Вчера ко мне в гости приходила либералка. Я много раз ей отказывала в визите, потому что знала, что либералка проповедует свободу и приходит без цели, просто так, потому что свободна ходить и говорить. Клеймо либерализма на человеке словно клеймо глупости. А с глупым человеком не очень то и хочется проводить время. О чём с ним говорить? Множить его глупость?
На этот раз отказать в визите у меня не получилось. Либералка сказала, что стоит рядом с моим домом, и у меня горят окна, а она только забежит «ненадолго».
Скрепя сердце пришлось открывать дверь и варить дежурную чашечку кофе. Все мои подруги знают, что у меня в доме варится изумительный кофе. Я не жалею денег на лучшие по качеству зёрна, да и привозят мне кофе с разных концов света в подарок, зная мою любовь к этому напитку. К кофе у меня всегда припасены натуральные сливки и разные специи, это как кому нравится. Варю я кофе в капельной кофеварке, каждый раз вкус получается разным даже от одного сорта.
Женщины – либералки никак не ассоциируются у меня с чашечкой кофе, они скорее похожи на пакетированный чай. Молодые они или старые – разницы нет никакой, на их лицах кроме печати глупости стоит печать вечной тоски. И эти печать не скрыть завесой «умных слов» или улыбчатыми растягиваниями губ. Кстати, да, улыбки либералок представляют собой омерзительное зрелище, независимо от повода и обстановки. Это улыбки живых мертвецов. Частенько свою мертвяческую сущность либералки пытаются скрыть модной одеждой и дорогим парфюмом. Но сколько мертвеца не наряжай и не опрыскивай благовониями, он от этого не оживёт.
Либералка переступила порог моего дома с заискивающей улыбкой, и я тяжело вздохнула. Это значит, что она уже совсем сошла с ума от своей внутренней пустоты и мне придётся вдыхать в неё немного жизни. Я не стала улыбаться ей в ответ, сухо сказала:
- Проходи. Ты ведь ненадолго?
- Ненадолго,- сказала она, поёживаясь словно от озноба.
Все либералки – мерзлячки. У всех у них короткие причёски странного взбитого вида, словно гнездо на голове, и у всех у них чувствуется некая внутренняя сухость, словно их духовная пустота имеет вид пустыни. Некоторые из них лакируют кожу и волосы, пытаясь придать внешний блеск своей неисправимой внутренней тусклости.
Я зарядила кофеварку, села за стол напротив неё и спросила резко:
- Зачем пришла?
- Просто по пути шла. Давно не виделись.
- А зачем нам видеться?
- Поговорить.
- О чём?
Либералка замолчала. Она знала, что я добра по сути, и думала как правильно отреагировать на мою формальную грубость. Выдавить из глаза кристалл слезы или поджать губы, изображая обиду или наоборот разжать их, нарисовав учтивую улыбку. Пока либералка думала, я приготовила стол к «кофепитию». Шоколадки, конфетки, варенье из апельсинов, королевский пирог с яблоками ( я пеку его сама). Кстати, у меня сказочная кухня. Под потолком мозаичные разноцветные лампы, на стене зеркало в такой же мозаичной оправе, чёрный стеклянный стол с белыми ножками и диван из графитовой замши. Я люблю сказку и я в ней живу.
Видя, что либералка зависла, я решила взять бразды правления разговором в свои руки.
- Расскажи мне свои мечты. О чём ты мечтаешь, какую жизнь видишь впереди?
Либералка ожила:
- Сытую. Красивую. Свободную. Европейскую.
Стандартная программа включилась как всегда с одними и теми же начальными словами.
- Ты забыла добавить демократическую, - подсказала я.
- Да. Конечно. Демократическую, - либералка мечтательно зажмурилась.
- А зачем тебе демократия?
- Как зачем? Это же справедливость. Европейская цивилизация самая справедливая, самая умная, самая передовая. Там никто не ворует и все равны перед законом.
- Коммунизм?
- Нет. Просто, все равны.
- И богатых нет и бедных?
- Есть, конечно. Но их бедный всё равно, что наш богатый. Они там все богатые.
- И горничные и министры одинаково богаты?
- Нет, конечно. Но там нет в доходах таких разрывов как у нас.
- Ты согласилась бы там работать горничной?
- Нет. Я не люблю чужую грязь, - она брезгливо наморщила лицо.- Но жить бы там я не отказалась, к примеру, в какой-нибудь Дании или Швейцарии. Считай, что это моя мечта.
Я встала из-за стола, разлила готовый кофе в фарфоровые чашки, поставила крохотный керамический кувшинчик сливочника на стол. Она закрасила свой кофе белым цветом, приготовилась пить его аристократическими мелкими глотками.
- Допустим, ты уедешь в маленькую европейскую страну. И в чём будет состоять смысл твоей жизни там? – спросила я её уже более миролюбиво.
- Вкусная еда, хорошая одежда, красивые города. Буду просто жить и наслаждаться.
- Ты про демократию забыла.
- Ах да. И буду честно выбирать честное правительство.
- И это всё?
- Да. Всё, что мне надо для спокойной жизни.
- А развитие?
- Развитие? Буду ходить в театры и кино.
- Развитие – это театры и кино?
- Да. Это же культура. Культура жизни.
- Той самой жизни, в которой смысл только вкусная еда, красивая одежда, кнопочка выборов и кино с театром?
- Да. А что в этом плохого?
- В этом нет смысла. Нет смысла развития.
