За аркой оказался типичный питерский двор-колодец, но ухоженный и чистенький. Даже два выкрашенных в зеленый цвет вазона с цветущими петуниями красовались по углам. И редкое в этом городе солнце, заливая золотистым сиянием весь двор, лениво ласкало нежные лепестки цветов.
- Марин, может все-таки однушку поищем, - завела старую песню Оля, семеня следом за подругой, - пусть маленькую, пусть где-нибудь на окраине, но однушку?
Марина недовольно дернула плечом, обходя припаркованную новенькую иномарку, и, не поворачивая головы проворчала:
- Прекрати ныть, Лёлька! Я же тебе все уже объяснила: это старый фонд, тем более после капремонта, две комнаты, потолки четыре метра, окна на Неву смотрят, и всего один сосед.
- Как-то не хочется жить в коммуналке с соседом…
- Потерпишь! – Марина резко остановилась у дверей подъезда, и подруга налетела на нее с размаха, ткнувшись в спину – Долго терпеть не придется. Мы этого соседа быстренько ликвидируем, и будешь ты, душа моя, хозяйкой отдельной трехкомнатной квартиры почти в центре Питера!
- Ккак ликвидируем?.. – Оля подняла на Маринку испуганные глаза. Та хихикнула.
- Ну не в прямом смысле, конечно! Ты сейчас увидишь этого соседа: безобидный алкаш, работает то ли электриком, то ли сантехником в местном жилуправлении, с таким долго возиться не придется.
Марина набрала код на замке и потянула на себя тяжелую железную дверь, выкрашенную в коричневый цвет. Их встретил уютный сумрак, пропитанный жилыми запахами готовящейся еды с легкой ноткой дорогих духов, оставшейся от недавно прошедшей по мраморной лестнице со стертыми ступенями посетительницы или хозяйки одной из квартир.
- Пошли, подруга! – Марина подтолкнула Ольгу вперед. – Не дрейфь! Я же у тебя риэлтор, а значит просчитываю ситуацию на несколько ходов вперед. Ты ж за мной, как за каменной стеной!
Да, Марина всегда была для Ольги недостижимым идеалом, путеводным маяком, указывающем правильное направление жизни. Высокая, красивая, уверенная в себе на двести процентов, Маринка всегда знала, чего хочет от жизни и, однажды приняв решение, никогда не сомневалась и не дергалась из стороны в сторону, чем безнадежно страдала сама Ольга. К возрасту Христа Марина получила два высших образования, сменила двух мужей, приобрела квартиру в двух шагах от Невского и заработала серьезный авторитет в сфере продажи недвижимости. Как можно было не доверять такой подруге?
Оле похвастать было нечем. Не гордиться же сокрушительным разводом с полным разделом имущества? В результате этого развода и появилась туманная перспектива покупки двух комнат в коммунальной квартире в старом доме с окнами на Неву. Оля вверила свою судьбу в крепкие руки подруги-риэлтора в робкой надежде переехать с 12-летним сыном Сашкой в отдельную маленькую квартирку. Но Маринка почему-то настаивала обязательно посмотреть эту старую коммуналку.
Подруги медленно поднимались по крутой лестнице, скользя руками по отполированным временем перилам. Лифта не было. В те далекие времена, когда дом был построен, лифты еще не подразумевались. Тем более, что дом был пятиэтажным. Зато подразумевались лепнина и мрамор в отделке, высокие потолки и толстенные стены, сквозь которые не мог пробраться уличный шум и голоса соседей по подъезду.
Задыхаясь с непривычки, подруги остановились у одной из дверей на площадке пятого этажа. На дверном полотне мореного дуба (правда, потрескавшегося и местами облезлого) с самого верха на них смотрел овальный номер с коварной цифрой 13 на белом фоне.
- Квартира номер 13?.. – в голосе Ольги дрогнуло сомнение.
- Именно 13. И что такого? Ты же никогда не была суеверной, Лёлька.
С этими словами Маринка решительно надавила на кнопку звонка. В глубине квартиры что-то жалобно, почти умоляюще задребезжало. Подруги прислушались, но ответом на звонок была полная тишина.
- Вот ведь пьянчуга, - ворчала Маринка снова нажимая на звонок, - обещал быть дома! Неужели дрыхнет с бодуна?
Но тут за дверью послышались шаги, шарканье, лязганье замка, и дверь медленно отворилась.
- Здрасьти! – гаркнула Маринка так громко, что открывший им незнакомый мужичок испуганно моргнул припухшими со сна веками.
- Здраствуте… - пробормотал он, уставившись на гостей.
- Ну, долго вы нас на пороге держать будете? – Марина решительно отодвинула с дороги обитателя квартиры и шагнула в коридор. – Мы же с вами, Вениамин Александрович, договаривались, что сегодня утром я приведу покупателя на просмотр. Забыли, что ли?
Она смерила чуть презрительным взглядом щуплого мужичка неопределенного возраста в линялой трикотажной майке и синих трениках с вытянутыми коленками. Тот растерянно почесал в затылке, попытался неловко пригладить пятерней торчащие в разные стороны давно ждущие стрижки светлые волосы и пожал плечами:
- Почему?.. Помню… Проходите…
Вениамин Александрович был ниже ростом статной риэлторши и смотрел на нее робко, как школьник на строгую учительницу. Марина жестом экскурсовода обвела рукой просторный коридор, несколько выходящих в него солидных дверей, и затянула заученным экскурсоводческим голосом:
- Вот, Ольга Владимировна, здесь кухня, здесь ванная комната, а здесь те самые две смежные комнаты, которые продаются. Хозяева уже съехали, мебель забрали, поэтому комнаты совершенно пусты.
Ольга шагала следом за подругой с любопытством разглядывая квартиру. А та напоминала бывшую театральную диву, давно закончившую свою карьеру, но все еще полную гордости и собственного достоинства, и живущую яркими воспоминаниями. Когда-то в советские времена в квартире проживала семья известного профессора. Но все ее члены умерли в конце восьмидесятых, квартиру завещали дальним родственникам, а те, уже в разруху девяностых, с ее помощью попытались поправить пошатнувшееся благосостояние. Квартира переходила из рук в руки, потом была поделена на доли и обжита несколькими соседями. К тому моменту, как на квартиру обратила внимание Марина, в ней остался один сосед, а хозяева двух смежных комнат поторопились переехать в Москву и продавали свою собственность по весьма умеренной цене. Разве могла опытная риэлтор упустить такой шанс?
Остановившись у высокого окна и глядя на несущую далеко внизу свои синие воды Неву, Марина спросила:
- Ну, как тебе хата?
Ольга, задрав голову, с интересом изучала остатки лепнины на четырехметровом потолке, из самого центра которого торчал мощный крюк. Вероятно, на нем висела когда-то большая люстра, позванивая тысячью сверкающих хрустальных подвесок.
- Обалдеть, Марин… Это не комната, а бальный зал какой-то. У меня мебели не хватит даже на неё, а тут целых две комнаты.
- Мебель – дело наживное, Лёлька. Ты мне скажи, берем хату или нет?
- Не знаю, Марин… Надо подумать…
Маринка недовольно насупилась.
- А чего тут думать? – затараторила она громким шепотом, склонившись к уху подруги. – Не хата, а конфетка! Надо брать, пока дают! Дурой будешь, если упустишь такой шанс.
- Марин, все-таки меня смущает коммуналка. Не привыкла я жить с чужим человеком под одной крышей, - попыталась Ольга донести до решительной подруги свои сомнения.
- Господи, Лёлька, да ты дальше своего носа не видишь! Я же тебе говорю, избавимся мы от этого соседа очень быстро. Видела его? Обычный безобидный алкаш. От него избавиться не составит никакого труда. Ты должна будешь создать ему такие условия, чтобы он сам умолял меня купить ему комнату хоть на краю света в обмен на эту, лишь бы не жить с тобой под одной крышей. Ты выкупишь у него комнату и станешь полноправной хозяйкой всей квартиры.
- Откуда у меня деньги, Марина?
- Деньги я тебе дам в долг. Соседа выселим, ты эту трешку продашь, на вырученные деньги купишь хорошую двушку в спальном районе, а разницу отдашь мне как покрытие долга. Схема понятна? – и уставилась на растерянно мнущуюся Ольгу.
- А что с этим соседом? – спросила та тихо и неуверенно.
- Выселим его в область. Есть у нас на примете одно достойное таких опустившихся личностей место в Пикалёво. Какая ему разница, где пить? А электрики и сантехники нужны везде, даже в Пикалёво.
- Ну, не знаю… - Ольга, как всегда, была не уверенна, сомневалась, колебалась, а подруга наседала.
- Что ты не знаешь, Лёлька? Тебе и знать ничего не надо. Я все знаю и думать буду за тебя я. Ты только соглашайся!
- А вдруг я не смогу с этим соседом?..
- С Веником? – идеальные брови Маринки поползли на лоб.
- С каким веником?
- Ну, с Вениамином. Он не Вениамин, а обыкновенный веник. Да чего тут мочь, Лёлька? Построже с ним, посуровее. Устрой ему невыносимое существование, вытесни из этой квартиры, дай почувствовать, что он лишний. Он взвоет и запросит пощады, а тут я, как добрая фея с предложением переехать на природу, в райский уголок. В этом «райском уголке» комнаты копейки стоят, но мы ему говорить об этом не станем. Даже поможем перевезти его хлам на новое место жительство. И все! Все же очень просто.
- Ну, не знаю… - опять вздохнула Ольга. Не лежала у нее душа к таким аферам.
- А ты про сына подумай, мамаша! – Жесткий взгляд Маринки заставил Ольгу выпрямить спину.
