Попов Б. Н. Чистый след на белом снегу. Часть 1. 2

                ЧИСТЫЙ СЛЕД НА БЕЛОМ СНЕГУ

                Фантастически реалистическая повесть.


 
На происходящее никто не наклеивает
бирку «чудеса», а напрасно


  «Глаз, коим я взираю на Бога,
есть тот же самый глаз,
коим Он взирает на меня!»
Ж. Бодийяр

  «Человек — это существо, которое есть в той мере, в какой оно самосозидается какими-то средствами, не данными в самой природе. Или, другими словами, человек в том человеческом, что есть в нем, не природное существо....»
М. Мамардашвили


  Наша история — это не прошлое, а то в прошлом, что сделало нас такими, какие мы есть. Не удивительно, что у разных людей разная история.
 

                ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
   Сильный ветер дул ровно, без порывов. Он ласково обхватил тело девушки, измял ее тонкое, короткое платьице, обнажил стройные, загорелые ноги, откинул далеко назад светлые, спутанные волосы. Как многие приморские девушки, днем она игнорировала свою откровенную, вызывающую внешность. Лишь мельком она замечала ищущее внимание  встречных прохожих. Праздные и утомленные они медленно уходили от моря. Мужчины и женщины тащили пестрые сумки с пляжными пожитками. Высоко поднятыми голыми руками они придерживали на голове изогнутые ветром смешные, большие и маленькие, «солнечные» шляпы. Тонкие и полные, шоколадные и красные, мускулистые, короткие и длинные руки смешно колыхались в такт с порывами ветра.
Моря пока не было видно, но его запах, смешанный с пляжными запахами масел и шампуней нарастал. Таня любила эти летние приметы моря, также, как любила все с ним связанное.

   Город раскинулся на холмах, в продуваемой ветрами долине между скалистых, заросших кустарником гор. Их безлесые вершины имели мудреные названия  и  возвышенные, трогательные легенды. К морю город выходил узкой лентой. Кроме причала, на ней были любовно устроенный небольшой пляж и набережная с просторно растущими австралийскими акациями. Справа и слева от этой полосы город взбирался на обожженные солнцем холмы. Маленькие, давно обжитые одно- и двухэтажные  и новые, пятиэтажные дома нависли там один над другим среди пышных каштанов, стройных кипарисов и тополей.  Противоположной стороной, поросшие сухой травой, вечно пахнущие пылью, холмы круто спускались к морю. Там была другая жизнь. В городе море только  напоминало о себе, а за холмами постоянно было перед глазами. Синее и горбатое, оно плескалось у ног, било волнами по камням, сливалось с небом на далеком горизонте.

  Преодолевать холмы под жарким солнцем большинству курортников было не по нутру. Они пользовались обходной дорогой, начинающейся от набережной. Серовато-матовая, дорога на подъеме виляла за холм и превращалась в широкую полосу пляжей. Это было самое удивительное место в городе. Здесь он встречался с морем, не с домашним, как на пристани, а с веселым, искристым и всегда праздничным.
Сегодня жара спала, впервые за несколько месяцев. Еще вчера вечером подул резкий ветер с моря. Он не прекращался ночью. Таня знала об этом по долгожданной ночной прохладе и по трепету листьев за окном. Ветер принес свои особые звуки. Но они стали отчетливыми только утром, когда Таня вышла на крыльцо и увидела пригнувшиеся цветы в палисаднике, рыжую щетку выгоревшей травы, колышущейся под ногами, и раскачивающиеся деревья. А вечером и ночью Тане казалось, что наступила полная тишина. Исчез треск цикад, давно уже не новый, неотделимый от жары и пыли. Стал неслышным шум автобусов на соседней улице. Не доносился из далекого парка под горой привычный ритм музыки.

  В середине дня ветер стих, а к вечеру подул снова, не сильно, но упорно и устойчиво. Стало ясно, что надолго. Приближалась осень. В этих местах она была жаркая, ветреная, часто дождливая и все равно пахнущая пылью.
Таня любила такую погоду. Она вообще любила перемены, тянулась к мимолетному и исчезающему. Оно приносило в ее порывистый, жизнерадостный характер задумчивость и углубленность. В такие минуты она нравилась себе и очень ценила это.

  Готовая к радости, набрав в грудь воздух и закрыв глаза, Таня впрыгнула за холм.

  Море было непричесанным. Над ним висела ровная пелена туч, быстро двигавшихся на берег. Их сплошной полог был высоко и прикрывал до самого горизонта все море и всю сушу. По обеим сторонам далеко исчезал в дымке берег. Он был изрезан так, как будто кто-то специально увеличивал его линию, чтобы море и суша могли сильнее почувствовать друг друга. Отделенные от моря широкими пляжами, окруженные маленькими пальмами, громадными акациями  и пыльными кипарисами, тесно стояли магазинчики и кафе. Их ряд тянулся далеко вдоль берега. Сразу за ними поднимались к санаториям и пансионатам крутые, разделенные участками осыпей и кустарников, состоящие из сотен ступенек,  теряющиеся в зелени, широкие, гранитные и бетонные, отделанные мрамором лестницы.

  Всегда блестящие, отражающие десятки пестро одетых людей, витрины сейчас потемнели. Надо было близко подойти к ним, чтобы в их глубине разглядеть свое отражение. От этого казалось, что берег отодвинулся и отдыхает.

   Таня заскочила в несколько магазинчиков, потолкалась среди курортников. Никого не расталкивая, но и не уклоняясь от встреч, она прошла к прилавкам и оглядела, нет ли чего новенького? Вещи радовали своей чистотой, новизной и ненужностью. Здесь были в основном сувениры. Чуть дольше она постояла в художественном салоне, осмотрела привычные полотна на стенах. Внезапно ей опротивели неизбежные, толкающие ее, горячие от солнечных ожогов чужие плечи и она зашла в намеченный конечный пункт — напиться кумыса.

  Четырехугольное кафе имело три стеклянные стены. С четвертой стороны был длинный прилавок, за которым находилось подсобное помещение, построенное из прогнувшейся наружу, покрашенной в зеленый цвет фанеры. Дверь занимала половину стены напротив прилавка и закрывалась только на ночь. Вдоль прилавка стояла небольшая очередь нервно одергивающих детей мамочек, одиноких женщин в больших шляпах, пестрых платьях до пола и лениво рассматривающих их мужчин в тесных шортах. Таня привыкла, что летом без очереди продавались только сигареты. Она стала ждать, рассматривая колышущееся в тридцати шагах за дверью  серое, пенистое море.

  Прошло время, прежде чем Таня заметила шум у кассы. Спорил молодой человек. Он просил пробить рыбу без гарнира. Кассир отказывала ему. Опытная женщина, это было ясно по ее округлым формам, усмотрела в парне человека, у которого было все, чтобы выпить, кроме закуски. Она надеялась, что на гарнир у молодого человека не хватит денег и ему придется уйти. Распивать спиртное в кафе запрещалось.

  Парень сумел занять неприступную позицию. В меню рыба значилась отдельно от гарнира. Он усиленно нажимал на это и требовал, в случае отказа, жалобную книгу.  Кассиру пришлось сдаться, но она всем видом показывала, что не верит его аристократической внешности и уверенной, правильной речи. Она видела нескольких его дружков, сидящих за столиком, и думала: «Ну зачем им две порции рыбы, если не на закуску».

  Когда подошла очередь Тани, кассир решительно встала, подскочила к молодым людям. - «Немедленно выкатывайтесь отсюда! Зачем вы взяли пустые стаканы!?»
Один из них встал: «Я, все-таки, напишу жалобу!»

  Он направился к кассе, где из фанерного кармана, висящего на стене, выглядывала обернутая в целлофан книжечка. Она уже была в его руках, когда подоспела кассир и потянула ее к себе. Решительность, с которой парень действовал дальше, мало соответствовала его внешности. Он крепко сжал книгу пальцами, притянул ее к груди и резко повернулся «кругом». Кассир не успела за ним. В момент поворота ее руки оказались на излом, пальцы ослабли. В ее руках осталась только обертка.

- «Жалобная книга выдается по первому требованию покупателя», - мрачно проговорил молодой человек, отряхнул брюки о направился к своему столику.
Дальнейшее происходило под почти непрерывные вопли кассира. Ей на помощь прибежали повара из подсобки и заведующая. Последняя была необыкновенно, до неприличия худа и походила на мужчину.

 - Алкоголики проклятые!... Всякие алкоголики, мразь всякая будет жалобы писать! - выкрикивала кассир. - Распивать хотели, а я заметила. Вот они и взбеленились! Отдай книгу! - она бросилась к столику.

  Все три парня нагнулись над книгой, лежащей на столе, и приготовили ручку. Прорваться через их спины было невозможно. Покупатели не вмешивались и только заинтересованно наблюдали.

- Напишем жалобу — получите книгу, - ответил тот самый, в зеленой рубашке, который пробивал рыбу.
- Что вы напишете? - вмешалась заведующая.
- Напишем, что нам не пробивали рыбу без гарнира. Мы настаивали на своем. Тогда кассир стала оскорблять нас, обвинила, что мы распиваем спиртное. Жалобную книгу, которую мы взяли, она пыталась вырвать из рук. Правду напишем, - заключил он.
- Да какую правду? - поддержали заведующую. - А стаканы у вас зачем? А в сумке бутылка лежит.

  Таня заметила, что вокруг столика стоят объемистые дорожные сумки.

- Бутылки у нас нет. А что лежит в сумках вас не касается.
- Еще как касается. Сечас милиция приедет, тогда во всем разберемся, - кассир переглянулась с подошедшей маленькой поварихой.

  Таня заметила, что ребята тоже переглянулись.

- Причем? - съязвила кассир. - А зачем ты меня ударил? Дерется еще, сволочь паршивая! - Она лихо вызывала ребят на скандал.
   Вокруг начали толпиться новые заглянувшие в кафе курортники. Они с сочувствием смотрели на кассира. Начинало формироваться общественное мнение явно враждебное к ребятам.

- Я вас не ударял. Я просто взял жалобную книгу, которую вы, между прочим, должны давать по первому требованию. А вы, вместо этого, хотели ее у меня отнять. Естественно, я вам этого не позволил. - Ребята пробовали защищаться.
- Не позволил, - передразнила кассир. - Наглец! Ты ударил меня. Правильно я тебе книжку не давала. Всякие алкоголики будут писать - книжки не хватит.
- Откуда вы взяли, что мы алкоголики? Мы вообще спиртное не пьем. Вообще! Понимаете?
  Один из них усмехнулся на эти слова, сказанные все тем же, в зеленой рубашке, парнем. Потом он встал, оперевшись ладонью о стол: - Ну будет, поговорили, а теперь пойдем. Отдай бабушке книжку. «Некогда нам», - добавил он для собравшихся.
- Никуда вы не уйдете, - вмешалась заведующая. - Сейчас приедет милиция. Вы нахулиганичали, хотели расспивать спиртное. Кассир вам помешала. Вы ее ударили, разорвали жалобную книгу, пишите в нее, что придется. Это вам легко не пройдет!
Не пьют они, - вновь заговорила кассир. - А стаканы пустые вам зачем?
Мы пепси-коллу хотели разлить!
- Ой! Не смешите меня! Вы, что же, две порции рыбы на троих, на троих, понимаете! - уже уверенно засмеялась она над своим каламбуром, - для того, чтобы пепси-колу закусывать, брали?
- Нехорошо! Очень нехорошо, молодые люди. Сами же наскандалили, а теперь жалобу пишите. Правильно она не дала вам распивать, - против них неожиданно оказался пожилой, худощавый посетитель. Он пообедал и теперь пробирался к выходу.
- А вы уверены, что мы хотели напиться?
- Не знаю, напиться или нет, но спиртное у вас было. Его ваш четвертый унес. Да. В сумочке такой маленькой. Как только спор начался, он молча вышел за дверь, и ушел. - Объяснил он окружающим.

  Ребята явно растерялись от такого неожиданного нападения.

- Ну вот, - наконец нашелся один, - сначала говорите, что на троих распивали, а теперь нас, оказывается, четверо. Нескладно у вас получается!
- Трое, трое вас было, - успокоила всех кассир, - вы, гражданин, не путайте!
- Я им помочь хотел, - возмутился пожилой, - а они: «Не путайте!» - Он решительно двинулся к выходу.
- Давай, давай! - крикнул ему вслед один из очереди. - Помощник! - Он был навеселе и откровенно сочувствовал ребятам. - Видно, такой же торгаш, как ты, - поддразнил он кассира, - своих решил поддержать!
- Сам ты торгаш, - вновь рассердилась кассир, - Похоже, уже принял на троих?
- На троих нынче не пьют, - осклабился он. - Сразу видно, что мужика у тебя нет. Две на двоих — норма! А ты давай за кассу садись, работай!

  Последнюю его фразу поддержала очередь, загудела:«Насели на мужиков! Не на улице же им распивать».

  Под этот гул в кафе вошли два милиционера-сержанта. Ситуация покосилась не в пользу ребят. Повторенная под сержантские кивки версия заведующей на глазах всех становилась правдой. Взятые на проверку документы низвели объяснения ребят до жалкого оправдания. Нацарапанное ими заявление в жалобной книге стало безопасным для работников кафе актом мести со стороны хулиганов.  Разрозненные высказывания из очереди в поддержку ребят были малочисленными, милиционеры их не захотели услышать.

- Проедем в отделение. Ваши сумки?

 От нагло выложенного вместо правды обмана защититься может такой же наглец и обманщик,  а ребята растерялись.
- Что же вы не спросите никого из тех, кто в нашу поддержку говорит? - попробовал сопротивляться парень в зеленой рубашке.

   Взгляд его скользнул по очереди, встретился с глазами Тани, изумленно остановился на ней. Он искал помощи, надеялся на нее и не находил.
- Я поеду с ними, - сказала Таня милиционерам. - Они правы.
- Такие вопросы голосованием не решаются. - Милиционер — почти ровесник ребятам — старался быть особенно суровым.
- Я не голосую. Я видела все.

  Таня была свободна. Ребята ей понравились. Захотелось поддержать их.

- Они никого не ударяли. И вообще, тетеньки все наврали.
- Поедемте, если все видели. Протокол подпишите?
- Подпишу.

   Машина была старая, открытая, широкая и короткая  - типа «джип». Таня уже села в нее, когда заметила за стеклами кафе искаженные лица заведующей и кассира.

   Против ожиданий, ветер неожиданно стих, но море за узкой полосой пляжа по-прежнему вскипало. Неподвижный, высокий облачный полог над ним казался почти коричневым. Поток людей, совсем недавно такой густой, иссяк и машина ехала по ровной, покрытой большими разноцветными плитами набережной, объезжая лишь запоздалые пары.
   В машине все сидели молча,  рассеянно смотрели по сторонам, старательно отводили от Тани взгляды, хотя она чувствовала, что они благодарно принимают ее участие. Тане почудилось что-то странное в том, как одинаково они сидят, высоко сложив большие сильные руки на стоящие у них на коленях сумки и слегка нагнувшись вперед. И вдруг, она чуть не расхохоталась!  Ребята были близнецы! Они различались только одеждой и прическами. Смешно было видеть разные  выражения на трех одинаковых лицах. Один сидел с совершенно бесстрастным видом, второй иногда шевелил губами, как будто что-то считал, а третий, в зеленой рубашке, наблюдал боковым зрением за нею. Это очень понравилось Тане. Он показался ей самым симпатичным.

   Таня улучила момент и решительно перехватила его взгляд. Он был мягким и открытым, без малейшего следа тревоги. Она опередила его слова, обвела рукой вокруг своего лица, отметив, что заметила их необычность и рассмеялась:

 - Как же вы, мальчики, все сразу попались!?
Он возразил: «А почему Вы думаете, что все сразу?».

  Он был серьезен.

- Это, конечно,  шутка. Неужели еще есть? - заинтересовалась Таня.
- Очень может быть, - скорее про себя, чем для нее, пробормотал парень.

   Автомобиль проскочил по короткой аллее из гигантских красавцев-кипарисов и остановился у одноэтажного домика. Из открытого окна на них с интересом посмотрела и отвернулась голова в милицейской фуражке. Что-то услышал и повернулся к ним сержант с переднего сиденья.

- Ого-го, вот это урожай! - он был восхищен. - А говорят, что близнецы бывают мелкими. Как же я сразу не заметил? А еще — профессионал.
- Ну что? Близнецов не видели? - угрюмо проговорил тот, который сидел с бесстрастным видом. - В кино надо чаще ходить.

   Сержант снова стал серьезным и заторопился из машины.

- Мальчики, так вас же трое! - Таня с сожалением отметила, что ее восторг никому не интересен.

  Пока Таня безуспешно дергала обернутую синей изолентой ручку, все вышли с другой стороны. Парень в зеленой рубашке обошел машину, открыл ее и протянул руку.  Все еще бодрясь, Таня выпрыгнула из машины, оперевшись на его руку  почти как на на шест для прыжков.

- Да вы просто как пружина! - парень явно хотел сказать ей любезность. - Меня Саша зовут.
- Ничего необычного. Я, ведь, на море выросла. Здесь все прыгучие. А как зовут ваших братьев?
- Их тоже Сашами зовут.
- Да, ладно?!
- Ладно.
- Ваши родители — большие оригиналы.
- По-моему, не очень, - лицо Саши омрачилось. - Попадет Вам от тетенек, если Вы местная.
- Я их не знаю, - Таня по юному безрассудно отмахнулась от неприятности.

   Все вошли в большую комнату с длинным столом и стульями вдоль стены. Единственное окно на улицу было зарешечено. Второе окно с громадным, изумительной чистоты стеклом выходило в соседнюю комнату, в которой стоял большой пульт с рычагами и лампочками. На стене висела большая карта района. Между пультом и окном, развалившись в небрежных позах, сидели на колченогих, с кривыми, расшатанными ножками стульях, три офицера. К ним прошел сержант и после недолгих объяснений передал офицеру паспорта. Не без сожаления, как заметила Таня, но решительно встав, тот вышел к ним.

- Рассказывайте. Что произошло? - обратился он ко всем сразу.
 
 Они рассказали, не перебивая, но постоянно уточняя друг друга и добавляя. Тане тоже удалось вставить несколько фраз. Она стремилась делать это «независимо, кокетливо и чуть-чуть небрежно». С недавних пор такая манера держаться стала ей казаться наиболее выигрышной. Наконец, офицер изумленно спросил: «А Вы кто такая?». Смотрел он при этом не на нее, а на сержанта. Тот объяснил.

- Напрасно Вы в милицию поехали, - офицер, определенно, осуждал ее.
- Но, ведь, их напрасно обвинили!
- Все равно. Милиция — не место для порядочной девушки. - А вы, что же? Братья?
- Близнецы.
- Похоже.

  Офицер торопясь раздал им по листу бумаги и по карандашу.

- Напишите ясно, коротко и быстро, что произошло. Пишите на имя дежурного по райотделу милиции капитана Цуркан.

  Они расселись за столом. Пока писали, Таня видела как капитан, вернувшись на старое место, перебрасывался фразами с сослуживцами и внимательно перелистывал паспорта ребят.

  Ребята строчили быстро, не переговариваясь и не глядя на капитана. Лишь они закончили, тот вышел и собрал листочки, осмотрев содержание каждого.
По-видимому, он остался доволен написанным. Лицо его заметно смягчилось.

- Ребята, у вас даже почерки одинаковые! Странно..... Первый раз вижу трех близнецов с одинаковыми именами и с одинаковыми почерками. Кто же придумал всех одним именем назвать? Мать или отец?

  Все трое ответили почти в  один голос — двое назвали отца, а третий — мать. Сказавший невпопад Саша очень смутился, но быстро нашелся: -  Отец хотел назвать одинаково только двух. Я был слабее других, отцу казалось, что я на них не похож, поэтому он хотел назвать меня по-другому. А вообще-то идея одного имени для всех — его. Он говорил, что мы — это один человек в двух, потом стал говорить «в трех» экземплярах , как бы в трех ипостасях, одного и того же, потому и называться все должны одинаково. Природа сама так хочет. Удивительный был человек, царство ему небесное, хоть и неверующий был. Мать  тоже удивительная, но нормальная, женщина. Хотела дать каждому разные имена, чтобы как у всех людей было, но, когда отец уперся на своем, велела всех трех записать одинаково, потому что отец ничего не понимает, а она видит, что я такой же, как двое других.
   Вот хорошо излагает, - подумала Таня заметив, что капитан и даже двое других смотрят на Сашу с недоверием. Но все трое были налицо, а милиционер держит в руках их паспорта — конечно же он посмотрел их, прежде чем задавать вопрос.

-Значит ваш отец умер?
-Умер, - подтвердил Саша.
-А почему же в одном паспорте, не знаю в чьем, сами разберетесь, лежит записка «Привести отцу семена местных цветов»?
-Это моя записка,- вмешался другой Саша, тот, который схватывался с кассиром. - Тесть у меня цветоводством занимается.
-Ну. хорошо, - капитан был удовлетворен. - Больше не путайтесь, а то придется проверять ваши паспорта по месту выдачи. Это долго и вам не понравится. Вы же купаться приехали, а не в милиции сидеть.
- Проверяйте. Мы никого не обманываем.
- Вы мне не подсказывайте, что делать, - в лице капитана появилась ожесточенность. - О себе подумайте. Вам же еще поселиться надо. Правильно я понял? - Он кивнул на стоящие в углу сумки.
- Мы уже поселилсь. Там, возле кафе. Приехали рано утром. Оставили вещи в камере хранения. Нашли комнату, потом поехали за вещами. Теперь вы нас опять к камере хранения привезли. Придется нести вещи второй раз.
- Не надо скандалить с продавцами, - единственное, что могу вам посоветовать, - капитан, судя по тону, был на их стороне.
- Я сам молдованин, не заметно? - продолжил он. - В прошлом месяце приехали ко мне в гости родственники из Молдавии. Решили отметить встречу в ресторане. К концу вечера я прикинул в уме, сколько платить. Получилось, рублей шестьдесят. Прошу счет. Официант приносит, сколько бы вы думали? - девяносто рублей! Я отказался платить. А он до такой степени обнаглел, что стал настаивать на своем. Он, конечно, видит, что мы выпили и бороться с ним нам не с руки. Начался скандал и, не будь я капитаном милиции, неизвестно в чью пользу он закончился бы. Скорее всего — не в нашу. Молодцы ребята! - закончил милиционер, - не давайте наглецам спуску, а мы вас поддержим. Забирайте паспорта и идите, устраивайтесь!
- А что будет с объяснительными? Не настигнут они нас в будущем?
- Нет. Они полежат у меня до утра, а перед сменой я их уничтожу. Идите спокойно.

  Когда они спустились с крыльца, удивленные, что все быстро и легко уладилось,услышали из окна: 
-Идите на пристань. Сейчас пойдет катер. Он чуть дальше вашего кафе останавливается. Советую вам в это кафе вообще не ходить. Не везучее это для вас место.

- Наступал вечер. «Солнце уже закатилось за горы,- отметила Таня, - скоро стемнеет». Они вышли из тупичка на улицу. Вокруг стали появляться люди в вечерних платьях, в туфлях и в брюках. Прошла дама с красивыми, густо накрашенными глазами. Она недоуменно посмотрела на Танино платьице и запыленные ноги. «Приморский воробей» - называл ее в детстве отец. - «Пора переодеваться, Что-то мне принесет вечер?» Таня вдруг остановилась: «Ну, счастливо, ребята! Мне надо домой».

- Как домой?
- Очень просто, - она улыбнулась, я же с вами, вообще-то, случайно. Помогала терпящим бедствие.
- Случайно такого не бывает, - Саша перехватил поудобнее сумку и Таня поняла, что он ее не оставит здесь , а обязательно проводит до дома. - Почему-то никто другой нам случайно не помог. Чудненькие последнее время случайности. Вот чудьненькая девочка попалась! Думаю, это не случайно!
- Это демагогия, - шутливо рассердилась Таня. - Так можно договориться, что я всю жизнь готовилась к тому, чтобы вызволять вас из милиции. Что же дальше делать? Уж не был ли это звездный час моей жизни? Глупость какая! Ну ладно, приветик! - она кокетливо, искоса посмотрела на Сашу.
- Э, подождите, - вмешался другой Саша. - Какой «приветик»? А где мы вас найдем? И как нам Вас называть? Татьяной Петровной? Как милиционер?
- Таней меня зовут, - она вдруг присмирела. - Адрес мой вам не поможет. У нас на горе столько переулков и двориков, что отдыхающие и через месяц плутают по ночам. Не найдете вы меня, мальчики.
- Я провожу Вас, если не возражаете, - он смело взглянул на нее.
- А потом я буду вас назад провожать, - Таня засмеялась. - Слушайте, я придумала, как вас называть. Вы будете Александр, - она взглянула на Сашу. Вы, - она посмотрела на второго, - Алекс. А вы, - она обратилась к третьему, который еще и словом с ней не перемолвился, - Алекса. Согласны?
- Мы на все согласны, - Алекса был мрачен. - Только имен на всякий случай еще припасите. Вдруг еще братики приедут?
-  ?!
- А чем черт не шутит. В этом мире все возможно.
- Ладно. Припасу. - Тане почему-то стало неприятно.  - К пристани по той дороге, - она махнула рукой вдоль поднимающейся среди садов широкой для этих мест улицы.
Поспешим?
  Она и Александр свернули на круто спускающуюся, узкую, поросшую дроком тропинку. Они уже прошли несколько шагов, когда услышали как Алекса спросил негромко: «Слушай, у тебя действительно отец умер?». Ответа Таня не расслышала.
Тане показалось, что Александр удивлен и взволнован услышанным вопросом, но он как ни в чем не бывало принялся рассуждать о красотах природы, о том, что здесь чудесный воздух, что он приехал сюда в третий раз и ему не надоест приезжать сюда снова. Тане от этих слов вдруг стало одиноко. Она подумала, что день ничего не изменил, что Александр один из множества курортных мальчиков, которые в великом количестве хотят познакомиться с ней и проводить ее домой. В ней стало нарастать раздражение. Сначала Таня перестала отвечать на вопросы и, наконец, сорвалась.
- Послушай, - сказала она на одной из развилок дороги, — вот эта дорога идет на пристань. Иди туда.
- ?!
- Я одна дойду.

