Всё, описанное ниже, основано на событиях
!!!
Полдень. Солнце палит, как в сухой, хорошо прогретой, финской сауне. Солнечные очки спасают глаза от ослепления. Белая ковбойская войлочная шляпа на голове не даёт мозгу расплавиться окончательно. Лёгкий горячий ветерок колышет бежевые льняные брюки, надетые на широко расставленные ноги молодого мужчины, стоящего на самой высокой во всей округе точке рукотворного строения, расположенного на одной из трёх возвышенностей возле иранского города Йезд. Белая льняная рубашка с длинными рукавами и кожаные коричневые сандалии на босу ногу довершают образ мужчины. Если стоять на самом краю Башни Смерти, или Дахме, как её здесь называют, то взгляду открываются удивительные виды на все триста шестьдесят градусов. Каменистая пустыня, гладкая, как море в штиль, простирается настолько далеко, насколько видит глаз. Из неё, словно зубья хребтов огромных драконов, замурованных в землю, растут цепи гор. С одной стороны от Башни и метрах в пятистах от неё раскинулся жёлто-бело-зелёным персидским ковром старый город Йезд, лежащий между двумя бороздами гор, оберегающих его от ветров.
Мужчина сквозь чёрные солнцезащитные очки смотрит вниз, на дно Башни. В его воображении вырастают горы трупов и стаи стервятников, обгладывающих их плоть. Лужи крови на солнце высыхают очень быстро, оставляя после себя лишь тёмно-бордовые, огромного размера, пятна. Кое-где стервятники уже довершили свою работу, оставив от трупов лишь белые кости. Дух времени витает особенно сильно здесь, среди этих гор, среди безжизненной пустыни, в которой люди умудряются создавать чудные сады на протяжении многих веков. Теперь здесь нет ни трупов, ни стервятников. Человек сделал своё грязное дело, отравив большую часть этих благородных птиц, этих санитаров пустыни, через домашний скот, излечивая его от различных болезней при помощи антибиотиков и прочих медикаментов, которые не переносят птицы.
В то утро Андрей, разработчик онлайн-игр для смартфонов, решил не пользоваться лифтом и побежал вниз по ступенькам. Четыре этажа быстро закончились и ровно в семь часов сорок пять минут Андрей выскочил из подъезда многоквартирного девятиэтажного, выложенного серым кирпичом, дома, в котором он снимал «однушку», и отправился на работу. Путь от дома до работы предстоял ему довольно длинный и похожий, как и у большинства "понаехавших" в «нерезиновую», на настоящее путешествие. Андрей очень любил свою дорогу на работу и обратно. Вечная беготня и суета, и даже давки в метро в часы пик – казалось, он был рождён для всего этого. Он воспринимал это всё, как неотъемлемую часть жизни мегаполиса и уже так привык к ней, как будто по-другому в его собственной жизни и быть не могло. Андрей любил Москву и считал этот город лучшим местом на планете, а всё, что в нём происходило – эталоном идеального мира. Хоть он и видел часто бомжей и бездомных животных на улицах, несчастных калек, просящих милостыню, спящих бедолаг в метро, едущих на работу или с работы, и уже, наверное, и не понимающих, как и зачем они тут, но, однако ж, встречал он и много людей успешных и известных и думал, что если б не было всех первых, то не было бы и последних, и наоборот.
