володя, чтобы не потревожить их, бывало вообще не выходил наружу. Вараны заходили к нему в комнату – он дружил с ними. Володя приручил суслика, и суслик насвистывал ему свои рулады. Зверья было столько, что Володя совсем забросил своё хозяйство – ему было жаль времени даже на приготовление себе еды. Бадракема, гигантская ферула, которая цветёт один раз в восемь-девять лет, расцвела при нём. И это всего несколько картинок, привезённых мною из заповедника. А сколько их осталось!
Ни до, ни после Бадхыза природа и люди не давали мне столько впечатлений и эмоциональных переживаний за столь короткое время. И теперь, стоит мне мысленно перенестись в те места, я с удивлением обнаруживаю, что мир Бадхыза всё также переливается свежими красками и завидую себе тогдашнему и сожалею, что не могу воочию опять пережить те чувства и сомневаюсь только  в одном: "А смог бы я опять заставить себя взять гюрзу в руки? А смог бы я снова очутиться с глазу на глаз с коброй, стоящей в боевой позе и реагирующей поворотом головы на каждое моё движение?"
Ведь свежий человек при виде гюрзы, толстой змеи с жабьей бугристой головой, может буквально впасть в паралич. Но меня тогдашнего и заставлять не нужно было. Помните:

"Всё, всё, что гибелью грозит,
Для сердца смертного таит
Неизъяснимы наслажденья!"

И, хотя, разумеется, в программу моей практики не входил отлов ядовитых змей, тем не менее я для себя не допускал и мысли уехать отсюда, не поймав ни одной из этих змей. Ну, а что касается программы практики, то она звучала вполне безобидно: "Ознакомление со среднеазиатскими змеями в местах их естественного обитания"...
Ярчайшее действо предполагает и ярчайший пролог к этому действу. И он был.
Заполошный крик раздался в Моргуновке в день моего приезда: "Маму гюрза укусила".
Оказывается, женщина не заметила змею, притаившуюся на ветке шелковицы в ожидании добычи – маленьких птичек. Гюрза любит разнообразить свой рацион пернатыми и поэтому способна часами лежать неподвижно в ожидании зазевавшейся пичуги. Но на этот раз змее не повезло – человек испортил ей охоту и, она, нанеся молниеносный укол, соскользнула с дерева и скрылась в густой траве. Женщину удалось спасти – вовремя приехала скорая помощь из Кушки.
Вот на такой драматической ноте и начался первый день моего пребывания в заповеднике, и это заставило меня собраться с первых же часов моей практики. И, может быть, ещё и поэтому мои встречи со змеями окончились для меня вполне благополучно. Хотя, конечно, любая схватка со змеёй предполагает грозную опасность для человека со стороны змеи лишь в том случае, когда ты не даёшь ей возможности спокойно уползти в укромное местечко...
Первая встреча с "властелином пустыни", как его величали журналисты, змееловом и одновременно директором серпентария Юрием Орловым произошла буднично. Он сам пришёл познакомиться со свежим человеком из родных мест в домик научников и практикантов, взял рекомендательное письмо, прочитал и сказал: “Ну хорошо, хорошо”. Это была его любимая присказка.
Вообще, в его внешности не было ничего яркого. Но поражали мощные руки, перевитые жилами, действительно, руки ловца, переловившего не одну сотню змей. И вспоминается телевизионная передача “В мире животных” и худощавый человек на экране телевизора, который идёт с палкой, тыча ею под каждый куст, и чуть ли не под каждым кустом находит извивающееся пресмыкающееся и бросает его в слегка шевелящийся мешок. Всё это происходило так непринуждённо, чуть ли не играючи. Даже красиво. И невольно думалось: "Ну что в этом опасного! Подошёл, взял, бросил".
В серпентарии у нас состоялся примечательный разговор, который кольнул меня своим откровенным практицизмом и опять вернул к реальным опасностям, присущим при работе со змеями:
– Без меня в серпентарий не входить. Ужалит тебя змея – серпентарий могут закрыть. А это дело всей моей жизни. Мне тебя не жалко, десяток других приедет. У тебя, я вижу, тяга к ядовитым змеям, можно же заниматься и не ядовитыми.
– Но вы ведь занимаетесь.      
– Мне за это деньги платят.
Я не в обиде на Орлова за эти откровения. Его слова – это откровенность прирождённого ловца-одиночки, за двадцать лет исходившего всю Среднюю Азию, попадавшего в ситуации, не совместимые с верой в человеческое благородство. После его слов я остро ощутил мир змееловов, где змея, пойманная другим, это ушедшие от тебя деньги и где одним из обязательных предметов, необходимых для выживания, должна была быть острая бритва, которой змеелов, не переигравший змею, должен, не раздумывая отсечь укушенный змеёй палец.
Конечно, можно было бы находиться в этом ползающем мире и одновременно не присутствовать в нём, стараясь обойти шипящую опасность или просто поизучать активность змей по их извилистым следам на пыльной или песчанной дороге. Но приехать за тридевять земель, чтобы ответить на вопрос, сколько змей находится в данном квадрате, нет, этого совсем не достаточно. Среду, пусть даже змеиную, нужно обживать. И дело здесь не в смелости, скорее – в самоутверждении, в ответе для себя на вопрос: “А смогу ли я?”
Раз уж приехал – действуй. Среди людей действия не место рефлексирующему человеку. Среди поэтов не место человеку решительных взглядов. Хотя не хочется быть определённым. После тяжёлой работы на склонах, которые прочёсываешь, как маятник, "вниз – вверх" в поисках змей и, вроде бы, не нуждаешься ни в каком человеческом общении, всегда вечером с удовольствием включаешь карманный приёмник и уносишься на волнах музыки в сверкающие залы, полные блестящих людей...