Да, она прежде всего должна думать о Сашке. И если Марина говорит, что это наилучший вариант обеспечить сыну нормальную жизнь, значит она это сделает, пойдет на все, но сделает. Потому, что Сашка – единственное в ее жизни, ради чего можно пойти на все!
- Хорошо. Я согласна.
- Умница ты моя! – облегченно выдохнула риэлторша и улыбнулась ослепительной улыбкой.
***
Вениамин вошел под арку, негромко лязгнув железной створкой ворот. Родной двор был залит оранжевым вечерним солнцем, отчего на душе стало тепло и светло, и усталость после целого рабочего дня отступила в сторонку. Возле древней «Волги-21», распахнув крышку капота, возился грузный пожилой мужчина в промасленном рабочем комбинезоне, сдвинув бейсболку на затылок.
- Здорово, Степаныч! – произнес Веня, подойдя к автолюбителю.
- И тебе не хворать! – Степаныч вынырнул из моторных лабиринтов и улыбнулся, вытирая грязные руки тряпкой.
- Что, все за ласточкой своей ухаживаешь?
- А как же? Машину, как женщину, холить и лелеять надо. А моя ласточка двойной заботы заслуживает. Она ж у меня незаменимая, столько лет безотказно служит.
Степаныч ласково погладил крыло машины ладонью, точно это и впрямь было плечо самой дорогой и любимой женщины.
- С работы?
- Ага.
- Слушай, Вень, а в какую квартиру вчера новые жильцы въехали? В вашем же подъезде.
- В мою.
Степаныч удивленно поднял испачканную смазкой бровь.
- Да ну? И что за люди?
- Милая барышня и парнишка – подросток при ней, сын. – ответил Вениамин.
- И как барышня? Красивая? – рот Степаныча растянулся в лукавой улыбке, а глаза превратились в узкие щелочки.
- Красивая, - кивнул Веня, - и мальчишка симпатичный. А что за люди – пока не знаю. Поживем – увидим. Ну давай, Степаныч, пошел я!
- Вень, чуть не забыл! – крикнул ему в спину Степаныч, - приходи вечером в пятницу. У меня ж юбилей как никак.
- Как юбилей? – удивился Вениамин. – Ты ж, Степаныч, еще молодой, а уже юбилей. Ладно, зайду, обязательно зайду.
Он обогнул новенькую «Тойоту» соседа с третьего этажа и направился к своему подъезду. Дверь второго подъезда распахнулась и ему навстречу вышла пожилая интеллигентная дама. Плечи ее покрывала вязанная крючком роскошная шаль, а в руках покачивалось полное мусора ведро.
- Ой, здравствуй, Венечка! – радостно воскликнула дама.
- Добрый вечер, Капитолина Тимофеевна, - кивнул тот приветливо.
- Как хорошо, что я тебя встретила! – Поставив у ног ведро, Капитолина Тимофеевна поправила сползшую с плеча шаль. – У меня в выключателе, что в туалете свет включает, что-то сверкает и потрескивает. А сегодня я мокрыми руками свет включила, так меня током ударило, не сильно, но ощутимо тряхнуло. Как думаешь, Венечка, это опасно?
- Конечно, опасно, Капитолина Тимофеевна! Вы пока не трогайте этот выключатель, а я сегодня к вам зайду, починю. - Он поднял руку и посмотрел на старые механические часы с потертым кожаным ремешком. – Через часик примерно. Только переоденусь и поужинаю.
- Что ты, дорогой, - замахала ухоженными ручками старушка, - ты ж с работы, устал, тебе отдохнуть надо. Потом как-нибудь починишь. Да и отблагодарить мне тебя сегодня нечем. Пенсия то только в понедельник…
- Да уж какая благодарность, Капитолина Тимофеевна?! – возмутился Веня. – Некогда ждать до понедельника, опасно. Я приду сегодня и починю. А благодарить меня не надо. Мы ж с вами соседи!
- Ой, золотой ты человек, Венечка! – лицо дамы просияло от благодарности. – Приходи, голубчик, а я тебя чаем с пряниками угощу. У меня свежие пряники есть.
- Пряники – это то, что надо! – Вениамин кивнул, соглашаясь, и пошел к себе.
За дверью подъезда в пыльном сумраке он услышал тихий плач. А когда глаза привыкли к темноте, разглядел в уголке мальчишку лет семи. Тот сидел на корточках, прижимая к груди картонную коробку, и жалобно всхлипывал.
- Ты что ли, Данька? – Спросил Веня, подходя и опускаясь на корточки рядом с мальчишкой. – Чего ревешь? Обидел кто?
- Мама не разрешила взять Микки к себе, - тоненьким срывающемся голоском ответил Данька.
- А кто такой Микки?
- Вот… - Мальчик протянул коробку и приоткрыл крышку. В ворохе каких-то тряпочек в уголке коробки сидел белый мышонок и таращил на Веню круглые испуганные глазки. – Это мышонок, мой друг. Я так просил, чтобы мама разрешила ему пожить у нас.
- А мама что сказала?
- «Только через мой труп!» - Данька снова всхлипнул.
- Ясно… Ты не расстраивайся, Дань, придумаем что-нибудь. – Вениамин потрепал мальчика по беловолосой макушке. – Давай я его возьму себе, а ты будешь приходить и навещать своего маленького друга, когда захочешь.
Глаза мальчишки вспыхнули такой радостью, что Веня не сдержал улыбки.
- Правда? А кормить вы его будете?
- Конечно, и кормить, и убирать за ним, и даже играть с твоим Микки буду, если он захочет.
Данька сунул нос в коробку, погладив маленького зверька по усатой мордочке, и протянул коробку Вене.
- Спасибо, дядя Веня. Я завтра же приду, - слезы на его личике быстро высохли.
Вениамин выпрямился и прижал коробку к груди. Внутри скребся и копошился мышонок.
- Может со временем мне удастся уговорить маму? – Мальчик с надеждой посмотрел на Веню. – И тогда я заберу у вас Микки.
- Договорились! – Веня протянул руку и по-взрослому пожал маленькую мальчишескую ладошку. – А завтра вечером обязательно заходи.
Данька побежал домой, а Вениамин зашагал вверх по лестнице на свой пятый этаж с коробкой в руках.
***
- Привет, соседка! – поздоровался Вениамин, заглядывая на кухню из коридора.
У него было хорошее настроение, во-первых, потому что возвращаться домой с работы всегда приятно, а во-вторых, в квартире появились новые люди, с которыми, Бог даст, сложатся хорошие отношения, да и живность в виде мышонка Микки появилась, а животных Веня с детства любил. Он точно знал, что появление детей, молодых женщин и животных в доме делает дом уютным и теплым, чего так не хватало их старой квартире.
- Я вас попрошу обращаться ко мне по имени-отчеству, Ольга Владимировна! – произнесла строго и требовательно новая соседка, обернувшись к нему в пол оборота, словно он не заслуживал, чтобы смотреть на него прямо.
Веня моргнул растерянно и покорно кивнул, прижимая к боку коробку с мышонком.
- Как скажете, - и поплелся в свою комнату.
«Ольга Владимировна, стало быть, - думал он, проходя к стоящему в уголке письменному столу, заваленному инструментами, коробками с гвоздями, винтиками и шурупами, сломанными утюгами и радиоприемниками, - ладно, пусть будет Ольга Владимировна. Хотя, ты ж явно меня младше, пигалица длинноногая!» Он хмыкнул, покачал головой, сгреб рукой груду железа в сторону, освобождая место для коробки с мышонком. Если Степаныч любил возиться с автомобильным хламом, возвращая его к жизни, то пристрастия Вени были гораздо меньших размеров: он любил ремонтировать бытовую технику. Сломанные электрические чайники, утюги, кофемолки, микроволновки и даже телевизоры соседей по двору регулярно попадали к нему в надежде обрести вторую жизнь. Веня никогда не брал за свою работу деньги, считая, что сосед – это почти родственник, свой человек. А кто ж со своего будет плату брать? Не хорошо это - брать деньги со своего. И не брал. Зарплаты электрика в местном жилуправлении ему вполне хватало на скромную жизнь, а к большему он и не стремился.
- Ну вот, - тихо произнес он, осторожно приоткрывая крышку картонной коробки, - теперь ты будешь жить здесь, Микки. Надо бы купить тебе нормальную клетку. А то в этой коробке ты, как в одиночной камере. А в холодильнике у меня как раз кусочек засохшего сыра завалялся. Для тебя, малыш, это настоящий деликатес! Отпразднуем твой переезд на новое место жительства.
Оставив неплотно закрытую коробку на столе, он переоделся в старые джинсы и футболку с полустертым рисунком на груди, прихватил с собой сумку с инструментами и отправился чинить выключатель к Капитолине Тимофеевне, так и не заглянув на кухню к суровой соседке и не поужинав, рассчитывая на чай с пряниками у доброй старушки.
Лёлька, то есть Ольга Владимировна, демонстративно гремя крышками кастрюль, так чтобы слышал сосед, готовила обед на общей кухне, убрав с плиты на подоконник сковородку Вениамина и выкинув из раковины на его стол так и не вымытую им кружку с остатками чая.
- Неряха! – возмущалась она вслух, старательно распаляя в себе злость на неаккуратного соседа. Получалось плохо, потому что сосед оказался не конфликтным, мягким, немного застенчивым и смотрел на нее глазами доверчивого ребенка. А гнобить доверчивого ребенка было трудно и непривычно.
Тем временем в соседской комнате маленький белый мышонок, встревоженно шевеля длинными усами, сдвинул крышку картонной коробки и высунул любопытную мордочку наружу. Он так активно копошился в своей одиночной камере, что коробка опрокинулась на бок, и шебутной жилец кубарем выкатился на стол, обнюхал провод от сломанного утюга, отвертку и пару маленьких шурупов и… отправился в путешествие по квартире.