Все едут в Москву за лучшей жизнью, но не совсем понимают, что она собой представляет, эта лучшая жизнь. Москва же просто предлагает всем, поселившимся в ней, множество вариантов для развития: вот пьяный бомж спит на полу в метро между входных дверей, спит до тех пор, пока его не прогонят оттуда полицейские; вот спящий на лавке вагона метро на плече незнакомого человека гастарбайтер открывает глаза и вскакивает со своего места именно на своей станции, как будто у него внутри срабатывает особый будильник; вот плачущий навзрыд молодой мужчина у Ленинградского вокзала, хорошо одетый и сидящий прямо на асфальте, прислонившись спиной к стене вокзала и закрыв лицо ладонями (почему он плачет, неизвестно); а вот здесь рыдания молодого человека у новенького, но уже разбитого, элитного спорт-кара и вылезших из него двух «тёлочек», вполне известны: он взял этот спорт-кар в кредит, который ему выплачивать ещё двадцать лет, а он совсем не был готов вот к такому фатальному финалу (а выплачивать всё равно придётся все двадцать лет, только теперь уже за груду металлолома); вот бабушка лет семидесяти со своими тяжёлыми котомками просит в столовой на втором этаже Казанского вокзала у работников кухни налить в её тарелку кипяток, и потом сидит за столиком, озираясь вокруг, и заваривает в этом кипятке свой доширак; а вот московская “дива”, изрядно уставшая от шопинга, стучит каблуками своих лабутенов по блестящей плитке ЦУМа; “Насосала", - думает про неё прохожий, пятидесятилетний инженер «.....телекома», видя, как эта самая «дива» с двумя гроздями прямоугольных, белых, разных размеров, с острыми гранями, пакетов, полными дорогой одежды, обуви, аксессуаров, парфюма и прочего элитного хламья, садится за руль своего белого лексуса, припаркованного здесь же, возле ЦУМа; «Чего пялишься, нищеброд?», – мысленно обращается «дива» к инженеру в тот самый момент, когда он проходит мимо её лексуса и действительно «пялится» на неё и на её лексус (их взгляды пересекаются, но уже в следующее мгновение каждый из них продолжает жить свою жизнь: она едет «обмывать» свои покупки в «Эгоистку», а он возвращается с обеда на работу в «…..телеком»); а вот внутри вагона метро безногий ветеран чеченской войны, сидящий на доске с колёсиками, отталкивается одной рукой от пола при помощи палки с резиновым наконечником, а другой рукой швыряет на пол мелочь, которую ему кто-то даёт в качестве милостыни (видимо, не подумав, КАК он всю мелочь, которую ему дают за день, будет нести домой); а вот две пары женских туфель сорок пятого размера на десятисантиметровых каблуках скрипят под тяжестью двух страшных двухметровых «оглоблей» мужского пола в платьях-мини, выходящих в пять часов утра из гей-клуба «Душа и тело» и поправляющих свои стринги через платья своими огромными ручищами (каблуки то и дело скользят по камешкам в асфальте, что несколько раз едва не приводит каждую «оглоблю» к падению на собственные щиколотки); вот плотная женщина с большой дамской сумкой неуклюже ковыляет в закрытых туфлях на небольших, в три сантиметра, каблуках к метро, и всё бы ничего, но и «она» «срывается» и поправляет неудобные женские трусы на себе через своё летнее, длинное, цветастое платье, длиной до середины икр (и только тогда обращаешь внимание на «её» необычно мощные для женщины икры (видимо, «она» «качается» в тренажёрке)); а вот известный актёр театра и кино идёт, как и все, по пешеходному подземному переходу через Моховую; вот двое парней лет двадцати (оба уже в крови) у входа в ночной клуб дерутся насмерть из-за девушки и никто их не разнимает, а все просто смотрят или снимают на телефон, чтобы потом выложить сторис (девушка же настолько пьяна, что просто мычит то ли от недоумения, то ли потому, что её сейчас стошнит); а вот и закрытая вечеринка выпускников школы в ночном клубе в центре города, где семнадцатилетние юноши и девушки периодически заходят в туалет и выходят оттуда уже «полными» сил и энергии, и потом по-очереди танцуют на тумбе, поставленной специально для того, чтобы на ней танцевали; а вот человек сто пятьдесят на велосипедах катаются по ночной Москве (зрелище впечатляющее, особенно, если находишься среди них, тоже на велосипеде), останавливаются возле станции метро и скупают всю воду и энергетики в стоящих поблизости торговых киосках, которых сейчас уже не встретишь на улицах города; а вот накаченный стриптизёр танцует на барной стойке в «Карма-Баре" в одних стрингах, в этом случае мужских, в 2 часа ночи, а внизу, на высоких, без спинки, круглых стульях с подножками сидят захмелевшие барышни, посасывающие коктейли через трубочки из своих хайболов, мартинок, харрикейнов и маргариток, и любуются на обмазанное автозагаром “загорелое" тело стриптизёра (это его уже четвёртый и последний за эту ночь клуб, и он с нетерпением ждёт, когда уже закончится его «рабочий день»).
Да. Москва даёт много возможностей. Приехав сюда первый раз, Андрей окунулся было с головой в ночную жизнь столицы, но потом быстро опомнился, вспомнив, зачем и для чего он здесь. Он оказался стойким, в отличие от большинства «москвачЕй», которые так и уезжают ни с чем на свои «малые родины», говоря потом громкие слова, мол «Москва им не покорилась». И всё это многообразие жизней и судеб, которое Андрей видел в Москве, он очень любил объяснять фразой Аристотеля, написанной большими буквами на одном из плакатов, которые раньше украшали арочные своды над эскалаторами в метро: «Город – единство непохожих».
