Иссиня-чёрные локоны рассыпа;лись за спиной. Она была бы хороша собой в ночи, как молодая ведьма, но всё портил яркий день. Луи; принадлежала тёмному царству.
Тяжёлый гитарный риф, казалось, отражался от замшелых надгробий и обретал дополнительный вес в кладбищенском воздухе, кутал её покрывалом. Часы летели мимо неё, листающей сборник Байрона в сени янтарного клёна. Вокруг шептались покойники...
Луиза задумчиво теребила тоннель – такое случалось от волнения. Когда оно зашкаливало – она смешно чихала, таких странностей в ней хватало.
...Покойники? Ах, да. Нет, не они будоражили Луи, все привыкли к ним. Эти вездесущие фантомы снуют туда-сюда с тех пор, как Вторая Луна увязалась за Землёй. Луиза трепетала как осенний листок, но ещё не знала почему.
***
Утром того дня мрачные покои пансионата были особенно холодны. Луиза пришла загодя, камин сиротливо пустовал – престарелый господин Бакли экономил каждое полено, и начинал топить с появлением первого ученика.
— Кто рано встаёт – тому бог подаёт, малышка! — подмигнул ей г-н Бакли. Они часто сыпал русскими пословицами и рассказывал каждому встречному-поперечному о своих дворянских корнях, уходящих вглубь веков к Рюрику, кто бы это ни был. Встречным-поперечным оставалось лишь умиляться престарелому смотрителю.
— Доброе утро, господин Бакли.
Он принялся выкладывать дрова, приговаривая: — Бакли, эх! В былые времена мы назывались Бельскими, и дернул чёрт моего прапрадеда романизировать фамилию!..
Луизе следовало бы браться за сочинение для урока истории: «Вторая луна, или как мир перевернулся», для того она пришла в школу чуть свет. Но сегодня всё было не так. Сердце то колотилось, то замолкало. Она схватила рюкзак и бежала, оставив старого Бакли в недоумении.
Доисторический кассетник, лучший друг! Счастье, что из всей человеческой техники кое-что ещё могло работать. Говаривали, кое-где сумели создать зоны, где работало всё. «Умы» выдвигали догадки о причинах, но до сих пор лишь немногие их знали. Луиза помнила тот бесконечный восторг, когда отец подарил ей на 13-летие затертый кассетный плеер, мешок полуотсыревших дефицитных батареек и коробку заслушанных магнитофонных кассет. «Храни это в тайне, и используй лишь там, где ни одна живая душа не услышит!» — сказал он тогда. «Спасибо, папа, ты подарил мне мир!» – шептала она про себя, вспоминая отца. Он ушёл в дозор у городских стен той ночью, и не вернулся…
За стенами заходилось зарево, с востока почти рассвело. Ноги сами шли туда, где «ни души». Всё-таки, души там бродили, но они безобидны, а люди…
— Малыш, ты не видала других земель, там много хуже, — донеслось из-за полуповаленного надгробия. Они читали мысли, иных это пугало. Луи – только интриговало.
Они не отвечала. Потому что знала – призраки заносчивы и не продолжают разговор, они лишь говорят что хотят. Возможно, благодаря своему частому пребыванию здесь, с ними, на кладбище, Луиза знала куда больше других жителей города о внешнем мире. Несколько новоявленных фантомов с неделю назад заявили, что прошли с полземли, и почти везде люди настолько глупы и дезинформированы, что слыхом ни слыхивали о Второй Ядерной войне, повстанцах и прочем, что там лишь видят вторую луну в небесах и суеверно полагают происходящее за библейский армагеддон…
— Что ж, Байронистка, ты уже почти как мы… — шептал тот, из-за надгробия, уже над ухом. — Тебе я скажу: пора бежать, Вавилон скоро падёт.
По спине пробежал холодок. Он насмехается? Сердце говорило обратное. Она обернулась. Хорошо знакомые с ними знают, что смотреть на призрака против его воли противопоказано: иные слепли вмиг, другие умирали на месте… Луи глядела прямо в его сумрачные глаза, и не наблюдала дна. Она смотрела с 5 секунд, тот казался недвижимой ухмыляющейся статуей. Но он качнулся и пошел как-то особенно непринужденно, указал в сторону северной стены, сказав: — Ступай под склеп, — и исчез.
