«…вот уже много лет, как я перемещаюсь
во времени задом наперед; - к будущему
я повернут спиною, и мой взгляд
постоянно устремлен в прошлое;
оглядываюсь я только изредка, чтоб
сразу в ужасе отвернуться от зрелища
надвигающегося грядущего».
«Разворот»
“Do any human beings ever realize life while they
live it? – every, every minute?”
Thornton Wilder. “Our Town”
«Кто-нибудь вообще отдает себе отчет в жизни, которую он проживает? – минуту за минутой?» Торнтон Уайлдер. «Наш городок». (пер. с англ. автора).
До рези в глазах насмотревшись на Прошлое, и страшась бросить взгляд в Грядущее – даже украдкой, - я решил попробовать вглядываться и вслушиваться в Настоящее, посылая из него репортажи.
1.Тишина
Стоял день середины ноября. Небо закрывала плотная бесформенная облачность, погружавшая местность чуть ли не в полумрак, но без дождя; воздух был абсолютно бездвижен, но даже самый слабый ветерок себя бы не обнаружил, ибо на голых ветвях не осталось ни одного листочка, который мог его выдать, затрепетав, – все они, слипшись под растаявшим ранним снегом, лежали грязно-желтым ковром, местами продырявленным пучками зеленой травы, похожими на застывшие взрывы. Если же взгляд оторвать от земли, направив его вдаль, на пейзаж, то на него повсюду меж черными и белыми (березовыми) стволами накинута сетка из голых ветвей - от толстых до самых тонких, создающая эффект кисеи, через которую тут и там просвечивали темно-зеленые пирамидки елей.
Но есть и прогалины в разрывах сетки, в которые видны опушки леса, стоящего в отдалении, которые делают пейзаж объемным, придавая ему реальность аквариумного дна – таким густым кажется влажный тепловатый воздух. Кажется, что он такой тягучий, что в нем застревают любые звуки, чем обеспечивается полная тишина. Нет ни малейшего шороха, так как исчезли лягушки и насекомые; нет чириканья, ибо куда-то подевались все птицы; исчезли собаки, а дачные жители или съехали, или попрятались по домам, оставив снаружи одни машины, выглядящие ненужными, как пустые скорлупы.
Эта картина всеобщего оцепенения постепенно привела меня в метафизическое настроение: я почувствовал себя перемещенным в начало Истории, в Da-sein (Здесь-бытие) Хайдеггера ( Мартин Хайдеггер. «Бытие и Время»).
2. Осень сухая
Когда я смотрел фильм Бернардо Бертолуччи «Конформист», то ночная сцена на площади, усыпанной опавшей листвой (в глубине ее еще стоял автомобиль жертвы преступления), казалась неправдоподобной именно из-за формы листьев: своими размерами они были похожи на кленовые, но отличались от них тем, что не были плоскими, а имели отчетливый поперечный размер, и отбрасывали тени от света уличного фонаря. Я тогда расценил увиденное, как искусственный режиссерский прием, позволивший создать зловещую атмосферу, ибо эта «трехмерная» листва, гонимая ветром, издавала громкий шорох, звучавший тревожно и угрожающе.
Но как-то я приехал на дачу сухою осенью, которая в наших краях бывает редко, и увидел, что облетевшие кленовые листья устлали землю слоем толщиной по самые икры. Я поднял лист, и, его осмотрев, не узнал: вместо привычной плоской тонкой пластинки с глубоко зазубренным краем, я увидел некое подобие четырехпалой ладони со скрюченными, загнутыми внутрь пальцами: при высыхании листа его «протуберанцы» искривлялись, закручиваясь до полукруга. Так каждый лист обрел третье измерение, составляющее до трети поперечника плоской части, поэтому листва легла слоем до тридцати сантиметров, скрыв под собою траву, и окрасив землю в однообразный желто-коричневый цвет. Как это изменило весь облик местности! Легкая, почти невесомая, листва приходила в движение от малейшего ветерка, издавая шорох, непривычно громкий; казалось, что звук резонировал в листьях, как в раковинах, и мне померещилось, что они - одушевленные, как если бы в них притаились души ушедших.
День был пасмурный; поземка из листьев, больше похожих на какие-то диковинные высохшие цветы, вздымаемая средь голых стволов вдруг набежавшим ветром, навевала злую тоску, и я поскорее уехал.
3. Мокрая осень
Это был дождь, но каждая дождевая капля была снабжена большою «снежинкой», как парашютом, ограничивавшим скорость ее падения; вместе с тем, она была достаточно тяжелой, не позволяя «снежинке» парить; ветром она лишь слегка отклонялась от вертикали, поэтому, выбрав какую-нибудь одну такую снежинку, можно было без труда отследить ее путь до удара о плотно слежавшуюся листву, сопровождавшегося сочным «шмяком», который можно было легко отличить от таких же других, и от звукового фона.
Этот снегопад не только разлиновал пространство прямыми, слегка наклонными белыми линиями, но и задал в нем меру скорости, характерную именно для этого пейзажа, - так, что верхушки цистерн длинного состава, в отдалении выступавшие над краем железнодорожной выемки, в которую въезжал товарный поезд, по сравнению с этой мерой ползли, как черепахи, создавая эффект замедленной съемки, и вызывая настроение угасания жизни.
4. Черное и белое
Черный цвет стволов голых осенних деревьев – это иллюзия. Подойди поближе и всмотрись в него, и ты увидишь на поверхности тонкий нежно-зеленый налет из лишайника, пребывающего еще в состоянии спор. Там, где споры уже проросли, образовалась короткая бахрома серо-голубого цвета, легшая на ствол тонкими грязно-белесыми полосами, да и остальная поверхность ствола – вовсе не черная, как кажется на первый взгляд, а темно-серая (все оттенки серого цвета вообще преобладают в осеннем пейзаже). Вот и белый цвет березовых стволов оборачивается светло-серым, если подойти к дереву вплотную; нет в природе ни черного цвета, ни белого; это – абстракции.
В этой связи вспоминается работа норвежца Петтера Бухагена, выставлявшаяся в Осло, в музее Аструп Фирнли. Изображение черного прямоугольника художник последовательно ксерокопировал: делал копию с предыдущей копии, пока черный прямоугольник не превратился в прямоугольник белый. Из примерно тысячи ксерокопий он изготовил видео: за несколько минут черное превращается в белое. Оказалось, что этот процесс происходит неравномерно: белое возникает очагами, и постепенно наползает на черное, его беспощадно пожирая. Я воспринял этот артефакт, как иллюстрацию философского понятия Ничто, которое для обыденного сознания имеет два предела – черное и белое. В природе же Ничто не бывает; природа боится пустоты.
5. Улица
Мокрый асфальт улицы подмосковного поселка напомнил мне речку, пробегающую меж зеленых берегов, роль которых выполняют обочины, разместившиеся между краями асфальтового покрытия и заборами домохозяйств, выстроившихся вдоль проезда. Чего только нет на этих «берегах»! Густой травостой, деревья и кустарники, стройматериалы, заготовленные для ремонта – песок, бревна, тес и кирпич; железные бочки, используемые для мусоросжигания.
Но больше всего привлекают внимание многочисленные авто, которые выглядят, как выброшенные на берег лодки; одни из них уткнулись в него носами, другие, - наклонившись, прикорнули бочком, и смотрятся неприкаянными, как раковины без моллюсков.
6. Рука
Если много раз повторять одно и то же слово, оно теряет свой привычный смысл, превращаясь в абракадабру.
Аналогично, если долго, не отрываясь, смотреть на один и тот же предмет, он превратится во что-то другое. Уставьтесь взглядом в свою раскрытую ладонь на полчасика, и вы ее не узнаете; - пред вами предстанет неровное плато, изрезанное ущельями, оврагами и трещинами, увиденное с птичьего полета. А продолжая в него вглядываться, вы различите там склоны, заросшие лесом, ручей, протекающий дном оврага, оленя, склонившего голову, чтобы испить воды, и даже усталого путника, и много чего еще, о чем никогда не догадывались, мельком взглянув на свою руку.
7. Рыжие муравьи
Рыжие муравьи появились сначала в ванной; - крохотные существа длиной три миллиметра и тоненькими тельцем и брюшком, и головой, превышающей их поперечным размером, но все равно – меньше полумиллиметра; они двигались друг за другом извилистой цепочкой по стене. Признаться, я боюсь и не люблю муравьев за их массовость и их коллективизм: если они на что-нибудь набросятся гурьбой, то все источат, превратив в труху; особенно я опасаюсь за свою библиотеку. Я представил, как мои любимые книги рассыплются на листочки после того, как муравьи сгложут соединяющий их клей, и меня охватил гнев, и я принялся их давить руками, но через минуту цепочка восстановилась, и я понял, что в их истреблении придется прибегнуть к химии, а потом об этом намерении забыл.