Часть 4.

После яркого пролога со змеиными страстями началась работа. И работа была интересной и захватывающей. Она требовала не только каких-то последовательных действии, приводящих к определённым результатам. Эта работа требовала от человека также совершения поступков. И эти поступки можно было совершать, а можно было и не совершать. Третьего пути не дано.
Первая моя встреча со среднеазиатской змеёй произошла неожиданно и при любопытных обстоятельствах.
Вечерело. Я вышел на крылечко своего временного жилища, и моё внимание привлекла серая кошка, которая деловито волочила по земле что-то похожее на хвост. Я ещё недоумевал: зачем кошке этот хвост. Но, присмотревшись повнимательнее, я понял, что этот хвост – змея, и не просто змея, а одна из ядовитейших змей Средней Азии - песчаная эфа.
Позже Орлов мне рассказал, да я и сам увидел весьма увлекательную картину, происходящую во время вечернего кормления змей. Несколько кошек, сидя на стене серпентария, очень внимательно наблюдали за этим процессом.
Змеям, как и людям, необходимо разнообразить пищу, чтобы яд получался более высококачественный с точки зрения его убивающей силы, поэтому их подкармливают молоденькими неоперившимися птенчиками, которые также приходятся по вкусу домашним разномастным Муркам и Васькам. И если в гюрзятник они не осмеливаются спускаться – можно ведь и сдачу получить, да такую, что мало не покажется, то эфы, несмотря на их грозный шипящий вид, не представляют для кошек серьёзной угрозы. И если по каким-то причинам кошке не досталось птенчиков, то разговор со змеёй короток – лапой по голове и готово.
Для Орлова – это постоянная головная боль, потому что каждая змея посчитана, имеет свой порядковый номер и записана в журнал учёта и регистрации. А из-за этих кошек возникает недостача, и акты списания не предъявишь "по причине отсутствия предмета списания", мирно покоящегося в кошачьем желудке.
Да! Вот тебе и домашние кошки. Какую проблему создали для покорителя змей. Вот если бы можно вместо змеи подсунуть проверяющим кошку, да вроде бы не похожа, хотя шипят и те и другие, и хвосты имеются. Но комиссию не обманешь...
Шутки – шутками, но как видите, бюрократия везде достанет, и от неё не спрячешься даже за змеиным кольцом. И мне попозже пришлось подписывать какие-то бумаги, чтобы забрать трёх дохлых гюрз для родного университета. Вот и приходится Орлову ехать в пустыню и отлавливать эф, взамен съеденных, и тем самым компенсировать недостачу.
А наши советские мангусты, умильно жмурясь и вытирая мордочку лапками, даже и не подозревают о том подрыве социалистической экономике, который они совершили...
Первый мой рабочий день, вернее вечер, в серпентарии начался с гюрзятника. Надо было снять ватные матрасы с деревянных поддонов, под которыми змеи спасались от жары. Потревоженные гюрзы заскользили, извиваясь, в разные стороны. Одна из них поползла в мою сторону. Я непроизвольно бросил взгляд на свои ноги и внутренне похолодел. На мне были матерчатые туфли, очень удобные в носке, но, как я мгновенно сообразил, совершенно непригодные для встречи со змеиными зубами.