В то самое утро, это было третье марта, в воздухе уже вовсю пахло весной, распускались почки на деревьях, обнажались перегнившие под толстым слоем снега листва и прошлогодняя трава. Чёрные, начищенные до блеска кожаные туфли Андрея твёрдо чеканили широкими шагами по гладкому и мокрому, словно политому до этого из шланга водой, асфальтированному тротуару. Выше туфель были чёрные отглаженные, со стрелками брюки, низ которых возле самых манжет от быстрых выбросов ног вперёд взлетал, и тогда под манжетами брюк виднелись чёрные, уходившие внутрь туфель, носки. Кроме ослепительно-белой рубашки, воротничок которой выглядывал из-под пуловера, всё остальное в его образе: ремень, бляшка на ремне, пуловер, галстук, хлопковый шарф, обмотанный одной петлёй вокруг шеи, расстёгнутое нараспашку пальто до колен, кожаные перчатки и солнечные очки - всё было чёрного цвета. Это был стройный, ростом чуть выше среднего, подтянутый спортивный мужчина тридцати двух лет. Короткие тёмные волосы его были зачёсаны вправо и по-московски блестели от геля и лака. Настроение Андрея было приподнятое, весна разливалась яркими красками и волнующими ароматами, от которых слегка кружилась голова, день стоял чудесный. Андрей не шёл, а буквально «летел» вперёд (московская привычка). Подходя к метро после пятнадцатиминутной «марафонской» прогулки он почувствовал тёплый, смоляной, резко «бьющий в нос», резиновый запах подземелья. Всё здесь источало свой неповторимый аромат: тяжёлые входные деревянные двери, турникеты, эскалаторы, мраморные плиты, поезда, выталкивающие на перроны воздух подземных лабиринтов и запах шпальной пропитки. Эта тягучая воздушная смесь навевала Андрею сладкие, почти волшебные, воспоминания его детства, яркими образами всплывающие в его голове.
В горячем воздухе небольшой железнодорожной станции Оренбургской области разносится древесный, смоляной запах креозота – шпальной пропитки. «Деда Паашааа!!!», – кричит маленький мальчик, которого молодой крепкий мужчина, его отец, в хлопковой, кремового цвета, рубашке с короткими рукавами, светло-серых брюках, подпоясанных коричневым кожаным ремнём, и белых летних кожаных туфлях, держа обеими руками подмышками, снимает с высоких ступенек вагона и ставит на землю. Едва встав на ноги, мальчик со всех ног бросается в сторону и бежит вдоль железнодорожных путей навстречу своему деду – невысокого роста коренастому мужичку в сине-белой, клетчатой, фланелевой рубашке, однотонных серых штанах, завёрнутых снизу чуть выше щиколоток, и пыльных от ежедневной езды на велосипеде серых ботинках. Мальчика зовут Андрюша, ему четыре года, на нём белая футболка, синие короткие шорты, белые носочки и коричневые сандалии. «Оп-оп-оп!», – кричит деда Паша, радостный при виде бегущего к нему внука, и выставляет руки вперёд и в стороны, садясь почти на корточки, чтобы Андрюше было легче запрыгнуть на него. Внук с разбега прыгает в объятия деда, обхватывая его двумя руками вокруг шеи, и прижимаясь своей щекой к его щеке, колючей от щетины. От деда пахнет дорожной пылью и хлебом. «Оппааа!», – кряхтит дед, выпрямляясь вместе с Андрюшей, и ещё несколько раз покрякивает, как бы изображая, что ему очень тяжело держать внука. «Какой тяжёлый стал!», – говорит дед, поднимая Андрюшу над своей головой. Андрюше очень нравится и то, что он стал «таким тяжёлым», а это значит, что он повзрослел, и то, что он парит в воздухе. Дед несколько раз подбрасывает его вверх и ловит, и от этого у Андрюши перехватывает дух, а внизу живота становится щекотно, он заливается громким смехом и долго не может остановиться.
