Денег катастрофически не хватало. Работая дворником, Рогова еле концы с концами сводила. Деньги оставались только на то, чтобы заплатить за быт и свет. Семья хоть и небольшая, она да пятилетний Славочка, но всё равно расходы. Хочется ведь, чтоб всё как у людей: и покушать вкусненько, и одеться нарядно. Вот и брала работу на дом. Зимой вязала на заказ, а летом шила – кому юбки, кому брюки.
Заказы, слава богу, были всегда, потому как рукодельницей слыла она золотой. А ведь ещё надо было и по дому успеть: дров наколоть, печь натопить, воды согреть для стирки. А ещё покушать приготовить. А ещё... И так до поздней ночи.
Огород-кормилец в помощь был – от голода спасал. Да и соседи помогали, зная, как тяжело матери-одиночке. Кто хлеба принесет, кто вермишели, а кто и сала кусок. Но покрасневшая Рогова неудобствовала:
– Ой! Ну зачем вы так! Большое спасибо... Давайте я вам рукавички свяжу. Ну, чтоб не бесплатно было. А то неудобно-то как...
Потом соседи поняли, как можно помогать, не ставя её в неловкое положение. Заказывали самое простое, что могли сделать и сами, например, подшить распоровшийся шов или приладить пуговицы. И только после этого вручали презенты. Любили её. За скромность, отзывчивость, доброту, трудолюбие и порядочность.
Так и жила Анастасия Львовна, довольствуясь малым, чтобы раз в месяц, с зарплаты, сводить Славочку в кинотеатр и купить пару стаканчиков так им любимого пломбира.
Тот вечер выдался, как всегда, хлопотным. Анастасия Львовна дошивала блузку соседской девочке и полностью погрузилась в приятные планы. Представляла, как подойдёт очередь, и они со Славиком переедут в новую квартиру. Как она устроится учителем в школу, по специальности, и какие льготы предоставят ей от управлений образования и соцзащиты, как единственной кормилице.
Мысли прервал разъярённый и заплаканный сын.
– Ну, и чо мы ревём? –среагировала мать, не отрываясь от шитья.
– Почему Сашке с Серёжкой покупают сникерс, а ты мне не покупаешь? – обиженно отозвался сын.
Слова ребёнка засели ножом в груди. Мать оторвалась от машинки:
– Славочка. Сынок. У нас пока денег нет. Но будут! Вот щас дошью, и будут.
Кулачки мальчугана сжались, лицо налилось краской, и со всей ненавистью, какая только может быть в пятилетнем, он крикнул:
– Тварь поганая! Пошла быстро купила мне сникерс!
Сын стоял и трясся, как в припадке, прожигая безумным взглядом растерянную мать.
От неожиданности Анастасия Львовна на мгновенье потеряла способность говорить и замерла с открытым ртом. Глаза её заблестели, горячая обида захлестнула, и оскорбленная мать, отшлепав сына, решительно поставила его в угол.
Плача, страдалица снова взялась за шитье. Обида и горечь переплелись и ранили душу колючим венцом. "Ну почему так?" – думала она.
А в это время глазами, полными далеко не детского гнева, на неё косился сын. Но не видела этого сердечная. Плакала.
Уже полгода, как второкурсник психфака Слава Рогов жил в новой однокомнатной квартире на окраине города. Бревенчатую избушку, в которой прошло его детство, до сих пор не снесли, хотя и должны были давно, расчищая место в центре города под застройку.
Окружённый современными высотками частный сектор выглядел словно безобразный шрам на лице, явно не вписываясь в стремительную городскую жизнь. Но многие, даже получив благоустроенное жильё, не покидали обжитых домишек. Одни не собирались бросать огороды, другие – менять центр на кулички, третьи мечтали умереть там, где прошла вся жизнь. Да и живность почти у всех – тоже причина.
У Рогова насчет переезда было своё мнение. Благоустроенный быт ему нравился. Теперь, чтобы умыться, не надо греть воду, а в зимнюю холодрыгу бежать в уличный нужник. А центральное отопление? "Жаль, этого не видит мама, – думал Славка, – она бы, наверно, радовалась..."
По официальной версии, Анастасия Львовна вышла из дома и не вернулась. Уж год прошел. Первомай тогда был. Искали её сын и соседи, обзванивали больницы и морги, по вокзалам бегали и весь район на уши подняли. Да всё без толку. Как сквозь землю провалилась.
Солнечным утром Рогов стоял на автобусной остановке. Решил навестить дом. Домушников не боялся – соседи приглядывают. Да и брать там было нечего. Но причина внезапного появления именно в этот день – была.
Возле сидевшей на лавочке размалёванной девицы крутился малыш.
– Мама, купи малозено!
– Денег нет! Успокойся! Достал уже! – парировала девушка, с интересом поглядывая на Славу.
Кроме них на остановке никого не было, и Рогов от скуки наблюдал за воспитательным процессом.
– Ну мам, купи! – хныкал мальчик, протягивая кукольные ручонки.
Родительница просьбу игнорировала и отнекивалась, и Слава, достав из рюкзака "Сникерс", протянул ребёнку:
– На, держи.
Малыш удивлённо уставился на благодетеля, а девица заискивающе улыбнулась и преобразилась в учителя хороших манер.
– Что надо дяде сказать?
– Пасиба, дядя, – пробубнил пацан и принялся радостно стаскивать обёртку.
Молодая мать многозначительно смотрела на Рогова. Так смотрят незамужние. Будущий психолог знал эти взгляды, как знал и то, что уже следующим утром они могли проснуться вместе. Но не сейчас.