«Всё рушится, рушится, рушится» кружилось в голове. Как можно оставить город? Она не видала ничего кроме, лишь однажды отец провел её тайком на городские стены. Луи почти ничего не разглядела в ночи, помимо огней и дыма – говорили, то горят грандиозные свалки былых времён, и, потуши их люди – дышалось бы легко. На уроках истории рассказывали, что после взрывов, когда строили стены, «отцы города» даже хотели переместиться дальше из-за смрада, но инфраструктура, нехватка времени, прочее… Время не ждало. Ныне же за стеной царила анархия, по крайней мере, так говорили. Так странно, она никогда не дышала чистым воздухом, а целый город лишь изредка видал светлый день, когда ветер сдувал дым в сторону. То был именно такой день.
***
История не раз подтверждала: в самые худшие времена к власти приходят религиозные фанатики. Закон сработал и теперь – едва отгремели взрывы, тут и там по разобщенной земле стали появляться самопровозглашённые города-государства «Имени Его», «Братства Божие» и проч. Мало кто знал, но в городе на краю Аляски, где малышку-Луизу с отцом-работягой застала война, обитал, как когда-то говорили, боец «диванных войск» в отрочестве, а ныне Отец Илия, самодержец Града Божьего, также замеченный прежде как Илья Хромов, генерал-лейтенант ПС (Повстанческих Сил), капитан легендарного «Прометея», пустившего первую ракету.
«История рассудит (и осудит) через годы» – говорили малочисленные, знавшие его истинный лик, пропавшие затем при неизвестных обстоятельствах. «Я вершу историю здесь и сейчас» – полагал он. И вершил, плевав на сантименты.
Так уж сложилось, что сей городок был лишь пешкой в масштабной игре Илии. Ему действительно предстояло быть стёртым с лица земли. Новая война за объединение земель, феодализм и киберпанк во всей красе. Интересно, рады ли выжившие реконструкторы затянувшейся игре?
Луиза впервые ступила за пределы стены. Нырнув ранее в потайной ход под склепом не помня себя, она лишь теперь осознала, что у неё в рюкзаке только книги да тетради, огрызок карандаша, и плеер-сокровище. Ум её работал на особой волне, потому она знала интуитивно – ей достаточно. «Ни любви, ни тоски, ни жалости» – всплыл в памяти обрывок из одной старой книги. После Луи силилась вспомнить первые дни вне города – и не могла. Её вела чистая, животная интуиция. И, спустя неделю, рыская в грязных лохмотьях (прикид прокажённой) в северной оконечности горящей свалки, будучи в сотне миль от родных мест, она запечатлела навсегда в памяти единственное воспоминание той поры: взрывной «гриб» над тенью города и стремительно мчащуюся к ней взрывную волну.
***
Она плескалась в бирюзовой воде, загребая кибер-рукой широченную амплитуду – наступил ещё один прекрасный день в раю.
Босиком на каменистый берег. Кутаться в махровое полотенце. Вдохнуть полной грудью. Быть одинокой и счастливой. Жизнь удалась.
«Glacier National Park» – гласила табличка над бывшей туристической хижиной. Она оставила её намеренно – та напоминала о «старых-добрых временах» из вековых кассет. Мало где на земле можно было себе позволить такую роскошь, как посмотреть кино, но она заслужила пожить.
Уют камина. «Дымный» чай. Слушать старую музыку. Ни о чём не жалеть.
Красная лампа сигнализации.
Чёрт, такой момент испорчен.
Она подошла к кинескопу. Разглядела в нём неясную фигуру. Пустила напряжение. Фигура рухнула. Можно отправляться допивать чай.
Но произошло необычное: фигура поднялась и не ушла. «Это не местные, они давно перестали пытать счастье в попытках пробраться сюда». Доза сверху. На этот раз фигура поднялась минут через пять. И снова не ушла.
Вздох. Включить ловушку. Взять стволы, аптечку и оправиться к границе.
