- Да где-што оно-што бы-што?!! Шерт его поберишто! – Старуха пришепетывала, сморкалась, плевалась, чесалась и все глубже зарывалась в недра сундука. Сундук был огромен. Почерневшего дерева, окованный по углам ноздреватым железом. Сама старуха была одета в засаленную черную телогрейку. Из дыры на спине торчала вата. Задравшийся подол синей полотняной юбки являл миру огромные стоптанные кирзачи. Голенища были обрезаны. Седые патлы покрывал шерстяной платок в серо-коричневую клетку, завязанный под подбородком.
- Бабушка, что вы ищете? – спросил я. Голос мой был слабым, каким-то блеющим.
Боюсь я ее, что ли?! Похоже на то…
- Да шмышл-то жишьни. Сам жешь прошил жешь, – пробурчала старуха куда-то в сундучные глубины.
Между тем, гора извлекаемых старухой вещей росла с каждой минутой. Тут были: мятый самовар в медалях; ржавый чугунный утюг; пара атласных розовых туфелек; зубастая деревянная штука («рубель» – невесть откуда всплыло в памяти); катана в лакированных ножнах; какое-то парчовое тряпье; седой парик с буклями; малахитовый письменный набор с Чапаем и Петькойв; школьный телескоп без линз…
- Ага-га-што! – вскричала старуха и с хрустом разогнула скрюченную спину. Черный котище, до этого мирно дремавший на колченогом венском стуле, с мявом пырскнул в открытое окно. За окном мирно шелестели листвой тоненькие березки, по лугу шли косцы, дружно взмахивая сверкающими косами.
В комнате сеялись пылью сумерки. Радостный свет не проникал в мрачное царство, весенний березовый шелест-ветерок замирал на пороге.
Старуха обернулась, сжимая в руке склянку зеленоватого мутного стекла. На дне ее плескалась темная маслянистая жидкость.
- In Vino Veritas? В этом, что ли, жизни смысл? – за ироничностью тона я пытался скрыть дрожь голоса. (тщетно).
- На што, держи-што, раш прошил-што, - старуха внезапно оказалась рядом и ткнула пузырек мне в лицо.
От неожиданности я дернулся и проснулся. Спал я не раздеваясь. Только снял пиджак и ослабил галстук. А здорово я вчера нажрался! Все шеф – гигабайт ему в задницу - со своими тостами: за завершение проекта; за щедрого заказчика; за лучшего программиста конторы. И отказаться нельзя – «пей до дна, в глаза смотри».
И ладно бы пойло приличное выкатил, а то мерзкое что-то, похожее на «Каберне».
Господи, как же мне все это настоебитело! Бестолковые заказчики, двух слов в тз связать не могущие, но требующие «чтоб было все красиво, чтоб само работало». Шеф, готовый нет, не удавиться за копейку – подчиненных за копейку удавить.
Я прошел на кухню, пошарил в прохладном свете «Indesit`a». Вопреки названию, «Мягков» пошел жестко, наждачно. Я икнул и с трудом сдержал позыв. «Делай два» - скомандовал я себе, и, раздевшись, забрался под душ.
Контрастный душ – спасенье душ! Отпустило. Когда в третий раз переключил воду с кипятка на ледяную, припомнился давешний сон. In Vino Veritas – задумчиво повторил я. Закрыл краны, растерся полотенцем.
In Vino Veritas… И вдруг меня осенило! Надо, к чертям собачьим, бросать столицу, возвращаться на малую родину! Купить домик. Непременно чтоб с большим участком. Разводить виноград, делать вино. У папы когда-то, царство небесное, неплохо получалось. Со временем можно будет еще землицы прикупить под виноградник... Жена, дети, все пучком будет… Что я, как бобик – все один да один. Пашу на чужого дядю, бухаю…
Мечты мои прервал телефонный звонок:
- Вован? Куда пропал-то? Слышь, мы тут нового лопуха окучиваем! Проект обещает быть грандиозным! Ляма полтора поднимем, я думаю! Жду в офисе к 13!
- Да, шеф, - хрипло сказал я и начал лихорадочно одеваться.