И вдруг у нее совершенно неожиданно вырвался вопрос: «Какие-то вы ребята странные, не находите?». Она встряхнула головой, закинула назад длинные, тяжелые волосы.

- Вы тоже так думаете? - было ясно, что он не удивился ее вопросу.
- Александр, почему у вас разные отцы? Вы, ведь, слышали, о чем его спросил Алекса?
- Он секунду размышлял. - В этом ничего странного нет. Мы воспитывались у разных людей и только неделю назад списались, чтобы впервые встретиться. Зато я Вам могу рассказать нечто более странное. Вы можете подождать пять минут?

  Она пожала плечами  и осталась на месте.

- Вы были года два назад в Белгороде? Это было в мае месяце. На Вас было очень элегантное платье в крупную, яркую клетку. Вы шли мимо касс Аэрофлота в сторону железнодорожного вокзала. На углу Вы столкнулись с прохожим. У Вас из рук выпала сумочка. Припоминаете?
  Таня недоверчиво усмехнулась: «Что-то такое было».
- Этим прохожим был я.
- Странно. Неужели Вы помните всех встречных?
- Нет, конечно, я не помню всех. Но Вас я запомнил. Все два года я жалел, что не побежал за Вами сразу. Это, вообще, не в моих правилах, приставать к девушкам на улицах. И тогда сработал этот тормоз, а когда я бросился за Вами, то нигде Вас не нашел.
- Да. Похоже, что нас свело провидение, - Таня никогда не была в Белгороде, но решила поверить, что Александр был впечатлен давней встречей  именно с ней. Ей это понравилось.
 
  Она двинулась на другую сторону улицы  - там не мешали идти низко спускающиеся ветки плакучих ив и абрикосов, которые причудливой стеной перевешивались через серебристый штакетник. Александр закинул тяжелую сумку за плечо и пошел следом.



                II

  История, с небольшим фрагментом которой вы познакомились, началась за два дня до этого.

   Александр, впрочем, в этой части повествования его точнее называть «Александр Николаевич» - молодой преподаватель одного из столичных ВУЗов возвращался домой из библиотеки. Он сидел в полупустом вагоне метро, иногда бросал взгляд на свое отражение в блестящем стекле напротив, оно было привычно скучным, и по склонности к размышлениям думал о вчерашнем споре, в который его вовлек хорошо ему знакомый сосед по подъезду.

   Александр Николаевич через общество «Знание» ежегодно читал десятки публичных лекций по самым различным актуальным проблемам науки. Животноводам он читал лекции по физике, физикам — по проблемам животноводства, всем рассказывал о новейших философских выдумках и международной обстановке а также об изменениях в моде. Не умел Александр Николаевич сидеть без дела и хотелось заработать побольше денег. Их Александру Николаевичу всегда не хватало. Не потому, что он жил на широкую ногу, а потому что зарплата в институте была удивительно мала, как он сам об этом говорил.

   Вчера он читал очередную лекцию в «красном уголке» своего ЖЕКа. Это было очень удобно — никуда не надо ехать. Лекцию он прочитал очень успешно. Он говорил о богатстве личности, о воспитании нового человека, о том, что только коммунистическая организация общества позволит каждому человеку в полной мере развернуть свои возможности. Этим самым коммунизм создаст необыкновенно большое разнообразие личностей. В этом разнообразии и будет содержаться главное богатство коммунистического общества. «Свободное развитие каждого есть условие свободного развития всех», - он увлеченно цитировал Маркса.

   Ничто, казалось, не предвещало неожиданностей, но Александр Николаевич забыл, что «нет пророка в своем отечестве». Слушавшие его пенсионеры и бездельники знали его, приезжавшего к бабушке, с четырнадцати лет, видели как он гонял по двору пустую консервную банку вместо шайбы, как целовался в подъезде с ровесницами и хотели пораспрашивать, а, может быть, и «срезать».

   Уже собравшись идти домой, Александр Николаевич привычно пробормотал: «Какие будут вопросы?». Вопросы обычно не задавали. Иногда, редко, встречались два-три зануды, но с ними Александр Николаевич расправлялся и удовлетворял их быстро. В тот раз все складывалось по-другому. Вопрос ему задал не немощный старичок и не молодой человек с видом непризнанного гения. Поднялся Володька Снегирев, мрачного вида мужик лет тридцати пяти, жгучий брюнет с вечно небритым лицом. Он жил за стенкой у Александра Николаевича, в соседнем подъезде. Последние три года они частенько разговаривали друг с другом, дважды ходили вместе в баньку, попариться. Встречались в компаниях.  Началось знакомство, когда Александр Николаевич пробовал ухаживать за Володькиной сестрой и несколько раз заходил к ним домой.

  Уже первый вопрос Снегирева показал, что он будет утверждать себя за его, Александра Николаевича, счет. За вопросом угадывалась чужая, может быть даже враждебная концепция.

- Как Вы думаете, Александр Николаевич, хорошо было бы, если бы все люди были  одинаковыми?
- Это, к счастью, невозможно. Потому и говорить об этом много не приходится.
- Я предлагаю провести мысленный эксперимент. Чтобы яснее определить цели, к которым нужно стремиться. Впрочем, Вы сказали «к счастью» и я делаю вывод, что вам мое допущение не нравится. Верно?

  Александр Николаевич согласно кивнул. Трибуна — мощная крепость, Пребывание на трибуне делало его на голову выше других. Но сейчас он почувствовал себя выставленным на всеобщее обозрение, обязанным доказать, что он имеет право говорить от имени авторитета науки, пожалел, что напросился выступить в своем ЖЭКе.

- Но, почему Вам это не нравится?

  В истории человечества уже встречались попытки нивелировать людей, сделать всех одинаково послушными исполнителями чужой воли, безликими и безинициативными. Ничего хорошего из этого не получилось, как известно. Видеть повсюду одни и те же лица, слышать одни и те же слова, видеть одинаково одетые фигуры, Кстати, в какой цвет Вы думаете всех одеть, В черный, в серый, в коричневый или зеленый? По-моему, все одинаково мерзко и неинтересно.

  При этих словах Александр Николаевич увидел, что Снегирев буквально скрючился от возмущения. В душе у Александра Николаевича произошел перелом. Он догадался, что не только попал в ловушку, но и сказал глупость. Все мелочное в этот момент из души исчезло. Было стыдно за то, что он пошел на поводу у самого себя и забыл главное -  чтобы быть честным, нужна вся возможная глубина и вся серьезность, на которую способен. Исправить что-либо он сейчас не мог.  Хозяином положения стал Снегирев, который, очевидно, говорил о наболевшем, вымученном, грузом лежавшем на сердце.

- Почему же вы говрите только о дурном? Разве плохо, если все люди будут одинаково умными., одинаково, справедливыми, трудолюбивыми, честными, благородными?
- Но, Вы сначала сказали «одинаковыми».
- А Вы поняли «как один человек», похожие друг на друга, как две капли воды?
- Да.
- Зачем мне приписывать такие глупости? Одинаковыми, поскольку это возможно. Вопрос мой не праздный. Наоборот, очень практический вопрос. Сколько раз мы слышали как человек, который ничего путного не сделал, одни безобразия от него, говорит: «Не мешайте мне проявлять себя! Не могут же все быть одинаковыми! Вот такой я человек! Принимайте такого, каков я есть!» А чем он фактически отличается от других? - Своим особым качеством глупости, уродства, подлости?
- Почему только подлости? - послышалось из разных углов комнаты.
- Все другие различия сводятся к среде, в которой человек вырос, к возможностям его семьи, круга общения. У одного богатейшая библиотека дома, а другому надо в библиотеку ходить, это, если желание появится и время. Один с детства иностранные языки знает, а другой на родном с трудом говорит. Кто много видел, тот знает, что иногда люди одни и те же слова говорят, а смысл в них разный вкладывают. Товарищи, вы меня не перебивайте. Я уже заканчиваю. Коммунизм, как известно, все эти различия устраняет. Должно сформироваться социально однородное общество. Поэтому, если рассуждать с позиции человека коммунистического общества, то все различия между нами сводятся к тем «нехорошестям», о которых я говорил. А по этим признакам нам совсем неплохо было бы подравняться, свести их во всех людях к нулю. Так что, уважаемый Александр Николаевич, позвольте Вас дополнить тем положением, что для подлинного расцвета личности, многообразия проявлений личности сейчас надо стремиться, напротив, к одинаковости. Нельзя позволять людям прикрывать свою особую подлость своей особенностью. Вы согласны со мной?
- В такой трактовке, пожалуй, согласен.
- Вас еще что-то смущает?
- Да. Я, признаться, в таком разрезе над этой проблемой не работал. Думаю, что вы все это уже поняли. Спасибо за науку.

  Александр Николаевич гордился своим умением признавать свое незнание. Иногда он даже бравировал им, но это умение часто помогало ему в жизни. Очень важно четко представлять границы своего знания, а не ходить подобно слепцу, прикинувшемуся зрячим.

  Так бесславно закончилось его вчерашнее выступление. Оно и сегодня не давало покоя Александру Николаевичу. И сейчас он мучительно перебирал аргументы «за» и «против» взглядов Снегирева. То ему чудилось скрытое крючкотворство во вчерашних рассуждениях, то они казались неприкрытой, и поэтому неприличной, правдой.
На противоположном сиденье, чуть правее Александра Николаевича, рядом с симпатичной девушкой, на которой он уже давно, не замечая этого, остановил свой пустой, обращенный внутрь себя взгляд, сидел молодой человек. Он нагло, откровенно бесцеремонно рассматривал Александра Николаевича.

  Молодой человек, с волнением заметил Александр Николаевич,  очень похож на него. Они не долго рассматривали друг друга, пока молодой человек, по-видимому, раньше заметивший редкую ситуацию и уже освоившийся с ней, не кивнул головой на дверь, приглашая выйти. Это приглашение показалось Александру Николаевичу вполне разумным. Впрочем, он сразу сообразил, что молодой человек может быть всего лишь фантомом — продуктом его собственного воображения. Александр Николаевич знал, что в отличие от действительных предметов, фантомы не раздваиваются при нажатии на глазное яблоко. Поэтому, он поборол смущение, уставился на своего двойника и сильно, до боли надавил на свой глаз. Все окружающее, включая молодого человека, раздвоилось.

  Встреча с двойником — событие удивительное, исключительно редкое. Но ничего сверхъестественного в этом событии нет. Достаточно вспомнить близнецов, которые в миллионных количествах прогуливаются по земле во все времена и у всех народов. И, если Александр Николаевич удивился больше, чем следовало, то это потому что ему померещилась связь между вчерашней лекцией, где разговор шел об одинаковости людей, и происходящим. Однако, Александру Николаевичу тотчас же пришло в голову соображение, что подобные лекции он читает почти еженедельно, поэтому совпадение вполне объяснимо.

   Поезд остановился и Александр Николаевич с двойником вышли из вагона. Это было на станции «Площадь Ногина». Александр Николаевич кивнул головой, как бы здороваясь: «Странный случай, не правда ли?» Двойник согласился и промолчал. Они стояли друг перед другом и не знали как и о чем говорить. Александр Николаевич подумывал сесть в следующий поезд и уехать, разом решив так неожиданно возникшие сложности.
- Кажется, все еще смешнее, чем мы с Вами подумали, - Александр Николаевич с удивлением услышал  собственные интонации, исходящие от двойника. Казалось, он слышит себя, записанного на магнитофон.
- Шрам с детства остался? Санками стукнули? - незнакомец прикоснулся рукой к шрамику у себя над бровью. Александр Николаевич поводил пальцами по своему, точно такому шраму. Ему стало не по себе. Происходило нечто необъяснимое. Вспомнилась готовая, спасительная фраза, ранее много раз им произнесенная: «В жизни каждого человека хотя бы однажды бывает случай, который он не может рационально объяснить». Сегодня эту банальность пришлось откинуть. Все было слишком реально и, поэтому, тягостно.

- Потолкуем, - двойник брал на себя инициативу. Похоже, он, по-прежнему, на мгновения опережал Александра Николаевича в оценке ситуации. Александр Николаевич согласился, но сразу же предложил: «А, может быть, лучше сразу разъедемся?»
- Куда?
По домам. И делу конец .
А Вы уверены, что мы живем в разных местах? Может быть, нам придется менять квартиру?
- Как? - Александр Николаевич опешил.
- На две равноценные. В разных районах.
- Голос двойника звучал мрачно и решительно. Александр Николаеви все понял.
- Вы хотите сказать, что мы  - Вы и я...
- Одно лицо в двух обличьях, - перебил двойник и добавил: «Может быть.»
- Ну, такого не может... а впрочем. Как Вас зовут?

  Александр Николаевич освоился в ситуации и начинал действовать. Он умел это хорошо. Это одна из его сильных сторон.

   Двойник не успел ответить. Из-за соседней колонны на них выскочили один за другим два человека и запрыгали вокруг них в сумасшедшей карусели. Александру Николаевичу сразу же больно наступили на ногу и толкнули его к колонне. Двойнику ткнули растопыренной пятерней в лицо. Он оказался в опасной близости от края платформы спиной к уже показавшемуся поезду. Наверное, он успел бы и сам избежать опасности, но раздумывать было некогда. Александр Николаевич, заметив это, отбросил жалобы, с которыми он уже обратился к себе, кинулся к двойнику и оттащил его от края платформы к колонне. При этом в душе у него, как он потом с удивлением вспоминал, всколыхнулось большое и теплое чуство сострадания к этому, так похожему на него, человеку. Это было совсем не то, что он почувствовал бы к любому другому.

  Толкнувшая их пара остановилась здесь же за колонной и ожесточенно ругалась. Александр Николаевич пошел, было, к ним и тотчас же вернулся.

- Ну как? Проморгался?, - спросил он Двойника. А, когда тот согласно кивнул, добавил: «Там еще пара таких же, как мы. За колонной».

Двойник прекратил поправлять одежду, решительно вскинул голову: «Ну, что ж, будем действовать!».
- А как?
- Быстро и поэтапно. Сейчас главное, всех собрать и успокоить. Это они нас раскидали?

  Последнее Двойник проговорил, заходя за колонну.

Спор прекратить,- он говорил ясно, не допуская возражений, - никаких чудес, никакой мистики. Вы видите, мы  оба точно такие же, как и вы.

  Он показал на стоящего поодаль Александра Николаевича.

- Научный эксперимент, - добавил он, когда увидел, что у тех вновь появились вопросы. - Все поймете потом. Поднимайтесь наверх. Сбор у памятника героям Плевны. Знаете где. Идите по одному, иначе не минуете милиции. Видите, они у эскалатора стоят.
- А не хотите ли, экспериментаторы, по морде? - отозвался один. - Я вас не просил со мной экспериментировать.
- Я тоже, между прочим. - добавил второй.
- А ты не суйся, - взорвался на него первый, - поганка. Людей еше передразнивает.
- Тихо, тихо! Это не долго. Поднимайтесь по одному наверх. Сейчас все поймете. Идите сперва Вы,  - Двойник обратился ко второму.

  Тот взял сумку и нерешительно посмотрел на них.

- Мы вас догоним.

  Когда второй был на скалаторе, пошел первый.

- Что вы им объясните? - спросил Александр Николаевич, когда они остались вдвоем. - Я бы тоже послушал.
- То же, что и Вам. Слушайте. Я в этом деле, так же как и Вы, ни черта не понимаю. Или Вы о чем-то догадываетесь?
- О чем? Мысль скользит, как  утка на льду, и не крякаяет.
- Ясно, что мы столкнулись с чем-то необычным. Но никакой мистики во всем этом нет. Ведь, мы все нормальные, живые люди с разными, кажется, характерами.
Вы хорошо помните вчерашний день? - Александр Николаевич попытался составить собственное мнение. Испуг, появившийся у него в одно из мгновений, прошел. Оставалось чувство чего-то неловкого и обременяющего.
- Естественно. И позавчерашний, и поза- позавчерашний, и двадцать лет назад. И я сейчас возвращаюсь с работы домой. Наверное, как и Вы?
   Александр Николаевич кивнул и спросил: «А где Вы живете?»
- На Юго-Востоке.
- В Кузьминках? - сердце у Александра Николаевича бешено колотилось.
- Нет. На Пролетарской. А Вы?
- В Кузьминках. Ух... хоть здесь порядок. А откуда Вы родом?
- Из Коломны, - двойник смотрел с надеждой и недоверием. Только теперь Александр Николаевич увидел, что тому тоже не безразлично происходящее.
  Александр Николаевич тоже закивал головой: «Я тоже из Коломны, тоже из Коломны... Дело то нешуточное. А зовут Вас как? Постараемся без истерик. Это важно — без истерик! Меня зовут Александр Николаевич. Вас тоже?».

Двойник согласился.

- Фамилия — Кузьмин.

В этом тоже было совпадение.

- Ничего не понятно. Но жить, наверное, будем, - Двойник пробовал пошутить. - Пойдем наверх. Как бы с теми что-нибудь не случилось. Сдается мне, что мы не совсем чужие друг другу люди и не известно как зависим один от другого..... чертовщина какая-то.... Только этого не хватало.

  Из метро поднимались раздельно, первым - Александр Николаевич. Он привычно протолкался к эскалатору, поставил нагруженный портфель на свободную ступеньку перед собой, глубоко вздохнул, переводя дух, и вместо облегчения почувствовал как дрожат напрягшиеся мышцы спины. Потом он поймал себя на том, что взгляд его не скользит, как обыкновенно, по движущимся навстречу лицам, а ударяется о каждое лицо как об огромную глыбу. Он не выискивал своих двойников. Ему хватало трех прежних, но он надеялся, что найдет одинаковых чужих. Тогда ему стало бы непременно легче.

  Эскалатор закончился, но никаких чудес не произошло. Как и прежде, запечатлелись  три-четыре свежих девичьих лица, несколько особ обеих полов в кричащих костюмах. Проскользнул длинный ряд озабоченных, добросовестных, наверное очень положительных, но удивительно аморфных лиц. В переходе и позднее, на лестнице, Александр Николаевич ожидал увидеть новый скандал из сражающихся между собой своих собратьев, как он их стал называть, но все было тихо.
  Двойники сидели на скамейке левее памятника, на порядочном расстоянии друг от друга. В густых уже сумерках одинаковость их лиц не бросалась в глаза. Но и при внимательном рассматривании, как отметил Александр Николаевич, они изрядно различались. Один был мягче, лицо круглее, тело мешковатое. На нем был хорошо вычищенный, но легко мнущийся, свободно свисавший с плеч серый костюм. Глаза его неподвижно смотрели в одну точку и находилась она не где-нибудь вне, но, определенно, внутри его загадочной, тихой души.  «Впрочем, есть ли у них душа?» - сейчас же подумал Александр Николаевич.

  Второй был коротко стрижен, крепок, очевидно решителен и резок. Сидел он широко расставив обтянутые джинсами ноги, руки закинул на спинку скамейки. «Этот «на коне», - промелькнуло в голове у Александра Николаевича. Так он думал о себе в минуты деятельного, озорного настроения, бывавшего у него несколько раз в году, обычно во время отпуска.
Тихо подошел к ним, садиться не стал.

- Ты, что ли, главный? - спросил «шустрик». Другой смотрел с изумлением и, кажется, как и он, сравнивал.
- Главный?... Не знаю....  не знаю.
- А кто же знает?
- Никто, ребята, не знает.
- А эксперимент?
- Никакого эксперимента. Мы за две минуты до вас впервые встретились, так же, как вы. Только драться не стали, - последнее он добавил, когда увидел, как резко сменил позу «шустрик».
- Может быть, кто-то и ставит эксперимент, но это не мы. Скорее, это эксперимент над нами.

  Из перехода за памятником появился Двойник. Он вышел в другую сторону и теперь осматривался, отыскивал их, или надеялся, что никого не найдет, повел глазами поверх их голов, не узнал и быстрым шагом пошел вниз по бульвару.
«Шустрик» еще порывался что-то спросить, но Александр Николаевич его не слышал. Ему вдруг стало страшно, что Двойник сейчас уйдет и он останется один на один с ребятами. Он хотел броситься за двойником, но не решился.

- Шурик! - вдруг неожиданно для себя крикнул он.

   Так его самого звали в детстве и продолжали звать близкие друзья. Двойник услышал, обернулся, поискал глазами, когда увидел, помахал рукой, поспешил к ним и, что Александр Николаевич отметил как странность, кажется, улыбнулся.
 
  Двойник еще не успел подойти к ним, когда Мешковатый, который до сих пор сидел тихо, вскочил со своего места и бросился мимо двойника в подземный переход. Его руки в глубоких карманах пиджака болтались как плети, оттягивали тяжелые полы еще больше вниз. На повороте к спуску, когда он стремился оставить двойника сбоку, его руки занесло, он прикоснулся ими к двойнику, всхлипнул и понесся вниз, выдергивая руки из карманов, в которых они запутались.

  Александр Николаевич догнал Мешковатого, когда тот менял деньги в автомате. Взяв его за руку, Александр Николаевич протолкнул его назад в переход. Тот ее больше сгорбился, но не сопротивлялся.

  Когда вновь вышли на улицу, то заметили, что окончательно стемнело. Тихо пошли к скамейке.
 
- Ты зачем побежал?» - спокойно как давно знакомого Александр Николаевич спросил Мешковатого. Тот заметно вздрогнул, но промолчал. Так молча он сел на край скамейки, запахнул поплотнее пиджак и, похоже, ушел в себя.
- Что, синьор, Вы, кажется, куда-то торопитесь, - обратился к нему Двойник, прервав оживленную беседу с «Шустриком». Мешковатый молчал.
- Или Вам не нравится такая изысканная компания? Посмотрите, ведь, мы почти не отличаемся от Вас, а Вы нас не любите. Неужели Вы не любите самого себя? - Двойник явно входил в раж . Молчание Мешковатого приводило его в ярость.
- Что же Вы молчите? Вы же не немой? Мы Вас уже слышали. Ну дайте мне по морде, что ли! Вместе с этим благородным доном, - он показал на «Шустрика». Посмотрите, как у него чешутся кулаки.

  В этот момент Александр Николаевич осторожно обхватил Двойника за талию:
- Что-то Вы сильно разволновались? Вам не идет!
- Добавьте, «Шурик»! Это так трогательно!

   Неизвестно, что он сказал бы и сделал потом, может быть, устроил  потасовку. Все изменило долетевшее до них бормотание Мешковатого:
- Я, конечно, ненормальный, но не настолько, чтобы говорить с галлюцинациями.

  Он тяжело встал и хотел идти к входу в метро. Его остановил сначала хохот, потом вцепившаяся рука двойника.

- Ха-ха-ха! Счастливый простофиля! Он думает, что мы привидения! Ха-ха-ха! Как же ты забыл, что привидения появляются только ночью? Сядь! Сядь и отдохни! Полчаса ничего не изменят. Или Вы сразу в аропорт и попробуете от нас убежать?  Но от себя убежать невозможно! Нажмите, лучше, себе на глаз и посмотрите на нас внимательно. Галлюцинации при этом не раздваиваются. Не верите? Вот наш товарищ это подтвердит, - он указал на Александра Николаевича. -  Он знает этот способ отличения галлюцинаций от действительности. При этом он с силой нажал на свой глаз и осмотрел всех присутствующих. Для того ему пришлось поворачиваться в разные стороны.
- Вам, - он обратился к «Шустрику», который настолько сник, что уже не оправдывал этой метки, - тоже советую проделать этот опыт. Он продолжил крутиться и рассматривать каждого из них.
- Ну. что же ты?, - он торопил Мешковатого. - Не веришь? Но он подтверждает.
Александр Николаевич согласно кивнул.
- Вы... Вы сговорились. - выдавил, наконец, из себя Мешковатый.
- Да кто сговорился- то? - Двойник по настоящему развеселился. - Привидения, что ли? Садись, дурачок. - Он потянул мешковатого на скамейку, куда плюхнулся сам.
 
  Александру Николаевичу тоже стало легче. Он решил взять инициативу на себя и завершить эту более чем странную встречу.