Путь, полный призраков прошлого: ей мерещились куртизанки у обочин, руины, бесконечная череда поваленных осветительных столбов. То была лишь лесная тропа, только и всего. Но она не видела за деревьями леса. Она ненавидела дороги.
— Чёрт побери, девчонка, как тебя помотало, — сказала она не то себе, не то заложнице в ловушке. Та смотрела волчьими глазами.
— Я припущу капкан, — рука продемонстрировала пульт управления. — Ты свалишь по холодку. Ранена? Больна? Плевать, молчи, я брошу аптечку подальше. Твоё счастье, если успеешь прихватить, пока я буду вести обратный отсчёт до огня на поражение.
Кнопка. Жертва капкана – на своих двоих. Дуло глядит ей в глаза.
— Последние слова?
— Чёрный Огонь.
Кибер-рука заклинила. Другая – дрогнула.
— Чтоб я сдохла.
— Снова...?
Нелли скривилась.
***
—… она – владелица Огня, — кассета сильно шипела. — Чёрт, вам к ней никогда не приблизиться, вы даже не подозреваете, кто и что за ней стоит, — голос отплевался, видимо, кровью – его звучно били через каждые полчаса. — Бросьте. Грядёт Луна.
Раздался выстрел.
— Это всё?
Луи кивнула. Они слушали 3-й раз.
— Я задам вопрос, и хочу услышать ответ: откуда эта кассета?
Луи теребила тоннель с минуту.
— Отец. Его подарок – эти самопальные записи. Я не знаю дальше. Он погиб, давно. Я скиталась. Однажды корпус кассеты треснул, разошёлся. Так я обнаружила потайную плёнку. Забавно, это была любимая из всех, то и дело заедала…
Долгий разговор. Загадки, чертовщина.
— И ты пришла сюда из-за… старого календаря на стене?
— Да, то есть… В общем, я потерялась в жизни. Я ни разу не видала этих мест прежде. Дай объясню, я не понимаю многого, и, чёрт побери, слабо догадываюсь, почему шла именно сюда, и как вообще дошла, если откровенно. Меня вела Вторая Луна. Точнее сказать, я отключаюсь под ней, и просыпаюсь днём где-то ещё, с тех пор как мой город... На неделе я очнулась в окрестностях Ревелстока. Там, в селении, весьма жутко, я слышала всякое оттуда. Слава Всевышнему, я очутилась в чащобе. Тут картинка сошлась: старый календарь за 81 год с моей стены в детской, вот он! — она обвела округу.
Что-то неуловимое в её голосе. Ничерта не клеилось, но это, неуловимое и знакомое, дважды знакомое… И запись. Совпадений не бывает. Она направила ствол к затылку девочки. Никаких больше потрясений. Секунда вытянулась в бесконечность.
Луи сидела спиной. Чёртова интуиция. Если умирать, то лучше не знать. Но она знала, чувствовала холодную сталь позади. Стреляй, свихнувшаяся дрянь. Мне наплевать.
***
13-й месяц.
Люди всегда хотят ответов, но не получат, больше нет.
— Мир свихнулся, детка, — она тогда опустила ствол. Опустила.
Был вздох облегчения. Преждевременный.
Грянул гром. Да, мир давно съехал. В своём сумасшествии он висит на тончайшей нити. Мы все – только куклы на ниточках.
Луи не знала причин. Причины – это слово из прошлого. Ныне существует лишь настоящее. Земля в вековом пламени. Так какого чёрта ты думаешь о причинах, крошка? Какое тебе дело, зачем она застрелилась? Пламя мирового пожара осушит твои слёзы.
***
13-й месяц в Эдеме. Она попала сюда также на 13-й месяц. Проклятый рефрен гудел второй год.
Она перелопатила всё, что нашла в периметре парка, и нашла мало чего.
Были дневники. Битрэйл, лишь обрывки – она не хотела глядеть в глаза искалеченному прошлому. Ещё обрывки о двух… или трёх? Это было неясно. Были рисунки. В карандашных зарисовках – красотка на флайке. Был лысый и худощавый в профиль. Снежинки, тысячи неповторимых снежинок. Также костры…
Но однажды… Однажды Луи увидела неясный светящийся фантом в вечерней лощине. Не придала значения, списала на росу и визуальный обман. Но огни появлялись и после. Система наблюдения фиксировала их всё ближе к хижине.