Вот так всегда. Готовишься, готовишься к чему-то, а потом в нужный момент забываешь. Я забыл переменить свои туфли на надёжные кирзовые сапоги. И теперь стоял как вкопанный, не зная, что делать. И уйти никуда было нельзя. Змеи были всюду. Их было так много, что земля казалась усыпанной ими.
Орлов почувствовал моё состояние, вернее, я бы сказал так, Орлову не хотелось неприятностей в виде укушения своего, только что начавшего работу, сотрудника.
"Стой спокойно, не шевелись, они тебя не тронут".
Эти слова подтвердились и в этот день, и во все последующие. Я им не был нужен, они стремились к стенам серпентария, где улеглись вечерние тени от заходящего солнца и где для них были разбросаны тушки песчанок.
Массивные тела проползали в миллиметрах от меня и, казалось, что они меня не замечают. Но это было обманчивое впечатление. Змеи не только всё видят, они даже чувствуют нюансы состояния человека. Скоро все змеи оказались у стен, и сосредоточенно ползали вдоль них, образуя живое змеиное кольцо, вернее прямоугольник – серпентарий был прямоугольной формы, не обращая внимания на песчанок. Утром я заглянул в серпентарий  – песчанок как не бывало.
У меня не было тяги к ядовитым змеям, о которой мне говорил Орлов в одну из наших первых встреч, просто было желание испытать себя. И даже деньги для меня стояли на каком-то десятом месте. Меня занимал вопрос: почему одни могут, а другие бегут домой, к маме? И я почему-то знал, что если мне суждено умереть, то только не от укуса змеи.
И ещё я применял к себе такой силлогизм: "Люди могут это, я – человек, значит, и я смогу схватить змею, поднести к своему лицу и заглянуть в её круглые глаза, излучающие испепеляющую ненависть". И ещё.
Тогда я попал совсем в другой мир и готов был принять законы этого мира, где ценится удачливый, и авторитет человека определяется количеством пойманных змей. И я вошёл в этот мир, я стал его частицей, и в то же время, находясь один на один со змеёй, я как никогда остро ощущал себя, свою неповторимость.
Но что удивительно, во время схватки, это ощущение неповторимости исчезало. Так и надо. Нельзя одновременно и чувствовать себя, и укрощать ядовитую тварь, которая борется за свою свободу также, как я боролся за свою.
Я имею в виду свободу поступка, а не ту свободу, о которой никто не знает, тайную свободу, которая равнозначна “подземному смеху” румын. Помните: в средние века кочевники зацепили своими ордами Западную Европу, и румынские крестьяне строили огромные землянки, целые подземные дома, куда сгоняли весь скот, как только на горизонте поднималось облако пыли. Сами они прятались там же, а поскольку землянки были прекрасно замаскированы, кочевники ничего не могли найти. Крестьяне вели себя под землёй очень тихо, и только иногда, когда их уже совсем переполняла радость от того, что они так ловко всех обманули, они, зажимая рот рукой, тихо-тихо хихикали, тыча пальцем вверх: “Обманули дурака на четыре кулака”.
Можно, конечно, обойти змею за семь вёрст и потирать руки: “А вот и не укусила!” И это тоже свобода, о которой, правда, змея даже и не подозревает. Но я сюда приехал совершать поступки.