***
Насвистывая веселую мелодию, Вениамин неторопливо поднимался по лестнице, возвращаясь от хлебосольной Капитолины Тимофеевны. Он починил не только сломанный выключатель, но и закрепил покосившуюся дверцу старомодного шифоньера, отрегулировал заедающий дверной замок и повесил рухнувшую ни с того, ни с сего книжную полку. Благодарная хозяйка напоила его чаем с пряниками, да еще и достала из закромов баночку собственноручно сваренного клубничного варенья. Идти за домиком для мышонка не пришлось, потому как в кладовке у Капитолины Тимофеевны среди экзотического старого хлама обнаружилась вполне подходящая клетка, в которой много лет назад жил толстый рыжий хомяк, некогда подаренный сыну хозяйки одноклассниками на день рождения. Хомяка давно не было в живых, сын превратился в солидного, вечно занятого, откормленного дядьку, заглядывающего к своей старенькой маме не чаще одного раза в квартал, а клетка осталась. «Вот и пригодится нашему Микки!» - обрадовался Веня, запихивая слегка поржавевшую клетку под мышку.
Он представлял, как обрадуется маленький жилец своей новой светлой и просторной квартире, и уже подходил к пятому этажу, когда из-за двери с номером 13 раздался пронзительный визг. Вениамин замер от неожиданности с поднятой над ступенькой ногой, испуг разрядом электрического тока пробежал по нервам от макушки до пяток, сбив сердце с привычного ритма, и он ринулся открывать дверь.
Оставив ключи в замке, бросив с грохотом сумку с инструментами на пол в прихожей, уронив сверху клетку, Веня вбежал в кухню под неумолкающий, пронзительный визг. Соседка сидела на его кухонном столе, высоко задрав стройные ноги, прижав колени к груди и продолжала верещать на одной ноте, уставившись расширенными от ужаса глазами на пол, где возле плиты застыл в не меньшем ужасе на задних лапках белый мышонок.
- Тихо! – рявкнул Вениамин, чтобы прекратить раздирающие уши децибелы.
- Крыса… - выдохнула Ольга и указала дрожащим пальцем на мышонка.
Веня поднял того на руки и с усмешкой глянул на соседку, все еще прижимающую колени к груди.
- Это же всего лишь маленький мышонок, совершенно безобидный! Неужели вы, Ольга Владимировна, мышь от крысы отличить не можете?
Бледное как полотно лицо соседки стало медленно розоветь. Она осторожно поставила ноги на пол, словно проверяя, не провалится ли он в самый неподходящий момент. Через пару секунд, едва опасность миновала, испуг сменился возмущением, и Ольга, тыкая в своего соседа кухонной поварешкой, заголосила:
- Так это ваша мышь?! Безобразие!! Развели тут антисанитарию! Я требую, чтобы вы немедленно убрали из квартиры этого грызуна! Или я позвоню в санэпидемстанцию, и они проведут тут санитарную обработку. Немедленно! Уберите! Эту гадость!.. – для убедительности каждое слово подкреплялось резким движением поварешки, точно Ольга хотела вбить их в голову соседа, а глаза ее пылали праведным гневом.
Веня посмотрел на дрожащего в его ладонях до смерти перепуганного мышонка, погладил его пальцем по спинке, почувствовав, как щекочут кожу тонкие усики, и покачал головой:
- Успокойтесь, Ольга Владимировна, не надо никакой санэпидемстанции. Это же Микки, Данькин приятель, временно поселившейся у меня до лучших времен, пока мама Даньки не подобреет и не разрешит вернуть мышонка домой. Он будет жить в закрытой клетке у меня в комнате и больше вас не потревожит. Не беспокойтесь.
- Нет, в этой квартире не будет никаких мышей! – грозно звякнув поварешкой о столешницу, заявила соседка. – Вы немедленно выбросите грызуна вон!
Веня пожал плечами и, прижимая мышонка к груди, направился к себе в комнату.
- Вы меня поняли, Вениамин?! – донеслось ему в спину.
Веня остановился, повернулся к соседке в пол оборота, упрямо задрав подбородок, и проронил:
- Вениамин Александрович! - подхватил с пола в прихожей клетку и ушел в свою комнату, оставив соседку с открытым от удивления ртом беспомощно хлопать глазами.
Он поставил клетку на письменный стол рядом с картонной коробкой и, продолжая поглаживать зверька по спинке, успокаивая, шепнул тому в круглые розовые ушки:
- А визжит то как, ужас! Вполне может подрабатывать пожарной сиреной при необходимости. Ты уж не пугай, Микки, эту малахольную, а то доведешь ее до сердечного приступа. И не бойся никакой санэпидемстанции. Я тебя никому в обиду не дам. Я же обещал Даньке позаботиться о тебе, значит позабочусь.
***
Операция «Веник», как старая телега по колдобинам, продвигалась вперед медленно и со скрипом. Несмотря на всю свою неконфликтность и даже застенчивость, сосед оказался твердым орешком. Он не спорил, не ругался, молча выслушивал Ольгины претензии и требования и… пропускал их мимо ушей, никак не реагируя. Лёлька даже стала подозревать, что у него проблемы со слухом. Вениамин вдруг становился глухим на оба уха, но глухота эта была избирательной и касалась только слов придирчивой соседки. А глаза доверчивого ребенка вдруг начинали отливать стальным блеском и превращались в наглухо закрытую дверь, за которой пряталась чужая, совершенно непонятная душа.
Тем не менее с упорством, достойным лучшего применения, Лёлька выживала соседа из квартиры, медленно, крохотными шажочками ограничивая его жизненное пространство. Так, закатив натуральную истерику, после которой ей самой пришлось пить корвалол, чтобы успокоить сердцебиение, Ольга добилась того, чтобы уличную обувь и верхнюю одежду Вениамин оставлял не в прихожей, а у себя в комнате. Она, не спрашивая согласия, забравшись на стремянку, с риском для жизни сняла и выкинула из ванной натянутые под потолком веревки. Чтобы не портили вид!
- А где же сушить выстиранное белье? – растерянно поинтересовался Веник.
- У себя в комнате! Купите себе сушилку и сушите на здоровье.
Постепенно сосед понял, что оставлять продукты на столе в кухне опасно – немедленно будут выкинуты в мусорное ведро, и стал убирать все в холодильник или в шкаф. Ольга торжествовала маленькую победу! Но все достижения омрачала странная, никому не нужная дружба Сашки с этим Веником.
Подросток, лишенный отца из-за нелепого развода родителей, потянулся к соседу сначала с любопытством, а потом стал стремительно привязываться к тому. Ему нравилось наблюдать, как дядя Веня ремонтирует технику, как из-под его ловких рук вместо дряхлой кофемолки или раздолбанного чайника появляется почти новая, весело жужжащая моторчиком или приветливо мигающая работающей лампочкой вещь. Ему нравилось задавать вопросы типа: «А это что за штуковина?» и получать на них терпеливые и обстоятельные ответы, так что сам Сашка не чувствовал себя лишним и ненужным. Он с удивлением заметил, что с родным отцом, который был всегда занят и сосредоточен на своей работе, за все 12 лет жизни он общался меньше, чем с дядей Веней за первый месяц жизни в новой квартире. Его не отталкивали, не отмахивались, как от навязчивой мухи, не кричали: «не видишь, я занят! Не мешай!», но и не лезли с ненужными вопросами в душу. С соседом было легко и просто, и даже интересно, потому что руки дяди Вени, как казалось мальчишке, могли все.
В середине июня, когда Ольга была на работе, Сашка, пристроенный матерью в летний городской детский лагерь, постучал в комнату соседа.
- Можно войти? – всунул он кудрявую голову в приоткрытую створку двери.
- Заходи, заходи, - приветливо кивнул сосед, кормивший белого мышонка в клетке.
- Дядя Веня, можно мне молоток?
- Можно. А зачем? – Вениамин вытащил молоток из ящика с инструментами и протянул подростку.
- Да мне копилку открыть надо.
- Какую копилку?
- С деньгами. Деньги достать нужно.
Вениамин заподозрил что-то неладное, уж больно бледным было лицо мальчишки, а глаза испуганно бегали, избегая прямого взгляда. Повинуясь неясной тревоге, исходившей от Сашки, Веня пошел следом за ним в комнату. На письменном столе стояла керамическая копилка в виде забавной свинки с прорезью для монет. Мальчик остановился над свинкой и, тяжело вздохнув, поднял обеими руками молоток.
- Стой! – Веня выхватил молоток из рук мальчика. – Не жалко тебе такого симпатичного свиненка? Его ж потом уже не склеишь.
- Жалко. Но мне очень деньги нужны.
- Ну-ка рассказывай, что случилось? На что тебе нужны деньги?
Веня усадил мальчишку на стул, сам присел на подлокотник дивана и выжидающе уставился на него. Сашка мялся, отводил глаза, то краснел, то бледнел, наконец решился и рассказал:
- Я случайно сломал парту в классе. Теперь училка хочет вызвать мать в школу. Вот я и решил, если куплю новую парту, то никто маму беспокоить не будет. Не хочу я, что бы она знала… - и виновато опустил кудрявую голову.
- Ну, Сань, боюсь, что денег из копилки на новую парту все равно не хватит. Так что не стоит портить копилку.
- А что же мне делать? – вскинул глаза на соседа Сашка. – Если мать в школу вызовут, она меня убьет!
- Никто никого не убьет, - спокойно заверил Веня. – Пойдем ка в твою школу, посмотрим парту. Если не купим новую, то, может быть, нам удастся починить старую?
И они отправились вместе в школу. Дядя Веня, пока шли по улице, спросил, поправив на плече тяжелую сумку с инструментами:
- И как же тебя угораздило сломать эту парту?