Было тут кое-что ещё: тексты касательно Второй Луны, в большом количестве. Целая подшивка заметок научных, эзотерических и проч., часто бессвязных. Записи на полях. Так Луиза узнала, что в час появления Луны произошло нечто. «Перерождение» – так она писала.
В том не было ничего удивительного, многие сошли с ума в тот день. Луи хорошо учила историю, знала факультативные подробности, слушала рассказы призраков. В хронологическом: радары фиксируют на границе солнечной системы планету-скитальца. Повстанцы перемещают ряженые под русских сухопутные войска – провокация, камень в огород Федерации Корпораций. Местные не купились. Зато прокатилась карательная волна. Планета-чужак всё ближе. По всей видимости, констатируют учёные, та либо разнесёт Землю, либо снесёт с орбиты, либо упадёт прицепом к Земле, второй луной. В последствии случилось последнее. Чем она ближе – тем активнее сходит с ума электроника, кибернетика. Учащаются случаи помутнения разума, суицидов. Далее – первая ракета, в день годовщины крушения «Футурума». Никто не знает, был ли то сбой, или целенаправленная месть (да-да, про крушение тоже так говорили – «сбой систем подачи топлива», но все знали, или догадывались). Риторика главы повстанцев выдавала бессвязность и непоследовательность, всё списывали на влияние 2 Луны. «Прометей» раскрыл карты: мобильные отряды кибер-штурмовиков посыпались на побережья. Миропорядок пошатнулся, игроки международной арены обнажили клинки, полыхнула 3 мировая. Она же Вторая Ядерная Война.
— Мир катился в бездну, а я валялась в ржавом мусорном баке, и шёл снег, а я – мертва…
Она не поверила ушам, но то был голос Нелли. Луи в тайне надеялась на это. Хотя бы призраком, чёрт, в конце концов, она привыкла к ним. Было слишком много загадок. Это было первое явление.
Ночью случилось второе. В полусне Луи осознала чьё-то присутствие.
— Знала ли ты мать? И я не знала, и я не знала. Нам лучше не знать своих матерей. Лучше ничего не знать, — пистолет щёлкнул, как тогда, и выстрел, глухой – пародия на тот, настоящий. Всё растворилось.
Она приходила всё чаще. Её ум становился всё яснее.
— Никто не звал эту войну ядерной всерьёз, — она откомментила документалку про 1-ую Ядерную, что смотрела Луиза. — Это были детские игрушки. Властолюбцы мерялись стволами, только и всего.
Во второй части показывали Хромова. Раздался крик невообразимо высокий, лопнуло 2 стекла. Луи больше не включала записи с ним.
Карандаш вертел плёнку. Луи вертела это всё.
Карандаш докрутил плёнку. Луи доедала себя. День свернулся в ночь.
Серебряной скатертью стлалась гладь. Это было невообразимо больно, обманываться глазами, потому что мир страшен сутью. Лучше отвернуться в темноту.
Чирк зажигалкой от скуки. Ещё чирк. На третий в углу возник образ. Скрипнула половая доска.
Магнитофон спонтанно перевернул кассету. Лунная соната.
— 13 месяцев, моё сердце, — зашептала она. — 13 месяцев и одну смерть ты пережила со мной. — Фантом потянулся к ней. Уже не фантом вовсе, нет, ощущалась масса, тяжесть плоти. Ветер ухнул в щели окон.
Но Луи знала, знала, что придёт час. Твёрдой рукой она выхватила рисунок. Флайк, двое на нём; ещё двое на койках, провода и механизмы; лысый с пустыми глазами; беременная женщина; чёрный вихрь. И твердокаменный Хромов.
— Что здесь? — просвистел её сорвавшийся голос.
— Наша семья, — оскалились зубы оттуда. — Наша история. Мои мама и папа. Твои мама и папа. Моя беда – это твоя беда. Но больше нет, больше нет, — она скорбно опустила голову.
— Зачем ты убила себя?
— Больше нет, больше нет… — повторила Нелли. И растворилась навсегда.