Часть 5.

Каждый день пребывания в Бадхызском заповеднике приносил нечто необычное. Причём это необычное иногда проявлялось настолько фантастическим образом, что не верилось своим глазам. И самые обыкновенные слова, отражающие какие-то закономерности в поведении змей, ну вот, например, такие: “Кобра проявляет свою активность поздно вечером и ранним утром”, обретали свой зримый образ.
Раннее утро на крылечке домика в серпентарии. Орлов хозяйничает в домике. Передо мной же на крылечке – гильзы для патронов, капсюли, дробь, опилки, которые заменяют мне пыжи, мерный инструмент для отвешивания пороха, сам порох известной марки “Сокол”. Как будто всё – ничего не забыл перечислить. Я занимаюсь очень важным делом – готовлю на завтра патроны для отстрела песчанок на корм змеям.
День, как обычно, обещает быть жарким, и я тороплюсь. Мне ещё необходимо съездить на велосипеде за воробьями к глинистому обрыву. Вообще, за всё время моей практики, то есть поздней весной и в начале лета, здесь ни разу не было дождя, и дни не только обещали, но и были жаркими. Солнце уже начинало припекать с 9 часов утра. Но сейчас было только 7 часов.
Я сосредоточен, но не настолько, чтобы не услышать шорох. Кобра! Она появилась на свет божий из под крылечка, спокойно, как мне показалось, покосилась на меня и поползла к завалинке дома.
Я уже приучился не вздрагивать при виде змей, – кобра была спокойна, почему мне надо было беспокоится? – поэтому я также спокойно продолжал заниматься своим делом, поглядывая краем глаза за этой великолепной змеёй. Кобра поднялась, как это умеет делать только она, и вот тут-то произошло то, во что трудно поверить, не увидев своими глазами. Она приподнялась на хвосте к окошку домика, заглянула в него и затем постучала в стекло головой. Да-да, кобра постучала в окошко головой, и окошко распахнулось. Я бросил снаряжать свои патроны и смотрел во все глаза, боясь потревожить змею, но кобру, видимо, мало интересовал незнакомый человек с глупо-изумленным лицом.
В окошке показался Орлов и стал поглаживать её по голове, приговаривая ласково: “Ах ты, моя красавица, ах ты, моя хорошая”, как будто перед ним было не существо, обладающее одним из смертоносных ядов на земле, а безобидная ласковая кошечка.
Позже я записал в своей рабочей тетради: “Кобры, и вообще змеи, обладают повышенной кожной чувствительностью”. Но только с коброй можно играть в такие игры, которые с другими змеями ни к чему хорошему не приведут...
Я понемногу привыкал к змеям. И вот Орлов на несколько дней уехал, и серпентарий оказался в моём полном распоряжении. Что бы Вы сделали на моём месте? Правильно. Занялись бы отработкой методики ловли змей на примере гюрзы.
 Жизнь мне спасли кирзовые сапоги  (всё-таки не зря я их вёз сюда!) и моя моментальная реакция на стремительный поворот змеиной головы. Гюрза, промахнувшись в мою руку, яростно вцепилась в правый носок сапога, и тонкие струйки яда поползли вниз. А у меня, как помнится, ещё успела промелькнуть лихорадочная мысль: “Какая у неё гибкая шея!”
Вообще, если говорить о змеиной шее, то у неё всё тело ниже головы – это шея, с помощью которой она может поворачивать свою голову, вооружённую смертоносными зубами, в разные стороны. Я, по всей видимости, прижал её недостаточно близко от головы и поэтому дал ей возможность для такого опасного для моего дальнейшего самочувствия маневра. Меня ещё выучил мой прежний ростовский опыт, потому что, когда она лежала неподвижно, прижатая мною сильно, но нежно, я почувствовал, что я что-то сделал не так и отдёрнул свою руку, уже движущуюся по направлению к голове змеи, чтобы схватить её. И поэтому, когда змея начала своё встречное движение, моей руки уже не было на пути этого движения, и змея вынуждена была довольствоваться невкусным сапогом.
Страха не было. Был азарт, и было предчувствие победы, и следующая моя попытка оказалась удачной. Большой и средний палец обхватили сбоку челюсти змеи, а указательный лёг на её голову. Змея в капкане руки повисла толстой плетью над землёй, но памятуя, что она может вырваться, я левой рукой перехватил её туловище. Затем резко бросил её на землю и снова поймал. И так несколько раз. Змея устала, она уже не делала попыток напасть на меня и, видимо, единственной её мыслью было: “Ну, сколько можно? Хватит! Заканчивай свои эксперименты. Умеешь...” Освобождённая, она не торопясь поползла к своим подругам по серпентарной жизни.
Я же вышел из серпентария весь мокрый с чувством какой-то опустошённости. Ведь я своего добился – чего ещё ждать?
Стадо коров возвращалось в Моргуновку. Нужно будет пойти взять байду молока. А вечером – баня. Я возвращался к жизни...
А какие здесь великолепные звёзды!
И вот под туркменским небом из палисадника с побелённой хаткой зазвучали украинские песни, щемящие, напевные. Это к директору заповедника приехали гости с Украины.
Я не мог идти к себе. Стоял и слушал...
И опять ощущение великолепия жизни пришло ко мне, и, поздно ночью, я записал в дневник:
“Смерть придаёт жизни особый аромат. Когда представляешь себе, что вот сейчас, сию минуту, ты умрёшь, то тоскливо, обречённо думаешь, ну и зачем всё это было? И не находишь облегчения в прожитой жизни: всё – суета... А потом всё проходит, ты опять ставишь перед собой цели и добиваешься их осуществления, а значит, ты живёшь, ты  – человек”. 
Не ловите змей в Туркмении, и мысли будут ясные и круглые, как пятак.


Часть 6.

