O quae mutatio rerum!*
Я прибыл в Лиссабон в конце апреля , в первое воскресенье после Пасхи. Смотря на город с борта корабля, прежде всего я заметил, что белый Лиссабон, точно высеченный из слоновой кости, стал пепельным. Еще издалека я увидел, что большинство домов превратились в развалины, стены уцелевших почернели от пожаров.
Разрушения в столице были еще страшнее, чем я думал. Нижний город лежал в руинах. Дворцовая площадь лишилась Королевского дворца. Стоявший рядом с ним Дом Индии, где располагались таможня и государственный архив, тоже погиб. Роскошные особняки, в которых жили самые знатные вельможи, были стерты с лица земли. Торговой улицы, некогда одной из богатейших в мире, больше не существовало. Соединявшие Дворцовую площадь и Росиу улочки Нижнего города, похожие на лабиринт или на клубок ниток, были уничтожены стихией. Больница Всех Святых с ее резным фасадом, словно сплетенным из каменного кружева, напоминавшего то, которое украшает стены, своды и окна Монастыря Иеронимитов, не пережила катастрофы. Находившийся близ нее зловещий дворец Инквизиции Эштауш тоже не выстоял против стихии. Лиссабонский Собор был почти полностью разрушен. Еще больше пострадал Монастырь Кармелитов, от которого теперь остался только остов, своими очертаниями напомнивший скелет выброшенного на берег кита. Вблизи все это мне только предстояло увидеть, но даже общая панорама, открывавшаяся с воды, внушала страх.
– Как же вы жили все это время? – спросил я у Грегорио душ Сантуша, который встретил меня на пороге особняка де Менезеш.
– Главное – жили, сеньор Паулу! – ответил управляющий. – Послушайте, как звонят колокола! – добавил он, обращая мое внимание на мелодичный звук, созывавший горожан на дневную службу. – Город жив! А как он жил и живет – мы с вами еще поговорим.
Грегорио провел меня в особняк.
– Посмотрите, какой мы навели порядок, – сказал он. – Конечно, еще не все разобрали, не все починили… Не знаем, как быть с посудой: многое так побилось, что склеить нельзя, но выбросить фарфор и хрусталь без вашего ведома мы не можем…
Тем временем Луиш занес в дом мои сундуки.
Я хотел расположиться в комнате, где жил до отъезда в Бразилию, и поэтому распорядился, чтобы слуга поднял мои вещи туда. Прежде, чем Луиш успел выполнить мое распоряжение, Грегорио возразил мне:
– Нет, сеньор Паулу, если позволите, я предложил бы вам разместиться в другой комнате. В вашей протекает потолок. Должно быть, прохудилась крыша. Мы поднимались на чердак, пытались залатать. Но без мастера здесь не обойтись.
Луиш понес мои сундуки в одну из спален, расположенных в другой части дома – туда, куда указал ему Грегорио.
Сам управляющий уговорил меня пообедать, а затем мы пошли осматривать дом. Еще больше, чем моя комната, пострадал кабинет, где прежде работали сначала дед, а потом отец Анны. По одной из стен пошла большая трещина. Как объяснил мне Грегорио, ее увидели, только когда сняли старинный гобелен. Пройдя по комнатам вместе с управляющим, я понял, что дом требует более серьезного ремонта, чем я предполагал. И все же нашей семье очень повезло – особняк выстоял.
Вечер я и Грегорио провели, сидя в креслах у камина. Огня мы не разводили – и так было тепло. Грегорио, как и обещал, рассказывал мне о том, как восстанавливалась жизнь Лиссабона после катастрофы.
– Приходилось нам, конечно, непросто, – начал он. – Не знаю, что было бы с городом и со всеми нами, если бы не Карвалью и Мело, королевский министр. Когда весь Лиссабон оцепенел от ужаса, когда весь город охватила паника, Карвалью и Мело был одним из немногих, кто не утратил силу духа. Говорят, когда его величество Жозе Первый после трагедии спросил его: «Что же теперь делать?», министр ответил: «Похоронить мертвых и накормить живых!»
– Вернее не скажешь, – заметил я.