- Парни, - сказал он. - Послушайте меня одну минуту спокойно и не перебивайте. Я скажу все, что знаю и понимаю. Во-первых, мы четверо необыкновенно похожи друг на друга. В некотором смысле, - он потрогал свой шрам,- похожи даже больше, чем братья-близнецы. Во-вторых, нас всех зовут Александр Николаевич Кузьмин.
- Не понял, - «Шустрик» вытянулся, не  вставая со скамейки.
- Вот мы и выясняем. Не перебивайте. Вас так зовут?
- Да?!
- Ну и нас тоже. Больше ничего по этому поводу добавить не могу. Все мы родом из Коломны, но сейчас живем, к счастью, в разных местах. Хотя, в  этом еще надо убедиться. Я живу на «Пролетарской», Вы,- Александр Николаевич обратился к двойнику, - в Кузьминкахе, Вы, - он спросил Мешковатого.
В Бибирево.
- Эх, куда тебя, сердешного, занесло. От этого ты и не в себе? Ну, хорошо. Здесь все в порядке.
- А Вы?
- Я живу в Коломне. Мне надо еще успеть на электричку. Давайте, заканчивайте ваш эксперимент и я помчусь.
- В Коломне? - с интересом спросил двойник.
- Да. Мне надо успеть на 21-18.
- Мать Вашу Прасковья Николаевна зовут?

  Трое ждали его ответа, затаив дыхание.

- Да, Прасковья Николаевна.
- Мужики! А, ведь, мы к мамане в гости регулярно ездим. Верно? Как же мы ни разу не встретились? Ты нас раньше никогда не видел?
- - Бог миловал.
- Ну, Бог тут, положим ни при чем. Чертовщина какая-то!
- Моя мать со мной живет, - подал голос Мешковатый.
- В Бибирево? Прасковья Николаевна?- одновременно выпалили Двойник и Александр Николаевич.
- Да.
- Дела! - Двойник полез в карман за сигаретами. «Шустрик» по-хозяйски взял одну себе. Закурили.
 Двойник сделал предложение: «Надо ехать по очереди по всем адресам и все выяснить».
- Что здесь выяснять? Куда ехать? Моя мать креститься начнет, если всех увидит. «Шустрик» начал что-то соображать и в нем начала просыпаться привычка действовать.

  Александр Николаевич продолжал проводить свой план.Поскольку дома у нас разные и мы всю жизнь даже не подозревали друг о друге, ничего не произойдет, если мы еще сутки проживем по-прежнему. Какая-то связь между нами, разумеется, есть. Должна быть  причина, которая свела нас вместе, но, всех обстоятельств мы все равно не знаем и не контролируем. Поэтому, я предлагаю ехать сегодня по домам и надеяться на лучшее. Я даю вам свой адрес и завтра после шести жду у себя.
Такой поворот дела всех устраивал. Каждый хотел освободиться от других, хоть на время. Хотелось отсрочки и благополучия. Решили  по очереди спускаться в метро и разъезжаться по одному. Александр Николаевич выговорил себе последнее место. Он, почему-то, не хотел, чтобы они без него оставались вместе.

  Потом он долго катил в полупустом вагоне. Он отдыхал. Ясности не было, но и путаницы тоже не было. Все произошло очень обыденно. Все покрыла усталость и готовность к любому событию. От станции «Таганская» пошел пешком. Поглядывал на светлое на западе небо, втягивал в себя свежий воздух и думал: «Почему он так вкусен, если машины несутся сплошным потоком даже сейчас, когда вечер вот-вот перейдет в ночь».

  Очень скоро его догнал Снегирев. Пошли вместе. О вчерашнем говорить не хотелось. Пробовали поговорить о футболе, о новых выставках художников. Неожиданно Александр Николаевич рассказал ему о происшествии. Так и выложил:
- Представляешь, захожу в вагон, а там сидит такой же, как я. Потом видим еще двоих. Может еще кого не заметили, - горько пошутил он.
Говорил Снегиреву, потому что чувствовал, что больше никому рассказать не решится. Дороги не хватило. Зашли к Снегиреву домой. Тот слушал с интересом и недоверчивой радостью. «Романтики захотелось», - почему-то обиделся Александр Николаевич.

  Постепенно их разговор перешел в обычное пережевывание подробностей и Александр Николаевич пожалел, что рассказал обо всем Снегиреву, собрался уйти, но сегодняшние неожиданности еще не закончились. Снегирев пригласил его уехать назавтра вместе с ним к морю  и объяснил, что совершенно  бессмысленно и даже глупо ждать завтра этих ребят. Они встретятся перед его дверью и разберутся во всем сами. Он же не испытывает в них никакой нужды и может, как все нормальные люди, обходиться без двойников. Оформить отпуск ему будет не сложно. Через четыре дня отпуск ему полагается по графику. Эти, не очень сильные, как позднее понял Александр Николаевич, аргументы, убедили его. Но сильнее всех аргументов было желание уже послезавтра быть праздным, свободным и с головой погрузиться в синий праздник по имени «море».
   В половине третьего другого дня они внесли свои чемоданы, сумки и сумочки в купейный вагон скорого поезда и протолкались мимо счастливо переносящих духоту потных отпускников уже снявших галстуки, но пока остающихся в пиджаках, к своему купе.
  Снегирев и Кузьмин были счастливы точно также, как остальные и от осознания этого становились еще спокойнее и радостнее. Снегирев с шутками ввыливался в купе, когда Александр Николаевич увидел в купе двух своих двойников.
Они замолчали, когда увидели Снегирева.

- От судьбы не уйдешь, - сжался Александр Николаевич и вошел в купе.

Ему очень сильно удивились и испуганно замычали, посматривая на Снегирева. Двойники были другие, не вчерашние, определил Александр Николаевич.

- Взгляни на них, - показал Александр Николавич на растерянных собратьев. Он обращался к Снегиреву. Тот замялся, но смотрел с интересом.

- Выйди на секундочку, - попросил Александр Николаевич. - Видишь, мои стесняются.

  Обескураженный Снегирев выбрался из купе и прикрыл за собой дверь.

- Когда встретились друг с другом? Только что?

  Александр ощущал себя хозяином положения.

- Других, таких же как мы....  ну, пятого, шестого, седьмого....., - уточнил он, поскольку они не понимали, - не видели?

  По их лицам он понял, что они еще не успели ничего сообразить. Присел на полку, собрался с мыслями.

- Ребята, мы с вами абсолютно одинаковые. Видите шрам у меня над бровью? Он такой же, как у вас. Родом я, также, как и вы, из Коломны. Мою мать зовут Прасковья Николаевна. Вашу тоже?

  Они неопределенно пожали плечами.
- «Фитиль», что ли снимаете?- спросил один из них. Мы его уже знаем под именем АлЕксы.
- Почему «Фитиль», - растерялся Александр Николаевич.
- В «Войну и мир» я не гожусь. Рожей не вышел.
- Ты, что же, думаешь, что мы под тебя загримировались?
- А разве нет? - АлЕкса смотрел на них насмешливо. Чуствовалось, что его можно сбить с толка, запутать, обмануть, только нельзя смутить до испуга. Александр Николаевич успокоился за него и начал с другого конца.

- Ведь, мы с Вами не гримировались? - обратился он к Алексу.
- Нет. Я вас обоих впервые вижу.
- Поверьте, что все мы самостоятельные люди.
- А я не верю? - съехидничал АлЕкса.
- ….но мы не гримировались. Мы, просто, одинаковые. Вроде двойников. Только двойники не зависят друг от друга, а вы оба зависите от меня.
- Да? А это ты видел? - Алекса положил на столик громадную, с толстой кожей и большими твердыми ногтями мозолистую руку. - Может быть ты от меня зависишь?  Покажи свою.
- Но я вчера уже встретил еще трех таких же, как вы. А вам еще не приходилось. Значит, мое положение исключительное, особое.

  Поезд тронулся. Объяснение было долгим, утомительным и, в конце концов, смешным. Пришел Снегирев. Очень трогательно помогал Александру Николаевичу. Труднее всех пришлось Алексу. Он оказался физиком, во всем хотел полной ясности, а ее то и не было.

  Наконец, Снегирев достал из сумки бутылку вина. У Алекса нашлась еще одна. Договорились отдыхать вместе, называть себя близнецами и искать решение загадки их странной встречи.

  Поздно ночью, когда все уже спали, Александр вошел в купе. Он оглядел своих собратьев и почувствовал их мучительно близкими себе. Они лежали ухом на одном плече, закрыв согнутой в локте рукой другое ухо и глаза. Он научился так спать пятнадцать лет назад, когда в пионерском лагере заставляли спать днем и ему мешал свет и шум соседей. Носки были одинаково сложены на ботинки, одинаково аккуратно были сложены рубашки. Он помнил как мать учила этому его шестилетнего. Только брюки их были сложены по-разному. Александр Николаевич сложил свои так как научился в армии, вздохнул и полез на свою полку.






                III

  В тот вечер Таня и Александр подружились. Сначала она только смирилась с его присутствием. Александр это понимал, но ему было радостно и тепло уже от того, что она его не прогоняет. Он неторопливо следовал по извивающимся среди кудрявой зелени улочкам за ее уверенным шагом. Вдруг заросли закончились. Начались постройки, состоящие из маленьких домиков и многочисленных приделанных к ним сарайчиков, террас, чуланчиков и просто навесов. Пройдя составленный из них лабиринт, Александр очутился в маленьком дворике, в центре которого торчала из земли труба с вытекающей из нее тоненькой струйкой воды. Она разбивалась о небрежно размазанную в незапамятные времена лопатой бетонную лепешку. Рядом с водой толкались два малыша. Они тянули к воде руки, не доставали, вытягивались вперед, но не решались ступить ближе, туда, где висел шар мельчайшей водяной пыли.

  Повинуясь Тане, Александр уселся на теплые камни. Она же скользнула к источнику, перехватила струю пригоршней, несколько раз отхлебнула из нее и разогнулась, улыбаясь и отряхиваясь от серебряных брызг. Малыши взвизгнули и вместо того, чтобы убежать, кинулись под струю.

  Таня ушла в домик, а к Александру подошел довольно толстый старик в допотопной майке из сеточки. Он стал оправдываться, что мест для отдыхающих больше нет, а потом предложил сдать ему за один рубль в сутки кушетку во дворе. «Погода сейчас теплая, дожди — редкость. А на свежем воздухе даже лучше», - пояснял он с неопределенным акцентом.

  Александр не рассердился на стариковскую жадность, посмотрел на ту кушетку под акацией. На ней сидели незамеченные им сперва две молодые женщины. Они говорили между собой. Их колени были прикрыты приготовленной детской одеждой. «Матери этих малышей, - отметил зачем-то Александр. - У одной мальчик — вот трусы и рубашка; у другой девочка — вот платье».

  Кушетка стояла вплотную к окрашенной в светло-серый цвет деревянной беседке высотой ровно с акацию. На фоне ее стены лица женщин были бронзовыми, а волосы казались контрастными платиновыми полосами.

  Александр повел глазами дальше и увидел море. Оно было далеко внизу, между беседкой и темнеющей громадой соседней горы напротив, окаймленной редкими огоньками фонарей. Была та, почти обязательная на юге, пора, когда небо и море сравниваются в цвете и становятся неразличимыми. Они волновали тем же, что и женские волосы платиновым безмолвием и покоем. Лишь едва различимая точка теплохода показывала, что та бездна, в которой она движется, не небо, а все еще море.

  Таня вышла очень быстро и нарочито просто.

 - Пойдем. Я тебя выведу отсюда. Мне надо к друзьям. А это почти по дороге.

  Простота ее появления, обычность этих слов только усилили впечатление Александра. Она была обворожительна «вся до капельки», как она сама о себе иногда говорила. То, что днем было безыскусно обращено навстречу солнцу,  ветру и воспринималось как само естество и единственный возможный способ ее бытия, теперь было умело скрыто и не менее умело подчеркнуто. Ее башмачки великолепно дополняли легкое элегантное и несомненно согревающее, несмотря на глубоко открытый ворот, платье.

  Александр не заметил и не удивился, что она назвала его «ты». Он помнил, какой увидел Таню впервые, два года назад, но она оказалась неожиданнее и удивительнее его представления о ней.
  Те три часа, которые они были знакомы, он чувствовал себя старшим. Теперь он оробел и ощутил себя неуклюжим мальчишкой. Его сумка — прекрасная бразильская сумка из натуральной кожи, которой он горделиво кичился, вдруг оказалась совершенно лишней. Нести ее по школярски скромно в опущенной руке ему было унизительно. Закинуть ее за спину выглядело непочтительно по отношению к Тане и, главное, делало его лишним рядом с ней. Последний вариант был, все же, предпочтительней — сумка была довольно тяжелой. Она сильно толкала вперед. Чтобы не торопиться, Александру пришлось сгорбиться. Он пробовал по-прежнему бойко разговаривать, понял, что заискивает и замолчал вовсе. Последние метры до набережной шли молча.

  Александр испугался, что окончательно разойдется с Таней, что не сможет ничего сказать, кроме «до свидания» и отчаянно предложил ей зайти в кафе. Она согласилась. Постепенно напряжение спало. Таня говорила мало, но все делала очень естественно. Она сидела за столиком, ела мороженое, запивая его фруктовой водой, и это было так же просто и, в то же время, изящно, как все ее поведение днем.

  Пока были в кафе, видели как стемнело. Над морем образовалась и сгустилась синева, через множество оттенков фиолетового перешла в густую тьму и теплой свежестью надвинулась на берег.

  Александр предложил Тане проводить ее к друзьям. Она согласно кивнула как о давно решенном. Сначала отнесли к месту ночлега его сумку. Александр надел свою любимую куртку, стал, как в лучшие времена, внимательным, насмешливым и ироничным. Танин голос зазвучал веселым, звонким смехом. Меж ними начала формироваться та связь, которая в волшебных сказках заканчивается свадьбой и медом, текущим по усам.

  Впрочем, был еще один эпизод, омрачивший их первый вечер. Таня узнала, что в кафе их действительно было четверо. Ей рассказал об этом Снегирев.

- А!! Вы и есть наша смелая спасительница! - промычал он, продолжая что-то жевать. - Похвально, похвально! Но, настоящий спаситель, все-таки, я. Как увидел, что ребятишки хи...-хи...-хи за книжечку схватились, сразу же смел авоську с бутылочками и....  без оглядки. Что же вы хмуритесь?» - последнее относилось и к Тане, и к ребятам.

- Да Вы не обижайтесь на них. Гляньте, какие они благородные.... и совсем одинаковые, - тут он захохотал.

  Таня поняла, что он пьян, что он говорит правду, но не рассердилась на ребят и не пожалела, что помогла им. Она взглянула на Александра чуть снизу. От этого глаза ее показались еще  больше. Александр обрадовался вдруг появившемуся желанию стать мудрее, видеть все ее глазами, разгадывать смысл ее, зацепивших его, капризов и прихотей.

  Они прогуливались по набережной. Сперва шли к центру, туда, где набережная превращалась в площадь и в ярком искусственном свете гомонили пестрые толпы людей, привлеченных шумом и жутью мотогонок по вертикальной стене и длинным рядом междугородних телефонов-автоматов, дарящих чувство единения со всем миром.
   А сам мир представляется прекрасным, как лето и веселым, как карнавал. Потом пошли в другую сторону. Миновали город, начался длинный ряд пляжей. Дорога забирала вверх, постепенно их охватывал густой мрак. Парусина пляжных грибков и тентов белела далеко внизу. Слышно было как волны гремят пляжной галькой и бьют по валунам покрупнее.

  Ветра не было никакого. Это сильно удивляло Александра. В его воображении ветер и волны всегда сливались воедино. Он сказал об этом Тане. Та на секунду задумалась, а потом объяснила, но уже другим, серьезным и тревожным тоном:
 - Ветер где-то там, в море, далеко от берега. Возможно, кого-то сейчас треплет настоящий шторм и ему приходится очень трудно. А до нас доходят только вот эти волны.

  Обогнули холм и снова приблизились к морю. Это была оконечность тупого мыса, выходившего метров на триста в воду. Дорога здесь заканчивалась большим разворотным кругом, днем по ней ходили автобусы. Дальше тридцать метров тропинки, крохотный причал, и все — волны.

  Александр знал это место раньше, но бывал здесь только днем. Они ушли очень далеко. Скрылись за холмами огни города. Не видно никого из прогуливающихся. Над ними, на скале желтел один фонарь . Он висел за изгородью, в окружении старых кипарисов. К нему вели три десятка ступенек, вырубленных в камне. Кипарисы стояли неподвижными свечами. На деревьях не шевелилась ни одна веточка. Меж ними желтел угол неосвещенного изнутри дома. - «Кто здесь живет? Почему так далеко от людей?» - Александр не заметил, что рассуждает вслух. Таня прильнула к нему и, казалось, полностью совпадает в чувствах. - «Какие странные деревья, будто заколдованные. Море шумит, а на них ни одна ветка не шевельнется. Цикады, и те смолкли. А может быть эти ступени специально для нас? Может быть, днем их нет? Мы заходим в дом, изнутри он освещен особым, неземным светом. Там нас ждут люди. Такие же, как мы, только они все знают и понимают - всё, всё. У них своя, особая жизнь. Они ничего не говорят. Они просто все понимают и никогда не умирают... Может быть потому что они уже умерли?»

- Он обхватил рукой Танины плечи: «Попробуем зайти туда? Рискнем?».
- Мне страшно. Пойдем назад.
- Их не надо бояться. Они добрые, потому что видят все насквозь. Злыми бывают только глупцы.
- Александр, прекрати пугать, или я уйду одна! - Таня резко отстранилась.
- Ну, хорошо, хорошо. Я больше не буду. Так, кто здесь живет?

  Они медленно зашагали назад. Снова она справа, он слева.
-  Здесь живет старый Иргиз. Он продает билеты на теплоход. Там, рядом с причалом есть маленькая будочка. Он сидит в ней целый день, слушает транзистор и молчит.
- Но он добрый человек?
- Добрый. Он здесь с самого землетрясения, говорят, и ни разу никого не обидел.
- Вот видишь, я никогда не ошибаюсь!
- Хвастун! Ты хвастун и Дон Жуан. Ты ко всем девушкам пристаешь? - она очень мило кокетничала.
- Нет, - он попробовал быть серьезным. - Только к тем, которые нравятся.
- Конечно. Ко всем, которые нравятся.

  Она поддразнивала его. При этом она смешно прищуривала глаза и морщила нос. Это было так забавно и трогательно, что Александр вдруг почувствовал к ней щемящую нежность. В то же время со дна его души поднялся и взъерошился отчаянный страх. - «Кто он такой? Что с ним происходит в последние дни? Почему их трое и что с теми тремя, которые были в Москве?» От этих ответов на эти вопросы зависит быть им счастливыми или нет. И она. Ведь, он потерял ее тогда, в Белгороде. Почему они встретились? Это счастливая случайность, или событие одного ряда, что и возникновение близнецов? Может быть, она исчезнет вместе с ними".-  Эти вопросы теперь никогда не отпустят его. Но он об этом не знал.

  Они еще долго гуляли, пробираясь назад к городу. На одном из поворотов вновь показались городские огни. Они сильно поредели. Было за полночь. Короткие строчки уличных фонарей в самых разнообразных направлениях пересекали холмы, образуя рваную паутину. Ее концы совпадали с темным контуром гор, вдруг проступившим на посветлевшем небе. Из-за моря несколько минут назад выскользнула полная луна и, набирая сияние, устремилась прямо в зенит.

  Ночь быстро преобразилась. Вместе с ней преобразились отношения Александра и Тани. Они чувствовали друг друга уже не как случайного недавнего знакомого, а как нужного, интересного, доброго приятеля, который завтра может стать чем то большим, чем просто приятель.

  Александр много рассказывал о себе, почти ничего не прибавлял и мало утаивал. В тех местах, где надо было что-то скрыть, он много и остроумно шутил. Она смеялась и больше верила своим мыслям о нем, приятному впечатлению от честного лица и умного взгляда, чем его словам. Они часто касались друг друга руками, плечами, ногами, отыскивали для этого любой повод и совсем без повода. Сближение их шло быстро и могло бы быть быстрее, если бы она невольно не тормозила его. Что-то в поведении братьев настораживало ее, заставляло поддерживать дистанцию.

  Подошли к ее дому и чинно, как недавние знакомые, расстались. Александр предложил, было, встретиться завтра, но Таня отказалась. Оба были не вполне довольны процедурой прощания, но  каждый считал, что ведет себя достойно и этим удовлетворялся.

  Александр быстро выбрался из лабиринта побеленных хат и домиков и почти побежал домой. Он стремительно двигался вниз и с радостью, всем телом бросался в чередующиеся полосы холодного и теплого воздуха.

  Пока они поднимались в гору, Александр не видел моря. Но вот на одном из поворотов оно оказалось прямо перед ним, за холмистым, поросшим колючим, густым кустарником, спуском. Было еще довольно высоко и море  уходило к далекому горизонту. И оно, и холмы были залиты светом полной, высокой луны. Лунной дорожки не было, но вся вода отливала серебристым светом. На ее поверхности стояли огромные, частые, казалось, имеющие за горизонтом один центр круги редких накатывающих волн. Дорога расширилась и превратилась в маленькую смотровую площадку с низеньким ограждением из крашенных труб и двумя скамейками. Александр остановился. Он всмотрелся в даль,увидел красную точку фонаря на плывущем в открытом море теплоходе и внезапно осознал очевидность, до сих пор не приходившую ему в голову.- " Весь этот чудесный берег, это дневное солнце, кутерьма и ласковая вода — это не только начало бесконечных равнин, гор, лесов, множества городов и связей между людьми, но это еще и конец всего великолепия суши, конец привычной и вроде бы понятной жизни. Не похоже ли и мое существование и всякого другого человека на этот берег — такой солнечный и привлекательный, такой манящий и граничащий с безнадежностью. Ведь всякая бесконечность безнадежна.Можно переплыть море, но там будет другая страна, другие люди — они не примут тебя. Ты придешь из самого себя, для них это из ниоткуда. Ты охватишь все пространство и окажешься лишним. Есть ли главное, привилегированное, особое место в пространстве? -  Есть! Это место, где находишься ты. Так может сказать каждый, потому что нет никаких оснований считать какое-то другое место, более важным, чем, то, на котором оказался ты. Пространство и время жизни и всего мироздания, их смысл и тайну каждая душа — и большая, и маленькая, и гордая, и обиженная, постигает своим заканчивающимся бытием. Можно ли забыть, что ты родом из самого себя такого, каким ощутил, осознал себя впервые. Я — одинокий и любопытный, другой — слабый и завистливый, третий — щедрый и злой. Можно ли вернуться и снова стать привычным ? Вряд ли.
Не стою ли я сейчас, - чувствовал Александр, - над всем пространством жизни и сразу на двух бесконечно далеких берегах — рождение и смерть, которые теперь сошлись? Не родился ли я уже шесть раз? И сколько раз мне умирать? С тех пор, как появились близнецы, я умираю каждую минуту. Я вижу как человек в моем обличьи и с большой частью моего опыта жизни, поступает совсем не так, как я. Но разве не сейчас я начинаю по-настоящему жить? осознаю смысл и значение каждого своего поступка. А ведь я еще  люблю эту девочку, и вообще, пора спать", - неожиданно для себя закончил он.

  От помощи ученых он отказался сразу. Не хотелось быть подопытной свинкой, а решать за всех он счел себя не в праве. Оставалось накапливать и попробовать систематизировать материал их жизней.

  Два следующие дня прошли спокойно. Собратья загорали на пляже, купались. Они привыкли друг к другу, первый шок прошел и они впервые всерьез стали ощущать тяжесть их положения. Уже на второй день они стали избегать друг друга.

 АлЕкса мало купался, искал новых знакомых и простаивал с ними часами у автоматов с пивом и дешевым сухим вином. Он стал своим человеком у трех маленьких каменных столиков под огромным платаном и не торопился оттуда уходить. Когда он приходил искупаться, то говорил очень мало, щурился на солнце, крякал, заходя в воду и напевал одну из песен Высоцкого, записи которых непрерывно звучали в разных местах.

  Алекс избрал другой способ уединения. За день он проплывал вдоль берега многие километры, отогревался на одном из бесконечной череды пляжей и снова мерно махал руками, меняя стили, или нырял с мальчишками у причала, отыскивая крабов или монеты равномерно рассеянные, казалось, по всему дну.

  На пляже жарились только Александр и Снегирев.

   В эти дни сосед неплохо помогал Александру. Он не надоедал и не давал забыться, подсмеиваясь над собратьями и придумывая все новые анекдоты, иногда довольно нескромные. Александра коробило, но он терпел. Анекдоты давали новые толчки его мытарствам и тогда ситуация представала в новом ракурсе, мысли цеплялись за любую подробность.
 
-Ха-ха-ха, - гоготал Снегирев, - представь, что мы все ушестиримся. Это ж какая силища! А  проблем никаких. Все появились вместе с квартирами, семьями, зарплатой и даже маманя у вас не одна на всех, а каждому по штуке, как у нормальных людей. А армию какую мы можем выставить!

- Перестань трепаться, - останавливал Александр, - зачем нам такая армия? Причем здесь армия?. Но против намека, что они не настоящие люди, ничего не говорил. Это могло оказаться правдой.

- Ладно. Об армии не слова. Но представь, что ушестерилось поголовье крупного и мелкого рогатого и безрогого скота, - язвил он. - Сразу наступит изобилие, ибо у богатой нации скота всегда много.