И вот они уже все вместе: деда Паша, родители Андрюши (папа Лёша и мама Вера) и сам Андрюша, - идут через весь посёлок пешком к дому деда. В руках взрослых - сумки с поклажей и подарками. У Андрюши тоже маленькая сумка. Они идут и весело беседуют друг с другом. Пыльная, просёлочная дорога имеет бурый оттенок от смеси песка с землёй и вся покрыта мелкими камешками и булыжниками. Андрюше очень нравится смотреть себе под ноги и разглядывать дорогу, булыжники и траву вдоль дороги. В воздухе стоит тягучий, как перед грозой, степной аромат лета. Но вот и дом. Здесь живут деда Паша и баба Таня – родители папы Лёши. Здесь всё, как в сказке! Длинный, большой двор, весь покрытый булыжником, идёт от высоких ворот до самого огорода. По правую его сторону тянется ряд сараев, по левую стоит большой, одноэтажный, деревянный дом жёлто-зелёного цвета, с чердаком и двумя крутыми откосами крыши. Вход в дом начинается с высоких ступеней и веранды, из которой их выходит, улыбаясь, встречать баба Таня, пожилая полная женщина в тёмно-серых носках и цветастом, длиной до середины икр, домашнем халате, поверх которого надет кухонный клеёнчатый фартук, на котором нарисованы тыквы, огурцы, томаты, картофель, лук и прочие овощи. Лицо у бабы Тани смуглое, как и у всех степных коренных жителей, и покрыто, как и у деда Паши, бороздами морщин, коренных зубов почти нет, а её седые волосы забраны в шишку. Баба Таня снимает на ходу фартук, Андрюша бросается ей в объятия и прижимается щекой к её халату, от которого даже без фартука пахнет варёной капустой и прочей вкусной едой, которую она уже готовит к их приезду. Андрюша забегает в дом, бежит мимо кухни на веранду, где его в комоде, в самом верхнем выдвижном ящике уже ждёт много-много вкуснейших в мире ирисок. Он выдвигает ящик, разворачивает одну ириску и кладёт её себе рот, потом берёт сразу много ирисок обеими ладошкам, прячет их в карманы своих шорт и бежит снова во двор.
Если идти дальше от ворот, то можно увидеть прилепленные сзади дома ещё один сарай и курятник, состоящий из двух частей: закрытой, где куры и петух ночуют, и открытой, где они гуляют днём. Эта вторая часть для Андрюши – словно вольер в зоопарке, где за широкими отверстиями сетки-рабицы гордо вышагивает, словно надзиратель, важный петух и неуклюже топчутся постоянно, без умолку кудахтающие куры. Подражая курам и петуху, Андрюша кудахчет и кукарекает. Петух грозно нахлобучивает свой гребешок на голове и подпрыгивает, хлопая своими крыльями, как бы вызывая Андрюшу на бой. Куры в страхе прячутся в курятник. Андрюшу это очень веселит и он ещё громче начинает передразнивать петуха. Немного побесившись, и видя, что соперник не приближается, петух понемногу успокаивается, и куры, одна за другой, возвращаются в вольер, чтобы поклевать зёрен, попить воды и покудахтать. Андрюша очень любит, когда дед разрешает ему зайти вместе с ним в этот вольер, чтобы насыпать курам и петуху корм – смесь из зёрен, хлеба и воды, которую дед перед тем, как отнести в курятник, долго размешивает на кухне в ведре специальной деревянной палкой. Эта смесь имеет приторный, но тоже приятный запах. У курятника, сарая и даже у дедова велосипеда есть свой собственный, неповторимый запах. Рядом с куриным вольером прямо посередине двора стоит колодец с механическим насосом, длинная ручка-рычаг которого высоко поднята вверх и Андрюша не может до неё допрыгнуть. Зато папа Лёша спокойно одной рукой качает насос и из крана в ведро или в кружку большим напором наливается откуда-то из недр земли холодная и вкусная вода. За колодцем заканчивается двор и начинается огород. Ряд сараев по правую сторону двора заканчивается навесом для дров и большим пеньком, на котором дед устраивает «казнь» для откормленных кур или, как он их называет, “курЕй". Потом баба Таня на кухне долго ощипывает перья у курицы, после чего держит её над огнём керогазовой горелки, чтобы опалить оставшуюся “щетину". В центре того самого пенька большое запёкшееся розовое пятно – напоминание о кровавом «ритуале». Дальше стоят яблони, на ветках которых висят большие сочные яблоки светло-зелёного цвета с красными боками. Самые спелые из них сплошным ковром лежат на земле, под яблонями.