- Я с Петькой Снегиревым подрался, толкнул его, а тот толстый, как бегемот, упал прямо на парту. Ну, парта и не выдержала, сломалась.
- А из-за чего ты с этим Петькой подрался?
- Не из-за чего. Просто он толстый и противный. Его никто в нашем классе не любит.
- Он что, этот Снегирев, питается одними булками, запивая их пепси-колой?
- Нет. Он вообще в столовую не ходит в школе.
- Понимаешь, Сашка, люди бывают толстыми по разным причинам. А вдруг у него тяжелое заболевание, и вместо булок с пепси твой Петька горстями вынужден есть таблетки и делать уколы? Что если он тяжело болен? Он и сам не рад. Может быть он на себя в зеркало смотреть боится, так ему противно и стыдно, да сделать ничего не может. И каждый день в школу он идет, как на расстрел. А там ты… и все остальные. Вместо того, чтобы помочь человеку, поддержать в трудную минуту, вы его травите, гнобите, бьете за то, в чем он не виноват. Считаешь это справедливо?
От взгляда голубых глаз дяди Вени Сашке стало невыносимо стыдно. Он вспомнил, как попал несколько лет назад в инфекционную больницу, как лежал один в застекленном боксе, похожим на прозрачную клетку, как ему было страшно и одиноко, как он ждал маму, считая минуты, и как боялся врачей в белых халатах, хоть и был уже большим, как плакал ночью в пахнущую лекарствами подушку от невыразимой тоски и одиночества… Сашка, опустив голову, виновато покосился на дядю Веню и промолчал. Но тот не стал больше приставать с вопросами и нравоучениями.
Они пришли в школу. Сашка с замирающем сердцем стоял под дверью класса и прислушивался, пытаясь разобрать, о чем говорят училка и дядя Веня. Но те разговаривали тихо и спокойно. Затем сосед позвал его, и они вместе принялись за починку парты. Все-таки руки у дяди Вени действительно были золотыми, потому что через полчаса из груды обломков снова возникла почти новая парта. Правда пришлось вкрутить пару лишних шурупов, но после этого парта оказалась вполне пригодна к использованию. Сашка воспрял духом, особенно когда строгая учительница заявила:
- Ладно, Саша, маме можешь передать, что в школу приходить не надо. И скажи спасибо Вениамину Александровичу!
На обратном пути Сашка не шел, а летел, едва касаясь ногами асфальта, так было на душе легко и радостно. Опасность миновала! Подходя к дому, он только собрался попросить дядю Веню ничего не говорить маме, как тот сам предложил:
- Сань, маме твоей, думаю, не стоит ничего говорить. Зачем ее лишний раз расстраивать?
- Конечно, не стоит! – заверил Сашка.
- И Петю Снегирева тоже больше бить не стоит. Договорились?
Он посмотрел на мальчишку таким добрым, понимающим взглядом, что Сашка радостно закивал головой. Почему то Снегирев в его голове из жирного бегемота превратился во вполне симпатичного молочного поросенка, которого вовсе не хотелось бить и шпынять, чем то похожего на керамическую копилку, которую спас от разрушения его замечательный сосед.
***
Лёлька в очередной раз выслушала обвинительную речь Маринки по телефону и обреченно вздохнула. Подруга обозвала ее курицей и, пересыпая свою гневную тираду крепкими словечками, нарисовала мрачную картину Лёлькиного беспросветного будущего в коммунальной квартире пожизненно, если она не дожмет соседа-пьянчужку. Оле ничего не оставалось, как поклясться, что она его дожмет, непременно дожмет в ближайшее время.
Злая и растерянная после этой беседы по телефону, потому что даже не представляла, как справится с соседом, Ольга вошла на кухню. Вениамин варил суп. На разделочной доске на его столе истекал ядреным соком нашинкованный репчатый лук. На сковородке уже шкворчала мелко нарезанная морковка. В кастрюле, источая аппетитный аромат, варилась курица. Веня чистил в раковине картошку.
Уперев руки в бока и остановившись на пороге в нерешительности, Ольга окинула взглядом кухню, выискивая, к чему бы придраться. Но придраться решительно было не к чему. Вдруг раздался звонок в дверь. Оля вернулась в прихожую, распахнула тяжелую дубовую створку и сердито уставилась на соседа из второго подъезда.
- Здравствуйте, - нерешительно произнес тот, - а Веня дома?
- Дома. Вениамин!! – позвала требовательным учительским голосом.
- Я тут, - тут же из кухни высунулась кудлатая светловолосая соседская голова.
- К вам пришли! – и прошла на кухню, не забыв, как бы случайно, толкнуть Веника плечом, прикрыла за собой дверь.
- Привет, Степаныч.
Веня вытер мокрые руки кухонным полотенцем и протянул правую приятелю, поздоровался.
- Вень, мне деньги нужны в долг. Я отдам, как только смогу.
- А что стряслось?
Лицо Степаныча так побледнело, а глаза моментально наполнились слезами, что Веня испугался.
- Ты чего, Степаныч?
Но сосед не мог говорить, с трудом глотая непрошенные слезы. С большим трудом он взял себя в руки, глубоко судорожно вздохнул:
- Дочка моя Верочка умерла. Хоронить надо.
- Как умерла?..- потрясенно выдохнул Веня.
- Так… Стояла вчера на автобусной остановке, с работы домой ехала. Какой-то пьяный тип за рулем навороченной иномарки выскочил на большой скорости прямо на эту остановку. Трое погибших, шестеро покалеченных…Ублюдок этот скрылся, но его быстро нашли… А Верочки больше нет…
Степаныч не сдержался, всхлипнул, закрыв лицо грубыми, натруженными ладонями. Его грузная фигура вздрагивала, плечи тряслись. Из горла вырывались сдавленные булькающие звуки. Веня подошел, обнял.
- Господи, Степаныч, беда то какая… А Марья Михайловна то как?
- Маша, как узнала, с гипертоническим кризом слегла. Скорую вызывали. Лежит сейчас дома, спит после уколов. А мне ж похоронами заниматься надо. А денег нет. Похороны – удовольствие не из дешевых.
- Да. Это я знаю, – покивал головой Веня. – А деньги… Я сейчас, Степаныч!
Он метнулся в свою комнату, пока гость размазывал слезы кулаком по щекам. Вернулся и сунул в этот кулак тонкую пачку купюр, потом вытащил еще что-то из заднего кармана брюк, оставив мелочь себе.
- Это все, что у меня есть. Не много, ты уж не обессудь. Возвращать не надо. Я ж Верочку с детства знал…
Степаныч держал в дрожащей пятерне мятые деньги и растерянно хлопал глазами.
- А ты сам то, как же?
- Переживу! – уверил Вениамин. – У меня ж получка в понедельник. Вот сейчас суп сварю. Мне его как раз дня на три хватит. А там и получка.
Чуть приоткрыв дверь своей комнаты и прижав ухо к щели, их разговор подслушивал Сашка.
А Ольга, оказавшись одна на кухне, закрыла за собой дверь, гадая, что еще можно сделать, чтобы выжить ненавистного соседа из квартиры. Ее взгляд упал на мирно кипевшую кастрюлю с супом, на жарящийся на сковородке лук, на пачку соли на столе… Бросив опасливый взгляд на закрытую дверь, Ольга быстрым движением схватила со стола пачку соли, подбежала к плите и сыпанула в кастрюлю почти половину пачки. Может он подавится своим супом, этот Веник, и наконец запросит пощады?
Спустя пару минут в кухню вернулся Вениамин. Задумчивый и печальный, какими-то механическими движениями он положил в кастрюлю поджаренный лук, бросил следом лавровый лист и какую-то травку в качестве приправы и… посолил суп, даже не попробовав. Ольга с любопытством наблюдала за соседом, делая вид, что собирается что-то готовить. А Веник подозрительно долго стоял у окна, уставившись невидящим взглядом на взбудораженную сильным ветром поверхность реки, что несла свои воды под самыми окнами квартиры.
Наконец, когда суп уже начал выкипать, сосед взял ложку и попробовал бульон. Лицо его вытянулось, глаза округлились. Он трудно сглотнул, так, что бугорок кадыка на длинной шее судорожно дернулся, и, ничего не говоря, выключил газ, взял кастрюлю и вынес ее в туалет. Со странным неприятным чувством в душе Ольга прислушивалась, как шумит вода, сливая неудавшийся суп в канализацию.
Дабы не столкнуться с соседом, она проскользнула в свою комнату, мысленно потирая руки. Может хоть это поможет?
- Мам, - встретил ее сын, - представляешь, у нашего Степаныча дочь погибла. Ее прямо на автобусной остановке машина сбила. Дядя Веня ему все свои деньги отдал, чтобы за похороны заплатить, все до последней копейки!
- Как?.. – только и смогла выдавить из себя Оля, обессиленно привалившись спиной к закрытой двери.
Чувство вины поселилось в груди и заняло там так много места, что сердцу было тесно и все время не хватало воздуха. Оля даже оставила открытым на ночь окно, но заснуть не смогла. Она пыталась успокоить себя тем, что сосед был так подавлен свалившимся на него известием, что наверняка решил, что сам пересолил суп. Вряд ли подозрение падет на нее. Но легче от этого не становилось. Совесть не давала покоя. Как он теперь без копейки в кармане протянет до зарплаты? В холодильнике то у него, как всегда, пустые полки. Захотелось пригласить его присоединиться к ним с Сашкой во время обеда. Но тогда он точно будет знать, кто пересолил суп. Оля представила, как Веник посмотрит на нее голубыми глазами доверчивого ребенка. Доверчивого, чье доверие подло обманули… Нет, она этого просто не переживет, сгорит со стыда на месте. И Сашка останется почти сиротой.