- Сам ты скотина, Снегирев, - отмахивался Александр.-А как ты думаешь, те трое в Москве, они сейчас живы? Вообще, можем мы существовать отдельно друг от друга?
- Я думаю, что можете. Жили же вы отдельно. Ты — социолог, а Алекс — физик. АлЕкса тоже без тебя хорошо обходится. Между прочим, мне кажется, что он в тюрьме сидел. Видел татуировку у него на груди?

  Александр согласно кивал и тут же сомневался: "У нас одни родители — хотя отец у Алекса жив, а у меня умер; выросли мы тоже в одном месте и друзья у нас были одни".
- Но жил же ты без них, верно? - не унимался Снегирев. - И без московских прекрасно обходишься. Что касается этих, - он показал в сторону моря, -  то можно поставить эксперимент. Давай убьем одного из них. - Он внимательно смотрел Александру в глаза и, хотя смеялся, Александр понял, что он не шутит. Ему стало не по себе.
- А что, - развивал свою мысль Снегирев, - главное — спрятать труп. Это мы сделаем. Воды много. А остальное произойдет без нас. Если начнут искать, значит настоящий был человек, а не начнут, то и бог с ним. Тогда и о втором можно подумать. А не то, они о тебе позаботятся.

  Александр швырнул огрызок яблока точно в мусорную урну и встал, намереваясь искупаться.

- Ну?, - спросил Снегирев.
- Будем считать, что ты шутил. И с ними на эту тему не шути. Ты же знаешь, что я настоящий.

- Ну, ну... Придете вшестером, или даже втроем к твоей мамане, тогда будет не до шуток.

Снегирев тоже полез купаться.


                IV

  Александр не знал, что им надо делать, но чувствовал, что им надо больше быть вместе, объединиться, чтобы решить загадку «многократного копирования одного человека в разных вариантах». Теперь он так называл происходящее с ними. Он считал эту формулировку значительным шагом вперед, поскольку она не ставила его в особое, исключительное положение, а приравнивала к другим собратьям. Это Александр считал правильным, то есть, соответствующим действительности. Конечно, мысль о тиражировании, о неоригинальности и неподлиности, иллюзорности собственного существования была тяжелой, выбивала почву из под ног, но Александр нашел в ней теплые, радостные стороны и смирился. Александр выяснил уже на второй день утром, что отец у АлЕксы действительно жив. Это был его, Александра, отец, которого он потерял еще семь лет назад. Тогда, ранним декабрьским утром они с отцом вместе вышли из дома. Александр ехал на неделю учиться и жить в общежитии. Отец шел на работу. Дорогу до вокзала они проделали вместе. Когда Александр садился в электричку, он помахал отцу. Его большая, сгорбившаяся фигура двигалась по пешеходному мосту над путями. Ничто не предвещало беды, но никогда больше они не виделись. Сказались тяжелые раны и контузия, полученные совсем еще молодым отцом на фронте. Он умер от обширнейшего инфакта в тот самый день, когда Александр, сдав на отлично первый экзамен в университете, возвращался на выходной домой. Александр считал  себя повинным в смерти отца. Прежде, до августа, пока Александр не поступил в университет, они работали в одной бригаде. После его увольнения людей не хватало. Отец много работал и сильно уставал, заменяя уволившегося сына, да и подзаработать отец считал не лишним. Кроме Александра, которому надо было помогать деньгами, у отца было еще двое младших сыновей. Александру было тяжело и одиноко в том декабре. В последние годы не стало легче.

  Но вот оказалось, что его отец, пусть как отец АлЕксы, жив. Он уже на пенсии и АлЕкса два дня назад с ним говорил. Когда Александр услышал об этом, то сразу вспомнил огромные, с толстой желтой кожей и черными полосками засыпанных пеплом ран, руки отца. Ему стало нестерпимо больно и радостно одновременно. Он смотрел на АлЕксу и радовался за него и завидовал ему. «Это он живет настоящей жизнью, - думал Александр. - А моя жизнь — случайное и извращенное отражение настоящего».
Позднее, разобравшись подробнее, он уже не бросался столь необдуманно словом «настоящее». Оказалось, что у Алекса отец (мой отец?) тоже умер, но по другому. Инфаркт настиг его, когда он с тремя сыновьями строил новый дом вместо старого домишки, в котором они родились и выросли. Отец у АлЕксы жил, как оказалось, совсем не той жизнью, какой желал ему Александр. АлЕкса дважды за свои двадцать семь лет сидел в тюрьме. Два другие его сына - у АлЕксы были братья - подавали одно время надежду, но, наконец, спились. Эти неудачи унизили отца и теперь он целыми днями сидел в маленькой темной комнатке, кашлял, выходил только ненадолго к гостям, да иногда ездил по грибы.

  «Многократное копирование одного человека» требовало разгадки. Александр решил попробовать сплотить собратьев. Единение лучше всего происходит в общем деле. Но на отдыхе никаких дел не бывает, поэтому Александр пригласил всех на автобусную экскурсию. Плечи у всех сильно обгорели от солнца — на пляж они идти пока не могли — пришлось согласиться.

  Накануне вечером Александр посетил Таню. Она была рада, просидела с ним допоздна, говорила о всякой всячине и согласилась составить им компанию. На этот раз Александр удостоился имени «авантюрист», после того как он признался, что билетов на экскурсию у них нет и он рассчитывает уговорить экскурсовода, «что, между прочим, надежнее всего, так как билетов мало, а деньги нужны всем».

  Утром все четверо — Снегирев куда-то запропастился — легко сели в экскурсионный автобус. Экскурсовод взял с каждого по рублю и тотчас разделил деньги с водителем. Они сидели на заднем, последнем диване над вибрирующим мотором. Сквозь дермантин обивки с въевшейся пылью пробивалось тепло, от него начинали гореть плечи и лопатки под тонкими рубашками. Но, пока они ехали через долины и ущелья, наполненные утренней прохладой, это было не обременительно.

  Таня сидела с той стороны автобуса, которая ежеминутно зависала над обрывами. Она рассеянно смотрела на лесистые ущелья, скалистые вершины, каменные осыпи и слушала рассказ экскурсовода. Глаза ее впитывали каждую новую подробность знакомых с детства картин, улыбка удовлетворения блуждала иногда по ее губам. Она прижалась к Сашиному плечу и почти не двигалась. Когда поправляла волосы или придерживала ворот блузки, распахиваемый упругим потоком из окна, Таня видела лица всех ребят. Они сидели в рядок, руки сложены на коленях, лица хмурые и торжественные. Кто та обижающая их «плохая теща, которая всегда достается вместе с хорошей женой»,- вспомнила она недавно услышанную поговорку и чуть не рассмеялась. Но, тотчас ей стало стыдно — вдруг у них есть серьезная причина хмуриться.

  Быстро проехали горные цепи и до жары успели проскочить выгоревшие степи, разрезанные  белыми, ступенчатыми отрогами и поросшими низенькими садами и кукурузой лощинами. Крыша автобуса начала раскаляться, когда они вновь приблизились к горам, вильнули в длинный узкий каньон и остановились. Кудрявая зелень, окружившая автобус со всех сторон, оказалось напоена множеством больших и малых птах и их голосами. Свист и порхание с концов ветвей — до них можно было дотянуться рукой — проникали сквозь открытые окна  в автобус. Солнечные пятна в живой, подвижной тени бродили по его пустеющим креслам.

  Таня спрыгнула первая и медленно двинулась по асфальтированной дорожке извивающейся под бесконечной аркой зелени с пятнами небесной синевы. Здесь стояли и подъезжали много других автобусов. Голоса и шум шагов курортников перекрывались уверенной скороговоркой экскурсоводов. Тоненькие струйки идущих от автобусов курортников постепенно сливались в плотный поток. Всем предстояло увидеть город отшельников, проживавших в незапамятные времена в пещерах на вершине плоской горы.

  Таню удивляло, что собратья почти не разговаривали друг с другом. Это было  непривычно, но самой тормошить компанию ей не хотелось. Обстановка с каждой минутой тяжелела, поэтому Таня обрадовалась, когда в стороне от дорожки за ручьем показалась маленькая харчевня со столиками под деревьями, запахло жаренным мясом, и АлЕкса предложил позавтракать и пропустить по стаканчику вина.

  Очереди не было. Основная масса людей проходила мимо в стремлении успеть подняться в гору до наступления пекла. Таня устроилась за столиком под высокими густыми ветками и, умиротворенно вздохнув, опустила ступни в босоножках в густую, сочную траву. Разгоряченное ходьбой тело нежилось в наступившей прохладе.

  Ребята поставили на стол потеющие бутылки бесцветного сухого вина, принесли на бумажных тарелках шампуры с недожаренными шашлыками. АлЕкса разлил вино, взял свой стакан и, в тот момент, когда Таня повернулась к нагнувшемуся к ней Александру, расслабленным голосом, глядя сразу на всех, сказал: «Братья-товарищи! И Вы, Танечка! Посмотрите, какая вокруг красота. Поверьте мне, я знаю, такое не всем и не всегда доступно. Давайте выпьем за то, что мы живем и за то, что в таком прекрасном месте мы друг с другом. И пусть всякий, желающий помешать нам, сдохнет спокойно и даже не задумываясь. Ура!». - Ему не удалось полностью убрать металл из своего голоса. Приглушенный, он звучал широкой, рокочущей полосой. В этот момент АлЕкса показался Тане самым симпатичным из всех. Все единодушно пригубили вино и сделали по глотку, из-за боязни простудиться.
На всех нашло отчаянное, дурашливое настроение. Все гомонили, перебивали друг друга. Обращаясь к Тане, каждый норовил взять ее за руки, она шутя отбивалась. АлЕкса добродушно щурился. В такой толчее двинулись, было, дальше и замерли

  Жалобный, протяжный крик пролетел над каньоном.

  Это был даже не крик, а вой. Человеческий вой  был ужасным.Только шашлычник ни на секунду не изменил привычного ритма движений.

- Старуху сумасшедшую в дом престарелых привезли. Каждый день воет. Как начала зимой, так и не перестает. Чего ей только не хватает? Обута, одета, в таком прекрасном месте живет.
- Она, что же, одна здесь?
- Почему одна? Я говорю: дом престарелых. В курортном, понимаешь, месте построили.
- И все стонут?
- Нет. Одна воет. Остальные спокойно сидят на скамейках. Здесь, в ста шагах за кустами, сами можете посмотреть.

  За кустами был обрыв. А под ним, метрах в двухстах, стояли три щитовых домика, обнесенных жиденьким заборчиком. Между домиками пестрела клумба. Деревьев или кустов не было никаких. На крыльце одного домика стояла старуха в синей кофте и кричала, повернувшись в их сторону. Высоко над ней одинокий куст венчал красный монолит каньона и размахивал ветками. Там, наверху, дул ветер. Остальные старухи действительно сидели на скамейке.

  Таня, а за ней все остальные, отошли от обрыва назад.

-Нам еще рано, - мрачно пошутил Алекс.

  Скоро втянулись в поток экскурсантов. Асфальтированная дорожка закончилась. Началась крутая тропа. Лезли смеясь и хватаясь за кусты, подтягивая и подталкивая друг друга. Через полчаса вышли из мелколесья и кустарников на старинную, мощеную дорогу, на целый метр вросшую в камни. На вершине горы показались стены крепости, продолжавшие и без того крутую и отвесную скалу.

- Крепко боялись людей эти отшельники, - подумала Таня.

  Перед стеной дорога врезалась в скалу, Затертые стены образовали туннель. После двух крутых поворотов уперлись в ворота. Пожилая служительница отсчитала и разорвала билеты. Маленькая калитка открыла внутреннюю часть туннеля. В двадцати шагах перед ними туннель расширился и превратился в широкую лестницу, залитую солнечным светом. Казалось, она выходит прямо на небо.

  Вдруг Александр, он шел рядом с Таней, вздрогнул и отшатнулся из тени к другой, нагретой солнцем стороне туннеля. На пути Тани стоял старый, опустившийся, отвратительного вида цыган. Посреди его всклокоченной, бесформенной бороды торчало изо рта четыре испорченных зуба. Исходивший от него дух выдавал спившегося человека. В его черных глазах ничего не отражалось и смотрели они в ничто его пьяной души. Он, похоже, давно ушел в себя и лишь замеченный им испуг вывел его из оцепенения.

- Ох-ох-ох-ох, - сгорбленная фигура распрямляясь двинулась к ним. - Давай, погадаю! - он дурашливо осклабился.
 
Ребята передали Таню от одного к другому вперед и пошли не оглядываясь.
- Дурак ты испорченный», - кричал уязвленный явной неприязнью к нему цыган Александру. - «Припадки у тебя будут!».

  Он ворчал им вслед, пока они не вышли на вершину.

  Александру было стыдно за свой испуг. «Вот чертовщина какая», -думал он. - «Говорят нечистая сила любит селиться в святых местах».

  Он оглядел своих, таких одинаковых собратьев. Все заметно помрачнели. Озабоченность ребят передалась, наконец, Тане. Ее настроение окончательно испортилось. Серость и жара вершины резко противоречила красотам зеленого, прохладного каньона. Со всех сторон лежали раскаленные солнцем, заросшие низким ползучим кустарником, валуны.

  Присоединились к группе экскурсантов. Ведущий обратил общее внимание на едва заметные, свободные от колючек полосы между рядами валунов. Это были бывшие улицы отгородившихся в далеком прошлом от мира мудрецов. Камни оказались останками их домов. Решили отделиться от группы и пройти по этим улочкам. Прошли первые полсотни шагов. Впечатление складывалось очень тягостное. По обе стороны от «улицы» угадывались в кустах воронки, составленные из булыжников. Это было все, что осталось от жилищ. Все деревянные части домов за прошедшие сотни лет успели сгнить, не смотря на крайне сухой климат. Всюду сновала какая-то насекомообразная живность. Кто-то сзади Тани пошутил, что достаточно наступить в гнездо скорпионов и все проблемы сразу будут решены. Остальные весело расхохотались на эту странную шутку. Таня не знала, есть ли здесь скорпионы и живут ли они гнездами, но решительно повернула назад:
 
- Пусть шутники идут дальше, а я возвращаюсь. В таком месте черт знает что может встретиться.
-Вот еще одна до чертей додумалась, - усмехнулся про себя Александр и пошел назад впереди Тани.

  Вершина  была выгоревшим на солнце кругом несколько километров в поперечнике, на котором все хорошо просматривалось и прослушивалось. Услышанный Александром отчетливый, громкий шум у входа в город принес ему смятение и понимание, что наступили большие неприятности. К ним подходили московские собратья: Двойник, Шустрик и Мешковатый. Двое первых громко уговаривали Мешковатого. Вновь прибывшим повезло меньше. Их встреча с цыганом прошла ожесточеннее.
- Попутал нас, бедолага. То-то он удивится, когда увидит нас вместе  ....и Таня тоже, - он пошел навстречу собратьям.

  Таня тоже слышала шум. Она видела как Александр остановился, потом пошел к трем мужчинам, сразу замахавшим ему руками. Таня уверенно пробиралась между камнями, едва успевала за Александром и любовалась его сильной уверенной походкой. Потом под сердцем у нее похолодело, она поняла, что видит еще трех «близнецов» Александра.

- Зачем нужно так много двойников? Почему они не скрываются?

  Таня уже предполагала, предощущала в знакомых ей собратьях двойников, но старалась не думать об этом. Ей казалось, что  двойники могут быть нужны для каких-нибудь сверхсекретных дел. Всюду — в газетах, по радио, в телепрограммах она встречала известия из особого, не похожего на обычную жизнь, мира. В нем происходили столкновения каких-то тайных организаций и спецслужб. Таня не понимала той жизни и не знала никого из живущих ею. Она боялась людей, которые могут распоряжаться не только своей, но и чужими жизнями и уважала их, как привычно уважала чужие интересы. Александр был симпатичен ей. Его странности она объясняла принадлежностью к тому  миру. «Близнецы-двойники», она не хотела их различать, служили подтверждением ее догадок. Но вот, она увидела, что шесть двойников совершенно открыто бродят по свету, не очень ладят друг с другом, боятся себя. Это не вязалось с ее представлением о тайной войне. «Те люди не стали бы отдыхать дикарями», - запоздало прозвучало в ее голове. Таня обернулась на Алекса и Алексу. Они остановились шагах в десяти от нее и друг от друга. Оба подняли правые руки и прятали голову в тени от ладони. Теперь Таня ясно поняла, что они чужие друг другу люди. Она увидела одиночество каждого из них и особенно Александра. Ей  стало жалко его. Образ самоуверенного супермена исчез. Она увидела в ребятах полузасохшие былинки, отчаянно сопротивляющиеся ледяному ветру судьбины.

  Александр был самый сильный, самый независимый из них. Он все еще шел навстречу тройке.

-Так не идут сражаться за себя. Они несчастны и он борется за них всех, а, может быть, и за меня. Я буду помогать ему, - решила она.
-Что сказать Тане? Как она переживет увиденное? - стучало в висках у Александра, пока он шел к собратьям.

 Встреча с брошенной троицей была вовсе неожиданной, но не удивила и не испугала Александра. Напротив, она позволяла однозначно ответить на некоторые вопросы. Теперь он точно знал, что они могут существовать раздельно. Кроме того, Александра радовала встреча с Двойником. Он хорошо помнил его иронию, активность и самообладание.
 
- Он станет хорошим помощником в этой идиотской ситуации», - думалось Александру. Или я буду помогать ему, - допускался и такой вариант. - Но, кому - «ему»? Кто он такой, если он не я?

  Собратья увидели, что Александр идет им навстречу и остановились.

- Ах, как я рад нашей встрече! Вы тоже, не правда ли? - насмешливо затянул Двойник. - Я слышал, что Вы обзавелись братиками. Это они там скромничают? - продолжал он, пока Александр, преодолев внутренний протест, протягивал всем поочередно руку.

  Вновь прибывшие стремились, очевидно, отличаться один от другого. За минувшую неделю над губой у Двойника пробилась густая щетинка. Похоже, что он отпускает усы. Шустрик коротко постригся. Мешковатый не снимал с носа очки. Александр и его родные братья с детства страдали зрением, но до сих пор одевали очки только в кино или театре. Одеты они были тоже различно. Шустрик всунул свое литое тело в новые джинсы и в новую же, с еще нестираным воротничком, рубашку. На его огромной, со вспухшими мышцами руке неуместно висела крохотная визитка. На Мешковатом висела старенькая, застиранная стройотрядовская куртка, сохранившая на рукаве следы многочисленных нашивок. Сквозь ее распахнутые полы видна была помятая рубашка, туго затянутая в брюки потертым ремешком. Размер брюк выдавал, что Мешковатый не всегда был таковым и только недавно и сильно похудев он стал проваливаться в свою одежду. На Двойнике были светлые брюки и тонкая рубашка с короткими рукавами. Их одежда свидетельствовала, что они одевались именно для юга. Поэтому Александр заключил, что они приехали сюда «условно естественным» путем, то есть автобусом, а  не явились «странным образом».

   И что за неуемная страсть к авантюристическим маневрам? - захватывал инициативу Двойник. - То Вы приглашаете к себе в гости и исчезаете не предупредив. Потом Вы заводите себе других братиков посмирнее. Позовите же их! Они двигаются только как деревья, стоя на одном месте и закрываясь собственными руками. Смотрите на них! Они размахивают руками как дерево сучьями, или нет, как чучело пустыми рукавами. И, наконец, Вы обставили себя очень странными фигурами. Этот Ваш компаньон Снегирев. Кстати мы через него на вас вышли, он так мрачен. Наверное вы ему под гипнозом внушаете, что нас надо отравить. Цыган, охраняющий эту обитель, прямо-таки, исчадие ада. Он до смерти напугал нашего Сашу, - он кивнул на Мешковатого. - Я хотел заступиться за него, но он принял боксерскую стойку и я вспомнил, что мы в детстве две недели занимались боксом. А эта очаровательная девушка — она что? летает на метле?нет? Я был бы уверен, глядя на Вас, что это Вы организовали всю эту канитель (никому, кроме Вас двойники дважды не встречались), если бы не знал точно, что живу двадцать восьмой год и все без перерыва.

  Александра взбесило  словесное недержание Двойника,  его демонстрация превосходства: «Сбить с него гонор, пока на пришла беда. Сбить немедленно и сразу».

- Да, это я вас создал. Вы вообще не люди. Вас нет. Вы — простые железные коробки, начиненные электроникой и пылящиеся в одном из подвалов. Я запрограммировал все ваши амбиции и переживания. Я сделал так, что стало возможным ваше самосознание как людей. Я заложил в вас информацию о прошлом, которого у вас никогда не было. Это мое прошлое. Я единственный человек среди вас. И сейчас я подаю вам через систему приборов всю необходимую информацию об этой ситуации. Мне интересно, какой выход вы найдете. Как вы проверите справедливость моих слов? Что решите предпринять? Предупреждаю, допустим любой способ действия, кроме попыток насилия. Я не потерплю насилия даже в сознании электронных схем и заменю своим, единственным актом насилия — выдерну из розетки питающие вас провода. Сейчас вам жарко. Вы отыскиваете глазами тень. Но, это жаркое солнце - просто фантом. Это следствие электрического потенциала, который я подаю на одну из схем. Надеюсь, вы понимаете, что я настоящий для вас неуязвим. Перед вами искусственно созданный образ. Для чего я его создал? - Это своеобразная телеметрия,подобная образу бога, сзданного всемогущим творцом для настоящих людей. С его помощью, используя обратную связь,  я узнаю, какие образы возникают в вашем сознании.

  Весь этот бред Александр прочитал когда-то в одном из сборников научной фантастики. Сейчас он его высказал исключительно из-за раздражения  и  желания поставить Двойника на его место.

  Его импровизация удалась больше, чем ему хотелось. Мешковатый смотрел на него с интересом и, казалось, что-то высчитывал.

  Шустрик уловил только угрозу и оскорбительный смысл сказанного. Было заметно, что он, по своему обыкновению, готов к активным действиям, хотя, в глубине души, ему не хотелось бить симпатичного и так похожего на него парня. Непонятность и безвыходность ситуации затронула его меньше всех. Сразу после их встречи в метро он поехал домой, к отцу, матери и братьям. Там все было как обычно. Мать хвалила его за покупки. С отцом и братьями распили бутылку заграничного, в красивой бутылке вина. На другой день лежал с друзьями на речке — у него был отпуск. Вечером встречался со своей девушкой. Только к концу третьего дня он заскучал, нашел в кармане листок с адресом и решил съездить к этим, похожим на него, ребятам. Они еще трепались, что родом тоже из Коломны и их мать тоже зовут Прасковья Николаевна.

  Он еще искал указанный в бумажке дом, когда его перехвати один из тех ребят. Другой сидел в кустах на скамейке. Они объяснили, что четвертый сбежал на юг и надо обязательно его найти. Он долго упирался. Отдыхать дома было привычно и спокойно. Но  потом представил, как будет рассказывать на работе о поездке к морю и согласился.

  Двойник дважды порывался перебить Александра, но дослушал до конца.
- «Убедительно и внутренне непротиворечиво», - почти промычал он.
-Чего это ты про железные ящики бормотал? - выдавил из себя Шустрик. Среди любителей поговорить он всегда чувствовал себя неуверенно и утверждал свое мнение не убеждением неверующих, а нежеланием считаться ни с какими доводами.
А ну, ребята, бей его! - решительно, хотя и раздумчиво проговорил Мешковатый.

   Голос его от долгого молчания хрипел и лишь в конце фразы набрал соответствующие смыслу силу и звонкость. Он, спотыкаясь, двинулся к Александру, старался подойти к нему сбоку. Плечом он толкнул Шустрика. Тот зацепился за камень, не успел передвинуть ноги и рухнул на Александра, прежде чем Мешковатый дошел до него. Александр не успел даже разволноваться и осмыслить происходящее, как очутился на земле, придавленный Шустриком. Он видел как ноги Мешковатого, обутые в грубые туристические башмаки, топали рядом с его распластанными руками и головой, норовя растоптать их. На самом деле, Мешковатый лихорадочно отыскивал руку Александра, чтобы заломить ее. Ему, почему-то, казалось, что так будет лучше.
- Ребята,...зачем бить?...нельзя...  какой смысл? - Двойник не понимал горячности потасовки и боялся ее.

  Он всю жизнь придерживался принципа «кто взял палку, тот и пан». И вдруг бьют человека, который им угрожал и публично взял на себя роль лидера. Он принял в расчет сказанное Александром, но не вполне поверил ему. Вспомнилось, что, кажется, сам уже думал об этом. Надо все хорошенько обдумать.... и вдруг такое неистовство. Вот что значит, смена лидера.

  Мешковатый, все-таки наступил на руку Александру. Тот вскричал, отчего Шустрик перестал пассивно переваливаться на нем, а крепко в него вцепился и придавил со всей силой к земле: «Если человек кричит, значит ему больно, и, значит, надо крепче бить, а не то, вырвется».

  Но Мешковатому крика оказалось достаточно. Он отскочил в сторону и прокричал Шустрику:

- Отпусти его.... Да отпусти же! Позвоночник сломаешь! Видишь, он на камне лежит! 