Где-то, через год, муравьи снова о себе напомнили; они ползли волнистой цепочкой по стене над кухонной раковиной. И я снова ударился в панику, представив, что они соорудили на кухне уродливый термитник высотой в человеческий рост, и мне стало погано. Вспомнив, что видел муравьев в ванной, я туда тотчас же отправился, и обнаружил, что там их уже нет; значит, они передислоцировались на кухню. «Что ж», подумал я, «посмотрим, что будет дальше, может быть, совсем уйдут», и про них забыл.
Прошло время, и сегодня мне показалось, что по моей спине что-то ползает; протянув руку, я его изловил: оказалось, что это – рыжий муравей. Я его раздавил, но ползанье не прекратилось; подойдя к зеркалу, я через плечо посмотрел себе на спину – по ней волнистою цепочкой поднимались рыжие муравьи. Вернувшись на свое рабочее место, я восстановил траекторию муравьиной цепочки: выходя из-под кровати, она поднимается по ножке стула на сиденье, - оттуда по правой ягодице на спину, а со спины – на шею, теряясь где-то в голове. Теперь понятно, почему она стала такая трухлявая…
Кстати, вспомнив историю моего знакомства с рыжими муравьями, я побежал на кухню: там их уже и след простыл: они-таки нашли дорогу к цели.
8. Путеводная нить
Первое ощущение, обнаруживаемое при всяком пробуждении – что ты есть; первые мысли, приходящие тебе в голову по мере того, как ты в ужасе инстинктивно обшариваешь окружающую экзистенциальную темноту: «Кто я?», «Где я?», «Когда я?», пока не ухватишься за путеводную нить, потянув за которую, не вытащишь на свет память о событиях, проблемах и заботах минувшего дня, и уже из них, как из затравки, начнет постепенно, как изображение, передаваемое через малоскоростной Интернет, формироваться мозаика портрета твоего Я. И ты на него взираешь с недоумением; - тебе кажется, что до засыпания ты был другим, что вполне возможно; - ведь находясь в бессознанке, ты видел сны, а коль скоро они сохранились в памяти, то вошли в твой жизненный опыт, исказив твое Я. Таким образом, представление, что каждым утром ты просыпаешься другим человеком, может оказаться верным.
Отсюда и проистекает страх утреннего пробуждения, подстегиваемый двумя интуитивными вопросами:
А если я не найду путеводную нить?
А если, найдя ее, окажусь совсем не тем?
Через некоторое время после пробуждения ото сна страх испаряется. Однако если граница между сном и бодрствованием размывается, как это периодически бывает со мной, - тогда в любой момент «бодрствования» может произойти самопроизвольная более или менее непродолжительная «отключка» сознания, - меня уже непрерывно мучит страх пробуждения, чреватого теми же проклятыми вопросами:
Где моя путеводная нить?
Кто этот тип, который прикидывается мною?
Куда подевался тот, кем я был раньше?
9. Знать места
Чтобы жить в Москве с комфортом, надо «знать места». В советское время я совершал еженедельный круиз по книжным магазинам, в которых можно было «ухватить дефицит»: это были Таганка, Маросейка, Мясницкая, Кузнецкий мост, Новый Арбат, Большая Никитская, и далее, и далее. Когда началась перестройка, я знал места, где можно было купить продукты: в крохотном магазинчике на углу Гоголевского бульвара я закупал кефир, в «Гастрономе» на Смоленском бульваре – ловил вареную колбасу; в Малом Тишинском переулке в магазине «Вино» покупал шампанское для встречи Нового года.
Теперь же я знаю заветные, малоизвестные места, где можно насладиться современным искусством: галерея Крокина, находящаяся в Ахматовских местах, с видом из окна на метро «Третьяковская», на церковь Всех Скорбящих, и на бывшее министерство Среднего машиностроения (ныне Росатом); центр искусств «Фабрика» в Лефортове, с его великолепным залом «Оливье» - бывшим цехом картонажной фабрики, камерная галерея в подвальчике «Перелетный кабак» на Остоженке, специализирующаяся на приколе, и многие другие.
Хорошо живется в Москве!
10. Разучиться грамоте
Бывает, что приступая к набору текста на компьютере, я обнаруживаю, что чуть не у всех слов отсутствуют первые буквы, и пропущены согласные внутри. Внутренне собравшись, я начинаю работать медленнее, тщательно следя за собой; - все равно половина слов оказываются без первой буквы. Ну, думаю: все - мозги отказали! Но что остается делать: вставляю пропущенное и продолжаю работать, как получится. Глядишь – через час способность к письму восстановилась почти полностью. Поскольку такое явление стало учащаться, я заметил, что оно, как правило, следует за одно- двухдневным перерывом в работе, то есть, даже такого малого промежутка достаточно, чтобы я разучился писать, и требуется время, чтобы восстановить утраченный навык тренировкой. Значит, если я допущу перерыв, скажем месяца три, то совсем разучусь, а, так как теперь я ничему новому научиться уже не в состоянии (это проверено неоднократно), то до конца своих дней не смогу писать.
Но это еще не все: читая на немецком, и встретившись с незнакомым словом, я обнаружил неспособность с первого раза без ошибок воспринять его буквенный состав, (в результате, чтобы найти слово в словаре, мне приходится проделать несколько итераций для уточнения его написания), а ведь на этой способности основано фонетическое письмо; при чтении на русском языке я этого дефекта не замечаю, так как все встречающиеся слова мне еще знакомы, а знакомое слово воспринимается в целом, как иероглиф, с учетом контекста, и утрата способности к чтению фонетического письма по началу остается незаметной, и будет открываться по мере забывания слов, (а этот процесс уже идет семимильными шагами). Так что скоро, разучившись писать, я еще в придачу разучусь читать, и стану неграмотным. Буду тогда сочинять устно, как Гомер.
11.Сухая зима
Сухая осень сменилась сухою бесснежной зимой. Пересохшая, растрескавшаяся глина окаменела, и, кажется, гудит под твоими шагами; иней, павший на дорогу, где он смешался с тонкой пылью, почти незаметен, но он смог украсить благородной сединой длинные пряди придорожной осоки, уложенные на землю сложным и красивым узором, как прическа, сделанная незримым художником-парикмахером.
Как-то неуютно!
Какая-то зима не нашенская!
12.Ошкуровка
Я получаю большое и неизъяснимое удовольствие, ошкуривая давно погибшую и высохшую яблоню моего сада, когда кора отстала от ствола, и держится лишь потому, что его охватывает кругом. Однако она уже настолько трухлявая, что стоит за нее потянуть, и шкура разламывается на большие куски, и опадает, обнаруживая твердую, гладкую, как бы полированную поверхность мертвого ствола. Ошкуренные стволы погибших яблонь, если удалить их кроны, весьма декоративны, и я их использую, как садовую скульптуру; культи толстых веток подняты, как руки атлантов, поддерживающих небо, под тяжестью которого изогнулись стволы, а желваки, идущие от места прививки, наводят на мысль о напрягшейся мускулатуре. Другие яблоневые стволы, кажется, взывают к небу в мольбе, или в гневе, как памятник разрушению Роттердама, созданный Цадкиным.
Возможно, что, снимая кору с очередной погибшей яблони, я испытываю радость ваятеля перед новой скульптурой, но, может быть, мне просто нравится процесс обдирания шкуры.
В пользу последней версии говорит тот факт, что я с большим удовольствием и прилежанием отколупываю чешуйки от старческих «веснушек», образующихся у меня на голове, а на лице счищаю родинки, которые, после того, как они высохнут, можно безболезненно отшелушивать. Я теперь и сам - вроде высыхающего дерева.
13. Потомок троглодитов
Мое рабочее место освещается настольной лампой. Почему, приступая к работе, я неизменно гашу верхний свет? Задавшись этим вопросом, я ответ на него нашел, но не сразу.
Металлический абажур ограничивает круг света, погружая остальную комнату в полумрак, и мое местоположение становится похожим на пещеру, в каких мои далекие предки сиживали у костра; скрытость обеспечивала им безопасность. Верхний же свет аналогичен дневному, выставлявшему их на всеобщее обозрение, делая беззащитными перед миром.
Так вот: атавистический инстинкт побуждает меня спрятаться.