Замыкает картину двора стоящий в тени яблонь большой стол, за которым вся большая семья сидит по вечерам и ест шашлык из домашних курЕй, а также арбузы с дынями, которые растут прямо тут, в огороде, на грядках. К ним присоединяется и вечно ворчливая тётя Света, родная сестра папы Лёши, со своими детьми – Кириллом и Оксаной. Вдоль стола стоит широкая лавка со спинкой и взрослые ещё приносят из дома стулья. Тётя Света вместе со своими детьми живёт тут недалеко, на соседней улице, метрах в ста от дома деда Паши и бабы Тани. Андрюше очень нравится ходить по булыжникам, которые издают лёгкое постукивание при наступании на них, так как верхние булыжники под человеческим весом скользят по тем, которые находятся снизу и бьются боками о своих «соседей». Тут лежат булыжники самых разных размеров (самые большие с ладошку Андрюши) и цветов (от ослепительно-белого до тёмно-серого и бурого). Андрюша выбирает из них самые, по его мнению, красивые и прячет их в свою сумку, но когда они после двух-, трёхнедельного пребывания у деда Паши с бабой Таней собираются обратно домой, папа Лёша очень сердится, видя эту сумку с булыжниками, и Андрюша с грустью и со слезами на глазах высыпает их обратно во двор. Может быть, именно поэтому он, уже будучи взрослым, и приезжая самостоятельно отдыхать на море, везде, где есть галечный пляж, сидит, скрестив ноги по-турецки, и, словно маленький мальчик, выбирает себе самые красивые, по его мнению, камешки, потом высушивает их на солнце и прячет в пакет. У него дома целый ряд полок занят прозрачными декоративными чашами из цветного оргстекла, до краёв заполненными этими камешками, а рядом с чашами стоят таблички, на которых написано, откуда и когда эти камешки были привезены.
В переходе между ветками метро девушка завораживающе играла на скрипке. Андрею захотелось остановиться и послушать, но он очень спешил сдать поскорее свой рабочий проект раньше срока и уйти в долгожданный отпуск, которого у него не было уже полтора года. Под умолкающие звуки флейты Андрей стремительно покидал “музыкальный” переход, его чёрные блестящие туфли вместе с идеально отглаженными стрелками брюк бросались вперёд и вверх. Расслабляться было некогда. Плитка под ногами Андрея быстро бежала ему навстречу и исчезала бесследно за его спиной, звуки флейты становились всё тише и тише, и уже почти умолкли, как вдруг, Андрей поймал себя на мысли о том, что обязательно вернётся в этот переход, когда будет свободнее, чтобы просто встать и послушать музыку, посмотреть на копошащихся и вечно куда-то спешащих людей, таких, как он сейчас, на их озабоченные лица, не видящие ничего и никого вокруг.
Возможно, он даже застанет здесь эту девушку и они будут стоять рядом друг с другом: она, играя на скрипке, а он – просто созерцая девушку, скрипку и людей, проходящих мимо. Подумав об этом, Андрей улыбнулся и слегка качнул головой, словно удивившись своим мыслям или просто мало веря в то, что это произойдёт ... в этой жизни. Нет, только не в этой. Здесь слишком много работы.
После пятидесятиминутного пребывания под землёй Андрей вышел из метро, вдохнул свежий весенний воздух, наполненный ароматом таявшего, кое-где ещё не убранного, снега, и пошёл в направлении своего офиса, оставив позади себя манящие запахи своего детства. С его зарплатой он запросто мог себе позволить ездить за рулём собственного автомобиля бизнес-класса и жить в апартаментах получше его «однушки». Но, во-первых, в автомобиле нет того неповторимого запаха, который есть в метро, да и московские «пробки» его совсем не прельщали, а, во-вторых, эта квартирка его вполне устраивала, так как жил он в ней один и уборка небольшой площади занимала у него совсем мало времени.
Поднявшись на свой этаж на лифте, Андрей вышел в просторный коридор со слегка приглушённым освещением и декорированными «под дерево» тёмно-каштановыми стенами. Он шёл по коридору, вертел вокруг пальца кольцо с ключами от своей лаборатории, и уже был полностью погружён в свой рабочий проект. Он разрабатывал совершенно новую, не похожую на другие, игру «Башни Смерти» или «Death Towers», суть которой заключалась в том, чтобы уничтожить всех врагов, движущихся по дорогам, вдоль которых стоят эти самые башни смерти. заключающийся в разработке и тестировании программы для удалённого управления одним солдатом сразу несколькими боевыми орудиями, стоящими неподвижно и стреляющими в движущихся врагов. Андрею даже пришлось адаптировать игру Defense Zone 3HD под тестирование этой программы и последние два дня он как раз-таки и занимался её тестированием или, проще говоря – играл.