   Легко сказать: «Отпусти!». Пока вставал, получил два раза по лицу. Пнул в отместку. Все равно, обидно и больно. И рубашку разорвали. Драка была короткой. Толпа собраться не успела.

  Подбежали Таня, Алекс и Алекса. Таня была растеряна и оскорблена: «Он же шел спасать их, а они его били!» Алекс был встревожен бурной встречей с двойниками, и только. Совсем не таков был АлЕкса. Сейчас он знал только одно — обидели его друга. Все обидчики смахивали лицом на них, но он их не знал. Голова его вжалась в плечи, руки со сжатыми кулаками и выставленными как пробойники большими пальцами расставлены в стороны. Широко расставив ноги, тяжело пошел в круг, захрипел:

-Р-р-р-разбегайтесь, падлы! Даю две минуты форы! Кого поймаю, убью! - он резко вильнул во все стороны.

  Нападавшие отпрянули. Шустрик стал оглядываться, присматривая подходящий камень.

- Подожди, - остановил Александр. Тяжело встал на ноги.
- Садись! - обратился к АлЕксе. - Драться не будем.
- Мне все равно, - сразу согласился АлЕкса, - меня не было.

  Он легко, но с сожалением, принял обычную, флегматическую позу.

- Штепсель из розетки выдергивать не будем. Правильно я понял? - смущенно спросил Мешковатый. Александр согласно кивнул головой.
- Я знал, что ты обманываешь...
- Знал? Откуда? - заинтересовался Двойник.
- … но уменя не было другой возможности быстро доказать это, кроме нападения. Ты сам подсказал этот способ, когда говорил о выключении питания. Вообще, твоя шутка интересная, но глупая. В ближайшее время я еще раз докажу, что это не так.
- Не надо ничего доказывать. Это был пересказ фантастического рассказа. - Извините. Разволновался. И за побег тоже извините. Думал, что сразу избавлюсь от этого наваждения, а вместо этого — еще ребят нашел,- он кивнул на собратьев. - Знакомить вас, полагаю, не надо.
- Тебе не за это надо извиняться,- сурово, но примирительно проговорил Шустрик. - Отпускают, так не маши кулаками!
- Мы тоже не сразу к тебе приехали. - добавил Двойник.
- Побег — это глупость, - уверенно заявил Мешковатый. - От себя не убежишь. - он чувствовал себя героем дня, смело смотрел на окружающих и от его мешковатости осталась только сутулая спина и нервическое позевывание.
- От себя не убежишь, но от вас я уеду сегодня же вечером, - вступил в разговор Алекс. - Я думаю, что мне это ничем не грозит. Я приехал сюда отдыхать. Между прочим, я не дикарем приехал, а по путевке, - он похлопал себя по нагрудному карману. - Это приключение и большинство из вас меня утомляют, поэтому «До свидания!» - он повернулся и пошел к спуску с горы.

  Всем хотелось вернуть его, но никто этого не сделал.

  Алекс не сказал им очень важного. В институте, где он работал, занимались военной темой. Он свои обязанности знал, поэтому вчера сходил в местное отделение специальных органов и рассказал о странной встрече, произошедшей с ним в поезде, по дороге к месту отдыха. Ему сказали, что займутся этим делом, а пока посоветовали покинуть новоявленных братцев и отдыхать как и планировалось, в санатории.
   
  Молчание, установившееся после ухода Алекса , нарушил Мешковатый: «Никуда он не сможет уйти. Сегодня же вернется».
- Почему ты так думаешь? - усомнился Александр, - Теперь мы знаем, что можем, к счастью, существовать друг без друга.
- Нет,- вмешался Двойник, - это не «к счастью». Гораздо лучше было бы, если б мы разъехались и перестали существовать друг для друга, как это было до недавнего времени.
- Если бы мы могли существовать, ну, хотя бы, просто рядом друг с другом? - поддержал Мешковатый.
- А, что же, мы разве не рядом? - иронично спросил АлЕкса.
- Нет, - Мешковатый снова потух. - Мы — это наши привязанности, работа, родные, да мало ли что еще.

Он вдруг резко выдохнул:
 
-После нашей встречи я не смог попасть к себе домой.
-Как не смог?
- Молча... Не знаю.... Мне было тяжело....  не хотелось....  потом блуждал.....  не дозвонился.  В общем, не попал. Может быть, это личное, только мое. Я не очень старался. А может быть нечто сильное меня не пустило?

  Таня слушала их и не понимала. Но ей было жалко ребят, особенно Мешковатого.
Ну, это ерунда! - все были единодушны. - Мы же все были дома!
- Ваш дом — только стены. Людей, друзей вы видели?
- Я был на работе, - возразил Александр.
- А я три дня был дома, - добавил Шустрик.
- И АлЕкса был дома в тот вечер,  - Адександр обратился к нему за подтверждением. Тот согласно кивнул.
- Положим, АлЕкса не в счет. В тот вечер он еще не попал в этот... назову «круговорот». Вы встретились с ним только на другой день. Мне кажется, что попасть домой, к родителям, братьям он сейчас, как и все мы, уже не сможет. Свою работу, - Мешковатый обратился к Александру, - ты сможешь и в будущем посещать сколько тебе захочется. Она только твоя. Никто на нее не претендует. Вообще, ребята, мне кажется, что жить вы сможете, но никогда уже не сможете вернуться к истокам: к родным местам, родным людям. Они же у нас на всех одни, в единственном числе.....  Но миллионы людей так живут и даже уверены, что именно так, без бремени прошлого, и надо жить.
- Но почему?
- Как ты докажешь?
- Я не знаю почему, и доказывать  ничего не буду.

  На лице Мешковатого, внимательно следившего за Александром, вдруг появилась намеренно изображенная ехидная улыбочка. Он повернул к нему выставленный рукав своей куртки: «Узнаешь курточку? Давно ты ее рассматриваешь! Это же твоя куртка! Видишь, следы от нашивок. Это университетская эмблема; это — смоленский отряд, ты тогда был командиром отряда; это — Сахалин восемьдесят четвертого года, пришлось повычерпывать грязь из котлована; а это — самый первый, когда ты ездил завхозом, подбил баланс до копейки, а тебя обвинили в хищении общественных денег. Обвинили лучшие друзья и ты выстоял лишь потому, что тебя поддержали полузнакомые, незаметные ребята, на которых ты меньше всего рассчитывал. Все верно? - Затаенная боль, радость и слезы стояли у него в глазах.

  Александр рассказывал о стройотрядовских приключениях в тех же словах. Мешковатый, очевидно, знал и чувствовал то же самое, что и он.  - Этот парень — я, - думал он. - Но почему он так растерян? Видно, ему очень плохо.

  Узнавать в другом себя было радостно. Было приятно осознавать, что другой человек чувствует, знает и понимает то же самое, что ты, что можно говорить с ним без опасения быть непонятым или осмеянным. «Я теперь не один» -, пронеслось у него в голове, а язык его произнес : «Я свою куртку давно разорвал на тряпки».
 
- А я,как видишь, нет. До сих пор в ней хожу. Только это моя  куртка. Подумайте обо всем, что я вам сегодня сказал, а потом еще раз поговорим.
- Да зачем же потом? - разволновался Двойник, - мне кажется, что ты о многом догадался. А если так, то выкладывай.
- Потом ребята, - упорствовал Мешковатыйй, - через пару часов станет нестерпимо жарко, тогда где-нибудь в тени, там, внизу поговорим.

  Решили быстро пройти по экскурсионному маршруту, увидеть все, что положено и услышать все, что слышат другие и спускаться, чтобы не отстать от своего автобуса. Разговор отложили до возвращения на берег.

  Идти по маршруту было несравненно приятнее, чем мыкаться среди развалин, и, все же, Таню брала оторопь. Она и прежде ездила в древние города, но то были города живые. Там она чувствовала священный трепет и преклонение перед создателями грандиозных, прекраснейших построек. Сейчас перед  ней был город мертвых. Она думала, что, наверное, такую же жуть она почувствовала бы перед раскопанной могилой. Из разговора ребят она поняла все, что они могли  рассказать ей, но решила не делать выводов, а подождать их собственных объяснений. Александр не подходил к ней, а топтался где-то сзади. Она ощущала его взгляд и ей было досадно, что он все усложняет. Тане казалось, подойди он к ней по-прежнему просто и весело, и снова все станет хорошо. Но все шли разрозненно, хотя и кучно.

  Когда осматривали сложенную из огромных валунов, фантастической толщины стену, прикрывавшую противоположный, более пологий склон горы, к Тане подошел Мешковатый. Он встал чуть сзади и сбоку и извинившись, как когда-то Александр, спросил: «Вы не были два года назад в Белгороде?»
- Была. А Вы были вместе с Александром?
- Нет. Я был один.
  Она была жестока:
- Так кто же из вас сбил меня с ног?
 - Он. И я тоже.
 - Надеюсь, что в этом вопросе он будет непреклоннее, чем Вы, и не разделит эту честь на двоих.
- Да, да... Он же холостой.
- А Вы?
- Я женат.... Был.
- Были? А сейчас?
- Сейчас тоже женат... но не так крепко. -  Он вдруг заторопился, отошел от нее на десяток шагов и там так же неожиданно остановился. Позднее Таня видела как он писал, присев на корточки. В те мгновения ей стали смешны их проблемы. Она видела, что это, вне всякого сомнения, разные люди.

  На вершине не было ни одного деревца выше человеческого роста. Тане сильно напекло голову. Ребята вслух жаловались, что солнце жжет их воспаленные плечи даже через рубашки. Все были очень довольны, когда подошли к маленькой часовенке почти на самом краю обрыва. Узкая полоска отбрасываемой ею тени была тотчас же заполнена плотной толпой экскурсантов. Здесь стало чуть-чуть прохладнее, но мешали и раздражали плотно обступившие, разгоряченные тела.

  Мешковатый оказался рядом с Таней. Она видела, как он пробовал выбраться на свободное пространство, но потом затих. Экскурсовод рассказывал о романтической любви юноши и девушки, которые не сумели поладить с окружающим миром и бросились с обрыва. Часовня была построена неутешным отцом девушки.

  За обрывом — отвесной стеной в несколько сот метров — открывался чудесный вид на дикие, лишенные всякой растительности горы. Единственным их украшением были частые полосы расширяющихся книзу каменных осыпей. В долине, между горами вилась узкой полоской каменистая автомобильная дорога. Не было видно ни единого строения, ни одного живого существа. Залитая солнцем дорога далеко на горизонте терялась между обожжёными, круглыми в основании высокими холмами.
Таня подумала,что это было последним, что увидела та, наверное очень счастливая, девушка. Счастливая, потому что она не хотела прожить ни одной минуты без счастья.

  Экскурсовод пригласил осторожно заглянуть в пропасть. Многие последовали его совету. Самые смелые подползали на четвереньках к краю обрыва и поспешно отползали назад. Вокруг гомонили. Заботливые мамаши с криком удерживали детей.
АлЕкса, Александр и Двойник воспользовались случаем и уселись в опустевшей тени на камни рядом с Таниными ногами. Шустрик, посекундно оглядываясь на ребят, полз к краю. Он смеялся и приглашал их последовать за собой.

  АлЕкса добродушно махнул ему рукой - ползай, развлекайся, но не мешай серьезным людям. Таня не заметила как Мешковатый оказался рядом с ней. Он сунул ей в руку блокнот: «Подержи!» - и пошел в полный рост к краю обрыва. Она видела, как он подошел к Шустрику. Тот лежал в полутора метрах от кромки обрыва, глядя сверху вниз, что-то сказал ему, сделал еще два шага вперед, замер на мгновение и неуклюже, боком повалился в бездну. Позднее Таня с горечью вспоминала: «Почему я отметила, что он упал неуклюже? Разве такое может быть  ловко?»

  Ребята переговаривались и не следили за ним. Александр заметил все боковым зрением Он вскочил на ноги как раз в тот момент, когда закричала Таня, и бросился к обрыву. Поднялась и стихла волна криков случайных свидетелей. Тане показалось, что Александр бежит прямо в пропасть, она закрыла глаза, а когда снова открыла их, то увидела, что Александр стоит, нагнувшись на самом краю обрыва. Ей стало страшно.  Она ожидала, что Александр сейчас так же неуклюже повалится вперед, а за ним исчезнут и все остальные братья. Но он выпрямился, отошел от края, толкнул ногой уткнувшегося в камни Шустрика и направился к часовне.

  Все оторопели от неожиданности. Никто не знал, что делать дальше. Первыми пришли в себя экскурсоводы. «Группа турбазы «Восход», Сюда!.Пансbонат «Чайка!» - громко завопили они и стали проверять, все ли на месте. Это было трудно сделать, так как многие вообще не пошли наверх, предпочитая остаться в зеленом каньоне.

- Допрыгались, сукины дети! - нашелся, наконец. АлЕкса. - Надо теперь доставать. А каково старикам будет.- он с силой хлопнул себя по ноге.

- У него только мать, - заметил Александр.
- И это наша мать, - Двойник выговорил вслух то, о чем все подумали.
- Он мне оставил тетрадь, - Таня протянула Александру блокнот.
  Ее знобило от происходящего и от нестерпимого зноя. Она радовалась, что с Александром ничего не случилось. Ей хотелось встать ближе к нему, прикоснуться к нему, хотя бы на мгновение, но ей было стыдно показать это. Казалось, что она может уронить себя перед лицом общей, непоправимой беды.

  Александр понял ее состояние. Взяв тетрадь, он задержал ее руку в своей руке. Она поблагодарила его взглядом:
- Я боялась. Что ты тоже упадешь... Он, ведь, не нарочно?
- Не знаю, - его лицо было также сурово, как оно обычно было у АлЕксы. Сейчас они выглядели почти одинаково.
 - Я не мог упасть. Три года я работал верхолазом... И он тоже..., - Александр кивнул в сторону обрыва. - То есть он и я... ну, ты понимаешь. Что-то его толкнуло?

- Потом разберешься. В блокнотике должно быть завещание. Надо придумать, что всем сказать и как его достать оттуда, - Двойник нервничал, торопился и отодвигался подальше от Шустрика.

  Тот сидел на земле вытянув ноги, смотрел поочередно на каждого и говорил: «Я тоже мог сорваться...  Он меня мог столкнуть... А мамочки пускают туда детей».
- Вы понимаете, - Двойника лихорадило. - нас же очень много. Приедет милиция, а что мы им скажем? Надо решать быстрее.

  Инициативу взял на себя АлЕкса:
- Вы, трое, - он обвел пальцем Двойника, Шустрика и Таню, - спускаетесь вниз и едете домой. Вас с нами вообще не было. Всем займемся мы с Александром. В милиции нас уже знают.
- У тебя есть ксива?» - он обратился к Двойнику. - Что? - Ну паспорт? Мой выдан на основании справки об освобождении. Могут возникнуть осложнения. ..Нет? В чемодане оставил?... Ну, ладно. Авось, ещё раз обойдется.
- Нет, - решительно воспротивилась Таня. - Я должна остаться. Я местная. Мне проще все объяснить.
- Тебе не надо соваться, - Александр менялся у всех на глазах. Голос его звучал спокойно и глухо. - Ты уже встречалась со смертью? Нет? Тебе это будет очень тяжело. Очень. Он же мертв. И, конечно, сильно разбился. Ступай домой, с ними. Мы зайдем к тебе вечером.

  Установился относительный порядок. Все экскурсанты стояли плотными группами, составив несколько кружков. Особую группу представляли наши герои. Таня вообразила ужас предстоящего и согласилась уехать. Тройка ждала начала общего движения, чтобы отправиться в путь. «Что он сказал тебе», - спросила Таня успокоившегося Шустрика.
- Что?
- Он что-то говорил?
- Разберитесь с черным мужиком, который с Александром.

  Шустрик произносил эти слова и впервые вдумывался в их смысл. Наконец, он присвиснул:"Похоже, он сам убился. То-то он ходил как пыльным мешком трехонутый!

   Последняя фраза была Шустрику абсолютно необходима. Она сразу все ставила на свои места.
  Группы двинулись к спуску, вытягиваясь в цепочки. Двойник, Шустрик и Таня повиновались взгляду АлЕксы и, двое первых с облегчением, Таня с сожалением, стали догонять идущих в конце женщин с малолетними детьми.От одной групп отделился и подошел к ребятам нестарый, плотный, лысый мужчина в полу-расстегнутой рубашке и дешевых джинсах.

- Ваш парень упал? - спросил он вместо приветствия.
- Наш.
- Экскурсовод позвонит в милицию.

  Ребята молча согласились.

- У меня внизу машина. На ней мы быстро объедем гору и к приезду милиции найдем его.
= Мы хотим здесь спуститься, - Алекса указал в сторону прикрытого стеной сравнительно пологого спуска.
- У вас ничего не получится, - возразил мужчина.
- Кочевники здесь поднимали стенобитные орудия. Неужто мы не пройдем? Вниз легче.
- После них было несколько оползней и склон стал круче.
- Не настолько, чтобы стать непроходимым. В крайнем случае проползем на четвереньках, - вступил в разговор Александр. - А Вы, если можете нам помочь, объезжайте на машине с той стороны. Надеюсь, что мы найдем его еще раньше, чем Вы дойдете до машины. Я тороплюсь, в надежде, что он еще может жить, - пояснил он. - И позвоните, пожалуйста, сами в милицию и в «Скорую помощь».

  Александр только теперь, после вмешательства этого мужчины вспомнил, как принято поступать в подобных случаях и одновременно осознал, в какой тяжелой растерянности он находится.

  Пойдемте. - пригласил мужчина. - я вам покажу, где остановлю машину. Уходить от нее не буду. Сами подойдете ко мне.

  Они приблизились к обрыву настолько, что стала видна дорога в долине.

- Видите кустики рядом с дорогой, четыре куста? Я остановлюсь рядом с ними. Как вы думаете, - вдруг спросил мужчина, не поворачивая к ним головы, - он случайно упал? Или...»
- Не знаем.
- Я видел, как это было. Да... Ну, будем исходить из того, что это несчастный случай.

  Александр хотел посидеть в тишине, хотя бы одну минуту. Но, озадаченный собственным предположением, что собрат возможно жив, заторопился вниз.

  Прошли через пролом в стене и почти сразу оказались на крутизне. Прыгали с камня на камень. Солнце нещадно жгло затылок. Чтобы избежать ожегов, подняли воротники, опустили закатанные рукава рубашек. Несколько раз упирались в крутые осыпи. Приходилось возвращаться вверх, делать обходы. Стремились держаться ближе к обрыву, чтобы не удлинять путь. Несколько раз приходилось ложиться на спину и съезжать по мелкой щебенке на месте старых оползней. Наконец вышли на широкую, сравнительно гладкую полосу грунта, намытого бурными весенними потоками и редкими ливнями.

  Полоса круто вела вниз. По ней быстро заскользили к подножию. Чтобы не сорваться, упирались пятками и локтями. Помогали мелкие камушки и крупные валуны, усыпавшие полотно глины. У самого подножия преодолели, едва не поломав ноги, широкие волны, составленные из равновеликих глыб всевозможных форм и очертаний, сорвавшихся с горы за миллионы лет ее существования.

  Путь оказался длиннее, чем они рассчитывали. Когда удалось завернуть за угол склона, перед ними на многие километры открылся обрыв высотой в сотни метров. Темная в собственной тени стена сплошь ощетинилась острыми и не очень, большими и малыми скалами. Иные из них со всех сторон растрескались и, казалось, лишь на мгновение задержались, чтобы потом яростно рухнуть вниз, разваливаясь на множество обломков.

  Не было видно ни одной намеченной сверху заметочки. Искать можно было на протяжении половины стены. Поиски осложнялись тем, что тело могло зацепиться за любой выступающий отрог или камень. Но, тем больше была вероятность, что Мешковатый жив и тем быстрее надо было найти его.

  Присели, чтобы наметить лучший план. Помог случайно брошенный в сторону взгляд. Все еще далеко внизу, за дорогой, темными комочками выделялись четыре куста. Похвалили добровольного помошника. Ай да молодец! Никакой другой древесной растительности во всей округе и в помине нет! Только таким и должен быть ориентир в этом каменном хаосе.

  Снова заторопились вперед, падали, разбивали локти об острые края камней. Чтобы продвигаться быстрее, поднялись выше к самому основанию стены. Между ней и камнями была узкая полоса, позволявшая идти легче. На этой, почти свободной от камней полосе и нашли Мешковатого.

  Сразу оба увидели его фигуру, лежащую лицом вниз. Ноги были сильно вывернуты, одна рука откинута в сторону. Второй не увидели и подумали, что она оторвалась при падении. Оказалось, что она придавлена туловищем. Когда перевернули тело, увидели сильно разбитое, безжизненное, но сохранившееся лицо. Притрагивались очень осторожно, боялись повредить сломанные кости и причинить страдание. Но, все опасения были, очевидно, напрасными. Мешковатый не подавал никаких признаков жизни.

  АлЕкса и Александр подняли головы вверх и показали друг другу отвесную, почти гладкую стену. Сложенная из прочных пород, она в этом месте совсем не расщепилась, выдавалась большим полукругом вперед и хранила лишь горизонтальные полосы сдвигов всей своей гигантской массы.

- Как бы определить, жив он или совсем уже умер? Может быть ты знаешь? - вслух размышлял Александр.
- Да уж умер. После такого и кошка не уцелеет.
- Как-то определяют по зрачкам. Не знаешь?
- Нет. Да и какие здесь зрачки, - АлЕкса безнадежно махнул рукой.- Оставим до милиции на месте, или понесем к дороге?
- Надо бы оставить. Но вдруг он живой? Послушаю я пульс. - Александр осторожно взял руку у запястья, - еще теплая, но ничего не слышно. Может быть, слабый.
Встав на колени, Александр приложил ухо к груди Мешковатого. - Бьется! Сердце бьется!! Послушай сам!

  Алекса тоже ощутил слабые толчки в груди у Мешковатого. Тотчас осторожно перевернули тело в удобное для лежания положение. Под голову подложили плоский камень. К дороге решили не нести. Здесь, в тени от горы было прохладнее. К тому же, боялись повредить позвоночник, который должно быть сломан.

  Посидели в молчании, переводя дух, переживая происходящее. Поминутно смотрели на дорогу — нет ли машины. До приметных кустиков было километра полтора. АлЕкса решил идти к ним, чтобы сразу по прибытии машины, соорудить что-то похожее на носилки и бежать назад. Ожидать милицию и «скорую помощь» сочли неразумным.

  Когда АлЕкса запрыгал по камням в сторону дороги, Александр достал из-за пояса блокнот Мешковатого, полистал его. Было исписано всего несколько страничек.

.......

  Мои объяснения ( я в них не сомневаюсь) найдете в начале тетрадки.
Внизу Александр увидел половину первой буквы своей подписи. «Почему не стал подписывать? - подумал он. - «Сомневался или...- Что «или» Александр не додумал. Но, если бы он разобрался в своих мыслях тщательнее.....
....
 
   Александр внимательно осмотрел Мешковатого Его тело было абсолютно безжизненным. Только немногие волосы, выбившиеся из общей, пропитанной кровью массы, шевелил легкий ветерок. Александру стало жутко: «Может быть жив, да жилец ли?».

  Открыл блокнот на первой странице, заскользил по поверхности строчек.

   «Первая догадка о том, какова суть происходящего, появилась у меня, когда мы разъезжались после первой встречи», - читал он. Написано было ровными, крупными буквами. Некоторые из них стояли довольно далеко одна от другой. Было заметно, что писано не наспех, не для себя, а для прочтения другими. «Шурик дождался меня на станции метро и мы три остановки ехали вместе. Потом он вернулся».

  Александр понял, что под Шуриком понимается Двойник. - «От него я узнал, что он закончил Литературный институт. Когда-то и я мечтал там учиться, но тогда же понял, что глупо учиться тому как писать, очень смутно догадываясь о чем и зачем писать.
 
Александр вспомнил эти свои мечты и мысли. Тогда он открыл для себя, что писатель не может быть оснащен инструментарием на все случаи жизни, что писательский инструмент не просто применяется, а изобретается к новому случаю всякий раз заново подобно тому, как резец затачивают к другой фигуре по-другому. Поэтому не только резец служит созданию фигуры, но и фигура требует создания особого резца.  Лучший способ создания новых жизнесособных литературных форм — выращивание новых жизнепроявлений. А потому: «Да здравствует жизнь как творчество!» Жизнь — первичное творчество, впитывающее в себя соки своих детей — человеческих искусств». Велик был соблазн учиться в Литературном институте, но было выбрано обучение жизни. Этим выбором Александр положил начало особому творчеству — созданию собственной жизни. Собрат решил по-другому.

  Александр продолжал читать: «Окончательный вывод созрел на другое утро, когда прочитал листок с адресом Александра ( он был засунут Шуриком в карман моего пиджака). Там был написан мой адрес трехгодичной давности. Да! Александр живет там, где я жил три года назад, Я был сильно возбужден, уже два месяца я почти не сплю,  а в ту ночь я не спал совершенно - мне почему-то не удалось попасть домой. Уже первым поездом метро я приехал к своему старому дому. До восьми часов сидел на скамейке поодаль от подъезда, отворачивался от каждого прохожего, боялся, что меня узнают. Я хотел заглянуть к Александру в окно, но это оказалось неудобным. Надо было пройти на пустырь с противоположной стороны дома. Это было выше моих сил — стоять перед сотней окон, за каждым из которых могли быть глаза, знавшие меня с детства. Оставалось только высматривать издалека всех выходящих из подъезда. Я осмелел, когда на мою скамейку набрела бывшая соседка по подъезду, выгуливавшая молодого дога. Она осмотрела меня и не узнала. Тогда я понял, что за последние месяцы сильно переменился.