***
Он имел железное сердце, или не имел вовсе, так говорили. Загадкой для всех оставались его истинные помыслы и желания. Он вовсе не говорил, дав обет молчания давным-давно.
Он стоял по шею в ледяной воде каждое утро по тридцать минут. В нём не было ни грамма кибернетики, и шрамы говорили о том, что когда-то тело его было прошито до основания металлом, и выпотрошено впоследствии весьма варварски.
Днями он вёл себя чудаковато, но тому свидетелем была лишь его единственная служанка. Выступая всегда только ночью, он устраивал из этих действ целое представление: выходил театрально, в сопровождении эффектной свиты; являл чудеса (фокусничал, естественно) и проч. Войну вёл также под покровом тьмы, будучи всегда в авангарде. Словом, то была биологическая машина, страшная волевая машина. Или образ, икона. Или ницшеанский сверхчеловек. Или чёрт еще знает что, но не человеческое существо.
Очередной князёк пал пред его армией. «Племя сарацин» – так их звали западнее. Корректнее сказать, то была полукочевая банда небелых в резервационных прериях (недобитки чисток межвоенного времени). Банда была сильна и опытна в деле грабежа и локальных схваток, но до громадины, что надвигалась с запада, им было дальше, чем до священной Мекки.
— Опалённый Иблисом, мы преклоняем колено, — бородатый в длинной рубахе преклонился. Свита заулыбалась: и сюда дошли слухи про «облучённое» прошлое предводителя.
— Вступаешь ли в мои ряды? — засветились буквы в воздухе.
Бородатый изумился, но закивал: — Волей Аллаха, мы в твоей власти.
— После децимации вы принимаетесь в обучение.
Бородатый замешкался – едва ли он знал о децимации. Но дело было решённое.
Ночь полнилась криками и звенела клинками. Впрочем, недолго.
— Он колдун, облучение в детстве дало ему могущество! Ты же видишь, техника его слушается, — темная фигура подняла палец. — Благо, кара божья не пала на наши головы ныне.
— Но как мы будем жить, молиться? У них ничего святого, запретили намаз! Кара будет скорой…
— Эй вы, неотёсанные олухи, хорош шептаться! Добрый вам совет, высыпайтесь, программа обучения вас не пощадит ещё долгие месяцы. Ну, хоть очеловечитесь.
Механизм работал. Только Хромов обладал секретом работы техники. Несгибаемая рука его победоносно несла сей священный Грааль в новые земли. Империя ширилась. Планета воскресала под знаменем его воли.
Только каждый раз, пожрав очередной клочок территории, взяв силой неприступный город, подчинив тысячи людей и убив сотни, он сидел в уединении, встречая рассвет. Уж много лет как слеза не касалась его щеки, а человеческое чувство не пронизывало его разум. Только вечный огонь в груди, ненасытный и бесконечный. Так кто же, кто же поднёс пламя к его душе?
***
Обстоятельства. Они сыграли великую роль в истории. Они с нами всегда, ставят ли палки в колёса, подстилают ли соломку.
Так, однажды правая рука предводителя племени сарацинов, правоверный Али аль-Каззаб (Али Лжец) ныне, как прозвали его недруги, или же Альберт Джексон, профессор богословия в давнем прошлом, коротал свой вечер в доме утех в приличествующей его положению отдалённости от лагеря. Волей случая милая куртизанка проболталась о тактических секретах недавнего кавалера – весьма кстати в этот голодный на победы год. Двинувшийся в поход отряд уже предвкушал скорое торжество. И Али (какая неудача!), пройдоха Али возьми да и схвати дурную хворь в пути. Мёртв.
Долгая дорога. Мало кем замеченное событие: отряд шёл мимо места расправы грабителей над несговорчивыми жертвами. Истерзанная женщина, кажется, осталась чудом живой. Вокруг лишь раскуроченные тела. Она проходит через ад голодных вояк. Будучи хитрой змеёй, через год она – в наложницах самого Халифа. Ещё немного спустя – единственная наложница, жена и советник в одном лице. Многие поговаривают об этом, но не более.