14. Мой череп
Раз в неделю я брею себе голову. Обильно ее намылив, я одноразовой безопасной бритвой Gilett осторожно провожу по черепу, меняя направление движения так, чтобы всегда брить против щетины. По мере хода этого ритуала из-под мыльной пены постепенно выступает моя голова – голая, как яйцо. Эта картина мне всегда доставляла радость, пока однажды я не заметил, что форма моей головы напоминает яйцо, ориентированное вверх острым концом, а не тупым, как это было раньше, и запаниковал: мол, у меня в мозгу развивается опухоль, которая уже деформировала череп. Я поднял свои фотографии одно-, двух-, и трехлетней давности, и все они, как будто, свидетельствуют, что, что форма черепа действительно изменилась, но я не пошел в поликлинику делать рентген, а решил подождать, что будет с головою дальше, и вот жду до сих пор, и в ус не дую!
15. Катарсис
Под потолком на растяжках в опрокинутом виде подвешен корабль, изготовленный из черного пенобетона, плывущий по «морю» (его роль выполняет кусок черной дерюги, закрывший чуть не весь потолок). Из труб «поднимаются», а на самом деле спускаются густые клубы черного дыма, упирающиеся в пол, и по нему растекающиеся (они изготовлены на месте из пенопласта). Корабельный рангоут – это струны, натянутые посредством колков, выстроившихся в ряд, как спасательные шлюпки. Инсталляция Пономарева «Теория струн» столь велика, что, если на нее смотреть долго, тебе начинает казаться, что ты висишь вниз головой.
Галерист Александр взирает на артефакт не без гордости: «Корабль тянет на 300 кг; монтируя его, мы боялись, что стены дома не выдержат».
Выдержали, и знакомство с новым произведением Пономарева вызвало у меня катарсис.
16. Прибытие поезда
Братья Люмьер недаром сделали первый свой фильм о прибытии поезда: это событие всегда привлекает внимание – будь то паровик на парижском вокзале, поезд «Синкансэн» на токийской платформе, или подмосковная электричка, почти бесшумно подбирающаяся к станции, игриво изогнувшись, как гусеница с глазастою мордашкой.
17. Мои отношения с фейсбуком
Включив компьютер, я сразу смотрю в правый верхний угол, где электронная почта; это едва ли не главный канал для связи с внешним миром. Особенно большое волнение вызывает цифра, большая двух, - тогда имеется шанс, что, помимо спама, в почтовом ящике имеются письма от друзей, которые ждешь. Но чаще всего, увы, это оказывается фейсбук, который не устает зазывать в свою сеть, сообщая о пачках людей, жаждущих с тобою пообщаться, но фейсбучные истины мне не интересны; я уж хотел от фейсбука отписаться, а потом подумал: бывают периоды, когда вообще не приходят никакие письма, и тогда возникают сомнения: работает ли почта? После этого радуешься даже спаму: лучше уж шум, чем полная тишина! И я не отписался от фейсбука.
18. Ноутбук
Львиную часть суток я провожу за своим ноутбуком, и не представляю уже, как может быть иначе, посему я ужасно боюсь, что он выйдет из строя – ведь если его отнести в ремонт, в любом случае в нем переустановят Windows, так как на нее истек срок лицензии – значит, во-первых, - мне придется обходиться целый день без компьютера, и во-вторых, еще один день уйдет, чтобы вновь загрузить долговременную память (а это 300 Гбайт) и вернуть все привычные установки. А если придется купить новый ноутбук, так к нему буду привыкать не меньше недели - ведь этот мне служит уже четыре года, и отстал от современности.
Поэтому я так боюсь, что компьютер выйдет из строя, и впадаю в панику всякий раз, когда он обнаруживает девиантное поведение: самопроизвольно меняются установки, или перестают работать какие-нибудь программы. Я начинаю нервно дергаться, и, наконец, нахожу выход, и привыкаю обходиться без них, однако мой старенький ноутбук упорно продолжает деградировать, в этом процессе соревнуясь со мной.
Но самое страшное – когда ноутбук «зависает», что я воспринимаю, как его клиническую смерть, и, собравшись с духом, делаю попытку «шоковой реанимации», - перезагружаю его кнопкой «включение», и с трепетом наблюдаю: запустился ли?
Вот так мы с ним и живем – два сапога пара – ожидая: кто из нас окочурится раньше?
19. Азарт
В моей личной библиотеке столько книг, что за время, что мне осталось жить, мне их не прочесть. Более того, все время в большом количестве выходят новинки, ознакомление с которыми – императив! Их я приобретаю на трех ежегодных книжных ярмарках – non-fiction (в ЦДХ) , ММКЯ (на ВДНХ) и Книги России на Красной площади.
Однако каждую неделю я посещаю два букинистических магазина; спрашивается: зачем, если все книги, изданные в СССР или в России, или мне не нужны, или у меня уже есть?
Ответ прост: в букинистическом магазине можно встретить такую книгу, которую даже я, книжник с 60–летним стажем, не видел ни разу, например, книгу, изданную за рубежом, и, если повезет, недорого купить. Такое случается нечасто – может, раз, или два за год, но это бывало, поэтому, в очередной раз направляясь в бук, по мере моего к нему приближения, я безотчетно ускоряю шаг от нетерпенья взглянуть на полки: а вдруг я там увижу такое!!!
20. Петербург
- Почему Вы решили вернуться в Россию после стольких лет жизни в Америке? - спросил Владимир Познер Андрона Кончаловского.
- Во-первых, потому, что Ленинград переименовали в Санкт-Петербург.
- Во-вторых, в России зазвенели колокола; ну, и, кроме того, Голливуд стал не тем, каким был прежде.
Я это хорошо понимаю; для меня тоже очень важно, чтобы этот поразительный город назывался именем, полученным при рождении, а не воровскою кликухой!
21. Утопия будущего
Главное отличие Московского метро от других метрополитенов мира – это просторность межстанционных переходов и их великолепная акустика, что чувствуется с особой силой, когда в переходе виртуозно играет на скрипке «бродячий» музыкант. Звукопроводные качества подземных переходов демонстрируются, также, беспрепятственной передачей шума отправляющихся и тормозящих поездов, что способствует возникновению иллюзии безграничности подземного пространства, которое представляется отдельным городом с неизменным в течение суток освещением, и не зависящим от сезона климатом.
Всякий раз, как я пользуюсь Московским метро, его пространство мне воображается как бы вынесенным за скобки обыденной жизни, присутствие в метро – это «медитативный трип», все участники которого движутся отрешенно; заметьте, – несмотря на огромную численность пассажиров, здесь не бывает привычных межличностных конфликтов.
Территория Московского метрополитена представляется мне провозвестником утопии будущего – ведь она расширяется с все возрастающей скоростью; сеть линий становится все гуще; она выплескивается все дальше за свои пределы, втягивает в себя пригородное сообщение, и конца этого процесса не видно!
22. Не могу без Википедии!
Семьдесят процентов понадобившихся мне имен собственных и процентов десять нарицательных я с первого раза изловить не могу, как ни стараюсь. Однако всякий раз я уверен, что поисковая система заказ приняла, и его выполняет; ответ может придти или через пять минут, или к вечеру, или завтра. Если он не придет дня через три, значит, слово забыто. Но дело не безнадежно; можно попытаться его найти через Википедию; в 90% случаев мне это удавалось.
Владимир Владимирович, умоляю, - не заменяйте Википедию на Российскую энциклопедию, поскольку применимость последней для поиска потерянных слов еще не проверена, а Wikipedia Britannica годится только для поиска забытых английских слов; но я уже забываю русские!
23. Признак присутствия человека
«Природа равнодушна, но она не злонамеренна» – так сказал кто-то из великих, кажется, Эйнштейн; в этом убеждаешься тут и там. Если какое-то явление тебя застало врасплох, - вероятность 99%, что оно не явилось следствием энтропии в природе, или разгильдяйства в обществе, а обусловлено злым человеческим умыслом, и лишь остается узнать, кому оно может быть вменено. Причем, если ты не догадаешься, он и сам в какой-нибудь форме объявится, чтобы от подстроенной пакости словить весь положенный кайф.
24. Весьма избирательное сродство
«Привет!» - раздался в трубке насмешливый голос; это значит, что обо мне вспомнил Толя – единственный друг, обретенный за 48 лет, проведенных мной на «Цикламене». Что ж! Чем меньше друзей, тем они ценнее, особенно Толя! Ибо мы интересны друг для друга, несмотря на разницу в возрасте, социальном бэкграунде, идеологической приверженности, и в том, что он – человек хороший, а я – очевидно плохой. Вот, поди, и разберись в человеческой химии!