Два месяца назад у меня в семье....
 
....

  В начале девятого я увидел, что Александр вышел из дома. Он был энергичен и бодр, как я в недавнем прошлом. Я спросил себя, а не попал ли я в прошлое. Предположение фантастическое, но и ситуация, мягко говоря, не совсем обычная. А грубо выражаясь — так оно и есть!

  Я разлохматил свои, наверное и без того не очень опрятные после суточного шатания по городу, волосы, и ринулся в подъезд. В свою квартиру звонить боялся. Думалось, а вдруг откроет моя жена. Она всегда до обеда дома — сначала спит, а потом разгуливает по квартире непричесанная и полуодетая. Новая обивка на двери была первой неожиданностью. Я эту дверь никогда не обивал. На мой стеснительный звонок никто не отозвался. У соседей открыли сразу. Я назвался двоюродным братом Александра, приехавшим из другого города. Хорошо знакомая мне соседка ответила, что он, очевидно, уехал на работу. Я спросил, где его жена. Она удивленно возразила, что с женой он развелся три года назад, жена получила новую квартиру и тогда же переехала в нее. «Помнится, - добавила она, - новая квартира где-то в Бибирево».

  Три года назад моя жена получила квартиру в Бибирево. Я переехал туда вместе с ней. На вопрос, где Александр работает, соседка ответила, что точно не знает, но, кажется, в каком-то экономическом институте. Я вспомнил, что три года назад, заканчивая аспирантуру, я мечтал работать в одном солидном, ведущем интереснейшие исследования, институте. С мечтой пришлось расстаться под давлением жены. Там давали самую незначительную должность и, соответственно, маленькую зарплату. Жену не устраивало «нищенское существование», к тому же, от Бибирева до института лежала почти двухчасовая дорога.
Начала вырисовываться ясная картина происходящего. Я понял, что Александр — это я , но только с какого-то момента он распорядился своей жизнью по-другому и, похоже, лучше.

  Перед каждым человеком в любое время есть определенный набор возможностей. Одни из них человек выбирает сознательно, другие вообще не замечает и тогда не он выбирает их, а они выбирают его. Каждую минуту мы создаем себя настоящего и будущего, совершаем выбор. Если мы этого не делаем, то обстоятельства могут гнуть и калечить нас по своему произволу. Причем, все лучшее создается ценой огромных усилий, а плохое, как дурная трава в огороде, растет само.

  Мы все воплощение разных осуществившихся возможностей. Я не знаю как и почему мы сумели встретиться? Что этому виной? Думаю, что осуществление или неосуществление любой возможности не безразлично всему остальному миру.
 Любой осуществленный выбор постепенно захватывает и видоизменяет большее или меньшее пространство жизни. Вот почему у одних из нас мать живет там, где мы выросли, у других она сейчас живет с нами;  у одних отец умер( у меня, у Шурика, у Александра), у других жив (у Сани).- Методом исключения Александр сделал вывод, что Мешковатый имел ввиду Шустрика, поскольку с АлЕксой он поговорить не успел.

   «Образно говоря, мы живем в разных вероятных мирах. Они пересеклись один с другим в точках расслоения и больше не должны совпадать. Как произошло наше совпадение, попробуем разгадать.

  Прежде всего, отметим, что нас не интересует тот вариант, когда возможности осуществления двух или более случаев различны, то есть один из них имеет большие основания быть, чем другие. Например, большие основания имеет падение на землю брошенного человеком камня, чем его выход в космос. В таком случае не происходит никакого расслоения бытия.

  Совсем иначе, если два или больше события имеют равные основания. А такие события должны иметь место, ибо иначе надо признать наличие фатума, судьбы, предопределенности. Действительно, если всегда, во все мгновения существования мира, одно из событий имеет больше оснований, чем другое, то события, имеющие бОльшие основания выстроятся в единый  абсолютно необходимый ряд мировых событий. Все поглотит необходимость. Рассуждающие подобным образом люди признают этим самым полное отсутствие даже видимости свободы выбора, свободы воли.
Но люди могут осуществлять свободный выбор многих событий. Мы вольны, например, поесть в завтрак или отложить это приятное занятие до обеда. Видим, что есть равновозможные события. Наши рвение или нерадивость, перевешивающие в ту или иную сторону, тоже могут быть равновозможными. Но, если создались действительные равные возможности осуществления разных событий, то почему одно из них осуществляется а другое  - нет. Чтобы не впадать в противоречие, мы должны признать что они оба (или три, четыре и т. д.) осуществились. Но мы наблюдаем только одно из них. Где же другие? Ведь, они имеют равную возможность осуществления. Вот здесь то и происходит расслоение мира на множество равновозможных миров. Это не воображаемые, а действительные миры. Ведь, равные возможности существуют в действительности и реализация их была  действительной и, следовательно, подлинной, непридуманной. Если настаивать на действительном осуществлении только одной возможности, то мы придем к противоречию, ибо эта возможность окажется не равной другим. Что же, разные равновозможные миры сосуществуют одновременно в одном месте? Вынужден согласиться с этим. Только оговорюсь, усовершенствования требуют понятия «одновременности» и «совпадения в пространстве». Наверное, пространство и время более интересны, чем о них принято думать. Действительно, почему пространственно-временные свойства мира изучают только относительно механического перемещения тел и электромагнитных сигналов, как это сделано в теориях относительности? Разве разнообразие связей в мире исчерпывается этими видами взаимодействия? - Конечно, не исчерпывается. Действительность не сводится к физическому миру, тем более — к его части. Добавим к четырехмерному пространству-времени или даже девяти- мерному миру струн (десятимерному миру колец) еще аксиологическое (ценностное) измерение. Физический мир современной науки пуст, свободен от всего человеческого. Человек в него опускается как бесплатная и лишняя добавка. Он — ничего не меняющий наблюдатель.. НО, для нас — людей - самое важное в мире - это наличие в нем добра и зла, долга и обязанности, справедливости и бесчестия, прекрасного и безобразного, надежды о отчаяния. Мы — наблюдатели активные, переживающие, меняющие. Аксиологическая составляющая бытия проявляется в явленной нам физической реальности. В нашем случае проявилась в нашей встрече. Каждый стал зеркалом для других. В других случаях проявляется, например, в полном забвении человеком  «прекрасных порывов души» и даже в насмешках над своими бывшими  честью и достоинством. Мы как наблюдатели слишком малы перед лицом Мироздания. Поэтому мы приходим в мир не одинокими, а с Богом. Мы особые наблюдатели, сотворенные Им. Бог не часть сотворенных им пространства и времени. Бог — одно из имен иерархии ценностей. Не принявшие Его, отброшены во «внешнюю тьму». Полагаю, что «внешняя тьма» - это неодушевленный физический мир энергий, пространств, полей, веществ, перетекающих друг в друга. Есть и другой вечный наблюдатель — Его антагонист. Он имеет свои воплощения и к нам он тоже примешался. Но,об этом потом.

  Теперь об окончательном, в этот момент, выводе. Если разные равновозможные миры существуют, то между ними могут (может быть должны) при определенных условиях осуществляться взаимодействия. Наша встреча есть результат их взаимопроникновения. Оно вызвано антагонистом или чем-то другим? каковы возможные последствия этого явления? это наша маленькая или вселенская проблема? — я не могу пока даже догадываться.

  Может быть кого-то из вас обрадуют мои соображения и что-нибудь объяснят вам, я же живу сейчас совсем другим. Моя мечта — найти себя, сохранившего сына. Я хочу, пусть со стороны, увидеть себя счастливого. Сына мне уже никогда не увидеть. Думаю, что мы не можем встречаться с близкими друг друга. Миры слились только в той части, которая касается лично нас (точне, нашей совести). Я даже предполагаю, что в основном мы сталкиваемся и сейчас каждый со своим миром. Я хочу увидеть себя счастливого, а после я исчезну навсегда из ваших миров. Пока же, прошу, потерпите меня рядом с собой. Написал все это в поезде. Знаю, что устно рассказать не хватит сил.
Александр».

  Александр был глубоко потрясен прочитанным. Его мало взволновали рассуждения о смысле происходящего, но как хлыстом по глазам ударила весть о том, что стало с ним, не взявшим себя в шпоры, всего за три года. Ужасало, сколько заплачено всего лишь за несделаный тогда  правильный, совестливый поступок. Он не согласился с мнением Мешковатого: «Ошибся Александр, думая, что расслоение происходит каждое мгновение, что любой миг можно переделать. Вопрос о его счастье решался не в момент прихода беды, а гораздо раньше. Совершая поступок, мы выбираем других вокруг себя и этим выбираем себя будущего на долгое время, даже, навсегда и, может быть, навечно. Что же спасло (пока спасло) меня? Воля? Ум? Удача? Думаю, что меня спасла моя собственная, родная лень! Мне проще и легче быть честным с собой, не кривить душой, чем лгать, выделывая из себя что-то привлекательное для других, успешное. Моя лень всегда на страже, не позволяет мне обманывать себя, не дает забыться, толкает к правильному выбору. Она — мой ангел-хранитель. Кажется, я придумал нечто, похожее на разумный эгоизм Чернышевского — разумную лень. Обаятельнейший, талантливый, не глупый - правда, чрезмерно самолюбивый и страдающий активизмом - университетский друг, глядя на меня, высказал тогда, в студенческие годы, удивительный афоризм: «Обломовым можно стать, лежа на ложе с гвоздями». Разумная лень — спасение для таких, как я. Других  спасет сознание, оплодотворенное совестью.

  Сознание за день перебирает десятки, если не сотни, возможностей и постоянно осуществляет выбор. Оно осуществляет связь между равновозможными мирами. Может быть, существование равновозможных миров тождественно возможности сознания? Какая огромная, вселенская ответственность лежит на человеке! Ведь, его сознание — единственное из открытых явлений, в  котором осуществляется выбор равных возможностей. Сознанию открывается смысл выбора. Оно — тот «довесок», который делает возможности неравными. Три года назад мне было одинаково возможным продолжить прежнюю жизнь или построить ее по-другому. Но, обдумывая сейчас прошлое, я понимаю, мог сделать лишь то, что произошло. Нравственный выбор заключается в том, что действительным является лишь тот мир, который я выбираю свободно и устраиваю разумно. Такова моя суть, я — такое дерево, именно такое, а не другое. Быть другим мне лень. Действовать по-другому считаю пошлым. Если же мне что-то мешает, ограничивает и не дает быть собой, то я объединяюсь с другими людьми, которые выбирают свободное существование и работают для него».

  На дороге, километрах в двух слева, показалось облачко пыли. Александр еще раз осмотрел блокнот. Сейчас появится милиция, а ей лучше ничего не знать. Он подошел к Мешковатому, приложил ухо к его груди, услышал слабые толчки. Щекой, сквозь рубашку ощутил прохладу. Притронулся к руке Мешковатого. Она была холодной. Это было очень неприятно и не похоже на прикосновение к живому. Но сердце билось, и это успокоило Александра.

  Александр отошел шагов на двадцать, спрятал блокнот в камнях, вернулся и осмотрел карманы Мешковатого. В куртке нашел бумажник, вынул из него и оставил в кармане только паспорт. Из паспорта вынул и вложил в бумажник фотокарточку. На ней в ряд сидели  Мешковатый, его жена Нина и его мать. На коленях у жены сидел маленький ребенок. На матери было то же самое платье. В котором Александр ее видел две недели назад, когда приезжал к ней. Подумал: «Как редко мать покупает платья. Подарю ей в следующий приезд новое». Бумажник и фотокарточку Александр спрятал, потому что опасался их пропажи в больнице. К тому же, там могли быть записи о происходящих событиях.

  Александр посмотрел на дорогу, увидел автомобиль и АлЕксу, бегущего по камням к нему. Минут через десять АлЕкса,будучи уже совсем рядом, замедлил шаг и , отдуваясь, подошел к собратьям. «Ух, черт, обрадовался он тени, - какая прохлада. Думал, что поджарюсь там. Не подрумянился?»

  Александр не принял его шутки: «Носилки где?»

- На брезенте понесем, - АлЕкса показал свернутое полотнище.
- Вы с ума сошли. Мы же его поломаем.
- выхода нет. Во всей округе ни одного дерева. Можно подождать «скорую помощь». - Как он сейчас?
-  Остывает. Но сердце бьется.
- Надо нести. У него должны быть внутренние кровотечения.
- Покойником он должен быть. Ты хотя бы лопату принес. Мы бы его к лопате примотали.
- Нет у него лопаты. Зато машина «пикап». Будет удобно везти. Положим через заднюю дверцу.
Придется нести, - решил Александр. - «Скорой» может совсем не быть. Приедет одна милиция. Кто поверит, - пояснил он, - что после такого человек еще живой.

  Расчистили от крупных камней площадку, расстелили брезент, осторожно повернули Мешковатого на бок, подпихнули брезент под него, накатили тело на брезент, передвинули на середину, связали узлы брезента, образовав подобие ручек, и медленно понесли.

  Нести было трудно и тяжело. Приходилось высоко поднимать руки, чтобы спина Мешковатого не цеплялась за камни. Александр стремился не сгибать позвоночник Мешковатого, а сохранять, по возможности, в прямом положении. Для этого он старательно тянул брезент на себя, растягивал его и мешал продвижению АлЕксы, который шел впереди. Утомленный Алекса не выдержал и взорвался. «Слушай, - сказал он, - иди впереди, а я буду тянуть тебя сзади. Я думаю, что так мне будет удобней».
- «Хорошо», - устало согласился Александр и покорно пошел вперед.
- «Подожди», - АлЕкса положил ношу на плоский камень. - «Ты, конечно, молодец, - обратился он к Александру, - что сражаешься до самого конца. Но неужели ты веришь, что он будет жить? Посмотри, откуда он падал».

  Сзади синела нависшая над ними стена. Теперь она казалась еще ужаснее.

- «Ну так давай его бросим, - возразил Александр, - или потащим по камням».

  АлЕкса все понимал. Разве не несет он самого себя не по этому, но похожему, каменному бездорожью к столь же угрюмому последнему пути.
- «Понесем», - ответил он.

  Через полчаса дошли до автомобиля. Владелец из машины не вышел. Он отрешенно сидел в кабине со всеми открытыми дверцами и наслаждался сквозняками. Заднее сиденье было сложено и подготовлено для перевозки. Мешковатого быстро уложили. АлЕкса сел рядом с хозяином. Александр не смог найти себе места. Но потом, по совету хозяина. Лег рядом с Мешковатым. «Жив?» - было единственным словом, сказанным добровольным помощником. Услышав ответ, он кивнул головой и всю дорогу молчал.

  На въезде в город, когда ехали по длинной, заросшей богатыми виноградниками долине, встретили и остановили милицейскую машину. Оказалось, это была посланная к ним бригада. Вскоре остановилась и «скорая помощь». Мешковатого даже не стали выгружать из автомобиля. Врач после беглого осмотра сказал: «Мертв». Ребят попросили отвезти тело в морг. Александр пробовал возражать. Он заявил, что слышал, как бьется сердце и просил осмотреть внимательнее. На что врач ответил, что не удивится, если сердце бьется даже сейчас, но он уже мертв.. Она объяснила, что некоторое время сердце может биться самопроизвольно, хотя такие случаи довольно редки.

  Собратья ловко сумели избежать необходимости ставить свои подписи под протоколами в морге и в милиции, уйдя от осложнения их и без того более чем странного существования. Александр забежал к Тане и уговорил ее съездить в милицию. Она была согласна на все, лишь бы не терять его из виду. Протокол подписали она и владелец автомобиля. Таня, по подсказке  Александра взяла справку, позволявшую дать телеграмму  о смерти родным Мешковатого.

  Александра удивило, что АлЕкса совсем расклеелся. Он выглядел понурым и остановился у первого же автомата с вином. Вокруг автомата деловито сновали отнюдь не благородного вида отдыхающие.

- «Помянем», - сказал Алекса и через две минуты появился с тремя стаканами вина. Присели на парапет спиной к морю. Грязновато-серое от поднятой за день мути, оно терпеливо принимало в себя все новые массы пляжников и безразлично отпускало их от себя.
- «Телеграмму матери будешь давать?» - спросил АлЕкса.
- «Не знаю».
- «Не переживет она».
- «Наверное. Но не сообщать нельзя».
- «Пошли братьям. Они у всех в одном месте живут. Мать они подготовят и поддержат. И за ним все равно братьям ехать».

  Александр молча согласился и придвинулся ближе к Татьяне. Она благодарно улыбнулась ему.

- «Измучили мы тебя?»
- Нет. У нас у всех одна беда?»
- «Да... Одна беда.... Хотя, почему «беда»? Совесть у нас проснулась.  Каждый видит, что мог сделать и что натворил в начале жизни. Это — беда? Шурик умер — это беда. АлЕкса, ты в университете не учился? Нет? А в армии ты служил?»
- «Я в тюрьме сидел».
- «Значит, не служил?»
- «Нет».
- «А на заводе работал?»
- «Угу, - он допил из стакана, - и сейчас работаю».
- «Ты после десятилетки поступил на завод?»
- «После тюрьмы».
- «Да ты не тычь своей тюрьмой».
- «Я восемь лет учился».
- «В одиннадцатой школе?»
- Да».
- «Слушай, а что у тебя произошло в школе, что ты из нее ушел? Можешь вспомнить? Только честно. Самое, самое важное.»
- «Зачем тебе?»
- Надо».
- «Пацан один девчонку обворовал в третьем классе. На девяносто шесть копеек. Спрятался на перемене между пальто — они в классе висели — и обчистил. А я был дежурным, всех из класса выгнал... На меня и подумали».
- «Откуда ты знаешь, как это было?»
- «Признался он мне в прошлом году. Жизнь, говорит, тебе загубил. Благородный. Учителем теперь работает. В коротких брюках ходит, чтобы не запачкались, и крышку портфеля пальцем придерживает, чтобы не обворовали».
- «Калашников его фамилия?»
- «Ты откуда знаешь?... Хотя...».
- «Перестал я в ту школу ходить».
- «Понятно...».
- «Бил меня отец, бил, а потом перевел в другую школу. Там тоже слух пошел, что я вор. А я бил всех подряд и учился лучше всех. Отстали».

- « А я в одиннадцатой маялся. Затащили меня в темный корридор. Стоят там взрослые ребята. «Вор?» - спрашивают. «Нет» - отвечаю. Они стали меня ножами в плечи тыкать. Я реву, а говорю, что не вор. Тогда они говорят «Молодец! Мы тебя в обиду не дадим». Стали за меня заступаться и воровать приучили. Так я стал королем района, а потом первая тюрьма подоспела».

- «Шурик оставил блокнот, вы помните? Он считал, и я с ним согласен, что мы все — это один человек, но проживающий разные жизни. Он думал, что разные пиковые ситуации, когда требовался выбор, раскидали нас по разным мирам, а теперь мы почему-то встретились. Все это ни в какие ворота не лезет, но похоже на правду, и ворота придется менять».
«Где тот блокнот? - Таня заволновалась, -  он мне его оставил!»
«Я его спрятал в камнях. Извини. В ближайшее время заберу  его и отдам тебе. Ты прочтешь там некоторые мои мысли о тебе».
«Да?».
« То есть, это его мысли. Но, мы с ним почти один человек. Нас разделяют только три последних года. А первая наша встреча произошла как раз три года назад. Тогда мы были одним человеком».
«Странно, - прокомментирвал его слова АлЕкса. - Я догадывался, что все именно так, как ты говоришь».
«Но почему?»
«Не знаю. Мне так казалось. Так думалось. Ты понимаешь, почему тебе думается так, а не иначе? Я частенько думаю о роли того, детского случая в моей жизни и о том, мог бы я повернуть все по-другому? Поэтому, когда встретил тебя с Алексом, сразу подумал, что у вас такого случая не было».
«Но...»
«Знаю, что ты мне скажешь. Теперь знаю. Дело не в случае, а в поведении после него. Не думаешь ли ты, что уже детские поступки определяют всю человеческую жизнь? - Вот и я так не думал».
«Почему же я не понял, что с нами происходит?»
«Ты, наверное, непогрешимый. Совесть у тебя не болит. Считаешь, что все в жизни делал правильно. Где же тебе было додуматься? Эта загадка для нас, для корявеньких. У того то... большой грех на душе был?»
«Он считал, что большой. Считал, что криво живет. Была у меня возможность спросить у старца, что такое грех».
«Каков ответ?».
«Грех, ответил старец, это поступки, и даже мысли, которые перекрывают человеку дорогу к счастью. А у Шурика по его рассеянности ребенок ...»
АлЕкса согласно кивнул и опустил голову, потом резко встал, опираясь на колени: «Ну, пойду я».
«Куда?»
«А туда, - он махнул в неопределенном направлении. - Слышал, как Алекс сказал, что он сюда отдыхать приехал. Я тоже, между прочим».
 «Но нам надо договориться».
«О чем?»
«Как быть дальше? Как нам разъехаться? Может быть, мы не сможем?»
«Мне наплевать. Я вас всех может быть уже пять лет в себе ношу. Человеком учусь быть. Ты изучал философию, а я нет. Но я знаю, что немецкий философ Кант говорил, что человек — это то существо, которое понимает свой долг и исполняет его. Нет долга — нет человека. Мой долг — быть человеком. Вы мне не страшны. Отдыхайте!»
«Но у нас так много общего!»
«Ребята! Может быть вы за меня жить будете? Ну, давай, попробуй. Сможешь по пятому разряду слесарить? Нет? Значит, мне самому придется. И жизнь свою тоже придется мне доживать. Мне одному. Понятно? А вы уж давайте свою. Хорошо? Сами!»
АлЕкса успокоился, постоял. Потом дружеским тоном сказал: «Поброжу по берегу. Дома увидимся».  И неторопливо пошел, держась в длинной тени кипарисов.
«Саша! Что у него случилось с ребенком?» - Тане почему-то стыдно было спрашивать, но она не удержалась. - «Он недавно женился?»

Александр долго и обстоятельно рассказывал ей о своей жизни и о том, что прочел в блокноте. «Жаль, - закончил он, - что мы с тобой узнали друг друга в такой сложный период». «А впрочем, - перебил он ее попытку возразить, - по другому мы могли вообще никогда не встретиться».

Она не поняла и сказала ему об этом. Тогда он пояснил. Что их встреча может быть есть составная часть фантасмагории и прекратится вместе с чудесами, не оставив следов.

Таню оскорбили его слова. Но она сдержалась. Почувствовав, что в них таится тревога за их будущее.

«Пусть тогда чудеса не прекращаются», - смягчила она его слова.

 Но он ее не понял и резко возразил: «Да. И один плод чудес уже лежит в морге. Надо дать телеграмму. Пойдем вместе».

Солнце уже заметно склонилось к закату и стояло уже не над морем, а над горными вершинами. Безлесые, они отливали розовым светом. Улицы стали заполняться дневными добровольными узниками пляжей, выдержавшими многочасовое лежание у раскаленных камней, и несуетливыми старичками и старушками, переждавшими жару в тени парков и садиков. К почте пришлось проталкиваться сквозь плотную толпу.

Очередь, не терпящая здесь, на отдыхе никакого притеснения и только отбросившая в хвост нескольких смельчаков, риснувших ее обойти, с опаской отступила перед Александром, когда он с текстом и справкой подошел к окошку. «С Александром беда немедленно выезжайте  адрес....» -  телеграфировал он братьям.

Таня видела как отпрянули от окошка телеграфа и смолкли окружающие. Слезы навернулись на ее глаза. Так она впервые осознала непоправимость и ужас случившегося. Какие-то струны в ее душе напряглись в ожидании новой, более сдержанной и печальной, чем прежде, но более жинестойкой музыки. Она хотела осознать заново свою жизнь и поняла, что не может это сделать. От этого было очень тяжело. Она попробовала представить на мгновение. Что ничего не случилось: она, по-прежнему молода, весела, энергична, красива, ее близкие живы и здоровы, а того парня она видела меньше часа. Сейчас они выйдут из душного помещения и она пойдет летящей, похожей на стремительный танец, походкой рядом с этим красивым. Высоким, несомненно умным и любящим ее мужчиной. Это представление не продержалось в ней и десяти секунд. Оно уже не могло стать, как прежде, основой ее отношения к людям, к морю, к себе, ко всей жизни. Все оставалось так, но появилось и другое, пока не понятое, не пережитое. Она подумала, а не надо ли ей остаться одной, чтобы во всем разобраться, найти название и место в душе тому новому, что вней проросло, и тотчас же запретила себе думать об этом. Сейчас это было бы отступлением к прошлому. Она должна все пережить с Александром. АлЕксой и другими, и даже с этим неприятным Снегиревым. Они не чужие, они — часть ее жизни. Разве не правда, что все, происходящее с ней в последнюю неделю, происходит, прежде всего, с ними?