Щурясь и вглядываясь девице в глаза, парень произнёс:
– Девушка. А ведь я вас, возможно, сейчас от смерти спас.
– Што-о-о? – непонимающе протянула та, но он уже запрыгнул в салон подошедшего автобуса.
Возле соседского полисадника убиралась тётя Маша – давняя мамина подруга.
– Привет, тёть Маш.
– Здравствуй, Славочка, – отвлеклась женщина. – Про мать чёнить слышна?
– Ничего, – вздохнул Славка.
– Беда, беда, – закивала соседка, сметая в совок мусор.
Тётя Маша оказалась самой настырной переселенкой. Она наотрез отказалась переезжать в новое жилище, и потому постоянно проживала здесь, среди пустующих и никому ненужных домиков.
День был особенным. Собрались почти все бывшие жильцы, а всё потому, что на сегодня назначен снос.
Кто-то забирал оставшийся скарб. Кто-то здесь же распродавал живность. Но в основном прощались. Прощались с прошлым привычным укладом и стенами. Друг с другом прощались. Некоторые, при виде заезжающей тяжёлой техники и автобусов с рабочими, плакали.
– Славка, выпьешь? – предложил дядя Миша, наполнив водкой до краёв одноразовый стакан. – Помянем жизнь былую. – и, наморщив лоб, старик осушил горькую до дна. Затем налил и протянул стаканчик Славе.
– Спасибо, дядь Миш. Не буду. Сессия на носу. Готовиться надо.
– Дык сёдни праздник. Первомай. Давай не е б е н ь с я.
Но Рогов, решительно отказавшись, двинулся в свой дом, захватив привезённую сумку. Надо ж закончить начатое...
Лет с десяти Славка, как и многие мальчишки его возраста, начал заботиться о собственном свободном пространстве. А точнее – о помещении, в котором он будет полноправным хозяином.
Его приятели строили шалаши, домики на деревьях, в которые приглашали, как радушные хозяева, друзей и подружек. Но у Славки было иное мнение.
В его маленьком мире места не было никому, кроме него самого. И поэтому своё личное пространство Славик решил выстроить в пределах ограды.
Однажды увидел, как соседские парни перестроили подвал в пятиэтажке – и загорелся. Вот оно, то, что ему надо. Нужно также обустроиться и жить в своё удовольствие, выйдя из родительской опеки.
Поговорив с мамой, начал устраивать домашнее подполье.
И всё предпоследнее школьное лето – днём подрабатывая на автомойке, а вечера проводя за работой дома, он мечтал об уединении.
Укрепив потолок и стены, принялся за убранство. Сколотил стол, полки для книг, и, конечно, лежак.
И теперь Анастасия Львовна редко видела сына, всё свободное время проводящего в своей новой комнате.
Войдя в пустой дом, Рогов осмотрелся. Обои на стенах, навевающие ностальгию, выцвели и пожелтели. И только кадры из прошлого текли очень быстро и ярко.
В основном вспоминались разные детские обиды и, как ему казалось, несправедливые наказания.
Что делать? Женщина, которую он называл мамой, не смогла обеспечить достойного детства и юности. А на просьбу "купи" вечное "нет денег".
Как устал он от безденежья. А мать этого не замечала или делала вид...
Спустившись в подпол, Рогов не с улыбкой, как всегда, а со скорбью посмотрел на мать.
Женщина лежала за решеткой на бетонном полу, не подавая признаков жизни.
– Как дела, мать? – поинтересовался он, машинально глянув на помойное ведро.
– Нет, выносить я больше ничего не буду. И вода тебе больше не понадобится.
Голова матери приподнялась, и отсутствующий, больной взгляд ожёг сына.
– Да не смотри ты так, будто тебе живётся плохо! Да, кстати... – спохватился Рогов.
Он достал из сумки купленную в супермаркете нехитрую закуску, бутылку и одноразовые стаканчики:
– Видишь, мам, какие проводины.
Женщина молчала, невидящим взглядом уставясь куда-то в угол.
А тогда ведь тоже было первое мая, вспомнил Слава. И весна в самом цвету, и девушки в мини-юбках. А он всего лишь стесняющийся собственной бедности девственник, заканчивающий первый курс... Решетку эту, почитай, полгода мастерил. И только удостоверившись, что из неё не выбраться, заманил в подполье мать и приковал к стене купленными по случаю наручниками. Как она просила отпустить, как умоляла... Но всё без толку. Сын только изгалялся:
- Скоро сдохнешь, паскуда! Всё тебе припомню, всё! – кричал он…
– Сегодня дома сносят. Короче, пришёл я с тобой прощаться, – и разлив выпивку, подал стаканчик через решётку матери. Та даже не шелохнулась.
– Ну, как хочешь. Ты же хотела, чтобы это всё побыстрее закончилось. Вот сегодня и закончится.
Рогов пригубил коньяк и стал собираться:
– Ладно мам, пойду я. К сессии готовиться надо. За всё прости... и прощай.
Заперев подполье, он вышел из дома. На улице трактора, утробно урча, ровняли землю на месте разрушенных домов. "Быстро они", – хмыкнул Слава.
На пути был пригорок. Взобравшись на него, он оглянулся на рабочих, суетившихся недалеко от его дома, затем посмотрел на небо. А там творилось что-то невообразимое. Прямо над на глазах разрастающимся пустырем облака сложились в восьмиконечный православный крест.
С минуту Рогов любовался зрелищем. А затем, сильно и вкусно вздохнув, расправил плечи и зашагал на автобусную остановку.