Так промучившись в невеселых размышлениях полночи, Оля под утро забылась мутным, тревожным сном. А встав с утра, постаралась не столкнуться с соседом ни в кухне, ни в коридоре, так и не найдя в себе сил извиниться.
***
В первых числах июля на город опустилась жара. Солнце нещадно палило с выгоревшего до белизны неба. Над раскаленным асфальтом дрожало зыбкое марево. Чахлая городская растительность бессильно опустила цветы и листья. Истекающие потом люди спешили нырнуть в прохладные лабиринты метро или укрыться в кондиционированном нутре личных авто. Плюс тридцать в Питере – это вам не побережье Крыма! От высокой влажности было трудно дышать, и каждый, кто вынужден был выбираться на улицу в середине дня, чувствовал себя рыбой, выброшенной штормом на берег.
В бухгалтерии, где работала Оля, не было кондиционера. Вентилятор натужно жужжал и гонял по кабинету горячий воздух, ничуть не облегчая страдания людей. Ольга не выдержала и распахнула створку окна около своего стола, кто-то приоткрыл дверь, подставив стул так, чтобы она не закрывалась. Легкий сквознячок с запахами выхлопных газов и свежескошенной травы нес ни с чем не сравнимое блаженство, овевал разгоряченные лица сотрудников, хоть немного остужал отупевшие от жары головы.
Кое-как доработали до конца рабочего дня. Возвращаясь домой, Оля радовалась, что отправила сына к бабушке на дачу. Измаялся бы бедный ребенок в городе в такую жару. Вышла из метро и почувствовала боль в горле. У самого дома заболела голова. Пока поднималась по лестнице из носа потекло и начался кашель.
Она даже не зашла на кухню, отказавшись от ужина. Аппетит совершенно пропал, а голова медленно превращалась в гудящий чугунный колокол. Обреченно вздохнув, Лёлька рухнула на диван и прикрыла глаза. Спать не хотелось, хотелось просто лежать, вытянув ноги и руки, и не шевелиться. Мышцы ломило, ныли суставы. Обложившись носовыми платками, Оля попыталась заснуть. Но стопы и кисти рук так замерзли, что пришлось вставать и разыскивать шерстяные носки в шкафу. На улице +30, а она лежала в шерстяных носках на диване, закутавшись в теплый плед. Ее бил озноб, в горле царапало и саднило.
Надсадно кашляя и поминутно сглатывая вязкую слюну, чувствуя, будто ее горло обработали наждачной бумагой, кряхтя и охая от боли в мышцах, Оля встала и потащилась на кухню. Надо было хотя бы попить чаю. За окном тихо засыпал измаявшийся за долгий день город. Где-то вдалеке гудели автомобили. Ольга, закутавшись в плед, стояла у плиты, завороженно наблюдая за желто-голубым цветком газового огонька под чайником, и ждала, когда тот закипит.
Вдруг на стол чья-то рука поставила небольшую баночку с надписью «Мёд». Ольга подняла слезящиеся глаза на соседа.
- Добавь это в чай, хорошо помогает при простуде, - сказал Вениамин и улыбнулся. – Где это ты умудрилась простыть в такую жару?
- На работе посидела на сквозняке, - покаялась Ольга, открывая баночку с мёдом и поднося ее к лицу. Даже сквозь разразившийся насморк она уловила божественный сладкий аромат пчелиного дара. - Спасибо…
- А температура какая? – не унимался сосед.
Оля неопределенно пожала плечами:
- Не знаю. Не могу найти градусник. С этим переездом засунула куда-то коробку с лекарствами, там и градусник был.
- Я тебе сейчас свой принесу.
Она вернулась в комнату, бережно неся в руках горячую кружку с чаем, согревая озябшие ладони. От чая стало немного легче. Деликатно постучав, в комнату вошел Веня и протянул градусник.
- Вот, померь.
Пока она измеряла температуру, Вениамин отнес пустую кружку на кухню. А Лёлька, устало прикрыв глаза, вспоминала, как болела, а муж, работавший врачом в частном медицинском центре, напяливал на нос медицинскую маску и выселял ее в комнату к сыну, чтобы она ненароком не заразила его. Он говорил, что не имеет права болеть и подводить своих ценных пациентов. А она чувствовала себя старой ненужной вещью, которую выбросить на помойку вроде жалко, а в доме она только мешает. К боли физической прибавлялась боль душевная. От жалости к самой себе хотелось свернуться в клубочек, уткнуться носом в подушку и тихо скулить, как брошенный щенок. Она так и делала, но это не помогало. Муж за стеной продолжал заниматься своими делами, старательно избегая контакта с инфекционной больной. И только Сашка – сострадательная душа, - подходил к ней и гладил по голове, утешая. И спрашивал: «Принести чего-нибудь, мам?» И болезнь медленно отступала, не справившись с Сашкиной любовью.
Вениамин вернулся и вытащил у нее градусник. Брови его удивленно полезли на лоб. Он даже присвистнул и покачал головой:
- Ничего себе, тридцать восемь и девять!.. Завтра с утра надо врача вызывать. А сейчас прими что-нибудь от температуры. Есть лекарства? – и с состраданием посмотрел на болящую.
- Нет. Я же говорю, куда-то засунула аптечку.
- Ясно, - вздохнул сосед. – У меня тоже ничего нет кроме пенталгина от головной боли. Ладно. Что-нибудь придумаем.
Он вышел из комнаты, а через пару минут хлопнула входная дверь. За окном сгущалась синяя летняя ночь, еще довольно светлая, наполненная отголосками долгих белых ночей.
Пригревшись под теплым пледом, согретая чаем с медом, Оля задремала. Озноб уже не сотрясал ее волнами, просто жар горел, как раскалившаяся печь, сильно и равномерно, заполнив собой каждую клеточку тела. Она не услышала, как вернулся сосед. Он постучал в дверь, но, не услышав разрешения войти, все-таки открыл ее и на цыпочках подошел к дивану.
- Оль, - шепотом произнес Веня, - я нашел лекарство. Выпей таблетку.
Ольга с трудом разлепила свинцовые веки. Веня осторожно одной рукой приподнял ее голову, а второй всунул в рот таблетку и поднес стакан с водой. «Господи, - с отчаянием подумала Оля, - он со мной как с больным ребенком возится, а я ему в суп соль…»
- Вот так, хорошо, - бормотал сосед, поправляя подушку. – Удивительное дело: в городе полно круглосуточных цветочных магазинов, а аптеку круглосуточную не найти. Ну кому могут понадобиться ночью цветы? Есть, конечно, романтики… Но, на мой взгляд, аптека важнее… А теперь спи, соседка. Утром померишь температуру и, если будет высокая, примешь еще таблетку. Я тут тебе и капли от насморка купил, и микстуру от кашля, и витамины. При простуде витамины нужны. По дороге на работу с утра зайду в поликлинику и вызову тебе врача.
Когда его смутный силуэт темным пятном появился на фоне двери в комнату, Оля не выдержала и сказала:
- Вень, прости меня пожалуйста, это я тебе в суп соль насыпала…
- Я знаю.
Удивительно, но в его голосе Ольга не уловила и тени обиды или осуждения.
- Ты на меня не обижаешься?
- Нет. Ты же дурочка, Ольга Владимировна. Чего на тебя обижаться? – и усмехнулся примирительно. – Ладно, проехали. Спи давай!
И ушел. Вскоре то ли от принятого лекарства, то ли от полученного прощения Лёльке стало легче, и она спокойно уснула.
***
Марина укатила в отпуск куда-то на райские острова. И, избавленная от неусыпного надзора решительной подруги, Лёлька оставила попытки гнобить соседа. Тем более, что сосед оказался добрым и ненавязчиво общительным.
Теперь вечерами после работы они вместе пили чай на кухне, и Оля слушала рассказы о доме и соседях по двору. Вениамину оказалось 42 года, и последние 15 лет он жил в этом доме, всех знал, со всеми, ну почти со всеми, дружил. В его устах старый питерский двор-колодец превращался в одну большую семью. В этой семье была одинокая старушка Капитолина Тимофеевна, которой все помогали; переживший гибель единственной дочери Степаныч с больной женой Марией Михайловной; безотцовщина Данька, чья мать так старалась устроить свою личную жизнь, что сын ей все время мешал, а соседи за ним присматривали. И для каждого Веня находил доброе слово.
К большому удивлению Ольги присутствие соседа в квартире вовсе ее не тяготило. Наоборот, от его тихого голоса и взгляда добрых светлых глаз под высокими, четырехметровыми потолками становилось уютнее и как-то теплее.
Однажды Веня вернулся с работы и застал соседку разбирающую кладовку. Из маленькой слепой комнатушки в коридор были выставлены старые лыжи, колесо от велосипеда, деревянные от древности кирзовые сапоги и ящик с пустыми стеклянными банками. Сама Ольга балансировала на самом верху лесенки – стремянки, сверкая тонкими изящными лодыжками, и ковырялась в хламе на антресолях.
- Ты что делаешь? – растерянно спросил Веня, вдруг почувствовав холодок у самого сердца.
- Пытаюсь разобрать антресоли, - ответила Оля с заоблачных высот. – Тебе нужны кирзовые сапоги?
- Нет, не нужны…
- А зачем они тут лежат и место занимают?
Вениамин сделал шаг в сторону соседки, опасаясь, что та в любой момент может свалиться с лестницы, но тут же остановился, смущенно опустив глаза. Из-под подола скромного домашнего халатика во всей своей красе были видны длинные стройные ноги, достойные подиума.
- Осторожнее, не упади с такой высоты, - предупредил он.
- О, смотри, что я тут откопала!..
В следующую секунду в ее руках оказалась старая, пыльная гитара.