Александр еще не отошел от окошка, когда Таня увидела Алекса. Она обрадовалась ему и , забыв его предательство, выложила ему все происщедшее. Потом она почувствовала, что поступает плохо, рассказывая ему и смутилась.  Алекс понял, что он становится чужим, неожиданно для самого себя оживился и дружески стал жаловаться, что не может дозвониться домой — либо никто не отвечает, либо попадает в другое место. Сейчас попробует еще раз дозвониться через телефонистку.

Подошедший Александр мрачно выслушал его: «Мешковатый умер. Ты рассказала ему?»
«Кто?»
«Мешкова.... Ну, тот, который бил меня»
«Да. Мне Таня сказала. Значит, ты тоже давал имена? Я назвал тебя, когда мы встретились в поезде, «Хозяин». Очень крепко ты за нас взялся. АлЕксу я назвал «Добрыня». Знаешь, могутность в нем какая-то, а мягкий..... Подождите меня. Я позвоню и пойду с вами.... Мне вещи надо взять».
«Саша, подождем его», — Тане хотелось, чтобы между собратьями было согласие.
«Ладно. Подождем. В одну школу ходили, одну сиську сосали».

Александр не мог простить Алекса, но он решил, что надо быть снисходительнее. Тому тоже плохо. Интересно было узнать результат телефрнного разговора, может быть будет новость об их положении.
Таня не строила относительно Александра никаких планов. Ей было просто интересно с ним. Она могла бы даже сказать, что ей с ним хорошо. Но в их фантасмогории это было неуместно. Иногда ей казалось, что он ничем не отличается от ее прежних знакомых, что его «особенность» только следствие необычности ситуации. Тогда она пробовала представить, каким бы он был, если бы отдыхал как тысячи других, и не могла найти ничего особенного, кроме раполагающей к себе внешности.

Таня любила обдумывать свои впечатления о людях. Этому ее научил отец. Еще в раннем детстве, когда они возвращались с прогулки, из гостей или кино, он расспрашивал ее о запомнившемся ей. Ее заметки он дополнял другими занятными подробностями. Часто выяснялось, что самого интересного она не запомнила. Позднее она поняла, что в воспоминаниях можно найти свое собственное отношение к увиденному. Поняла она и то, что память схватывает не все и, если уметь отсеять из нее свое, привнесенное, то увидишь важное, существенное не для себя, а «вообще». Что такое «вообще», она объяснить не умела, но чувствовала, что речь должна идти о настоящем, действительном, правильном, справедливом, важном не для всех даже, а «вообще».

 Запавшие в память впечатления об Александре ее удивили. Она заметила, что ее представления о нем перемешано с впечатлениями об Алексе, АлЕксе, погибшем Мешковатом и о других его двойниках. На него падал отблеск жизни и хараетера всех этих жовольно разных людей. Таня попробовала выделить то, что отличает Александра от всех остальных. Сильнее всего на нее подействовало - Таня подумала об этом с разочарованием - его память об их в действительности не бывшей, случайной, без единого, кроме извинений, слова, встрече трехлетней давности, что он ее запомнил и узнал. Это было лестно, питало ее ощущение собственной особенности и исключительности. Это делало его приятным, но за счет ее собственной слабости, а не его свойств. Что же отличает его самого? - Прежде всего — его мягкость. Таня никогда не видела его резким или угловатым. Но, мягкость не была свойством его характера. Это, скорее, внешняя манера поведения. Под ней чувствовалась непреклонность. Тане понравилось придуманное ею сравнение Александра с громадным, потрясающе тяжелым металлическим стержнем, который движется медленно, но неудержимо. Он ничего не сметает на своем пути. Он обложен мягкими подушками, а движется достаточно медленно, чтобы все успело расступиться. Иногда он подталкивает подушками. А стоит задержаться, начинаешь чувствовать надвигающуюся силу и тяжесть.

В этом месте Таня вновь засомневалась, не придумывает ли она? Может быть, так он сказывается только на ее жизни? Она чувствовала, что со времени их знакомства непрерывно меняется сама и её захватывает течение жизни Александра и его двойников. Но, нет, Александр встал в центр жизни всех собратьев. Они не признавали его за старшего, держались независимо. Он же, напротив. Стремился подчеркнуть их зависимоть друг от друга, свою зависимость от них. И, все же, он основная фигура. Самим непризнанием его старшинства они выделили его. Его основное свойство в том, что он не разделяет, а объединяет людей, не выделяя себя из них. Может быть, он действительно непогрешимый?

Александр и Таня вышли на набережную и отыскали место на длинной скамье под низкими, густыми кедрами. Здесь Алекс найдет их после разговора.

По набережной медленно двигался густой разноцветный поток людей. Одеты они были очень разномастно — от вечерних платьев до пляжных костюмов. Это прождало ощущение раскованности и неряшливости. Такого не бывает в рабочих городах. Слышались шутки, смех, музыка сразу из десятка мест, а иногда и плачь. Полусумасшедший от вина и старости дед бегал, сбивая прохожих за мокрыми, босыми, дразнившими его мальчишками. Один, сразу пропавший в толпе мужчина, бросил непогашенную сигарету прямо на ступню молодой женины, это породило короткую вспышку скандала. Часть отдыхающих бросилась к высокому парапету, отделяющему набережную от пляжей, громко восхищаясь близко проплывавшей стаей дельфинов. Другие любовались дельфинами издали, вытягивая шеи и выворачивая голову, но упрямо продолжая свой путь.
«Александр, - спросила Таня, положив свою руку на его и плотно прижав ее, - может быть ты действительно, как сказал АлЕкса, непогрешимый?»
«Откуда такие мысли?»
«Но посмотри на своих двойников. Каждый из них в чем то ошибся. Ты знаешь, что было у АлЕксы и у.... того. Ты избежал этих ошибок. Мне не нравятся и двое новых. Один из них слишком развязен и слащав. Другой.... По другому видно, что он не умеет носить хорошие вещи и у него деревянный язык. Они же сами довели себя до такого состояния?»
«Ничего они не доводили. Они просто жили. Я плохо знаю их. Может быть, они сделали лучший выбор? А почему ты не думаешь так об Алексе?»
«Алекс ошибается сейчас, когда думает только о себе.»
«Нет. Я не считаю себя непогрешимым. Я думаю, что виноват перед своей матерью, своими младшими братьями, Ты знаешь, что мой отец умер, а у двух из нас жив. У двух из нас отец вырастил братьев до зрелого возраста, их матери будут иметь друга и защитника до глубокой старости. А моя мать и братья уже давно надеются только на себя. Отец остался у тех, кто не уехал учиться, а живет в семье. Я мог спасти его еще на многие годы, если бы помогал ему советом, трудом и дружбой. Я думаю об этом давно, еще со дня его смерти. Это сделало меня требовательным к себе, заставило оправдывать тогдашний свой отъезд и каждый последующий поступок. Я перестал суетиться, мне стало лень делать лишнее, уводящее от стоящих смыслов. Мной было сделано много ошибок. Всех я, наверное, и сейчас не знаю. Одной из них была моя женитьба на симпатичном, умном, но чужом человеке. Считаю своим достижением стремление сделать свою жизнь предметом своего труда. Это труд сложный, не раскладывается в технологическую схему, но, все-таки, труд. Важно не заплутать. Ребята сейчас переругиваются со мной, но не разъезжаются, потому что прав я, когда стремлюсь  всех соединить. Нам не справиться друг с другом по-одиночке. Поставь кто противоположную задачу — он ошибется, события отодвинут его на обочину. Ты тоже с неизбежностью должна быть рядом».
«Почему?» - скептически спросила она. Уголки ее губ при этом мило опустились.
«Не знаю как объяснить, но я в этом уверен».
«Непогрешимый уверен?»
« Иначе, почему ты не уходишь?»
«Ты нахал, Александр. Почему ты решаешь все за меня?»
«Я ничего не решаю, но в ближайшее время ты не уйдешь».
«Да», - смягчилась она подумав. - « В ближайшее время я не уйду. Сейчас мне нужны вы все. Я уже не могу жить по-старому, а по другому — не научиласть. К тому же, мне кажется, что я вам помогаю?»
«Я очень благодарен тебе. Кроме всего прочего, тебе придется встретить и устроить братьев.... Шурика. Мы не должны показываться им, даже если сможем».
«Я уже подумала об этом. Но, хочешь ты или нет, а ты подтвердил, что у тебя слишком большое самомнение. Это не хорошо, не красиво. Не правильно».
«Нет. Ты не поняла. У меня высокая требовательность к себе, а не самомнение. Разве это плохо? Я и сейчас сомневаюсь в правильности многих моих поступков. Среди них есть очень давние и сегодняшние. Но, сомнение — это одно, а поступки, действия - совсем другое. Сомневаться можно хоть всю жизнь. А действия откладывать нельзя. Кто действует, тот всегда немного нахален, но, поверь, он часто и печален, так как видит, что получил совсем не то, на что рассчитывал».
«Александр! Скажи, пожалуйста, почему я тебе нравлюсь. Я, ведь, тебе нравлюсь».
«Ты умная»
«Ты смеешься надо мной? Я не должна была спрашивать тебя7 Да»?
«Я не подсмеиваюсь. Ты, действительно, умная».
«Разве девушкам говорят такие комплименты? Неужели обо мне больше нечего сказать»?
«Разве девушкам ум не нужен»?
«Я не знаю. Ум всем, наверное, нужен. В меру. Девушке хорошо, когда про нее говорят «умненькая»».
«Ну, нет! Ты умная. У тебя умная красота, умная походка, умная манера держаться. Ты умно одеваешься, умело плаваешь. Только говоришь ты не умно, а «умненько»».
«Но говорить умно — так скучно», - Таня шутливо зевнула и вдруг вся до ноготков на ногах, подтянулась, сразу стала выше и стройнее. Она увидела как вдоль скамейки движется, отыскивая их, совсем южный и загорелый Алекс. Через каждые несколько шагов он поправлял соскакивающие комнатные тапочки.
Заметив их, Алекс не подошел, а позвал их на открытое пространство.
«Не дозвонился», - он говорил вполголоса, так, чтобы слышали только Александр и Таня. - «Представляете, номер мой, я переспросил, а квартира не моя. Не знаю, что делать»?
Александр брезгливо посмотрел на него: «а что ты можешь сделать»?
«Я еще не знаю, пока не думал об этом».
«Ты почему шепчешь? Нас не поймут, даже если подслушают».

В лице Алекса появилось смущение, но он переборол его и выпалил по-прежнему шепотом: «Ты можешь предположить, почему я не могу дозвониться?»
«Предположить могу. Доказать — не могу. Имею только косвенные подтверждения».
«Расскажи мне. Надо как то выбираться из этой нелепицы.» - Алекс стал разворачивать Александра так, чтобы Таня оказалась в стороне. - «Мне надо обязательно дозвониться. Ты поймешь..., мой начальник попал под серьезную критику. Надо быть в курсе событий, чтобы во-время сманеврировать.»

Александр извинился взглядом перед Таней и молча подвел ее так. Что она снова оказалась с ними. Он спросил, не утаив насмешки: «Кто же прав? Начальник или его критики?». Алекс не смутился. Он просто замолчал, почувствовав подвох.

Александр решил поделиться с ним предположениями. Рассказал самую суть, не рассказывая о жизни собратьев-двойников. Ему было стыдно говрить с этим человеком о сокровенном, ставящим человека на грань жизни и небытия. Тане понравилась его немногословность. Он понял это по тому как она сжимала его рурку, когда он вплотную подходил в рассказе к чему-то личному.
«Так, так», - заключил Алекс конец рассказа. - «Интересно, но очень метафизично. Довольствуемся пока этим. Я отличаюсь от других, если принять вашу гипотезу, - он незаметно переходил на язык научных диспутов, - только профессией? Так?»

Александр не мог простить ему ухода, поэтому с яростным удовольствием высказал ему давно обдуманные мысли о том, что ученый, если он считает себя рядовым исполнителем, если не ищет новых путей, новых принципов испытания и объяснения природы, отличается от любого грузчика только бОльшим количеством профессиональных предрассудков, и кичиться ему нечем. Главное же,  Алексу нужно понять, что он не выберется из неприятностей изолированно от других. Пусть убедится в этом, позвонив еще раз домой или знакомым. Алекс, кажется, поверил ему. Поэтому он рассказал об осложняющем дело обращении в специальные органы.

Бешенство Александра испугало даже Таню. Он кричал  на Алекса, называя его хамом, человеком эгоистичным и невоспитанным, считающим себя вправе непосоветовшись решать за других. Но, в сущности, его расстроило, что осталось мало времени для самостоятельной, неторопливой работы.

По теплому асфальту, впопыхах наслаждаясь вечерней прохладой, все вместе пришли во двор к домику собратьев.

Их встретила мрачная, мученически ухмыляющаяся физиономия Снегирева.
«Вечер добрый, сосед», - в его голосе слышался сарказм.  - Я тебя предупреждал, что до смертоубийства дело дойдет. Непременно должно дойти. Не может один человек проживать разные жизни».

Из  дома во дворик вышли АлЕкса, Двойник и Шустрик. Они молча встали у  скамейки под густой гроздью винограда.

«Этих двоих надо прогнать отсюда», - не хотел угомониться Снегирев. Он указал на Двойника и Шустрика. - «Я  им говорил, чтобы искали себе квартиру».

Было заметно, что он пьян.

«Вы мерзкий тип», - сказал не к месту театрально Двойник.
«Козявка ты», - отвернулся от него Снегирев. - «Ты и не человек, вовсе. А вам, девушка, пора покинуть это избранное кем-то общество. Они — модель всего человейника. Вы видите, им тесно вместе. Они — враги друг друга. Каждый из них всю жизнь противоречит другому.  Когда-нибудь они это поймут и тогда будет схватка не для женских глаз.»
«Заткнись», - как бы мимоходом остановил его АлЕкса.
«Ты, что же, стравить нас хочешь», - поддался на вызов Шустрик. - «Не получится. Они мне до лампочки. У них своя жизнь, а у меня — своя.»
«Так он тебя за человека не считает», - Снегирев показал пальцем на Двойника. - «Слышал, как он представляется «писатель». Он о твоем героическом труде пишет. А ты просто пахарь, трудяга. На тебе красивая рубашка как хомут висит. А у него, как к коже приросла. Соображаешь?»
«Конечно, - обиделся Шустрик, - вы — люди, а я — нет. А хлеб вы мой едите.»
«Я для него пишу. А он для меня работает. Обмен деятельностью и способностями. Все справедливо и не надо об этом говорить.»
« Что же ты можешь написать такого, о чем он без тебя не догадывается?» - Снегирев плюхнулся на скамейку. - «Ты бы лучше поработал для себя сам. Тогда у него будет больше свободного времени. Это будет полезнее и для него, и для тебя.»
«Это демагогия», - Двойник не на шутку разволновался. - «Любительство никогда не давало высоких результатов.» Он порывался ее что-то сказать. Было похоже, что он будет говорить целый час, чтобы объяснить самому себе  важность и полезность своей жизни. Но его перебила Таня: «Ребята! О чем вы говорите? Погиб человек и никто не найдет ни одного нужного слова! Какие вы неуклюжие!»
«Зачем же им «уклюжесть»? Они его давно похоронили. Ни один из них не захотел жить, как тот. Он им чужее чужого. Каждый из них сам по себе. Помер? - Ну и  … с ним. Сашка, - он наклонился в сторону Александра, - мой сосед. Я его давно знаю. Ты, малышка, тоже нравишься мне. А эти, - он обвел рукой остальных. - неизвестно откуда взялись. Ни родных у них нет, ни друзей. Одно слово — нелюди.»
«Есть у нас и родные, и друзья, -пробовал возразить АлЕкса.
« Они есть у вас, вот к ним и отправляйтесь. А здесь все Сашкины. Ваши здесь не пляшут. Ха-ха!»

Шустрик замкнулся в себе. Он не слушал Снегирева и по привычке один переживал обиду. Он успокаивался тем, что скоро приедет домой и будет вновь день за днем самозакбвенно работать, сваривать за месяц многие сотни труб, которые блестящие, ладно подогнанные к дизелям, будут разъезжаться по всей стране.

Двойник присел на скамейку и, не в силах остановить Снегирева, пережидал, закрыв глаза. Он старался не слушать слов, разрушающих основу его личности, в которой были плохо увязаны понятия гуманизма, справедливости, трудолюбия и доброты.

Алекс не слушал, а лишь наблюдал состороны. Все сказанное нисколько не затрагивало его жизни

 АлЕкса и Александр понимали жестокую справедливость Снегирева и знали, что он не прав, потому что они все «над» тем, о чем он говорил, они крупнее и выше. Будь все еще в тысячу раз злее, чем говорил Снегирев, все равно это только половина правды, потому что есть еще они сегодняшние, живые и умные, размышляющие и делающие. Пока они существуют, правда в том, что они делают. Они не сговариваясь одновременно подошли к Снегиреву. АлЕкса сильно хлопнул, почти ударил, того по плечу, заставил вскочить на ноги, приготовиться к отпору. Александр взял, сильно сжав, Снегирева за руку и , не допуская возражения, повел его в комнату. Только захлопнув дверь, он отпустил Снегирева. В помещении была сумеречная полутьма. Александр включил свет, походя бросив: «Вредный ты человек,Снегирев». А когда он взглянул на соседа, то отпрянул от неожиданности. У того в кулаке был зажат черный, с гладкой блестящей поверхностью камень-голыш.
«А я иногда и не человек! Вот вы где у меня», - почти счастливым голосом пропел Снегирев, протягивая и не давая камень.
«Ты с ума сошел?» - сумел проговорить Александр, а когда заметил, что Снегирев засмущался, то уже всерьез добавил: «Ну-ка, рассказывай,  что знаешь?»
«Что захочу, то сделаю с ними», - Снегирев тер глаза и лоб в надежде быстрее протрезветь.
«Дай посмотреть, что у тебя там?» - Александр стоял к нему вплотную.
«Ничего не получишь,» - Снегирев засунул руку с камнем в карман. - «Зря я тебе проболтался... А и ладно... Расскажу... Тяжело мне одному с этим ходить. Выпутывайся как знаешь.» - Он присел на краешек стула.
«С месяц назад все началось, шестнадцатого июля. Знаешь мою суку? Принесла она восемь щенят. Собака беспородная. Щенки никому не нужны. Что с ними делать? Человек я мягкий. За всю жинь ни одной твари не обидел. Ну... На третий день решился утопить их. Кому только ни пробовал отдать их, ни одного не взяли. Собрал их в сумку и поехал к речке. Вот там я этот камень и нашел.» - он вновь вытащил камень из кармана. - «Понравился он мне. Положил его в сумку. Долго потом ходил. Искал место, чтобы никто не видел. Завязал я их в узелочек и швырнул, как не бывало. Прихожу назад домой и первое, что вижу, щенята мои в прихожей по подстилке ползают и суку за сиськи дергают. Веришь, свет стал не мил. Не знаю, что и думать. Вижу, дверь из туалета открывается, выхожу оттуда я. Подхожу ко мне и смотрю так оторопело. Я, от растерянности, что ли, спрашиваю его: «А щенята откуда? - «Не смог утопить», - отвечает. А сам сумку мою схватил, я ее у двери поставил, и шмыгнул в комнату. Я за ним. А он дверь припер и держит. Уговорили мы дру друга, не нервничать. Стали разбираться что и как. Ну, во всем он, как ни есть, я. Только я щенят погубил. А он их назад принес. Я все чудеса камню этому приписал. Очень, уж, он необычный. Я его потом молотком бил. Не раскололся. А сильнее ударить нечем было.

Он тоже, видно, о камне думает. Держит сумку в руках, не выпускает. И получается вроде он настоящий, а я — нет. Как же. И щенята у него живы, и камень у него. Решил я его обмануть. Упросил до утра подождать, а утром я вроде бы уеду. Он согласился, дурак. А мне жилье надо отвоевать. К утру жена должна с дежурства вернуться. Она у меня сутками работает. Помнишь.

Проспорили мы с ним до поздна. Выгнать он меня не может — скандала боится. Я тоже. Ждет, когда я уеду. Спать я лег на диванчике, а он на моей кровати. Когда он уснул, я его и.... выгнал.»

«Как же тебе это удалось?»
 «Секрет это. Главное — выгнал.»
«Ты полудурком не прикидывайся. Начал говорить — говори все подряд.»
«Ладно. Расскажу. Только помни — камень у меня. Я его тебе ни за что не отдам. Ты теперь со мной до конца повязан.»
«Достал я тихонько удлинитель. Воткнул его в розетку, а на другую сторону тройник прикрепил и прямо на него замкнул, на голову. Думал, что он сразу исчезнет, а он дышать, двигаться перестал, а лежит. Я его в узел запаковал. Утром в укромное место отвез и утопил, щенков его заодно прихватил.»
«Снегирев, так ты же убил его.»
«Ни за что! Как же убил, когда он нелюдь?»
«А если бы он тебя замкнул? Тогда ты был бы нелюдь? Да?»
«Потому я и человек, что догадался. А он — нет.  У меня тоже такие сомнения были, вроде убил я. А потом обдумал и получается, что никого не убивал. Кого я убил? Снегирева? Так вот он я — жив, злоров и слегка пьян. Может больше никого и не было. А привиделось все мне от переживания за щенков?»
«Вот сволочь. А камень?»
« Что камень? Может быть он не причем? Может быть, если его разбить, он и внутри камень?»
«А с нами как быть?  Тоже привиделись?»
«С вами вопрос особый. Долго я думал, как мне быть. Сообщать о камне или нет? И кому сообщать? Хорошо, когда люди одинаковые или плохо. Тебя об этом спрашивал, если помнишь.»
«Ты меня дельно спрашивал. О порядочности и благородстве говорил.»
«И что? О подлости мне, что ли говорить? Я с тобой обсуждал один из возможных вариантов. И все.»
«Прав ты оказался. Одинаковости бояться не надо. Ее все равно не получится. За нее бороться надо. Большинство различий — это дурость разная.... Ну. И что дальше?»
«Дальше решил я камень испытать. Виноват, на тебе это испробовал. Я его тебе в портфель закладывал. Он маленький, ты не заметил за бумагами. Я его в чемодан перекладывал. Понял я, что он сам по себе  не действует. Обязательно я должен быть рядом. Я теперь как нечистая сила. Могу вас наплодить, а могу — еще не пробовал -  и назад упаковать. Камень — он как водшебная палочка. А может быть, он и не нужен. Но я его не отдам. Сколько вас может быть, я не знаю. Пробовал я девчонок вам произвести, чтобы каждому по Татьяне, - не получается. Тебе может быть хорошо, что я на тебе развернулся. Сам говорил, что иначе девчонку свою не встретил бы.»
«Проскочил мимо и вернулся к возможности жизни по любви. Это чудо дорогого стоит. Согласен. А Татьяна настолько цельная и молодая, что никаких равновероятных возможностей не было.» - Александр проговорил это для себя.
Полупьяный Снегирев исступленно продолжал:
«На юг я тебя позвал, чтобы соседи, друзья, работа не мешали. Здесь все в чистом виде разворачивается, без примеси. Надеялся я на тебя. Думал, что выдержишь. Молодец! Теперь  пора с ними разделываться, с твоими бракованными. Тогда подумаем, что с камнем делать. Может быть, в Академию наук сдать?»
«Снегирев! Подскажи, я забыл, где ты работаешь?»
«В автопарке, главным инженером.»
«Да, - Александр помолчал. Он не обдумывал, а переживал услышанное. - Сейчас я позову ребят и ты им все расскажешь.»
«Я? - Снегирев насмешливо  улыбнулся. - Никогда.»
«Тогда я позову ребят.»
«А может быть я их уже развеял? Или наврал?»
«Мы разберемся с твоим камушком.»
«Но все ли я рассказал? Может быть, твоей девчонки уже нет? Хочешь этого? Я и без камушка убирать вас умею. Один уже в морге лежит.»
«Тебе придется все рассказать. Алекс в военке работает и уже заявил обо всем в органы. Лучше расскажи сейчас. Все расскажи, даже, если  тебя действительно нечистая сила  обуяла. Мы подумаем, как помочь тебе и себе.»
Снегирев завертелся на своем стуле, потом привстал, снова сел.
«Так я позову», - Александр вышел на крыльцо и увидел  убегающего  через окно Снегирева.
«Сначала поймайте, потом спрашивайте, - крикнул Снегирев, и, уже тяжело  дыша,  самому себе, договорил, - всех развею!»
Александр выпрыгнул за ним. Началась погоня — тяжелая, утомительная, глупая и неинтересная. Александр не терял Снегирева из виду дольше нескольких секунд. За ними успевали только Шустрик, благодаря исключительной физической силе, и Таня, которая срезАа дорогу, угадывая путь Снегирева. Шустрик бежал увлеченный криком Александра: «Ребята! У него машинка, которая все сделала.» «Машинка...машинка», - приговаривал он про себя в такт дыханию Они едва не догнали Снегирева у автостанции, но он успел вскочить в автобус, уходящий в горный поселок. Александр растеряно побежал по кругу площади автостанции, отыскивая такси. Появилась машина, медленно катившаяся по дороге. Александр бросился ей наперерез, а когда она остановилась, рванул на себя дверцу, та была закрыта. Он торопливо застучал в стекло, Автобус еще был виден, но уже подъезжал к дальнему повороту. К Александру подбежали Таня и Шустрик. Водитель не спеша открыл дверцу: «Куда поедем?». Это был их дневной добровольный помошник. «За тем автобусом,» - успел показать Александр и машина тронулась. - «А Вы, кажется, калымите?» - «Разве это калым? На бензин не хватает». Водитель показывал себя абсолютно безразличным к происходяему и замолчал. Они догнали автобус, когда он был уже далеко в горах, и ехали метрах в пятидесяти от него. «До конца поедете?» - спросил водитель. «До автобуса,»  -  ответил Шустрик, - «Сосед там наш. Спер деньги, а теперь бежит.» Водитель понимающе кивнул, дал газу, обогнал автобус и поставил машину поперек дороги. Едва автобус остановился, Александр и Шурик выскочили из машины, но, прежде, чем они успели добежать, через дверь автобуса проломился Снегирев и бросился через придорожный кустарник вверх.