25. Профессиональный недуг
Хотя я писатель, еще официально непризнанный, но уже страдаю от профессионального заболевания – мозолей на заду. Они болезненны, и их срезать - ужасно неудобно!
26. Сон I
Сегодня мне опять приснился мой бывший начальник Мезенцев. Высокую частоту его появления во снах можно объяснить как тем, что он сыграл большую положительную роль в одном из эонов моей жизни: обеспечил возможность выполнить мое жизненное предназначение – создать прибор «Сколопендра», не имеющий аналогов, в первый раз вывез меня за границу – в Америку, и вообще послужил для меня примером в главном правиле жизни – что не надо бояться, - так и тем, что в сменившемся эоне устроил мне жестокую травлю, закончившуюся моим изгнанием из «Цикламена» на пенсию. По прошествии времени мне стало ясно, что я должен быть благодарен судьбе за то, что повстречал на пути такую крупную личность, как Мезенцев. Отсюда и сны.
Однако в последнем сне Мезенцев, как никогда, был суров: когда я протянул ему ладонь для рукопожатия, он сделал вид, что меня не заметил. Для меня толкование снов – это проблема; мне не понятно: что в данном сне проявилось: мое подлинное отношение к Мезенцеву, или подспудное мнение о том, как он относится ко мне, - а это важно.
События жизни погребены в прошлом, а отношения остаются, - хотя бы во сне.
27. Самое главное
“If you haven’t got honor and pride, then nothing matters”. (William Faulkner “Absallom, Absallom”) ( «Если у вас нет чести и гордости, то ничто уже не имеет значения» Уильям Фолкнер «Авессалом, Авессалом» (перев. с англ. автора)). Великолепно сказано! Этого никогда не втолкуешь коммунякам, которые считают, что честь и гордость каждому выдают по штуке на рыло бесплатно в момент рождения (как это было сказано у Вознесенского: «Меня родили, потом записали» - «А меня записали, потом родили»).
28. Зачем пишу?
Зачем я провожу большую часть своей жизни за компьютером, зачем пишу? Если честно, то для того, чтобы плести гирлянды из слов, тщательно подбирая их друг к другу, руководствуясь критериями, которые не могу сформулировать, так как они – отчасти интуитивны, ибо я заворожен этим процессом, - мне самому интересно, к чему, наконец, приду. Это уже потом я нахожу для себя объяснение, что хочу себя выговорить, что хочу кому-то что-то сообщить, а когда я работаю, процесс важнее, чем результат. Пока пишу, я живу, а то, что я написал – это продукт моей жизнедеятельности.
29. Телевизор
«Прогрессисты», то есть те, кто в погоне за «прогрессом» готовы аж выпрыгнуть из штанов – накликают, что, мол, телевидение, как СМИ, обречено на умирание, так как будет вытеснено Интернетом. Чушь собачья! Если я просматриваю на ю-тюбе какой-нибудь ролик, то я – всего-навсего один из соглядатаев, подглядывающих в щелку, а то и вуайер, прильнувший к замочной скважине. Но если я смотрю телевизионную программу, то я ощущаю себя зрителем, находящимся в огромной аудитории, где миллионы людей одновременно видят одно и то же, и, наряду с собственной реакцией, прикидываю отношение к увиденному своих противников, например, - коммунистов.
Более того, переключатель телевизионных программ – это средство самоопределения; например, когда я смотрю программу «Познер», в его аудитории я нахожусь среди своих. А при первых тактах музыки, сопровождающей популярные сериалы, выключаю телевизор, так как не желаю иметь ничего общего с пиплом , который их хавает.
Кроме того, я могу выразить свое отношение к тем, или иным медийным персонам; например, демонстрируя свое неприятие зловещей компашки, собравшейся в передаче «Вечер с Владимиром Соловьевым». Одно время, пока не раскусил ее ведущего, я был ее постоянным слушателем, а теперь туда – ни-ни; - это, как если бы я вышел из аудитории, хлопнув дверью.
Я могу представить возраженья «прогрессиста», что телевиденье – это, мол, голос власти, способ промывки мозгов; я же на это отвечаю, что этим-то оно и ценно, поскольку позволяет быть в курсе того, куда клонит власть, чтобы определить свое отношение к этому; что же касается промывки мозгов, то в отношении меня это не удавалось даже таким профессионалам в этом деле, как советской власти, - смотря им телевизионные передачи, я держал свою фигу в кармане; теперь же мне промывать мозги и не надо, ибо у меня нет разногласий с Российским государством, кроме культурной политики, проводимой министром пропаганды Мединским.
30. Неприкосновенный запас
Трудно даже прикинуть, со сколькими людьми мы входили в контакт на протяжении жизни: - их были тысячи и тысячи; - и из них остались друзьями и хорошими знакомыми – лишь единицы. Как же редок феномен взаимного соответствия душевных валентностей, приводящий к взаимному притяжению, действующему на расстоянии и неподвластному времени! Коли так, то круг твоих друзей и хороших знакомых – это величайшее достояние, которым нужно дорожить, и которое нужно беречь!
31. Заборные обманки
Когда-то заметной чертой подмосковного пейзажа были заборы из штакетника. Затем некоторое время были популярны дачные заборы из металлической сетки, создававшие иллюзию почти полной прозрачности перегородки, отделяющей человека от человека.
Сейчас же набирает силу противоположная тенденция: повсеместно возникают глухие металлические заборы высотой более двух метров, обеспечивающие абсолютную приватность, однако они безнадежно уродуют местность; - улицы поселков становятся похожими на пакгаузы.
Поскольку стремление к индивидуализации существования – это веление времени, и потому неодолимо, я предлагаю организовать производство переводных картинок для их нанесения на «заборное железо» (такая технология от века применяется для окраски городского транспорта); на них может быть нанесен, как незатейливый рисунок из штакетника на зеленом растительном фоне, так и репродукции всенародно любимых картин, например, «Московский дворик» Поленова, или марины Айвазовского.
Это поспособствует улучшению пейзажа.
32. Я боюсь Вирджинию Вулф
Перечитывая роман Вирджинии Вулф “Mrs Dalloway”, я испытываю страдания от сознания глубины пропасти, отделяющей ее прозу от всего, что я написал или могу написать.
33. Сильные мира сего
Становится общим местом сетование, что, мол, ныне государственные деятели обмельчали по сравнению с прошлыми; приводят в пример Черчилля, Де Голля, Кеннеди и Коля. Мне кажется, что такие выводы или неправильны, или преждевременны.
Во-первых, современные медиа приблизили руководителей государств к широкой публике до неприличия; в результате они воспринимаются чуть ли не как наши личные знакомые, а для обретения величия необходима дистанция.
Во-вторых, обычно любой руководитель государства при вступлении в должность вызывает завышенные ожидания, и на фоне того, что ему не удается, его успехи не замечаются – принимаются, как должное.
Подождем же до того времени, когда их служение закончится, чтобы высказывать суждение о масштабах их личностей: посмотрим на них через тот интервал времени, который сейчас отделяет нас от тех, кто признаны великими.
34. Смартфон, как высшая стадия телескрина
Телескрин (telescreen) был изобретен Оруэллом, как ужастик надвигающегося тоталитаризма: это устройство, посредством которого Большой Брат всех держит под неусыпным наблюдением, время от времени отдавая им приказы, которых невозможно ослушаться ( Джордж Оруэлл. «1984»). И все же тоталитаризм у Оруэлла был неполным, так как герои его романа находили возможность от него ускользнуть, выбирая места, не попадающие в поле зрения ни одного телескрина.
В этом отношении изобретение Стива Джобса – смартфон – в установлении тоталитарного общества прошло неизмеримо дальше, чем телескрин. Население не только не старается держаться подальше от экрана, как в романе Оруэлла, но не может от него оторваться ни на минуту; где бы люди ни находились, - дома, на улице, на работе, в транспорте; каждый, уткнувшись в свой смартфон, отключен от того, что его окружает. Такого тотального контроля не привиделось даже фантазеру Оруэллу. Я готов держать пари, что большая часть этих людей подключены к одной и той же группе сайтов, и если с них поступят прямые или завуалированные приказы, они будут послушны, как зомби, - как ведет себя население в финале антиутопии Рэя Бредбери «451; по Фаренгейту».
Смартфон эффективнее телескрина; он не снисходит до наблюдения, - он порабощает, зомбируя; люди отделены друг от друга, будучи присоединены мертвой хваткой к Большому Брату, - кто бы им ни оказался – лишь бы он вещал из смартфона. Смартфон – это ужасная штука: в отличие от телевизора или компьютера, он с тобой неразлучен.
Есть лишь один способ сохранения свободы – не иметь смартфона, как Путин.