- Ничего себе, что у вас тут закопано в старом хламе!
Ольга наклонилась и протянула Вене инструмент.
- Подержи пожалуйста. Я сейчас спущусь.
Ее насторожила мертвенная бледность вдруг разлившаяся по лицу соседа. Он держал гитару за гриф в вытянутой руке с таким выражением лица, будто она неожиданно достала с антресолей спрятанный там труп.
- Зачем?.. – пробормотал Веня внезапно охрипшим голосом и поднял на нее полные муки глаза. – Зачем ты ее достала?
- Ну так хорошая же вещь, Веня! Ее можно протереть, настроить и использовать по назначению. Странно, что ее так далеко запихали. Интересно, чья она?
Ольга спустилась на пол и взяла гитару из рук соседа, стала аккуратно вытирать вековую пыль с ее деревянных боков.
- Моя, - сказал Вениамин и тяжело вздохнул. – Ах, Оля, Оля, ну кто тебя просил лезть на эти антресоли!
Ольга посмотрела на него с удивлением. В голосе Вени прозвучал непривычный упрек.
- Лежала она там себе тысячу лет и еще бы столько пролежала. Зачем ты ее достала?
- А что такого?
Он вытащил инструмент из рук Лёльки и бережно провел ладонью по плавным изгибам.
- Так ты играешь на гитаре? – удивилась Оля.
- Играл когда-то… Эх, надо было выбросить ее еще тогда. – Он осторожно тронул пальцами струны, и гитара отозвалась, ожила, вздохнула, словно просыпаясь от долгого сна.
- Как это выбросить? Ты с ума сошел!
Ольга ждала объяснений, таким странным было поведение соседа. А он будто и не слышал ее, глядя завороженно на пыльный инструмент, неуверенно касаясь руками то струн, то полированного дерева.
- Что же ты наделала, Оля, кто тебя просил?..
- Что такого то, Веня?! – Ольга даже повысила голос, но сосед ничего не ответил, прижал к груди гитару и молча ушел в свою комнату.
***
А на следующий день случилось то, чего Ольга совершенно не ожидала. Она возвращалась с работы и, уже доставая из сумки ключи, вдруг услышала из-за двери квартиры музыку. Гитарные аккорды робко пробивались сквозь толстые стены, им вторил тихий голос. Но слов было не разобрать.
Открыв дверь и войдя в прихожую, Оля остановилась и прислушалась: из комнаты Вениамина лилась песня.
Эх, моя дорога...
Белый снег скрипит,
Мой возок убогий,
Мой возница спит...
Круто ли, полого
Будешь виться ты,
Белая дорога,
Красные цветы?
Голос был низким, бархатным, проникновенным. От этого голоса в душе что-то дрогнуло, всколыхнулась давно уснувшая память и с самых глубин стало всплывать смутное еще воспоминание.
Я тебя приемлю,
Как венец пути.
Мне не эту землю,
Жизнь бы обойти...
Дайте мне, ей Богу,
Накататься всласть,
Ниточка дороги,
Чтоб не порвалась!
Круто ли, полого
Будешь виться ты,
Белая дорога,
Красные цветы?
Оля опустила сумку на табуретку и подошла к самой двери в комнату, положив ладонь на шершавую деревянную поверхность.
Рано или поздно
В жизни все пройдет.
Выпаду, замерзну,
Снегом заметет...
Вон воронья стая
За возком летит.
Жизнь моя пустая,
Бог меня простит...
Круто ли, полого
Будешь виться ты,
Белая дорога,
Красные цветы?..
Звук гитарной струны в последнем аккорде дрогнул, зазвенел и оборвался. И тут Оля вспомнила…
- А я знаю эту песню! – воскликнула она радостно и толкнула дверь, не постучав.
Вениамин сидел на диване в обнимку с гитарой. Рядом на полу стояла ополовиненная бутылка водки и грязный стакан. В блюдце поблескивали болотной зеленью скромные кружочки нарезанного соленого огурца.
- Ты чего, пьешь что ли, Веня?.. – растерянно пробормотала Лёлька и замерла на пороге.
- Пью! – кивнул Веник и уставился на нее мутным взглядом, растянув губы в глуповатой улыбке. – Садись, соседка, я тебе спою хорошую песню. Только стакан себе принеси.
Ольга не пошла за стаканом. Она тихо опустилась на стул напротив дивана и с удивлением смотрела на Веника, который, хлебнув прямо из горлышка, снова начал тихо перебирать струны.
- Я помню эту песню, она старая, давнишняя…
- Нет, Ольга Владимировна, песни не стареют. – Вениамин мотнул головой и светлые пряди съехали на лоб. – Это мы, люди, стареем, а хорошие песни старению не подвержены. Их время не трогает.
- Да, хорошая песня. Ее пел… - Оля подняла глаза на потолок, будто именно там было написано имя исполнителя. – Не помню, как его звали… То ли Стас Загребин, то ли Заварзин. Я тогда в последнем классе школы училась, лет пятнадцать уже прошло. На фоне тупой и примитивной попсы, заполонившей эфир, его песни, наполненные глубоким смыслом, казались глотком свежего воздуха. Эти песни хотелось слушать. Помню, я переписывала их у одноклассника, а потом даже учила тексты наизусть. Жаль только этот Стас Загребин (или Заварзин?) потом куда-то пропал. И больше таких глубоких, мудрых песен я не слышала.
Веник что-то мурлыкал себе под нос, а Ольга потянулась забрать у него бутылку. Но он не позволил, отобрал бутылку и поставил к себе поближе.
- Вень, - попыталась вразумить соседа Ольга, - зря ты за горькую взялся. Не к добру это.
Веня хмыкнул.
- Нет, соседушка, без водки никак. Без водки я задохнусь, задохнусь от боли. Вот тут вот болит, Оля, - он прижал сжатую в кулак ладонь к груди и сморщился. – А водка, она ж обезболивает. Пропало все, погибло, душу выжгло… А выпьешь немного – и ничего, вроде еще жить можно, можно дышать.
- Вень, да что произошло то? – Начала беспокоиться Оля. Ей совсем не нравилось состояние соседа. – Ты как будто на поминках. Умер кто?
- Угу, - кивнул Веня и грустно улыбнулся, - давно умер.
- Кто?
- Тот самый Стас Загребин, что писал и сам исполнял неплохие песни. Вот сегодня и помянем его добрым словом. Давай, возьми стакан то…
Веник ухватил бутылку и размахивал ею в поисках стакана для соседки, шаря рассеянным, мутным взглядом по сторонам.
- Да угомонись ты, Веня, - запричитала Ольга, пытаясь отобрать бутылку. Наконец ей это удалось. – Лучше спой еще что-нибудь из его песен, что помнишь.
Веня выпустил бутылку из руки и стал снова перебирать струны, переключив свое внимание на гитару.
- О-о-о, я все помню, каждую строчку, каждую ноту. Столько лет прошло, думал забыл… А оно живет внутри, не отпускает. Вот слушай!
Мы память на руках качаем:
"Не плачь, всё кончится, пройдёт,
Боль отболит, тоска растает,
Отчаяние на нет сойдёт"
Кому-то уговор поможет,
Прикроет горе пеленой,
Но злая ночь тоскою гложет:
"Нет, не отвертишься, ты - мой!
С ТОБОЙ утраты и пропажи,
НИЧТО на свете не прошло!"
Все неприятности покажет,
Невольные грехи и зло,
Стыдом на части будет резать,
Побитой совестью пилить,
И не легко остаться трезвым,
И не начать запоем пить.
Но эта пытка не от Бога,
Ему не нужен мой позор,
Он всё простит, Он может много,
Он - справедливый приговор,
Он не зовёт смывать грех кровью,
Убийство - не Его стезя,
Он лечит боль Своей любовью,
А не принять любовь нельзя.
- Да что ж ты как близко к сердцу все принимаешь? Что он тебе, этот Загребин, друг или брат?
- И друг был и брат… А-а! – Веня махнул рукой и снова подхватил бутылку, отхлебнув прямо из горлышка, будто там была обыкновенная вода, а не сорокаградусное огненное пойло.
Оля несколько раз повторила свою попытку остановить соседа, но напрасно. В конце концов она принесла из своего холодильника какую-никакую закуску, печально вздохнула, глядя на в стельку пьяного Веника, и ушла к себе. Из-за двери его комнаты еще долго доносились гитарные аккорды, да тихий голос, нетвердо выводивший добрые старые мелодии.
Поздно вечером Вениамин затих, свалившись в тяжелый пьяный сон в обнимку с гитарой, привалившись боком на старом диване и даже не раздевшись. А Оля никак не могла заснуть. Ее тревожили воспоминания, разбуженные словами песен. Стас Загребин… С его именем был связан какой-то скандал, что-то неприятное, никак не вязавшееся с чистыми и искренними строчками его стихов. Но прошло много лет и подробности той истории стерлись, а вот ощущение наслаждения от настоящей поэзии осталось.
Не придумав ничего лучше, Ольга обратилась за помощью к всезнающему интернету. И то, что она там нашла, так потрясло ее, что заснуть смогла только перед рассветом.
***
Она с трудом разлепила свинцовые веки, проснувшись от звонка будильника. Подняться с постели смогла лишь десять минут спустя, а потом забегала по квартире, собираясь на работу.
Из-за двери соседской комнаты доносился нестройный храп. Оля бросила взгляд на часы. Время поджимало, а Вениамин и не думал вставать. Решительно распахнув дверь, вошла к соседу. Тот так и спал, свернувшись клубочком на жестком диване в обнимку с гитарой. На полу валялась пустая бутылка «Столичной», да одинокий кусочек огурца сиротливо лежал на краешке блюдца.