Его лаборатория представляла из себя комнату с голубыми стенами, линолеумом «под ламинат» на полу, большим окном, радиаторной батареей под ним, а также компьютером, рабочим столом, креслом, прикрученным к полу, и серверным шкафом, всклень набитым оборудованием с множеством мигающих зелёных огоньков. Была, впрочем, и ещё одна комната – так называемая «комната отдыха», стены которой были такого же цвета, как и в лаборатории. В комнате отдыха располагались: холодильник, стол, стул, платяной шкаф, микроволновка, телевизор, диван, туалет и душевая. И прежде чем попасть в лабораторию, нужно была сначала пройти через комнату отдыха, сняв с себя верхнюю одежду и уличную обувь, и надев белые тапочки и белый длинный халат, которые Сергей терпеть не мог, но должен был носить по технике безопасности. Из лаборатории вела только одна дверь – та, что соединяла её с комнатой отдыха. В тот день Сергей, как обычно, запер дверь, ведущую в коридор, но когда заходил в лабораторию, вдруг, отвлёкся и подумал о той девушке со скрипкой в переходе, и забыл запереть на ключ дверь в лабораторию, что требовалось по регламенту, просто захлопнув её. Ключ же остался торчать в двери, секунды две по инерции покачивая брелоком, пока Андрей подходил к рабочему столу. Нажав тапком правой ноги кнопку пилота, он плюхнулся в чёрное кожаное кресло с высокими подлокотниками, и, находясь ещё под впечатлением от «скрипки», взял со стола виртуальные очки и нацепил их на лоб, оставив глаза открытыми, чтобы видеть, как загружается система.
И вот он загрузил систему, сел поудобнее в кресло, надел виртуальные очки с наушниками, из которых ультразвуком в его мозг через ушные отверстия начало доставляться психотропное снотворное, и погрузился в «глубокий сон», услышав спокойный мягкий женский голос, эхом отдающийся в его мозгу: «Время погружения 9 часов 12 минут».
Перед его глазами открылась карта. По горизонтали её пересекала небольшая речка. Растительность повсюду была буйная, стояли пальмы и папоротниковые кустарники. По-видимому, это были тропики. В самом центре речку пересекал широкий мост, по которому совсем скоро побегут солдаты, поедут джипы, грузовики, танки, боевые машины пехоты и бронетранспортёры, а по воздуху полетят самолёты. Две дороги проходили по диагонали экрана из угла в угол, образуя букву Х, а третья уходила из середины буквы Х влево. Таким образом, для врагов было три входа слева и два справа. Нужно было расставить орудия так, чтобы не дать врагам полностью пройти карту, от края до края и не проникнуть, таким образом, в «тыл» штаба.
В голове, помимо ультразвука, играла эпическая воинственная музыка. Сергей за всем наблюдал сверху и отдавал распоряжения мысленно боевым орудиям, которые ему ещё предстояло расставить вдоль дорог на карте. Как и в предыдущие два дня, он поставил по обеим сторонам от моста с правой стороны по одной штуке метатель молний и лазерную установку и запустил игру. Послышался приятный спокойный женский голос : «Следующая волна». С двух верхних входов, стекаясь к мосту, друг за другом побежали солдатики с автоматами наперевес. Сергей зачем-то их начал считать, но потом сбился и «плюнул» на это дело. Послышался журчащий звук лазера, уже начавшего сжигать попавших в его поле действия солдат, которые едва успевали добраться до моста. Хотя некоторым из них всё же удавалось добраться до середины моста, но тут уже слышался треск молний, разящий одновременно сразу несколько целей и у солдат не было ни единого шанса пройти дальше. Но это была только первая волна из тридцати, и вот началась вторая, перед началом которой Сергей успел улучшить оба орудия. Над картой появилась надпись «Воздушная атака через 2 волны». Теперь солдаты бежали из двух верхних и двух нижних входов. Снова зажурчал лазер и затрещали молнии, но уже с большей, улучшенной силой. И снова никому из врагов не удалось пройти даже мост. Сергей поставил на стыке двух дорог, расходящихся внизу от моста вниз и налево, ракетную установку и успел также её улучшить. Началась третья волна. Со обоих верхних входов поехали бронированные джипы, типа американских «виллисов» времён второй мировой войны. Зашипели ракеты в сторону тех, кто осмелился пересечь мост, тут же уничтожая их, оставляя от них лишь серый дым. Сергей поставил вторую ракетную установку правее нижней развилки дорог. Началась четвёртая волна. С верхнего и нижнего левых входов поехали «виллисы», а с двух правых входов – джипы крупнее, с пулемётом на борту. У лазера и метателя молний появилась функция «адский огонь», что и было использовано, и тот же самый женский голос донес до нашего командира о его начале. И снова никому не удалось пробраться к штабу. Сергей улучшил и нижнюю ракетную установку.