35. Язык
Из главных европейских языков самый сложный – немецкий. Прежде всего – он герметичен; в нем сравнительно мало «интернациональных» слов. Кроме того, так как это язык флексивный, у него сложная грамматика,– в нем на полную катушку используется склонение, в том числе по роду и падежу, что позволяет располагать слова произвольно, плетя речь, как кружево. Более того, существуют многие тысячи устойчивых словосочетаний – «идиоматических выражений», частота использования которых во много раз превосходит практику других языков. Да и немецкое словообразование способно привести в ужас иноязычного ученика. Использование приставок порождает уйму глаголов; в отличие от русского языка, в котором каждая приставка действует единообразно, добавление приставки в немецком зачастую - просто способ ввести новый глагол, значение которого порой не связано с основой. То же и с существительными: сложное слово во многих случаях значит не то же самое, что слитное произношение слов, его составляющих, и его надо узнать из словаря. Вместе с тем, немецкие писатели любят засунуть целое придаточное предложение в сложное слово, которого, естественно, нет ни в одном словаре! Но и немецко-русский словарь – источник головной боли; слова, как правило, имеют множественные значения; их нужно определять из контекста, а как его узнаешь, если незнакомых слов несколько, и они тоже многозначны? Приходится перебирать в уме несколько комбинаций, пока не допрешь до смысла. Многозначные слова есть и в других языках, но их там – единицы, а в немецком – почти все. Словом, чтение немецкого текста аналогично скалолазанью: мучительно, но интересно!
Немецкому в некотором роде противоположен итальянский: нет трудностей с грамматикой: переведя итальянскую фразу слово в слово, получаешь русское предложение. Зато в итальянском существует жуткий хаос в лексике. Страшно раздражает, что очень многие слова имеют разные способы написания (и произношения), тождественные по смыслу. Кроме того, язык пестрит словами, пришедшими из диалектов, которые отсутствуют в самых полных итальянско-русских словарях. Наконец, итальянский язык имеет столь сложную систему глагольных форм, что его изучают с использованием специальных словарей (другие языки в таких пособиях не нуждаются).
Я принялся за изучение итальянского языка, так как хотел скомпенсировать незнание латыни, но оказалось, что вульгарная латынь (итальянский) не сохранила точности и лаконизма классической латыни – их можно обнаружить в другом романском языке – французском.
Этот язык строен, строг, логичен и прекрасен – он прозрачен, тверд и звонок, как хрусталь. Как говорила Сьюзен Сонтаг, пользуясь им, стараешься быть предельно аккуратным, чтобы невзначай его не разбить, - таким он кажется изящным и хрупким.
Самый удобный для изучения и применения язык – английский; это – главная причина его распространенности, что, как я думаю, связано с тем, что, склонный к изменению, он сформировался поздно - в эпоху создания Британской империи, как средство культурной экспансии. В английском языке отсутствует склонение по роду и падежу, и порядок слов в предложении постоянен; он предельно рационалистичен, прям, точен и лаконичен (английский текст – самый короткий).
Многие меня спрашивают: зачем мне столько языков, если у меня есть русский? Я им отвечаю, что в русском языке я пребываю, и поэтому не могу видеть его снаружи; изучение же иностранных языков и пользование ими позволяет понять и ощущать, как вообще работает человеческий язык, и это необыкновенно обогащает интеллектуальную жизнь, придавая ей своеобразную многомерность; более того, чтение на иностранных языках доставляет огромное удовольствие, от которого я не могу отказаться!
36. Мой читатель
Когда я пишу, то, конечно же, рассчитываю на читателя. Каким я его себе представляю? Конечно же, редким, эксклюзивным, который понимает не только то, что я хотел сказать, но даже и то, чего я и сам недопонял, то есть читателя, который наделен многими добродетелями, которыми я и сам не располагаю.
Кажется, что в таком представлении отсутствует всякая логика: отвергая для себя рядового читателя, я одновременно желаю быть для своего идеального читателя каким-то недоделанным писателем. Даже если такой читатель найдется, станет ли он меня читать? Станет, если мысленно будет привносить в читаемое что-то свое.
37. Разница между пессимистом и оптимистом
Читая Бориса Парамонова ( Борис Парамонов, Иван Толстой «Бедлам, как Вифлеем. Беседы любителей русского слова». М., Изд-во «Дело», 2018.) , я с ним согласился почти что во всем, за исключением общей оценки текущей эпохи; в отличие от Парамонова, находящего в ней параллель с Россией Николая I, я нахожу больше сходства с эпохой Александра III. Здесь, я думаю, проявляется наше разное отношение к будущему: Парамонов жаждет радикальных реформ, которыми было отмечено царствование Александра II, я же страшусь потрясений, имевших место при правлении Николая II.
38. Мое кино
К концу минувшего века я сложился, как большой любитель экспериментального («авторского») кино. Однако сейчас наступает время, когда «авторского» кино в прежнем смысле слова делают все меньше и меньше, и, похоже, оно скоро окончательно исчезнет, и мне будет нечего смотреть. Правда, в предыдущую эпоху его столько понаделали, что его пересматривать хватит еще на целую жизнь, однако каждый фильм носит на себе неизгладимый отпечаток времени своего создания, и их просмотр будет неизбежно напоминать мне, что мое время прошло…
39. Двойник
Всякий раз, когда, высказав свою глубоко выстраданную точку зрения, мы сталкиваемся с ее отторжением, это вызывает негативную эмоцию. Казалось бы, встретив единомышленника, мы должны испытывать удовлетворение, но и это оказалось не так.
Однажды на выставке современного искусства я поделился своим впечатлением о понравившемся мне произведении с другим посетителем – интеллигентным мужчиной моего возраста, имеющим портретное сходство с Олегом Басилашвили. Он не только с моим мнением согласился, но и развил его, аргументируя теми же словами, какие употребил бы я сам. Мы продолжили беседу о современном искусстве, и какой бы вопрос ни затронули, обнаружили полное совпадение взглядов; у нас оказались идентичные списки любимых художников, искусствоведов, и кураторов. Кажется, мы оба были ошарашены таким нашим внутренним сходством, и нам обоим оно не понравилось. Мы расстались холодно, а когда позже еще раз повстречались, то лишь ограничились кивком головы - издали.
Встреча с двойником не только маловероятна; она еще и неприятна!
40. Гул времени
Если нам кажется, что время остановилось, мы ощущаем дискомфорт, потому тиканье часов, свидетельствующее о протекании времени, действует на нас умиротворяющее, а ритмичная музыка, навязывающая темп, способствует поднятию жизненных сил. По этой же причине в любом постоянном звуке, например, в шуме водопада или в гуденье проводов высоковольтной линии мы готовы слышать гул времени; - лишь бы только время не стояло. Каждый выбирает на эту роль что-нибудь свое: Маркс – шум, издаваемый кротом Истории при рытье им норы; я – шум в ушах из-за болезни Меньера.
41. Старость - не радость
Час от часу обнаруживаешь у себя пропадание то одних, то других полезных свойств. Например, в последнее время у меня совсем не стало выдержки: временной интервал, отделяющий впадение в панику от ее повода, свелся к нулю, а сама эта паника стала совсем неуправляемой, переходящей сразу в истерику. Что с этим делать? Да ничего не поделаешь: старость пришла – отворяй ворота!
42. Русская история
Обращаясь к прошлому нашего отечества, всякий раз поражаешься, сколь глубоко укоренены особенности протекания нашей истории в нашем национальном характере: это чередование деспотии и либерализации; смена устойчивости смутою, и обратно; эта исключительность роли первых лиц государства; эта пассивность народа, чреватая вспышками чудовищного беспорядка и смертоубийства, это всеобщее воровство, эта жажда коллективных зрелищ, эта склонность к безвкусной театральности: то, что было двести - триста лет назад, то же было и при советах, то же и сейчас.
43. Пространство и время, как различные формы мышления ( И. Кант. Критика чистого разума).
Иногда у меня возникает потребность к карандашному рисунку; появляется желание к проведению упругих черных линий по белому фону, чтобы еще раз овладеть двумерным пространством, оставив на нем чекан собственной личности.
Но здесь требуется подготовительная работа. Прежде всего, нужно выбрать композицию; делается это методом перебора эскизов; когда композиция выбрана, она предстает перед тобой в общих чертах, и теперь предстоит ее реализовать во всех ее частностях, в малейших деталях. Для этого берется лист чистой бумаги, и на него волосяными линиями наносится сетка, чтобы разместить узловые точки фигуры; затем проводятся касательные к будущим кривым, и только после этого робкими тонкими линиями набрасывается композиция; на этом этапе ее можно править, пока она тебе самому не понравится.