- Веня, вставай! – потрясла его за плечо Ольга. – На работу опоздаешь!
Промычав нечто нечленораздельное, Вениамин почмокал губами, но глаз не открыл. Ольга стала трясти сильнее:
- Просыпайся, Веня! На работу пора!
- К чертям собачьим эту работу… - промямлил сосед, но все-таки открыл осоловевшие с похмелья глаза.
- Нет уж, вставай!
Она помогла ему подняться на ноги, отобрала гитару, в которую он вцепился и никак не хотел выпускать из рук, и, неделикатно толкая в спину, повела в ванную. Открыла кран с холодной водой и, заставив наклониться, всунула его голову под струю воды.
- Ой! Ай!!... Ох!.. – доносилось сквозь шум и плеск воды.
Но зато взгляд Веника прояснился и стал осмысленным.
- Собирайся на работу, а то тебя уволят! – вразумляла соседа Ольга, высушивая его волосы своим феном. Спустя пять минут Веник походил на взъерошенного сонного воробья.
- Да не пойду я на эту работу! У меня голова болит, - сопротивлялся Вениамин, но вяло.
- Вот выпей! – сунула ему в руку стакан с водой и таблетку аспирина Оля. – Пока до работы дойдешь, аспирин успеет подействовать.
И решительно выпроводила его из дома. Разговаривать с ним сейчас было бессмысленно. Все разговоры Ольга оставила на вечер.
А вечером Веник пришел трезвый, но с двумя поллитрами в карманах куртки, из которых торчали, весело поблескивая, длинные прозрачные горлышки.
- Э-э-э нет, сосед, дорогой! – запротестовала Оля и отставила в сторону купленную водку, прикрыв обе бутылки кухонным полотенцем, чтобы в глаза не лезли и не соблазняли. – Садись-ка сначала ужинать.
Веня, как она и рассчитывала, не смог устоять перед домашними котлетами с картофельным пюре. Да и салат из свежих овощей был таким привлекательным, что про водку он на время забыл.
- Ты меня что ли за стол приглашаешь? – пробормотал неуверенно.
- Тебя, тебя. Кого ж еще?
- С чего это вдруг?...
- Ты садись, ешь и рассказывай.
- Что рассказывать? – Сел за стол и потянулся к котлетам.
- Расскажи-ка мне, Веня, почему именно ты назвался Стас Загребин? Чем тебе собственные имя и фамилия не понравились?
Под ее пристальным взглядом Веня перестал жевать, лицо его вытянулось и побледнело.
- Как ты догадалась?..
- Да не трудно было догадаться. Что, Вениамин Загребнюк не слишком благозвучно для сцены?
- Угу… Это мне мой директор посоветовал выбрать сценический псевдоним. Так и появился Стас Загребин.
Он рассказывал, а Оля вспоминала почерпнутую в интернете информацию, да и собственные воспоминания стали всплывать из глубин памяти. В самом начале двухтысячных страна еще балансировала на грани выживания. Только-только появились первые простенькие сотовые телефоны, персональные компьютеры стояли на почетном месте далеко не в каждой квартире в больших городах, в деревнях и провинциальных городишках они были недоступной роскошью. Соответственно и интернет охватил своей невидимой сетью только самых-самых продвинутых и крутых.
Стас Загребин был на взлете своей популярности и вел богемную жизнь. Его песни звучали на радио, диски с записями разлетались по всей стране, принося неплохой доход. Он часто гастролировал, собирая полные залы. А дом его превратился в проходной двор. Там постоянно толклись толпы народа, половину из которых Стас затруднился бы припомнить. Среди большого количества друзей и поклонников встречались совершенно незнакомые ему люди. Но он жил по принципу: «Друг моего друга – тоже мой друг!».
Творческий процесс в душе Стаса шел непрерывно. Новая строчка или мелодия могли разбудить его среди ночи, или прийти в голову посреди шумного застолья и больше уже не отпускали. Тогда Стас хватал первый попавшийся обрывок бумаги, салфетку, картонную упаковку или любое, на чем можно было записать, и записывал. Так рождались новые песни. А листки со строчками и куплетами валялись по всей квартире.
По совету своего менеджера Стас воспользовался новыми возможностями саморекламы, открывшимися перед ним с появлением социальных сетей в интернете. Он создал свои аккаунты в Одноклассниках, ВКонтакте, с удивлением обнаружив, что его поклонников, а значит и подписчиков, с каждым днем становится все больше и больше! Люди хвалили его песни, писали восторженные отзывы о концертах, благодарили. А Стас чувствовал, как за спиной от этих слов вырастают крылья.
Но однажды случилось страшное… Он только закончил работу над новым альбомом, только записал в студии последнюю песню, только новинки стали раскручиваться на радиоволнах, как некто обвинил Стаса в плагиате, заявив, что тексты новых песен на самом деле принадлежат вовсе не Стасу, а содраны им нагло и подло у другого талантливого автора. В доказательство своей правоты этот некто ссылался на текст, опубликованный в интернете за месяц до выхода нового альбома Стаса.
И что тут началось!! Со стороны тех поклонников, кто только что пел любимому певцу дифирамбы, понеслись обвинения, упреки, издевки, насмешки. Столько грязи о себе Стас не слышал и не читал за всю свою жизнь. Он захлебнулся в море этой грязи и стал тонуть, не в силах доказать свою правоту и опровергнуть ложь…
Да и как можно было оправдаться? Кто мог поверить, что тексты новых песен валялись в квартире певца где попало, что взять их мог кто угодно и, пока Стас оттачивал, доводил до совершенства новое произведение, запросто мог опубликовать в сети под своим именем. Загребин и не стал оправдываться. Сначала по старой русской традиции он долго пил, а потом просто все бросил и похоронил сам себя, прекратив гастролировать, выпускать новые альбомы, сменил место жительство, став снова Вениамином Загребнюком. Он сбежал сам от себя, спрятался, забился в нору, не в силах вынести позор. Так бесславно окончилась история талантливого поэта, певца и исполнителя Стаса Загребина.
- И ты больше не пытался вернуться на сцену? – Ольга с удивлением смотрела на своего собеседника, а тот рассказывал, печально опустив голову.
- Нет, не пытался. Я попытался вырвать с корнем из сердца эту глупую тягу к творчеству. Кому это надо? Второй раз пережить нечто подобное я бы просто не смог. Слишком больно, слишком тяжело.
- Да, Веня, несовременный ты человек, - по-доброму усмехнулась Ольга. – В наше время певцы и музыканты для повышения популярности что только не делают: женятся и разводятся в прямом эфире, выворачивают перед всеми свое грязное белье, придумывают несуществующие романы, специально провоцируют скандалы, лишь бы о них не забывали! А ты скромняга.
- Какой есть, - вздохнул Веник.
- Тебе надо было вступить в полемику с этим якобы автором текстов, творческий поединок устроить. Пусть бы публика посмотрела, кто из вас действительно поэт.
- Мне такое даже в голову не пришло.
- А это потому, Веня, что тебе помогать другим гораздо проще, чем защищать собственные интересы. – И немного помолчав, спросила: - ты сейчас то пишешь что-нибудь?
- Пишу, - Вениамин вздохнул с таким обреченным видом, будто поэзия была для него не божьим даром, а тяжким бременем, которое он вынужден был тащить на своих плечах, сгибаясь под его тяжестью. – Музыка ушла, исчезла, а стихи остались.
- Почитай что-нибудь, пожалуйста! – попросила Оля, чувствуя, как в глубине души что-то радостно шевельнулось в предвкушении прикосновения к настоящему и вечному.
Веня помолчал, посмотрел на нее исподлобья, вероятно пытаясь уловить в ее глазах насмешку, но не уловил. Тогда кивнул и, отодвинув от себя пустую тарелку, встал и подошел к окну, повернувшись к соседке спиной. Внизу под окнами к берегам Балтики стремила свой неспешный бег Нева. Ему трудно было читать свои стихи, глядя в глаза собеседнику, страшно…
Божественное право харакири,
Когда долг чести, лишь дорога в клетку,
Я достаю свой кусунгобу или
Наган мой старый – русскую рулетку.
Клинок и револьвер с одним патроном,
Вот у кого спросить бы мне совета,
Вот с кем бы поделиться тихим стоном,
Они поймут, им не в новинку это…
Усталый ангел вновь кладёт ладони
На плечи бестолкового мальчишки:
- Ты снова ничего, малыш, не понял,
Пойди-ка почитай вот эти книжки,
Протри глаза, открой дорогу свету,
Почувствуй жизнь, она же, ведь, прекрасна!
Уж если получил дорогу эту,
Ступай по ней, и не греши напрасно…
- Вень, эти строчки прямо просятся на музыку, - прошептала Оля, стараясь не потревожить громким голосом хрупкое состояние невесомости, возникшее от звука этих стихов. – Ты должен писать.
Вениамин обернулся и невесело усмехнулся.
- Да кому это надо, Оль? Обо мне все уже давно забыли, да и слава Богу, потому что вспоминать тот позор, который мне пришлось пережить, больше не хочется.
- Это надо в первую очередь тебе самому. Ты же сам сказал: «Уж если получил дорогу эту, ступай по ней, и не греши напрасно». Значит надо двигаться вперед! Да и ценители настоящей поэзии, я уверена, всегда оценят твои стихи и песни по заслугам.
- Ага, уже оценили! – хмыкнул скептически сосед. – Все в прошлом, Оля, мое время прошло. Теперь я – электрик в местном жилуправлении, пьющий редко, но метко, любящий возиться с починкой старой бытовой техники и с домашней живностью вроде мышонка Микки. Вот и вся моя жизнь.