И тут началась пятая волна, в которой должны появится самолёты. С обоих верхних входов полетели маленькие самолётики, с которыми лазер и ракетные установки прекрасно справились. Помимо самолётов, с левого верхнего входа поехали джипы с пулемётами, а с нижнего левого входа они же, вперемешку с «виллисами», а чуть позже из обоих входов побежали солдаты. У первой ракетной установки самопроизвольно включилась функция «адский огонь», чего раньше никогда не случалось. Сергей удивился этому, на секунду «завис», соображая, с чем бы это могло быть связано, но решил заняться этим вопросом после игры и продолжил. И тут несколько солдат и джипов стали прорываться к правому нижнему выходу, где не было никаких орудий, да и плюс ко всему Сергей поставил на улучшение нижнюю ракетную установку, которая во время улучшения не могла производить выстрелы по врагам. Сергей судорожно начал направлять в сторону прорыва врагов временные бонусы в виде мин, шаровых молний, ракетных залпов и даже ядерного взрыва. Раздался страшный грохот от разрывающихся снарядов. Но всё же двум вражеским единицам удалось проникнуть в тыл и вдруг Сергей почувствовал сильную головную боль, которой раньше никогда не было во время игры. Эта боль была реальной. Он почувствовал два таких болевых спазма, потом перевёл взгляд на число оставшихся жизней и не поверил своим глазам. Из двадцати жизней оставалось лишь восемнадцать. Несмотря на все предпринятые попытки остановить врага, ещё двум джипам удалось проникнуть в тыл и каждый из таких проникновений отзывался в голове Сергея всё более и более усиливающимися болевыми спазмами. К тому же во время грохота от ядерного взрыва у него даже закружилась голова и слегка затошнило. Сергей не на шутку испугался и уж было решил прервать прохождение, но вспомнил, что он ещё не доработал этот процесс, и понял, что ему придётся пройти эту игру до конца. А между тем началась шестая волна и Сергей поставил улучшение верхней ракетной установки. Как назло, именно к ней из среднего левого входа двигались джипы с пулемётами вперемешку с новыми, похожими на современные бронированные военные внедорожники с двумя пулемётами на борту. А им навстречу двигались такие же, но с правого верхнего входа. Сергей успел поставить у основания верхней стрелки расхождения дорог замедлитель и даже улучшить его. В это время верхняя ракетная установка закончила своё улучшение и у неё появилась функция «адский огонь», что и было исполнено. Сергей поставил ещё одну ракетную установку чуть выше первой, по другую сторону от дороги и поставил её на улучшение. И снова две машины прорвались, теперь уже в средний левый вход. И снова, только теперь уже сильнее, прорывы в тыл отозвались сильными болевыми спазмами в голове и Сергей едва не потерял сознание. Опомнившись, он поставил огнемёт и правого верхнего входа. От взрывов временных бонусов, которые он снова использовал, ему стало плохо и стошнило. Он почувствовал липкий противный запах во рту и сплюнул несколько раз, опустив голову. «Такого тоже не припомню!», – подумал Сергей. Обычно, в игре он не ощущает своего тела, но теперь ясно ощущал повороты головы, словно, всё происходящее было наяву. «Как такое могло произойти?», - подумал он.