После этого начинается самое главное: набравшись решимости, я одним непрерывным движением провожу первую окончательную линию, затем – другую, а потом – все остальные. После этого остаются два исхода: или в некоторых местах что-то немного подправить, или рисунок совсем выбросить.
Когда я пишу прозу, то веду себя совсем по-другому: хотя перед тем, как приступить к работе, я тоже провожу предварительную подготовку, все же, проводя линию повествования, в отличие от рисунка, я не знаю, куда она приведет. Возможно, разница заключается в том, что рисунок располагается в пространстве, а рассказ – во времени.
44. Сам себе дантист
Что-то полость рта разболелась! Видимо, опять я ее расцарапал острой кромкой поломанного зуба. Где мой верный трехгранный напильник? Вот он! Тааак, вставил в рот, приложил к поломанному зубу: зуу-зуу, зуу-зуу, зуу-зуу, зуу-зуу, зуу-зуу, зуу-зуу, зуу-зуу, … Ух, ты! Вроде больше не царапает; запилил!
45. Старый дом
Иногда, окинув взглядом свою старую дачу, я вдруг замечаю новые следы ее разрушения, которые ранят; - меня страшит перспектива ее превращенья в руины. Однако я понимаю: это не значит, что она стала вдруг так быстро разрушаться; просто я в нее давно подробно не всматривался. Иначе я бы давно обратил внимание на то, что карнизы прогнили насквозь, и для меня не было бы столь неприятным сюрпризом их рассыпание. Выход прост: всякий раз, приезжая на дачу (а это происходит раз в неделю, обойди дом кругом, тщательно осматривая его от крыши до фундамента, и процесс разрушения станет для тебя почти незаметным, пока дом окончательно не рухнет (а тебе, может, еще повезет, и дом тебя переживет).
46. Соль земли
Порядки, преобладающие взгляды и внешний облик каждого устойчивого режима определяются социальной группой и типом людей, на которых он ориентируется.
Приведу несколько примеров из нашей истории.
Правление Екатерины II осуществлялось в интересах аристократии и просвещенного дворянства – отсюда его либерализм. В царствование же Николая I главной социальной группой стало среднее чиновничество – люди серые и консервативные. На эту же категорию общества был ориентирован Советский Союз брежневской эпохи. Поэтому она, как и николаевское время, именуется временем застоя. Именно косные, унифицированные – как будто они выращены в одной пробирке – «одноклеточные» люди сейчас мечтают о коммунистическом реванше: они хотят вернуться на роль «соли земли».
Путинская Россия ориентирована на людей талантливых, энергичных и высокообразованных; в этом она похожа на эпоху Петра I; тогда тоже делалась ставка на техническое перевооружение России при сохранении базовой структуры общества; при Петре – близкой к патриархальной; при Путине – еще во многом советской.
47. Гололед
Гололед в Москве – это еще не гололед. Вот гололед за городом, где дороги ничем не посыпают – это гололед настоящий!
Обычный способ сохранять вертикальное положение на скользкой дороге – мелко семенить – здесь не помогает; трудно даже устоять на месте – так скользко. Меня все время подмывало стать на четвереньки. Я бы так и поступил, но не решился: мне безразлично, как к этому бы отнеслись местные поселяне, а вот здешних собак я опасаюсь!
48. Пища
Отношение к пище материальной и пище духовной должно быть принципиально различным; назначение пищи материальной (еды): - поддерживать организм в состоянии гомеостаза: изменение его физического состояния, например, отклонение веса от оптимального – нежелательно; то же и с химическим составом (например, с содержанием жиров). Поэтому лучшей стратегией является поддержание консервативной диеты: все время есть одно и то же в неизменном количестве.
Другое дело – пища духовная. Она тем ценнее, чем большее изменения она вызывает в нашем интеллекте; для этого она должна быть не только обильной, но и разнообразной. Поэтому оправдано внимание, уделяемое слежению за интеллектуальной диетой; нужно постоянно находиться в состоянии поиска новой пищи, ранее неизведанной. Да и в отличие от пищи материальной, пищи духовной не может быть слишком много. Единственная помеха – скорость потребления сильно ограничена, поэтому приходится проявлять крайнюю разборчивость, что позволяет не только поглотить больше полезного продукта, но и охранить мозги от засорения.
Итак, стратегия потребления еды: использовать только хорошо известное и широко распространенное. В противоречие с этим, стратегия потребления духовной пищи должна быть совсем иной: отвержение ширпотреба – телевиденья, кинофильмов для народа, низкопробного чтива; - только значительное, только эксклюзивное, только совершенное!
49. Город
Архитектор и писатель Григорий Ревзин ( Григорий Ревзин. Как устроен город. М., Strelka Press, 2020) много и интересно пишет не только о прошлом, но и о будущем города. Конечно, в развивающейся урбанистической цивилизации город обречен на большие и глубокие изменения, которые трудно предсказать, и на которые невозможно повлиять, но в футурологии Ревзина я вижу тот смысл, что она лишний раз обращает внимание на чудо, которого мы не замечаем, так как к нему привыкли – праздник жизни в современном мегаполисе!
Стоит тебе выйти за порог своего дома, и перед тобой раскрывается целый мир: - огромный, разнообразный, влекущий; - архитектурные ансамбли, музеи, выставки, театры и кинотеатры, магазины, да и просто самые обыкновенные улицы, которые тебе давно знакомы, и все это неимоверное богатство – доступно в пределах поездки в течение часа.
Это ли не чудо?
50. Наследственность
В моей натуре присутствуют противоречивые наследственные свойства: склонность к оседлости, пришедшая от предков – старообрядцев со стороны отца, и порывы к кочевой жизни, передавшиеся от предков-кочевников – со стороны матери. В соответствии с первым началом я всегда прикреплялся к одному и тому же месту, как полип; например, я всю жизнь (48 лет) работал на одном и том же предприятии; второе же начало дает о себе знать, когда у меня вдруг появляется непреодолимое стремление отправиться в странствие, хотя бы ненадолго – лишь бы утолить жажду к перемене мест. Это – почти клинический случай; - меня охватывает беспокойство, начинается лихорадка, мучит бессонница, пока куда-нибудь не уеду. Но к концу даже недолгой поездки я считаю дни до возвращенья домой.
Да, против наследственности не попрешь!
51. Високосный год
Вот опять дожили до високосного года; я его называю годом оптимизма. Действительно, допустим, что високосный год оправдывает связанное с ним суеверие – неприятности сыплются одна за другой, - значит, что по его по его истечении тебя ожидают аж целых три удачных года. Но, если високосный год идет без неприятностей, растут сомнения в справедливости данного суеверия, порождая надежды, что год пронесет. Таким образом, високосный год при его любом протекании сопровождается хорошим настроением. Зато три других, обычных года, включая этот, проходят в страхе надвигающегося високосного: я буквально немею от ужаса.
52. Торжество капитализма
Двумя институциями, где контраст между победившим капитализмом и потерпевшим фиаско социализмом выступает с наибольшей наглядностью, являются банк и магазин.
Социалистическая Сберкасса – это небольшая зала, вдоль всех стен которых располагались окошки, за которыми сидели служащие - распаренные пожилые женщины, измученные неостановимым потоком клиентов, выстроившихся в длинные очереди, плотно уложенные на территории зала в виде многозаходной спирали. Капиталистический Сбербанк – это просторный офис, разгороженный перегородками из матового стекла, где банковские клерки и их клиенты сидят по обе стороны стола; клиенты же, ожидающие своей очереди, располагаются на удобных диванах, хотя время ожидания не превышает 15 минут.
Несмотря на зримую разницу в интерьерах, главное отличие состоит в разном отношении служащих к клиентам: измученные служащие социалистических сберкасс то и дело срывали свою злость на публике, облаивая их, как собаки; сотрудники же капиталистического Сбербанка холодновато деловиты и безупречно вежливы. Поклонники совка на это возражают, что это, мол, - обычное буржуазное лицемерие, которым клерки прикрывают свое презрение к народу; я же считаю, что вежливость, даже лицемерная, много предпочтительнее искреннего хамства.
Социалистический магазин представлял собой вытянутое помещение, на одной стороне которого находились наружные окна, а вдоль другой тянулся прилавок со стеклянными витринами, за которыми находились товары; в пространстве за витринами располагались продавцы, выполнявшие роль посредников между покупателями и товарами, что сообщало им большой престиж. Самым же бесправным был покупатель: зайдя в магазин, он должен был через плечи толпы людей высмотреть на витрине нужный ему товар, затем отстоять в длиннющей очереди, и, наконец, предстать перед продавцом, часто злоупотреблявшим своим престижным положением.