Пять часов утра. Велосипед, стоящий в комнате у окна, дремлет в ожидании седока. Белеют его ручки с красными набалдашниками. Воробьи в стрехе крыши уже чирикают вовсю. Мой приятель, скорпион Кеша, затаился в парусиновой туфле. Мохнатые фаланги за ночь “подмели” пол: ни одной мухи. А, помнится, вечером резиновая мухобойка произвела опустошение в мушином племени, и десятки мух лежали на полу кверху лапками.
Студент на кровати пошевелился, спугнул чью-то чёрную тень, и она скользнула в щель в углу комнаты. Ну что же? Пора вставать и приниматься за работу. Змеи в серпентарии к вечеру проголодаются.
Студент, как Вы уже догадались, это я сам. Наступило моё обычное утро в Бадхызском заповеднике. Нужно было, как всегда, проехать на велосипеде километров тридцать и отстрелять песчанок на корм змеям.
Часов в 7, по холодку, я уже был на месте. Колония песчанок находилась в движении, зверьки кормились и запасались кормом на зиму, посвистывали, ныряли в норки в случае опасности, стояли столбиками, сложив передние лапки на груди. Каждый раз приходилось преодолевать себя и нарушать эту идиллию грубыми выстрелами. Песчанки скрывались после выстрела, но через некоторое время опять высовывали из нор свои любопытные мордочки.
К 10 часам я уже возвращался на усадьбу заповедника с добычей. А часов с 12 начинался мой обычный обход тугайных лесов, расположенных по берегам реки Кушки. Я уходил сюда в поисках куланов, приходивших к реке на водопой, тропил следы змей – хотел найти большеглазого полоза. Его недавно видели плывущим по реке. Захотелось приручить эту самую большую змею Средней Азии – её длина достигает 3 метров – и поплавать, держась за её хвост. Эти змеи обычно приручаются очень легко.
В этот раз полоза я не нашёл, но, вернувшись вечером в посёлок, застал во дворе серпентария любопытную картину. Орлов демонстрировал собравшимся журналистам и одному важному туркмену из Ашхабада (может быть, это был даже Ниязов – будущий президент Туркмении) великолепный экземпляр большеглазого полоза чёрного цвета. Он его держал за хвост, и полоз, вытянувшись как струна, ходил, вернее летал по кругу. Какая силища заключена в его мышцах! Держать на весу своё трехметровое тело без видимого напряжения! Я встал на его пути и с замиранием сердца стал ждать, что будет, когда он подлетит ко мне? Может быть, он со всего размаху ударится в меня? Ничего подобного, он остановился, немного не дойдя до меня, и “пошёл” в обратную сторону. Красивое и безобидное животное...
Но вернёмся в тугаи, которые тянуться на значительные расстояния по долине Кушки и являются прекрасным убежищем для диких животных. Из чего же состоят тугайные дебри? Прежде всего бросаются в глаза красивые, нарядные трёхметровые кусты тамариска тёмного цвета, серебром отсвечивают светло-зелёные раскидистые кусты лоха – у нас на Дону его ещё называют диким фиником или, почему-то, маслиной. И если бы не шорох и грозное шипение варана, которого я встретил на одной из тропинок, проложенных сквозь заросли дикими кабанами, то я бы подумал, что перенёсся на мгновение в нашу Кумжинскую рощу. Но тёмно-серо-жёлтый с поперечными полосами ящеричный царь быстро вернул меня в действительность. Сами туркмены называют его “зем-зем”.
Интересно бы посмотреть, что только что это “зем-зем” съел? Но не убивать же его ради этого? Сотрудники заповедника делают очень просто – у них свой "деликатный" подход к варану. Но, как видно, понятие деликатности может не совпадать у той стороны, к которой эту деликатность применили. Варану заливают в пасть воду, и затем, держа этого песчаного крокодила за хвост, раскручивают  вокруг себя. И бедный варан лишается заслуженного обеда, зато остаётся жив.
Но при виде этого дракона, который раздул шею так, что она стала толще головы, раскрыл пасть, далеко высунул свой раздвоенный язык, похожий на змеиный, и сильно шипел и бил в стороны хвостом, мне не только расхотелось узнать, что же он всё-таки съел, но и вообще идти в его сторону.
Но вот наступил обычный вечер, и в нашем домике "мудрецы" от ЗИНы (ЗИНа не женщина, это зоологический институт академии наук из Ленинграда) и я, вольный практикант из Ростова-на-Дону, решились на деликатность наоборот по отношению к мохнатой тёмно-коричневой фаланге, занимающей вместе с лапами пространство папиросной коробки от “Беломорканала”. И вопрос, который нас интересовал в тот вечер, был один: “Сколько мух может съесть фаланга за один раз?”
Фаланга сидела в стеклянной банке, смотрела на нас и ожидала какого-то подвоха, но тем не менее мух поглощала с неимоверной быстротой. Мух явно не хватало. С фалангой поменьше, которую мы бросили в банку с хозяйкой, раздувавшейся прямо на глазах, она расправилась так молниеносно, что мы даже не заметили, как это произошло: вот она была и нету! И мы оставили обжору в покое. Позже я прочитал, что фаланга ела бы до тех пор, пока не лопнула...
Близилась обычная ночь. Каспийские гекконы, держась задними лапками за оконную раму, хватали на стекле каких-то мошек. Что-то мохнатое пробежало по лицу. И я уснул...