– Да, сеньор Паулу. Но важнее не сказать, а сделать. Карвалью и Мело не подвел. Правда, выполняя свой план, он нередко шел на очень жесткие меры – по-другому город было не спасти.
Я вопросительно посмотрел на Грегорио.
– Уже на второй день после землетрясения был издан указ, согласно которому улицы Лиссабона необходимо было очистить от трупов. Часть незахороненных тел было приказано сбросить в Тежу. Воды реки стали братской могилой.
Я содрогнулся от ужаса.
– Да, господин, это жестоко, – сказал Грегорио. – Но иначе нельзя было предотвратить распространение болезней. А чтобы остановить голод, – продолжил он, словно поясняя мне вторую часть красноречивого выражения Карвалью и Мело, – министр распорядился созвать всех каменщиков, которым велели сложить печи, и пекарей, которым приказали как можно скорее начать печь ржаной хлеб. Его стали бесплатно раздавать горожанам. В первую очередь тем, кто работал на улицах города, разбирая завалы. На другие продукты установили единые цены, чтобы избежать спекуляции.
Карвалью и Мело объявил войну не только спекулянтам, но и мародерам, которые не гнушались поживиться чужим добром. Для борьбы с преступностью в город незамедлительно ввели войска.
Кроме того, уже на третий день после трагедии были созданы чрезвычайные суды. Всякому грабителю, пойманному с поличным, тотчас выносили смертный приговор, который незамедлительно приводился в исполнение. Собственными глазами я видел тела преступников, болтавшиеся на виселицах. Суровые времена требуют суровых мер. Только так в городе можно было навести порядок.
– Но где же люди живут? Столько домов разрушено!
– Да, сеньор Паулу. Немногие дома уцелели. Большинство горожан лишились крыши над головой. Теперь они вынуждены жить в палаточных городах. Сначала люди сами делали палатки из подручных материалов. Потом, по инициативе все того же Карвалью и Мело, палаточные лагеря для всех, кто лишился крова, стали строить солдаты. Насколько я знаю, на это выделили морскую парусину. Конечно, палатки не заменят домов, но так людям хотя бы не приходится ночевать под открытым небом. К слову, сейчас даже его величество живет в палатке.
– Как? – удивился я.
– Да. Королевская семья, к счастью, спаслась во время катастрофы. Когда все произошло, король, его супруга и дочери были за городом. Но все же, Жозе Первый был так поражен трагедией, что теперь отказывается переступать порог каменных зданий. Поэтому королевской семье приходится жить в палатке, пока для его величества строят деревянный дворец. Его возводят на холме Ажуда. План дворца разработал Бибиена, итальянец, который проектировал здание Оперы Тежу, стоявшее прямо у реки. Теперь, как и все на Дворцовой площади, Опера полностью разрушена.
– Мне писал о ней Андре, – сказал я, направляя разговор в новое русло.
– Сеньор Андре де Орта?
– Да. Вы знаете, где он?
– И да, и нет. Я знаю, что он в Лиссабоне, но где точно – сказать не могу. Как только его семья вместе с сеньорой Анной уехала в Серран, он присоединился к одной из бригад, которые расчищают улицы и площади от завалов. Может быть, он по-прежнему работает там. Может быть, помогает раненым где-нибудь во временном госпитале на Россиу или у Монастыря Сан-Бенту. Сюда, в особняк де Менезеш, он не возвращался. А найти его в Лиссабоне – все равно, что иголку в стоге сена, тем более теперь, когда весь этот стог разрушен…
– Если он придет, обязательно скажите ему, что я в Португалии. Я всегда готов ему помочь. Жаль, что сейчас я навряд ли смогу с ним повидаться – завтра утром я должен уехать в Серран.
– Простите, сеньор Паулу, но, скорее всего, завтра утром уехать не получится.
– Почему?!
– Выезд из города ограничен.
– Как же мне попасть к родным?
– Не беспокойтесь, сеньор Паулу. Ограничен не значит запрещен. – Подумав немного, Грегорио добавил: Я помогу вам выехать из города. Сегодня же я поговорю с Алвару, погонщиком мулов, и узнаю, когда он едет в Минью.
* Как все изменилось! (лат.)