В горах было холодно, но Александр уже через несколько минут вспотел. Карабкаться вверх было тяжело и опасно. Шустрик сильно отстал, так как часто останавливался, чтобы помочь Тане. Она прыгала по камням, как усталая  газель, для каждого прыжка, напрягая все свои силы. Стало совсем темно. Ноги часто попадали в трещины и больно ударялись о камни. Из глаз сыпались непроизвольные слезы. Таня увидела Александра, когда она и Шурик подошли к уходящему круто вверх скалистому обрыву. Снегирев был метров на пятьдесят выше Александра. Карабкаться за ними Таня не могла и они превратились в наблюдателей.

В погоню Александра гнали мысли о Тане. Ему был противен и неинтересен сошедший с ума Снегирев, но не давала покоя его угроза. В темноте было трудно сориентироваться. Все же, Александр выбрал дорогу круче и полез наперерез Снегиреву. Через несколько минут они сравнялись по высоте и оказались на расстоянии не больше пяти метров друг от друга, но между ними была непроходимая трещина. Александр поздно, с отчаянием, заметил, что над ним навис каменный карниз и выше ему нет хода. Путь Снегирева был свободен и дальше. Александр остановился. Снегирев понял свою удачу и теперь сопел рядом, отдыхая. Гонку он уже выиграл.
«Снегирев, - спокойно сказал Александр, - вижу, что нечистые тебе помогают. Камень-то отдай!»
«Зачем тебе?»
«Чтобы не был у такой свиньи, как ты.»
«Выкуси», - Снегирев сложил из пальцев фигуру.
Александр нащупал рукой подходящий, похожий на булыжник камень.
«Буду бить камнями, пока не спустишься. Убью — простят. Скажу, что убийцу задерживал.
«Не шути, - испуганно зашипел Снегирев. - Начнется камнепад — костей не соберут.»
Уже замахнувшийся Александр подождал, обдумывая услышанное. Самопожертвование — не лучший конец жизни. Снегирев полез вверх.
«Стой! - крикнул Александр. - Не остановишься — кидаю. С такого расстояния не промахнусь. Брюки то у тебя белые, - закончил он довольный, увидев, что Снегирев остановился. - «Будешь стоять, пока я не обдумаю, что с тобой делать. Знай, что лучше я сам сгину, чем тебя выпущу.»
Думать долго не пришлось. Снегирев быстро стащил с себя брюки и, став незаметным, полез вверх. Александр осмотрел карниз над собой — маленький, но может прикрыть. А если нет — тогда гибель. Но, если упустит Снегирева — все в его жизни точно грохнется. Камнепада может вообще не быть. Он с силой запустил в уходящего Снегирева большой, ребристый камень. Тот попал в мягкое. Снегирев выругался, а камень запрыгал вниз, вызывая нарастающую волну звуков. Александр стал кидать без перерывов.
Когда сверху посыпались камни, Таня дернула Шустрика в сторону и стала быстро убегать. Несколько секунд камнепад нарастал, а потом, когда от ближайших гор возвратилось громкое эхо, взорвался сокрушительным обвалом. Еще через несколько мгновений наступила тишина.

- Саша, - вполголоса, боясь вызвать новый обвал, прокричала Таня. А потом, когда не дождалась ответа, закричала громко, без опаски, догадываясь о присшедшем непоправимом. Она вдруг совсем ослабла. «Этот день, - шептала она, - он меня доканает.» Она взялась дрожащей рукой за рубашку Шустрика и пошла туда, откуда только что убегала. Сорвашихся камней, которые они увидели, хватило бы на постройку средней величины квартала в небольшом городе. Весь этот страшный груз лег Тане на плечи. Она остановилась в глубокой, по колени трещине, а Шустрику показалось, что она окаменела и вросла по колени в гору.
Надо работать, надо разобрать все это, надо раскидать камни, - шептали ее губы, - он там, под ними.
Шустрик снял рубашку, оставшись по пояс обнаженным, укутал в нее Таню и сел на камни, обхватив быстро холодеющие плечи руками. Она села рядом.

Миленький, давай разберем этот завал. Надо же что-то делать. Почему ты сидишь?
-Мы не сможем. Здесь надо работать полгода.
Давай будем работать полгода. Давай! Надо его освободить. Какой глупый! Зачем ему Снегирев? Пусть лежит один.

Они просидели долго, пока Шустрик не осмелел настолько, что прижал к себе одиноко сидящую девушку и неловко провел большой рукой по ее затылку и спине. Тогда ее прорвало. Она обхватила его и зарыдала изо всех сил передавая ему свою печаль, возмущение несправедливостью, свой гнев и свою обиду.

На ее голос пришел хозяин автомобиля.

Завалило, - он скорее утверждал, чем спрашивал.
Помогите нам разобрать камни, - с надеждой обратилась к нему Таня. - Мне надо его увидеть. Хотя бы один раз.
Это быстро не разобрать, - возразил он. - Да и надо ли? - добавил он одному Шустрику. - Пойдемте, я отвезу вас  в город. Там вы сможете заявить о случившемся и вам помогут.

 Они вернулись в город, к дому, в котором жили ребята, на рассвете. Таня вошла в дом. Шустрик задержался, рассчитываясь с водителем и обсуждая как и куда лучше сообщить о присшествии. На столе в так стремительно оставленной ими и непривычно пустой комнате Таня нашла и прочла записку:
«Александр! Мы решили разъехаться по домам не осложняя обстановки. Какие бы машинки не свели нас вместе помимо нашей воли, они не могут заставить нас вместе быть, пока мы воли не лишены. Пока живы, будем как прежде, по-одиночке. Счастья тебе с Татьяной. Прощай навеки. АлЕкса.»
«Так думал Алекса», - сообразила Таня. - Что думали другие? Теперь это все равно. Все равно.»
Вошел Шустрик. Таня молча подала ему записку. Он прочитал и, тоже молча, свернул ее и положил в карман. Она вопросительно посмотрела на него. «Из Александров остался только я, - пояснил он и зачем то похлопад себя по карману. - Пора и мне собираться домой.»
 Онс села с ногами в угол дивана и смотрела на него снизу своими огромными, не ждущими ответа, глазами.
«Ты не возражаешь?»
«Нет. Это твое дело.»
«Хорошо. Я подумаю.» - Он вышел во дворик, огляделся по стронам.

Из-за холма на берегу моря уже выглядывало солнце. Гораздо ниже угадывалась ярко освещенная полоска  пляжей. Только теперь он впервые в жизни увидел окружающую его красоту южного побережья и сразу же осознал, что сейчас он приведет себя в порядок, возьмет вещи и уедет отсюда. Он уедет от такой безжалостной, совсем не похожей на прежнее его существование, обнажающей сокровенные уголки души, жизни. Он уедет не домой, а к морю. Он найдет спокойное место и будет наслаждаться уютом и теплом оставшиеся две недели отпуска. А потом будет вспоминать об этом всю жизнь.

Он долго плескался из умывальника остывшей за ночь водой, с у довольствием ощущал как она стекает по его груди и спине, падает на его босые ноги. Потом он старательно брился здесь же во дворе у приделанной к крашенному столбу розетки и закончил лишь услышав как на дороге внизу стали шуметь автобусы, достал из чемодана и надел немнущуюся рубашку и, уже взявшись за рукоятку калитки, вновь почувствовал беспокойство, вернулся в комнату. Таня по-прежнему была на диване, только теперь она лежала на боку, свернувшись калачиком, и спала. Он удивился, как мало места она занимает — бОльшая часть дивана оставалась пустой. Ему стало жаль ее и все же, он ушел. На столе осталась его записка с единственным словом «Прощай» и закорючкой вместо подписи.
Через пять минут он шагал вниз по просторной, залитой солнцем тропинке и чувствовал себя счастливым. «Жизнь так богата, - так остро   переживал он впервые в жизни, - в ней много горя и все смертны. Но вот я жив, я иду, и я счастлив.» Сперва вместо слова «счастлив» ему пришло на ум слово «хорошо», но, когда он подумал «мне хорошо», то ощутил неправду. Ему не хорошо, но он счастлив. В этом была правда. С этим он уходил из жизни собратьев и этой девочки Тани.

И во сне, так неожиданно сморивше ее, она ничего не забывала. Ей даже показалось, что она не спала и только проталкивающаяся в окно духота говорила об обратном. Таня увидела записку и остро почувствовала, как одиночество горько облило ее сердце. Торопливо и неохотно она побежала домой. Надо было сменить испачканное в ночной погоне платье и изорванные босоножки.

Ее встретило осуждающее лицо тетки, протянувшей ей телеграмму. Братья Александра сообщали, что прилетет сегодня в двенадцать часов. Таня вспомнила, что Александр дал ее обратный адрес. У нее оставалось еще три часа. Едва присев, она заторопилась в милицию и через пятнадцать минут, обливаясь слезами и рыдая рассказала о ночном происшествии. Внимательный старший лейтенант выслушал ее, записал на листочке фамилию и другие данные Алнксандра и, предложив изложить все в заявлении, принялся куда-то звонить. Через несколько минут он прервал ее лихорадочную скоропись: «Повторите еще раз, как зовут вашего знакомого.» - В его голосе слышалось удивление. - «Кузьмин Александр Николаевич? А второго? Снегирев? Имя отчестово не знаете. Снегирев не прописывался. Поэтому, за отсутствием данных его личность установить не удается. А, что касается Кузьмина, то мы уже знаем о его гибели. Но Вы все путаете. Он погиб вчера, упав со скалы в Змеевском музейном комплексе. Он был один, без товарища. Вчера же он был доставлен в морг.

Таню бросило в жар. Торопясь и путаясь, она стала объяснять. Что их было двое близнецов с одинаковым именем. Теперь речь идет о гибели второго брата. Старший лейтенант не скрывал сомнения в истинноости услышанного. «Два брата-близнеца у одним именем погибли в один день», - повторил он недоверчиво, - Ну, что же, продолжайте писать.»

Он вновь вышел звонить по телефону.

Когда она закончила писать. Поехали на место происшествия. Быстро - при свете удалось найти кратчайший путь — поднялись к месту обвала. Старший лейтенант присвиснул, когда увидел нагромождение острых камней и с опаской посмотрел вверх.  - «Здесь и за полгода не раскопаешь» - Таня вновь,как ночью, почувствовала озноб.
«Что вы здесь делали ночью?»
«Гуляли.»
«Как вы сюда добрались? И зачем? После того, как один брат погиб?»

Таня видела, что ей не верят, но и правду она говорить не хотела, потому что знала,  ее засмеют как ненормальную

«Нас привез частник. Мы хотели отдохнуть. Ребята никогда не были в горах ночью. Утром частник отвез меня назад.»
«Никого больше с вами не было?»
«Нет.»
«Ладно. Едем назад. Попробуем найти другого свидетеля и подумаем, что делать с этим. Кем он Вам приходится? Родственник?  Жилец?  Нет?»
«Я любила его.»

Когда вернулись в отделение милиции, Таня долго ждала в приемной. В окно она увидела как подъехала машина «скорой помощи». Через приемную, внимательно посмотрев на Таню, прошел врач в белом халате. Потом пригласили ее. Старший лейтенант, обращаясь к ней сказал, что она сильно возбуждена и ей не помешает укол успокоительного, который ей сейчас сделают. Тане стало не по себе, но она решила, что лучше не спорить, успокоительное ей не помешает и покорно протянула руку. Закончив, врач не ушел, а сел поодаль.

Тогда старший лейтенант объявил ей, что пришел ответ на заказанную им справку. Кузьмин Александр Николаевич никогда не имел братьев-близнецов с тем же именем. Зафиксировано рождение и проживание в Москве по адресу погибшего вчера Кузьмина только одного Александра Николаевича. Все, о чем она рассказала и написала — результат спутанного сознания, сильного нервного расстройства в следствие смерти любимого человека.

«Ничего страшного, - успокоил врач, -Вы отдохнете, успокоитесь и не останется никаких последствий.»

Таня опять почувствовала себя бессильной. Она хотела, было, рассказать им все, но у нее хватило сил сдержаться. Она вспомнила, что сейчас приедут братья Мешковатого. Надо объяснить им все. Они помогут найти частника. Вспомнила она и капитана Цуркан, который видел трех близнецов и должен вспомнить это.
«Когда будет дежурить Цуркан?
« Послезавтра. Вы знакомы с ним?»
«Встречались.»
«Мы отвезем Вас домой, - сказал врач, - Сейчас Вам сильно захочется спать. К вечеру Вам станет лучше.»
«Хорошо», - Таня покорно пошла к машине.
Дома она попробовала обдумать случившееся, но мысли путались, ничего не получалось и она, наконец, уснула.

Братья приехали после двух часов, когда Таня уже проснулась, но лежала, силясь оторвать голову от подушки. Это были крепкие, совсем еще молодые мужчины, похожие на Александра.

«Жив?» - сразу спросил один, едва войдя в комнату. Из-за их спин выглядывала встревоженная тетя.

Таня отрицательно покачала головой. Из ее глаз прямо на подушку потекли слезы.

«Умер?» - сказал, как выдохнул, другой.
«Упал со скалы».
«Где он?»
«В морге.»
«Пойдем туда. Надо обдумать, что делать. Может быть, там подскажут. Как ты думаешь?» - Один уже был охвачен предпохоронной спешкой.
«Подождите, ребята. Сейчас я встану. Мне только умыться.»
«А жене вы сообщили?, - спросила она, вернувшись.
«Зачем ей, - недоуменно возразил брат, - она о нем и думать забыла, да и адрес ее мы не знаем.»
«А как же мать?».
«Тяжело с матерью. Подготовили ее. Но, разве к такому подготовишь?
«Разве они не вместе живут?».
«Кто?»
«Мать и его жена».
«С чего это вдруг? Они и прежде терпеть друг друга не могли.»
«Он говорил, что жена живет с матерью и у них погиб ребенок.» - Таня начала догадываться о происходящем.
«Вот наплел!» - хотел засмеяться и сразу осекся брат. С женой он развелся три года назад, а детей у них никогда не было».

Таня подумала, что хотя бы здесь, пусть в несчастьи ей повезло — приехали братья Александра, а не Мешковатого, и теперь будет проще найти истину, заставить разобрать завал и хотя бы похоронить Александра по-настоящему. Возбужденно все трое заторопились к моргу. Таня не смогла себя пересилить и осталась на улице. Братья скоро вышли угрюмые и подавленные Они обсуждали проблему доставки тела на родину.
«Ребята, вы ничего не заметили?» - спросила их Таня.
«Что там можно заметить? Побило страшно. Как это случилось? Ты знаешь?»
«Знаю. Мы вместе были. Но неужели вы не заметили, что это не он.»
«А кто же?»
«Это его двойник. Он сам вчера, вместе со мной, давал вам телеграмму.»
«Где же он сам?. Он живой?»
«А почему телеграмма нам?»
«Нет, ребята, он тоже погиб, но позднее, ночью. Его тело не хотят доставать из под камней, потому что не верят мне. Но вы возьмете в милиции паспорт и увидите, что это не он. Там должна стоять жена, ребенок, прописка. У Александра все по-другому. У него нет жены, ребенка и живет он в другом месте.

Потом, когда Таня вспоминала тот день, она поняла, что братья не разобрались в сказанном ею. Они послушались ее и пошли в милицию, потому что туда все равно надо было идти и потому что она оставила им  надежду, что Александр жив.

Дежурный старший лейтенант был очень рассержен, вновь увидев ее. Она отодвинулась назад, дав возможность говорить братьям. Те попросили объяснить как оформить свидетельство о смерти их брата и решить вопрос о его перевозке. И только, когда они получили заключение судебно-медицинского эксперта и их отправили в ЗАГС, братья робко попросили показать им паспорт брата. «Девушка говорит, что это не он, а его двойник», объяснили они, показав на Таню. «Вы ей не очень то верьте, - довольно резко начал старший лейтенант, но потом смягчился. - Она уже говорила, что погиб близнец вашего брата, а теперь, когда мы выяснили, что близнецов у него не было, говорит, что это двойник. А имя есть у этого двойника? Не знаете? Давайте выясним».

«Если возможно, дайте посмотреть паспорт. Его все равно надо предъявлять в ЗАГСе. Девушка утверждает, что двойник женат и у него есть дети. Это должно быть отражено в паспорте. Наш брат был холост и бездетный. … Ничего от парня не осталось.»
«Подождите», -
Лейтенант принес паспорт Мешковатого, выданный четыре года назад. Братья и Таня увидели две фотокарточки Александра. Он смотрел на них улыбаясь, насмешливым взглядом, чуть-чуть из-подо лба.

«Александр, - уверенно сказали братья. Таня согласно промолчала. Дальше стоял штамп регистрации брака. Отметка о разводе отсутствовала. Таня с надеждой смотрела на братьев. «Это его бывший брак, - сказал старший, - а штамп о разводе он, помнится, не ставил. Говорил, что нет лишних денег, чтобы заплатить за развод. Ребенок не был записан в паспорт Мешковатого. «Растяпа», - раздраженно подумала о нем Таня. Оставалось место прописки, но братья растеряно сказали, что не помнят адрес, поскольку Александр часто приезжал домой и не было нужды писать ему. Они знают как найти его квартиру, но не знают название улицы и номер дома.

«Это его адрес», - успокоил их старший лейтенант, - я проверял через центральное адресное бюро.
«Мальчики, - взмолилась Таня, поняв, что ее надежды рушатся, - их было пять двойников. Остальные уехали. А двое погибли — Александр и этот. Давайте, раскопаем завал. Он там, под камнями.»
«Что за завал? - спросил брат. - Он разве не упал сверху?»
«Да упал, конечно,» - возразил дежурный.   «Вы сами вчера подписали протокол, - обратился он к Тане, - Я проверял сегодня после Вашего ухода. А завал такой, что его за полгода не разберешь, да и незачем. Не в себе она, расстроилась сильно. Идите, ребята, - закончил он. «Если будут серьезные трудности, попробую помочь. Родственников здесь нет? У нее остановились? Помогите ей, пока не уехали».

Таня чувствовала, что почва уплывает из под ее ног. Оставалась надежда на Цуркана, но он появится только послезавтра. Раньше ей его не найти.

Остаток дня и ночь Таня провела не выходя из комнаты. Она лежала, бесцельно бродила и, кажется, спала. Перебрала в памяти всех друзей и знакомых, к которым можно обратиться за помощью и поняла, что большинство уехало, а не разъехавшиеся по стране в поисках судьбы и образования, не менее разумны и практичны, чем лейтенант, и вовсе не доверчивы. Утром она вышла к братьям, ночевавшим в соседней комнате, и сказала им, что пойдет проводить Александра. Когда выносили и грузили в пустой «рафик» гроб, Таня стояла чуть в стороне, почти равнодушно пожала руки братьев и помахала им рукой , когда машина поехала через дурманящие заросли австралийской акации в сторону темнеющих гор.

Таня решила не ходить к Цуркану и оставить все как есть. Пусть могила Александра останется ей. Будет спокойнее жить, зная, что рядом человек, давший ей саму себя. Это будет память о том времени, когда всем, с кем связала ее жизнь, явилась живая, многоликая, злая, не мудрая, но и не спящая совесть.

С этого момента она смогла жить так, как будто ее окружают и толпятся в ней самой добрые и честные друзья не дающие ей покривить душой, совершить ошибку и поссорить их друг с другом.

Спустя неделю она уже смогла рассуждать о том, что ожидает оставшихся собратьев. Правила, по которому пересеклись миры, в которых существовали собратья до встречи друг с другом, она найти не сумела. Они пересеклись как-то причудливо. Некоторые из собратьев могли свободно возвратиться домой. Но это происходило с теми, кто достаточно удалялся от Александра и Снегирева с его так и не ставшим известным, прибором. Другие, как например Мешковатый, целиком попали в мир Александра. Впрочем, может быть, он не хотел найти свой дом. Он почти сразу понял смысл происходящего и больно ощутил разлад своей жизни с совестью. Теперь, когда машинка Снегирева погребена под камнями и, может быть, разрушена, они вернутся к своей жизни. Какой опыт они извлекли из случившегося? Если же им не суждено вернуться к привычному существованию, сумеют ли они освоиться в мире, где жил Александр. Этот мир знает его и захочет ли знать других? - АлЕкса, наверное, сумеет. Он сам утверждал это в записке. Другим — самолюбивому Двойнику, навязывающему всему собственное, похожее на бумажные цветы, понимание и расчетливому Алексу будет труднее. Но такие люди — гении приспосабляемости. Они не пропадут.
К месту обвала Таня пришла вновь через месяц. Она приехала на выходные, оторвавшись от привычных уже занятий в институте. Мать, собирашая ее к тете, обнаружтла, что ее дорожная сумка слишком тяжелая. На ее дне лежала тонкая, гранитная пластина с выгравированной надписью : «Кузьмин Александр Николаевич, 1960 — 1989 г.г..» Мать долго и задумчиво смотрела вслед Тане, когда та переходила двор, улицу, садилась в тролейбус, идущий в аэропорт и думала: «Дочь стала взрослой раньше, чем выросла.»
Таня долго поднималась в горы по памятному бездорожью последней ночи. Потом она нашла камень с выемкой, насыпала туда цемент из полиэтиленового пакетика, налила воды из бутылки и долго, тщательно месила раствор. Ровный, прохладный ветер обдувал ее ноги, трепал концы завязанного у подбородка платка. Облазив множество валунов, с тревогой заглядывая между ними, Таня нашла большую, полулежащую глыбу и вмазала в нее пластину. Потом она долго стояла рядом, глядя как быстро ветер высушивает тонкие полоски раствора. Она плакала.

 Еще через два месяца Таня выбралась к никогда не знакомым ей родственникам, живущим в Подмосковье. Ей хотелось походить по московским улицам, котоые каждый день проходил Александр. Долго и с опаской она подбиралась к его дому. На память ей почему то пришли слова Александра, что само их знакомство связано с фантасмагорией и прекратится вместе с ним.

Вдруг, ее душа омрачилась. Она увидела, что мимо нее прошел Снегирев. Он был непривычен в широком, толстом пальто и в ондатровой шапке. А потом на нее вышел веселый, шумный Александр. Он чему то радовался и расспрашивал ее. Она не понимала, пока не осознала, что среди множества слов и восторгов он спрашивает: «Вы были два года  назад в Белгороде? Это было в мае месяце. На Вас было очень элегантное платье в крупную, яркую клетку. Вы шли мимо касс Аэрофлота в сторону железнодорожного вокзала. На углу Вы столкнулись с прохожим. У Вас из рук выпала сумочка. Припоминаете?»
«Что-то такое было.»
«Этим прохожим был я».

Он продолжал балагурить, а она стояла, улыбаясь привычному, дорогому, почти забытому лицу. А в глазах ее вставал завал и неумело примазанная к глыбе пластина с надписью: «Кузьмин Александр Николаевич, 1960 — 1988 г.г..». И тогда она ушла. Она шла не оглядываясь, не слушая слов, которые он выкрикивал ей вслед, старательно обходила грязные, холодные лужи.

«Он умер!» - Она одна села в электричку и долго ехала, дожидаясь своей остановки, не замечая пассажиров, удивленных ее остановившимся в одной точке взглядом. «Да. Он умер», - думала она. - Он не выпустил этого мерзкого Снегирева. Это не тот Александр».

Когда Таня вышла из электрички, было темно и шел снег. Он был мелкий, похожий на крупу, но назойливый, и уже через десять минут припорошил дорогу и крыши домов, заполнил промежутки между сухими листьями на земле. Таня подошла к мостику через небольшую речушку. Узкий, составленный из нескольких досок, он весь был под громадными, густыми даже без листьев ивами, растущими на двух берегах. Таня уверенно ступила на пружинящие, белые от снега доски. На них уже отпечатались мокрыми пятнами широкие, большие шаги грузного человека. Таня пробежала, стараясь не наступить на них, а когда оглянулась назад, то заметила в темноте частые, маленькие, но четкие отпечатки своих сапожек. «Вот именно так,- подумала она, - частые, маленькие, но четкие и на чистом белом снегу».

                Конец первой части
               
Повесть давно закончена и будет опубликована по мере подготовки частей к публикации приблизительно по 20 страниц каждую субботу. События. описанные в ней охватывают период с конца 80-х годов по середину 90-х - интереснейший период в нашей истории. в который втянуты персонажи. Рукопись давно депонирована в нотариате.