Часть 7.
 
Работа со змеями вошла в нормальную рабочую колею. Для меня уже не существовало очевидной угрозы с их стороны. Нельзя сказать, что я к змеям стал относиться менее осторожно, – змеи есть змеи, и всегда существует опасность в случае неосторожного движения получить быстрый укол, – но пришло понимание того, что от них можно ожидать в ту или иную минуту.
У меня появилась специальная рогатка с кожаным ремешком между концами, позволяющая аккуратно прижимать змею к земле и не менее аккуратно брать её в руки. Это Вам не грубый сапог, применяемый мной в самом начале работы в серпентарии и могущий повредить нежные шейные позвонки змей. Кстати, и кирзовые сапоги, и рогатка до сих пор хранятся у меня дома, напоминая о романтической юности, когда казалось, что никакие беды не пристанут к тебе, а обойдут стороной...
Поведение змей разительно отличалось друг от друга. Пойманная гюрза спокойно висит в руке, не делая никаких попыток вырваться. Но это обманчивое спокойствие. Она ждёт, что человек, убаюканный её мнимым равнодушием к собственной участи, ослабит хоть на мгновение хватку своих пальцев, и тогда змея может сделать мгновенный рывок и вырваться из рук человека, укусив его на прощание. И укушенный человек проклинает тогда тот день и час, когда он решил выйти на охоту – поиграть со смертью. Но уже поздно, время не вернёшь вспять.
Но ещё разительнее бывает, когда инстинктивно человек крепко сжимает свои пальцы во время рывка змеи, и тогда в его руке остаётся голова гюрзы, а хвост отлетает в сторону. Это ужасающее зрелище – рука с головой гюрзы, истекающей кровью, и ещё шевелящееся поодаль туловище.
А ещё ужаснее бывает ситуация, – это чаще всего бывает весной, – когда ловец разъярил змею во время ловли  до того, что змея кусает сама себя: она прокусывает себе нижнюю челюсть, и зубы впиваются в пальцы ничего не ожидающего человека.
У кобры другая манера общения с человеком. Это очень нервная змея. И когда человек держит её, она ни на мгновение не остаётся спокойной, и то свивает, то распускает свои кольца вокруг руки змеелова, но пакостей человеку она не делает. Бывает, что она так изнемогает от своей нервности, что дышит, как загнанная лошадь, и начинаешь её невольно жалеть.
Ловить кобру можно также, как гюрзу. Для этого её необходимо заставить уползать, и чаще всего она это и делает, когда знает, что рядом есть нора. Можно схватить её и тогда, когда она находится в позе угрозы с раздутым капюшоном. Одной рукой её необходимо отвлекать, а в это время другую руку осторожно подводить сзади. Главное, в это время не нужно думать, что кобра косит глазом на надвигающуюся сзади руку. Вообще, кобра – очень благородная змея. Из 10 ударов головой в 9 случаях она только предупреждает, что может укусить, а только в одном случае, выведенная из себя бесцеремонностью обращения, она соизволит, наконец, укусить противника.
Что касается песчаной эфы, то она поразила меня своим необычным движением. Эфа движется не вперёд, а вбок, крепко упираясь в песок то головой и хвостом одновременно,  крутой петлей перебрасывая своё тело с сторону, то упираясь серединой туловища и перебрасывая голову и хвост. И следы на песке при её движении получаются необычно круто изогнутые и разорванные.
Работа в серпентарии, конечно, приводила и меня к мысли о ловле змей с целью большого заработка, тем более, что Орлов имел право выдавать лицензии на отлов, но я это отложил на потом, хотя с жизнью ловцов соприкоснулся довольно близко. Наверно, интересно будет ознакомиться с расценками, существовавшими в те времена:
Кобра – 30 руб.
Гюрза – 20 руб.
Песчаная эфа – 10 руб.
Скорпион – 2 руб.
Каракурт белый – 3 руб.
Каракурт чёрный – 2 руб.
Сколопендра – 2 руб.
И если учесть, что зарплата молодого инженера составляла тогда 100-120 руб., то нетрудно посчитать, что 4 кобры обеспечивали месячный заработок. Правда, их ещё нужно было поймать, и при этом не быть укушенным. Я уже упоминал о молодом ростовчанине, убежавшем из Средней Азии без оглядки, но встречались и такие, кто готов был ради денег, как говаривал Орлов, кобру укусить за нос.
А страсти среди ловцов змей бушевали нешуточные. В одной точке сплелись угроза смерти и жажда наживы. И как ни странно, пресмыкающихся всем не хватало, хотя в то время, по самым скромным подсчётам, по Средней Азии ползало 800 тысяч песчаных эф, 400 тысяч гюрз, 350 тысяч кобр.
И очень интересны были рассказы Орлова об условиях работы бригады ловцов.
Ловцы работали на один карман. Иначе нельзя. Один может проходить целый день, а это 50 километров по жаре, и ничего не поймать, а другой наткнётся на скопление  змей и знай себе таскает одну за другой. И тот, который не поймал ни одной змеи, тоже захочет пойти на жирное место и, конечно, там они могут сцепиться. Ну а тот, кто приносит много змей, думает:  “а чего я буду стараться”, и ложится под кустик и отдыхает. И всегда осенью ловцы расстаются врагами.
Орлов ходит только в одиночку. Наймёт машину, заплатит шофёру небольшой аванс, остальное – потом, когда машина приедет за ним в определённое место. И на это время он – свободный человек. А это великое чувство – быть вольным в выборе своей жизни и смерти.
Меня, студента-практиканта, это чувство спалило тоже. И теперь оно сидит, как заноза в душе, и постоянно требует жертв в виде вольных рассветов вдали от дома.