Капиталистический супермаркет функционирует по-другому: огромная площадь заставлена стеллажами с товарами – между ними и покупателем нет посредника, и отсутствует почва для злоупотреблений и хамства.
Итак, в пространствах этих двух важнейших институций превосходство капитализма над социализмом очевидно.
53. Черти
Мне время от времени доводится беседовать с незнакомыми людьми по политическим вопросам; смотришь – твой собеседник вроде бы вполне здравомыслящ, пока речь идет о каких-то частных вопросах, но, стоит лишь перейти к обобщениям, он вдруг и вякнет: я, мол, согласен с нашей международной политикой, но наше правительство никуда не годится! И тут мне становится ясным, что передо мной – коммуняка, ибо он против правительства не потому, что министры не компетентны, а потому, что это правительство «министров- капиталистов».
Каждое такое открытие действует на меня пренеприятно; это аналогично тому, как бывало в прошлом: разговорятся два человека, и, вроде бы, понимают друг друга, и даже почувствуют взаимную симпатию, но тут один из них невзначай бросит взгляд долу, и вдруг заметит, что у его собеседника из-под пальто выглядывает здоровенный хвостище!
54. Будущее
Сейчас человечество стоит перед следующей дилеммой:
- Продолжить имеющуюся ныне линию экономического и технологического развития, не обращая внимания на экологические угрозы и грядущее исчерпание ресурсов, полагая, что повышение уровня цивилизации позволит в будущем найти решения всех возникающих проблем, или, если решения не будут найдены, погибнуть, но весело, с музыкой!
- Изменить политику, наложив на цивилизацию тяжелые ограничения, что неизбежно замедлит прогресс, и превратит жизнь в прозябание, но позволит не отменить, - что невозможно, - но отдалить гибель человечества на сотню-другую лет.
Я отдаю свой голос за первый из двух вариантов, так как предпочитаю качество жизни ее продолжительности.
55. Сон II
Мне приснился очередной хорошо запомненный сон. Как будто я еду по железной дороге, и поезд останавливается в связи с ненадежностью рельсового пути. Пассажиры вышли из вагонов, и прошли к голове поезда, и я вместе с ними. Колея действительно ненадежна – рельсы положены не на шпалы, а на круглые бревна, на которых совершенно не закреплены. Результат такого состояния дороги налицо: по обе стороны от насыпи лежит по потерпевшему крушение поезду, и около них в беспорядке разбросаны многочисленные трупы пассажиров.
Но что делать – ехать-то надо! И машинист берется преодолеть опасный участок дороги, если ему подсобят пассажиры. «Вы согласны?» - спрашивает он – «Конечно, согласны!» отвечаем мы. Вот поезд трогается, но стоит ему въехать на незакрепленную колею, как рельсы начинают скользить по бревнам вбок, но мы им съехать не позволяем, дружно упершись в вагоны плечом.
Наверное, вызванный страхом второго пришествия социализма, из памяти всплыл эпизод фильма Виталия Манского «В лучах солнца», в котором жители Пхеньяна (Северная Корея) - пассажиры сломавшегося троллейбуса, вылезли из салона, и катят его по улице
56. 80
Еще сравнительно недавно я считал, что 80 лет – весьма преклонный возраст, когда жизнь теряет всякое значение, превращаясь просто в существование, и для себя исключал возможность его достижения. Но вот, тем не менее, этот рубеж преодолен. И что же оказалось? Жить можно, хотя можно было бы чувствовать себя и получше, как некогда сказал Михаил Горбачев.
57. Продукт эпохи
Я недаром многого ждал от фильма Сергея Лозницы «Государственные похороны» о прощании со Сталиным. Фильм действительно произвел на меня большое впечатление. Более чем двухчасовое погружение в далекое прошлое потрясло осознанием того, насколько подлинность факта действеннее, чем любое его воссоздание, - сколь бы высокохудожественным оно ни было.
Кроме того, меня шокировало открытие, поистине трагическое – сколь глубоко во мне заложено время, показанное в фильме; если его следы вытравить, что бы от меня осталось?
58. Путем Кейджа
Я всегда был неравнодушен к классической музыке. В детстве мне нравились органные произведения Баха, в юности я полюбил Бетховена, по мере взросления переходя к его поздним произведениям. Потом наступило время увлечения Вагнером. В зрелом возрасте я переключился на Малера, а от него – на Ново-венскую школу: Шёнберга, Берга и Веберна. По мере наступления старости мои музыкальные вкусы продолжали радикализоваться: я шел вдоль линии: Берио – Куртаг – Циммерман – Ксенакис – Ноно – Штокхаузен – Лахенман, и так добрался до Кейджа, от которого был в полном восторге, особенно от его главного произведения – «4; 33;;». Но на этом я не остановился, и пошел дальше: теперь я слушаю тишину не в течение четырех минут и тридцати трех секунд, а постоянно.
59. Как поступать с коммунистами
Коммунисты и их сторонники приняли такую тактику: если они слышат, как в общественном месте ты излагаешь взгляды, для них неприемлемые, они ищут повод заставить тебя замолчать. Например, они находят некоторые слова якобы неприличными, например, «коммуняка», «совок», или не политкорректными, как «отстой». Если ты таких слов не применяешь, они заявляют, что речи твои «аморальны». Одним словом, не мытьем, так катаньем они стремятся заткнуть тебе рот.
При том, свои лживые речёвки они провозглашают, как общеизвестные истины. Ну и наглая же публика эти коммуняки! Главное, что нужно усвоить: что бы они ни говорили, - это надо пропускать мимо ушей!
60. Как упростить себе повседневную жизнь
Если хорошенько подумать, повседневный быт можно упростить.
1. Чем возиться со стиркой постельного белья, вместо простыни можно применять полотна плотной материи темного цвета – что-то вроде собачьей подстилки, которую время от времени выбрасывать, заменяя новой.
2. Чтобы себя не утруждать мытьем посуды, вместо тарелок можно использовать ломти хлеба, делая бутерброды. Остается, правда, необходимость в чашках, но их можно не мыть, если их будет две: одна - для чая и кофе; другая – только для молочных продуктов.
3. Мыть полы – тяжело и хлопотно; можно ограничиться сухой уборкой. Грязь, что прилипает к паркету, имеет привычку концентрироваться в виде пятен, которые можно иногда счищать острым ножиком (а можно и не счищать).
4. Паутину с потолка и в углах обметать не нужно; с пауками лучше жить в симбиозе – они отлавливают мух, моль, книжного жука, и других вредных насекомых.
И вообще, если освободиться от вредных предрассудков, жить станет легче, жить станет веселей.
61. Слова
Среди множества любопытных явлений, которыми сопровождается усиление моего старческого склероза, как-то я заметил интересную новость: время от времени в сознании моим собственным голосом громко и отчетливо произносится никак не связанное с текущими обстоятельствами английское слово, явно выходящее за пределы двухтысячного списка наиболее употребительных. Всякий раз, когда такое происходит, я преисполняюсь чувством гордости по поводу богатства моего английского словаря, поначалу не находя в этом явлении ничего, что внушало бы какие-нибудь опасения. Однако, призадумавшись, я начал подозревать неладное. Все английское языковое богатство было мною обретено в молодости, и сопровождало меня всю жизнь, и, тем не менее, в такой форме никогда не проявлялось. Слова зазвучали только сейчас, когда я стал сталкиваться с такой проблемой: во время говорения по-английски нужное мне слово то и дело отказывается, как раньше, выскакивать, на предметном столике формирования речи, заставляя тебя или судорожно отыскивать для него какую-никакую замену, или вообще замолчать. И тогда меня осенило: громко и беспричинно звучащее в сознании слово – это крик предупреждения: «SOS, я забываюсь!» Что ж, подумал я, нужно принять меры. Теперь, услышав в голове английское слово, я его тотчас же записываю, указывая основные его значениями на русском, а быстро увеличивающийся список прочитываю каждый день на ночь перед сном. Это рождает приятную уверенность в сохранности моего словаря и чувство довольства самим собой, своей способностью противостоять природе в ее коварном замысле – превратить меня в овощ.
Но моя самоудовлетворенность просуществовала недолго – она стремительно улетучивается по мере того, как в сознании моим собственным голосом все чаще произносятся уже русские слова.