- Далось тебе это развитие. Я хочу пожить спокойно.
- Ты же знаешь, что слова покойник, покой и спокойно имеют один корень.
- Ну и что. Я хочу покоя. Да, я хочу покоя. Еда, одежда, зрелища.
- И демократия. Ты забыла про демократию.
- Да. И демократия. Хочу куда хожу, делаю, что хочу.
- Живёшь при этом в маленькой стране, которая не способна ни на какие масштабные проекты. Просто некая ячейка сытого «осчастливленного» существования, которое само по себе бессмысленно без развития. Я бы там жить не смогла. Лучше вообще не жить, чем жить без смысла. Еда, шмотки, кнопка голосования, кино, еда, шмотки, театр, кнопка голосования... Не надоест такая жизнь?
- Как может надоесть наслаждение?
- Это всё?
- Что всё?
- Смысл твоей жизни – это наслаждение?
- Да. Ну не мучения же.
- Без мучений нет развития.
- А зачем мне оно, развитие?
- Всё. У меня появились дела. Извини, - я резко встала и вышла из-за стола.
- Прямо так срочно?
- Да. Мне надо срочно ехать.
- В какую сторону?
- В противоположную твоей.
- Откуда ты знаешь, куда я собралась идти дальше?
- От верблюда. В пустыне нарезать круги… А у меня просить воды…
Либералка начала сооружать на своём лице маску обиды, но мне было уже всё равно. Общаться с мёртвыми людьми нет смысла. Они буквально выкачивают из тебя жизненную силу словно воздух и воду.
- Ты витаешь в облаках. Ты живёшь в аду. Вокруг ад, – либералка
попыталась включить тяжёлую артиллерию армии неупокоенных покойников.
- Ад у тебя внутри. Ты мечтаешь о наслаждении, а его неотъемлемый спутник – мучение. Обрекая себя на наслаждение, ты обрекаешь себя на мучения.
Я говорила это, а сама уже начала одеваться. Сапожки, куртка… Вот я уже многозначительно бренчу ключами.
- Ты против свободы? – пискнула либералка, словно мышь, забравшаяся в дом.
- Да. Я против твоей свободы. Извини. Она у меня не вызывает никакого интереса. Более того, я спешу.
- Нам бы в России сделать такую жизнь! – заорала либералка.
- Сделать? Да вы не умеете ничего делать, только пользоваться тем, что делают другие.
Она ещё что-то заорала о демократиях, свободах и наслаждениях. Но орала она уже за порогом моего дома. И я была рада тому, что «общение» с ней заканчивается. Я даже согласилась подвезти её до нужного места, только бы поскорее от неё отвязаться.
После общения с ней мне физически нужен был свежий воздух. Высадив либералку у её дома, я рванула за город. Туда, где в слюдяной ночной красоте блестело замёрзшее озеро. В открытой полынье собрались чёрные утки. Луна ещё только начинала восход, утопая в облаках и позволяя звёздам в открытом участке неба сиять вечными яркими маяками. Я вышла на берег, пытаясь представить всю огромную страну, что протянулась от востока до запада. На востоке ведь уже начинало всходить солнце… У нас единственная в мире страна, которая никогда целиком не погружается во тьму. Видимо, потому не бывать в ней власти мертвецов. Видимо, потому они и хотят расчленить её на ячейки, чтобы властвовать ею.
Для того мертвецы и назвались словом либералы, дабы скрыть свою мертвяческую сущность.
Ведь всё живое имеет смысл и сохранения, и развития. Если оно перестанет иметь смысл развития, оно уже будет мёртвым по сути. Смерть расчленяет живое на части, на ячейки, которые никак не связаны друг с другом. Смерть провозглашает индивидуальную свободу частей от целого. Точно также делает и либерализм. Провозглашая свободу и наслаждение, он провозглашает тем самым, смерть живого.
Свежий воздух привёл меня в чувство. Я попыталась понять свои мечты о государстве, в котором я живу. В этих мечтах вставали заводы, красивые города, взлетали в небо ракеты…Но главное, не картинки, а дух… Дух захватывающего движения вперёд, к новым горизонтам, к новым открытиям, к чему-то очень человеческому по сути и живому!
Не претендуя на познание абсолютного знания, я вернулась в машину и поехала обратно в свой красивый город, который мерцал огнями на близком горизонте. Вспомнился мне при этом ещё один разговор не с либералкой, а с умной женщиной-буддисткой. Она мечтательно закатывала глаза при слове «нирвана».
- А что такое нирвана? – спросила я её.
- Это абсолютное блаженство.
- Вы думаете, что такое состояние возможно?
- Да.
- А ум? Вам тогда придётся отказаться от него и от своей личности соответственно.
- Почему?
- Ум критичен. Он всегда работает и ищет недостатки. Он найдёт их и в нирване, и она перестанет быть таковой. Если Вы будете в своём уме, то Вы не сможете наслаждаться вечно, наступит мучительное пресыщение. Но если Вы откажетесь от своего ума, то наслаждение возможно… Только чьё наслаждение? Ведь Ваше личное наслаждение – это функция Вашего личного ума. А раз у вас не будет ума, то не будет и наслаждения.
Ведь если человеку дан критический ум, то он и дан ему для развития. Ну, и наслаждение там же, в развитии. Живое наслаждение, не мёртвое.
Наслаждение без развития – это путь в смерть. Только либералы этого не понимают. И вряд ли поймут.