Оля в ту ночь долго не могла уснуть. В голове крутились строчки из старых песен и новых стихов ее удивительного соседа. Щуплый мужичок со взглядом доверчивого ребенка вдруг стал видеться ей совсем иначе. Сквозь невзрачную телесную оболочку она ясно видела тонкую, ранимую душу настоящего поэта. А под утро, когда в темном прямоугольнике окна забрезжил рассвет, ей в голову пришла одна мысль…
***
В первых числах сентября стояла настоящая летняя теплынь. Сашка пошел в школу в рубашке с короткими рукавами. Он вдруг неожиданно для самого себя взял и сел за парту рядом с толстяком Снегиревым, а спустя два урока выяснил, что его новый сосед весьма интересный собеседник, а в компьютерах разбирается вообще лучше всех одноклассников. Круто!
Лёлька в пух и прах рассорилась с Мариной, категорически отказавшись завершать операцию под кодовым названием «Веник», и гнобить своего соседа, вынуждая съехать из комнаты в их коммунальной квартире. Она стойко выслушала все обвинения в трусости и мягкотелости, промолчала и не дрогнула, когда подруга яркими красками разрисовала перед ней воображаемую картину ее безнадежного коммунального будущего, и тяжело вздохнула, когда после выкрика: «Иди ты к черту, Лёлька, и больше мне не звони!» в телефонной трубке раздались монотонные гудки. Она потеряла верную и надежную подругу, знающую как выжить в бурном море современной жизни, умеющую ставить большие цели и идти к ним, легко переступая через совесть, а то и через закон. Потеряла, но почему-то испытала в душе облегчение. Нет, все-таки из разного теста сделаны они с Маринкой, а вот с Веником – из одного.
Выудив из телефонной записной книжки номер старой знакомой, работавшей журналисткой на радио, она рассказала той историю своего соседа. И опытная журналистка цепко ухватилась за возможность сделать классную передачу с интересным собеседником. В начале сентября Вениамина пригласили на радио в прямой эфир.
Это приглашение повергло Веню в настоящий шок. Он испугался и сначала наотрез отказался. Ольга потратила три дня на уговоры, но сосед настойчиво убеждал ее в собственной бездарности и неинтересности для слушателей. Все в прошлом, говорил он, а кто прошлое помянет… У Ольги почти опустились руки, когда ей на помощь пришел Сашка, заявив соседу без обиняков: «Хватит трусить, дядя Веня, ты мужик или кто?» И Вениамин сдался.
Ольга с сыном отправились на эфир в Дом Радио вместе с приглашенным, пытаясь морально поддержать, да и на всякий случай, чтобы не сбежал по дороге. Но Веня смирился со своей участью решив: «Будь что будет!». Он шел с решимостью обреченного, держа в руке старого друга – гитару, а сердце стучало так, что дышать было трудно.
Олина подруга журналистка, симпатичная изящная женщина средних лет, встретила их в просторном холле у поста охраны и проводила на четвертый этаж в эфирную студию. Они шли по длинным гулким коридорам старинного здания, помнящего голос Ольги Бергольц, в звуки которого вслушивался когда-то умирающий от голода и холода Ленинград. Звук метронома и стихи блокадной поэтессы тогда помогли выжить тысячам обреченным, запертым в железное кольцо блокады. Прошли через старую студию, заполненную древней, вышедшей из употребления аппаратурой, прошли мимо новой студии, прячущейся за толстой железной дверью, похожей на дверь бункера, и остановились в светлой и просторной комнате отдыха. Именно здесь приглашенные на эфир гости отдыхали в ожидании своего времени выхода в эфир. Здесь остались ждать Вениамина Оля с Сашей, жутко переживая за своего соседа и с замирающими сердцами вслушиваясь в трансляцию из студии. А Веня, уходя следом за ведущей программы, бросил в их сторону такой отчаянный взгляд, будто шел на эшафот.
- Держись, Веня, мы с тобой! – шепнула Оля, а у самой коленки тряслись от волнения.
Как ни странно, но Вениамин, едва включили микрофоны, быстро сумел взять себя в руки, и голос его совсем не дрожал. Ведущая мягко и деликатно расспросила его о его творческом пути, так изящно обойдя щекотливую тему с плагиатом, что жуткая история, ставшая катастрофой для поэта и музыканта, показалась глупым недоразумением, не стоящим серьезного упоминания. Вениамин по ее просьбе пел старые песни под гитару, читал новые стихи. А когда в студии раздались звонки слушателей и оказалось, что его помнят и любят, на глаза Ольги навернулись слезы.
- А что вы нам споете или прочитаете напоследок? – донеслось из динамика под потолком, и Оля с Сашкой затаили дыхание.
- Это совершенно новая песня, первая за пятнадцать лет, - неуверенно произнес Веник и запел:
Взлетаю над землей,
Парю за облаками,
Пытаюсь охватить единым взглядом суть.
Мой мир покрыт золой,
Мой крест - сизифов камень:
Вслепую в темноте нащупать верный путь.
И я не одинок,
Кто мыслит, все со мною,
Еще один рывок и финиш, а зачем?
Бог где-то надо мной,
Но сердце, все же, ноет,
И страх: а вдруг потом не станет нас совсем?
Да, знаю, это грех,
Да, слаб ещё я в вере,
Рациональный ум в душе творит забор,
Но я один из тех,
Кто, всё же, в Бога верит,
Техническим мозгам своим наперекор.
Наш разум - кандалы
Для вольных и крылатых,
Которые вслепую ищут верный путь.
Их сердце рвётся плыть
Или лететь куда-то,
И силы нет, чтоб их притормозить чуть-чуть.
Пусти меня в полёт!
Да, там лишь воздух зыбкий,
Но, если не взлетать, свободы не познать,
Движение вперёд,
Пусть ждут меня ошибки,
Пусть даже разобьюсь, но выпью жизнь до дна!
Эфир кончился. Вениамин вернулся в комнату к своим друзьям. В ногах была такая слабость, будто он одним рывком взошел на Эверест. А душа парила под облаками, радостно трепеща своими радужными крылышками. Оля и Сашка бросились к нему, обнимая и хваля за мужество и отвагу. Глуповатая и совершенно счастливая улыбка не сходила с его лица, точно приклеилась. Веня был счастлив, совершенно счастлив! Его помнили, его знали, его любили. Река времени мощным потоком смыла весь мусор и всю грязь старого, давно забытого скандала, а его стихи и песни остались. Потому что настоящая поэзия и настоящая музыка времени не подвержены.
После эфира, радостные и возбужденные, они втроем завалились в какое-то кафе и устроили настоящий пир, отмечая событие. И как же было тепло на душе Лёльки, когда она ловила благодарные взгляды своего необыкновенного соседа.
***
Оля вышла в коридор и, тихонько прикрыв за собой дверь, чтобы не разбудить сына, прошла на кухню. У окна стоял Веня.
- Ты чего бродишь по квартире как ночной призрак? – шепотом спросила Оля и подошла ближе. Веня обернулся.
- Да не спится что-то…
- Просто ты сегодня переволновался, вот и не спится… Но все же хорошо, Вень.
- Да. Все настолько хорошо, что даже не верится. Очень непривычно.
- Хочешь, я дам тебе успокоительную таблетку?
- Нет. Зачем же успокаиваться от счастья? А я счастлив. – Немного помолчал и добавил: - Спасибо тебе, Оля. Если б не ты…Ты меня к жизни вернула.
- Да ладно тебе.
- Нет, правда. Ты позвони своей этой риэлторше, скажи, что я согласен.
- Согласен? На что?..
- Продать свою комнату, ну, чтобы у тебя с Санькой отдельная квартира была. А мне пусть комнату где-нибудь в области купит, недалеко от Питера. Только не в Пикалёво… В Пикалёво не хочу, слишком далеко.
У Ольги внутри все похолодело.
- А откуда ты про Пикалёво знаешь? – еле шевеля губами, пробормотала она.
- Случайно слышал ваш разговор. Дверь была не плотно закрыта.
- Вень, прости меня, пожалуйста, черт дернул ввязаться в эту авантюру!
- Да ладно, я же все понимаю. Тебе и правда нужна отдельная квартира. Питерские коммуналки – это же какой-то анахронизм! Двадцать первый век на дворе. А я как-нибудь…
- Значит, ты все знал с самого начала?
- Угу, - кивнул головой.
- А почему молчал так долго?
- Потому, что я – Веник.
Ольга подошла к нему сзади и обняла, обвив тонкими руками и уткнувшись носом в коротко стриженный затылок. Острые волоски покалывали и щекотали кожу, отчего захотелось улыбнуться и еще теснее прижаться к его спине.
- Ты не Веник, ты – Венечка, самый лучший в мире Венечка…
Она всем своим существом почувствовала, уловила, как он затаил дыхание, опасаясь спугнуть этот волшебный миг. Словно на плечо неожиданно села божья коровка. И ты перестаешь дышать, чтобы яркокрылый вестник счастья не передумал, не взмахнул своими красными в черную точку крылышками и не улетел, оставив в душе твоей теплый след восторга и надежды.
- Я не хочу, чтобы ты отсюда уезжал, никуда… никогда, - и потерлась носом о его шею. – Не уедешь?
Веня провел ладонями по ее рукам, еще теснее прижимая их к своей груди, и улыбнулся в темноте:
- Да куда ж я теперь от тебя, Лёлька…
Так и стояли они в ночи, вслушиваясь в биение своих сердец, с удивлением отмечая, что те стучат почти в унисон. Надо только дать немного времени, настроиться друг на друга. И тогда уже они окончательно сольются в этом простом двухтактном ритме: «тук-тук, тук-тук, тук-тук». А под окном большой Питерской коммунальной квартиры несла свои синие воды широкая спокойная река, унося с собой все печали и грустные воспоминания.
Стихи Дмитрия Красильникова.