Часть 8.

И вот наступил день, равного которому по насыщенности внешним и внутренним динамизмом редко найдёшь в веренице событий, текущих одно за другим. Ведь и к змеям, и к опасности тоже привыкаешь.
Этот день, как и все июньские дни в Бадхызе, обещал быть очень жарким, но в нём, кроме ударов солнечного барабана, с самого утра зазвучала нота торжественного хорала. Это змеи, ещё с вечера собранные в фанерные ящики, приветствовали нас, пришедших отобрать у них капельки яда, приносящего одним смерть, другим жизнь.
Парадоксальность этого суждения легко объяснима. И яд кобры, который приводит к смерти, потому что у человека "не получается дышать", и яд гюрзы, также приводящий к смерти, потому что кровь разливается по телу, в малых дозах несёт благо. Правда, Орлов всегда смеётся в этом случае, говоря, что его столько раз кусали змеи, что он должен быть абсолютно здоровым человеком. Тем не менее от своего радикулита его спасает только ванна с холодной водой.
На мой взгляд, интересный парадокс заключается в том, что яд, грозное оружие змей, не уберёг их, а напротив, способствовал их быстрому уничтожению. И вот уже кобра попала в Красную книгу природы как вид, который необходимо спасать. И возникли серпентарии, подобные Бадхызскому, и пришли люди, призванные уберечь несчастных гюрз, кобр, эф, гадюк, щитомордников и прочих симпатичных и не очень змей. Правда, гадюк ещё рано активно оберегать, их пока ещё очень много, но тем не менее в сознании каждого человека должен войти принцип ”не убий” не только по отношению к себе подобным.
А пока, к сожалению, для человека змея, что ядовитая колючка на зелёной лужайке. И призыв об их охране должен пробиваться сквозь толщу вековой неприязни к змеям.
Когда Бадхызский серпентарий был только построен, к нему толпами приходили мальчишки и швыряли в змей камни. На вопрос “Почему вы это делаете?”, они отвечали: “Так это же змеи!” Теперь мальчишки в округе не убивают змей, а ловят зелёных жаб, потому что знают: кобры большие любители этих земноводных. Экономика, конечно, сыграла свою роль в изменении образа змеи с враждебного на полезный, но, в немалой степени, этому способствовало и бережное отношение к змеям ловцов. И это отношение постепенно закрепляется на уровне бытового сознания. Потому что, если сын с раннего детства слышит, как отец говорит его матери, желая показать, как он её любит: “Люся! Змейка моя!”, то вряд ли он возьмёт в руки камень...
Итак, в 8 часов я подошёл к "змеятнику", как в народе называли серпентарий. Взятие яда, оно же именуемое "доением" змей, вот-вот должно было начаться. Актёры и режиссёр были на месте, не хватало главного человека, Светы-кассира. Но вот и Света.
Мы с Орловым притащили первые два фанерных ящика с гюрзами, один поставили на крылечке, а другой – на стул в комнате, где, собственно, и происходил процесс ядовзятия.
Согласно принятому в Советском Союзе правилу в комиссии, считающей змей, должны были быть три человека. Это были: дядя Лёня – кладовщик, Таисия Григорьевна, призванная осматривать хвосты змей на предмет нахождения  №  44 – под этим номером змеи уже были выпущены в природу и повторно их ловить было нельзя, и Света – кассир.
И вот действо началось! Ящик со змеями стоял отверстием к нам, и нам было видно, что два его отделения забиты змеями. Когда Орлов доставал очередную змею для процедуры, то ему приходилось выпутывать её из клубка приятельниц. Некоторые змеи падали на пол, и Орлов только слегка помогал им  забраться в ящик. Дальше они сами, энергично извиваясь туловищем, пытались скрыться в спасительную темноту. Но неумолимый крюк, когда очередь доходила до них, выхватывал змей из этой темноты. И в то же мгновение змея распластывалась на стеклянном столе.