62. Новогиреево
Смотря из своего окна на зимний пейзаж спального района Москвы, я невольно вычитаю из него грязно-белые стены однообразных домов-муравейников, серый асфальт уличных проездов и тротуаров с редкими прохожими, а также гроздья автомобилей, оккупировавшие каждое свободное место, концентрируя свои взгляд на единственно приятном и увлекательном – кронах голых деревьев. В занятой ими части поля зрения отсутствуют плоскости и прямые линии, изгнан геометрический порядок. Очертания контуров крон складываются в стихийный, непредсказуемый рисунок; штриховка пространства, осуществленная мелкими ветками, не равномерна по густоте, и отличается по цвету: черная у лип, светлая у тополей и коричневатая у берез. Но самое увлекательное в этом древесном пейзаже – это мелодия разноцветных стволов; в ней ведущую ноту задала березка, чей ствол, прямой до половины его высоты, затем почему-то отклонился от вертикали градусов на тридцать; и эта наклонная белая линия, единственная средь десятков вертикальных, звучит кадансом на всю округу – ей басами подпевает ряд черных стволов старых суковатых лип, стоящих по правую руку от меня; - я больше нигде не слышалтакой удивительной музыки - столь волнующей в ее драматизме!
63. Нет!
Если у тебя зазвонил телефон – это значит, что тебе предложат или поменять водосчетчик, или срочно починить рамы, или вылечить позвоночник, или оказать юридические услуги, или снабдить продуктами без нитратов.
Если в дверь твоей квартиры позвонили, - значит, тебе предложат или поменять газовую плиту - на новую, или проголосовать за коммунистов на ближайших выборах. На все эти предложения я даю один лишь ответ: «Нет!» И еще посылаю на …
64. Книжная ярмарка
Посещение книжной ярмарки – это всегда для меня событие значительное. Здесь воочию убеждаешься, что современная Россия – это страна высокой гуманитарной культуры, индикатором чего является бурная издательская деятельность. Просто глаза разбегаются от изобилия, разнообразия и высокого качества книжных новинок. Посетители жалуются, что хочется все купить, да цены кусаются. У меня – другая проблема; так как я не покупаю книги про запас, мне нужно их приобрести в таком количестве, чтобы я их успел прочитать до следующей ярмарки (между ними интервал от шести до трех месяцев); поэтому я должен ограничиться 4 - 5 книгами, выбрав самое нужное из всего, что на ярмарке представлено. Это нелегко, но занятие приятное, так как ты толчешься среди родственных душ.
Здесь, также, можно пообщаться с издателями, с некоторыми из которых я знаком лично – это интеллектуалы высокого уровня, люди огромной эрудиции, – подлинные лидеры интеллигенции.
Наконец, ярмарка, - это место встречи писателей со своими читателями. Так, однажды, после того, как Евгений Водолазкин представил свой новый роман – «Брисбен», я решился на то, чтобы задать ему профессиональный вопрос:
- Каково в Вашем произведении соотношение материала, почерпнутого из Вашей памяти, и вымысла?
- Ваш вопрос понятен – сказал Водолазкин, внимательно посмотрев мне в лицо, - но на него ответить нелегко.
Немного подумав – мы с ним шли по Красной площади к павильону, где у него планировалась автограф-сессия, - писатель произнес:
- Примерно фифти-фифти.
Я поблагодарил Водолазкина; теперь мне стало понятно, почему я так быстро исписался: - вымысла в написанном мною, - во много раз меньше, чем вспомненного.
65. Угрызения
Одним из самых главных симптомов депрессии являются угрызения совести, яростно и беспощадно терзающие душу, а в любой жизни поводов для них - предостаточно. Вины твои, в нормальном состоянии загнанные в подсознание, вдруг вылезают наружу, повергая сознание в пытку.
Есть только один способ прервать мучения: нужно, набравшись мужества, себе сказать: поздно раскаиваться; коль виноват, - будь готов понести наказание, хотя, может и повезет, если окажется, что ты уж наказан, и судимость снята, или к вине применим срок давности.
66. Сон III
Мне приснился сон, смысл которого мне совершенно непонятен, как его ни толкуй.
Выйдя я из дома в Новогиреево, подхожу я к метро, но в него не спускаюсь, а перехожу через Свободный проспект, и неожиданно оказываюсь перед проходной «Цикламена», (до которого час езды на метро). Ну, думаю, подфартило: мне как раз нужно было зайти на родное предприятие, а то я ушел в отпуск, не получив отпускные, так как в кассе не было денег. Войдя в проходную, я подхожу к КПП (контрольно-пропускному пульту), и спрашиваю: «Деньги есть?» А мне отвечают: «Нет, не привозили». «Жаль», - думаю я – «придется приехать завтра»; повернулся, и пошел к станции метро, но, пройдя метров двести, обнаруживаю, что на моем пути – крутой обрыв в материковой глине. Я, конечно, озадачен, но домой все равно как-то надо добираться, и я ищу спуск поположе. Наконец, мне удается найти крутой, но относительно ровный склон, по которому я съезжаю вниз на заду, и оказываюсь на берегу неширокой речки, в которой сразу признаю Учу, протекающую в полукилометре от моей дачи. Хотя от нее до «Цикламена» - километров 50, меня это нисколько не удивило, но лишь обрадовало, поскольку я знаю, что максимальная глубина Учи – по пояс, и ее можно перейти вброд, тем более, что на мне надеты одни только трусы (оказывается, я в таком виде ходил по городу). Перейдя через речку, я отправился на дачу, но до нее не дошел, так как проснулся. Я лежал в постели, и на мне действительно были надеты лишь трусы.
Я, конечно же, долго раздумывал, что мой сон мог значить, если в нем все три наиболее часто мною посещаемые места, (отделенные друг от друга десятками километров), вдруг оказались расположены рядом? – Что ареал моего обитания сжимается, стремясь обратиться в точку? Или это сигнал, что пора переселяться на дачу? Или предупреждение, что туда лучше не ездить? То же, что на «Цикламене» не оказалось денег, - не новость.
67. Цейтнот
Меня постоянно гнетет цейтнот: я не могу себе позволить ни на минутку расслабиться, ибо знаю: за это придется расплатиться целыми часами изматывающей спешки, хотя я уже и так не хожу, а бегаю, и часто пытаюсь делать по нескольку дел одновременно. Как же это получилось?
Первый шаг был сделан по выходе на пенсию. Когда я работал, 168 часов в месяц были оплачены работодателем, и они не были моими. Теперь же все астрономическое время принадлежит мне, и я его по-хозяйски строго распланировал, распределив между занятиями.
Известно, что по мере старения организма, время, потребное для выполнения какой-либо работы, постоянно увеличивается (это положение было сформулировано Н.М. Кабачником). Значит, что со временем от части занятий нужно отказываться, чтобы сохранять полноценными занятия оставшиеся. Мне же такой выход из положения представляется сдачей позиций, и я его отвергаю.
В результате я пребываю в состоянии непрестанной спешки, которая сказывается на качестве исполнения всех моих занятий, постепенно превращающихся в халтуру.
68. Писатель
Так, все-таки, писатель я, иль не писатель?
Для решения этого вопроса критерий Михаила Булгакова («Откройте на любой странице произведение Достоевского, прочитайте любую строчку, и вы увидите, что он писатель») мне не подходит: я не тяну на Достоевского.
Воспользуюсь же критериями писательства, сформулированными самим Федором Михайловичем:
1. Нужно иметь, что сказать.
2. Нужно уметь это сказать.
3. Совершенно не допустимо лгать.
В том, что мною написано, я пытался сказать о многом и очень важном, а именно:
- хранителем человеческих ценностей являются отдельные личности, а не массы;
- ценность личности определяется ее генетическим кодом, культурой, полученной посредством семьи, качеством полученного образования, а также всем жизненным опытом;
- всеобщее равенство – высшая степень несправедливости, так как оно нивелирует ценность личности;
- самый большой урон человечеству наносят завиральные утопические идеи;
- человеческий удел – трагедия;
- жизнь коротка, но искусство вечно.
О том, умею ли я писать, я могу судить лишь изнутри. Отсюда я вижу, что достиг определенной степени профессионализма, так как у меня имеются полезные навыки, сложившиеся в образ «Пишущего Я».
Наконец, в том, что касается искренности высказывания, то степень моей откровенности часто пугает меня самого: я себя вывернул наизнанку на всеобщее обозрение; лгать я вообще перестал с того момента, как только это стало возможным для обычного человека, - не героя; – после падения советской власти.
Итак, я отвечаю критериям писательства по Достоевскому, и могу считать себя писателем. Теперь вопрос заключается в следующем: я – хороший писатель, или плохой?
Я мог бы и дальше продолжать в таком же духе, но внутренний голос мне подсказал: Хватит! Пора остановиться!
Декабрь 2019 г.