Да, вы когда-нибудь задумывались, велика ли роль женщины в истории? Кто знает, кто знает…
Итак, отряд повержен ордой Самодержца Града Божьего. Говорят, Халиф был весьма неглупым военачальником, и чёрт его дёрнул вести войска в очевидный капкан?..
«Чёртова змея виновна!» – кричали они, посыпая главу пеплом. И Хромов прислушался.
Странное дело, но именно тогда начался разброд и шатание в великом войске: тут и там вспыхивали заговорщицкие речи, солдаты резали начальников, несмотря на жестокую расправу. Хромов воспринял сигнал однозначно.
Она преклонила колено пред отцом Илией.
— Стало быть, ты не боишься ни бога, ни дьявола? — молвили голографические буквы.
— Чернь болтает всякое, отче.
— Ты ведь осознаешь, что я вижу бег твоих нейронов и оттенки гормональных всплесков нервной системы во всей красе, верно?
— Ты поистине всемогущ, Самодержец.
Уголки рта Хромова. Они шевельнулись едва заметно.
— Я видел достаточно. Ты поступаешь моей личной служанкой.
— Но прежняя ведь…
Повисла небольшая пауза.
— Можешь полюбоваться, она висит на столбе снаружи.
Она, правда, висела. Все понимали суть происходящего: кара. Никто не задавал вопросов. В его стране не задавали вопросов. Да, висела также добрая треть лагеря – все ропщущие прежде. Всё случилось мгновенно, как всегда случалось в его стране. Подчинение или смерть – посыл Илии миру был всегда однозначен. Она шла среди вороньей тьмы получать свои кибер-кандалы.
***
Среди людей всегда были они – инаковые. Йоги ли, медиумы, психопаты, или фокусники. Извечный спор, явились ли они такими на свет, либо стали такими под гнётом обстоятельств, или воспитали в себе нечеловеческие возможности сознательно, или всё вместе… Боюсь, что мы никогда не узнаем всех причин, но мы знаем факт: человек иногда становится на ступень выше.
Одним зимним днём он писал хокку. Луи долго размышляла, как такое существо может иметь отношение к поэзии, пока не прониклась сутью его: образ хокку твердокаменный, подобно скале. Он всей сутью своей лишь трогает разум читающего, не меняя при том свою природу. Он был таков, он дёргал ниточки, как кукловод, только в чудовищном масштабе.
Луи подошла к Хромову. От обнажённой спины его исходил пар. Её браслеты-индикаторы читали кровоток, электроиспульсы и остальное.
«Я наказал ребенка,
Но привязал его к дереву там,
Где дует прохладный ветер».
Он повторил, уже по-японски.
— Старое, но великое, — добавил он.
— Я впервые увидала воды Атлантики, — в лицо бросало мелкий мокрый град. Позади, глубже в континент, пылало последнее поле боя. Последнее для Северной Америки.
— Скоро 13 месяц, как я хожу при тебе, отче. Почему ты прервал обет?
— Сегодня меня ждёт ступень, – он выговаривал робко и тщательно, смакуя вкус забытых за годы слов.
— Почему всё так? — клинок медленно входил под его рёбра. Браслеты Луи держали мёртвенно-неизменный ритм. — Зачем мертва Нелли? Зачем родилась я, папа? — Ещё сантиметр. — Для чего миру твоя могильная империя? — Она вытащила лезвие. Он лёг в багряный снег.
— Потому что мы продолжаемся друг в друге. Должны продолжаться.
Он пустил солёный шарик по щеке. Он улыбался. Он даже скалился. Рыдал потому, что прежде его ремесло несло только пугающий ужас. Сиял же потому, что «привязал дитя там, где дул прохладный ветер».
Позади была империя. И только ей, Луизе, хватало сил вынести эту громаду на своих, казалось, хрупких плечах. Лишь она знала секрет работы техники. Лишь она знала людей по-настоящему. Лишь она знала жизнь такой, какая она есть.
В тот день она сказала толпе своё слово. Луи говорила три дня кряду. Sermo Perfectus – совершенное слово – так назвали её учение, что вытянуло мир из болота.
Они продолжались друг в друге.
Шёл 13 месяц.
В. Тайнов, 07.01.2020 г.