Большинство змей в первый момент нерешительно изучают новую обстановку. И даже не шипят. А Орлов, прикрывая им глаза линейкой, уверенно брал змею за голову правой рукой и, не отрывая голову змеи от стекла, скользящим движением подводил её к электродам над чашкой Петри. Затем, продолжая держать змею правой рукой за “загривок”, если можно так выразиться, левой рукой оттягивал нижнюю челюсть. Зубы змеи захватывали край чашки, и в это время Орлов подавал ток, нажимая ногой на педаль. Голова дёргалась, и порция змеиного яда желтоватого цвета текла в чашку. Затем отработанную змею Орлов бросал в свободную клетку и только тогда она, будто опомнившись, начинала громко шипеть.
Таисия Григорьевна увлечённо рассматривала хвосты и со временем ей стало казаться, что змеи состоят из одних хвостов и у них нет голов, вооружённых острыми зубами, наполненными смертью. И однажды, слегка отупевшая от автоматизма работы, она полезла смотреть хвост змеи, которую Орлов ещё не успел схватить за голову. В воздухе запахло несчастьем, тихо ойкнула Света, но Орлов вовремя сумел отвести угрозу. Женщина вначале не поняла всей опасности, которая ей угрожала. Испуг пришёл потом, и у неё мелко задрожали руки.
За полтора часа Орлов "обработал" 76 змей, и даже у четырёх дохлых гюрз под действием тока сократились ядовитые железы и выдали свою порцию яда.
Чтобы нам не было скучно, Орлов развлекал нас своими шуточками. Когда он доставал змею с очень большой головой, то он сравнивал её с директором заповедника, голова которого была такой же пухлой от работы над диссертацией. Когда же доставал здорового хорошего самца, то непременно говорил, что этот красавец – он сам.
Раньше с ним работала его жена Валентина и очень сильно нервничала. Поэтому Орлов, когда ему попадалась точёная самочка, сравнивал её с Валентиной. Валентина расцветала от такого сравнения, и страх пропадал от гордости. Но иногда он подшучивал и над ней. Когда она, затаив дыхание, ожидала, что он опять сравнит её с очередной хорошенькой змеёй, он называл совсем другую женщину, вызывая у Валентины ревность. Но страх пропадал и в этом случае.
Вот так Орлов перебирал всех работников заповедника, находя меткие сравнения для каждого. И время летело незаметно. Настроение у всех было хорошее, и, видимо, поддавшись ему, Орлов рассказал о своей мечте. Он мечтал создать рай для змей, специальные резервации вдали от населённых пунктов с естественными преградами в виде высоких гор и пустынь. И он нашёл такое место недалеко от границы с Ираном. И на краю безлюдного змеиного благополучия он хотел построить себе дом и большую лабораторию для учёных...
Да будет так!
Этим же вечером повреждённых змей мы с Орловым выпустили на волю. В природе они быстрее справятся со своими недугами и стрессами.


Часть 9.

Конец июня. Вечер. Песня...
Я прощаюсь с Туркменией, заповедником, змеями.

Если любишь – подними глаза
И не скрой в них тайны никогда.
Подними глаза, о, подними! –
И гюрзу с колен моих сними...

Мог ли я там остаться навсегда? Меня смущало в то время слово “навсегда”. Если навсегда там, то, значит, "навсегда" меня нет в другом месте.
И только потом, через годы, становится ясно – нашёл ли ты  “под небом голубым свой город золотой”?
Иногда накатывает волна воспоминаний...
А пока – прощай Туркмения!