На мгновение он забылся и словно улетел от всего происходящего куда-то прочь. И вдруг его всего затрясло и он почувствовал реальное падение свободного полёта, огневое поле стало стремительно приближаться, он яснее стал различать пальмы, кустарники и густую растительность, прозрачную речку, пирс на речке, мост и увидел, что он стремительно приближается к своему первому боевому орудию – метателю молний. Вот он всё ближе и ближе, вот уже ясно различает все очертания этого орудия и тут в глазах его потемнело, в крыше метателя молний открылся люк и Сергей влетел внутрь орудия, плюхнулся в кресло, очутившись в просторной тёмной комнате, со всех сторон остеклённой, что давало панорамный обзор за всем происходящим вокруг. Он обнаружил, что видит свои руки и своё тело, между тем как раньше он видел лишь карту. Сергей опёрся о стол, стоящий перед ним и увидел внизу пушки молний, расположенных как бы на нижнем этаже от него. Он опустился в кресло. Перед ним был большой экран с картой боевых действий, полностью похожей на ту, что он наблюдал до падения. Число жизней тоже оставалось прежним – 14. И тут до него донеслось чьё-то прерывистое дыхание сзади, как будто бы кто-то задыхался от ужаса. Он резко повернулся и увидел в темноте очертания рассаженных в креслах по периметру комнаты силуэтов людей в белых халатах и белых тапочках, таких же, какие были на нём. Руки у каждого из них были скрещены за спинками кресел, в которых они сидели. Они были рассажены точно так же, как и он, лицом к окну, спиной в центр комнаты и перед каждым из них светилась карта, в точности такая же, как и перед ним. И каждый из них смотрел на него и учащённо дышал, как дышит человек, приговорённый к смертной казни. У шестерых из них, расположенных от Сергея дальше всех, безжизненно висела голова: они уже были мертвы. И тут Сергей в ужасе начал считать оставшихся и когда досчитал, то волосы на его голове буквально встали дыбом. Он насчитал вместе с собой 14 человек, и увидел 13 пар сверкающих в темноте белков глаз, испуганных и, как будто молящих его о помощи. И тут началась седьмая волна и снова приятный спокойный женский голос возвестил о его начале, в комнате включилось освещение и Сергей едва не завыл от ужаса, так как все эти 13 были… точной копией его самого. И шестеро из них уже были мертвы. При свете ламп Сергей увидел, что все девятнадцать его копий были привязаны канатами по рукам и ногам к своим креслам и могли вращать только головой, так канат обвивал грудь каждого из них, намертво «приклеив» спины каждого к спинкам кресел. Вдруг, самый дальний от Сергея «живой», понимающий, что именно он будет следующим, начал раскачиваться в кресле, пытаясь высвободиться или сломать спинку кресла. Он бешено мычал, изо рта пошла пена. Все остальные с жалостью посмотрели на него, понимая, что гибель его неизбежна, и все попытки освободиться тщетны, так как каждый из них уже пытался это сделать. Мычание несчастного, сошедшего с ума от отчаяния, человека перешло на вой и у всех от этого воя волосы встали дыбом и сердце бешено застучало. Сергей оцепенел от ужаса, но тут же был разбужен 13-тью ртами, орущими: «Давай! Соберись!», словно он сам, помноженный на 13, орал самому себе. Он, вдруг, кинулся освободить их всех, но они проорали ему, что времени нет, так здесь не работает кнопка «пауза». Быстро очнувшись, он повернулся к карте и дотронулся до неё указательным пальцем правой руки в районе «Метателя молний», того орудия, в котором находились он и ещё 13 его копий. «Метатель молний» активизировался на карте, рядом с ним засветилась табличка с информацией об этом орудии. Читать было некогда. В голове был туман. Его ладони были мокрые от пота. Руки тряслись. Посмотрев в окно, он увидел прямо перед собой дорогу, уходящую прямо от него и скрывающуюся вдали. Это был средний левый вход, за которым располагался штаб. На секунду Сергей подумал побежать к нему, но вовремя спохватился, ведь его же собственные орудия, которые он понаставил, могут принять его за врага и тогда он точно труп.
Эта дорога прямо перед «Метателем молний» уходила направо и на мост. Сам мост был немного правее от Сергея, а влево от моста уходила другая дорога, которая дальше раздваивалась и уходила в нижние углы карты. Быстро сориентировавшись, Сергей вытер ладони о халат и молниеносно принялся за спасение себя и ещё тринадцати «себя». На глазах его ещё были слёзы от пережитого им только что шока. Но теперь в них появилась ненависть к тем тварям, которые уже начали медленно продвигаться к мосту. Теперь они двигались с обоих нижних входов. Это были бронированные джипы и новые внедорожники, усиленные, как показалось Сергею, миномётами и ракетными установками. Они шли уже кучнее и вперемешку друг с другом. Сергей поставил на улучшение верхнее орудие-замедлитель и включил у нижней ракетной установки «адский огонь». Всё, что происходило позже, было похоже на кошмарный сон. Сначала всё было хорошо. Но вот машинки начали прорываться наверх. Сергей сначала хотел использовать ядерный взрыв, но не стал, так как всё происходящее вокруг очень походило на реальность. Это было его роковой ошибкой. Даже использование всех оставшихся временных бонусов не помогло. Даже установка второго огнемёта, только теперь уже с верхнего левого входа, а также установка там же ещё одной ракетной установки, не привело к спасению. Послышались 9 смертельных вздохов позади него и каждый из них отдавался в нём жуткой головной болью. Вопли отчаявшегося прекратился. Он был мёртв. Не смея оборачиваться назад, Сергей решил биться до конца. Оставалось 5 жизней, вместе с его собственной. Позади него слышались молитвы готовящихся к смерти ещё четырёх Сергеев. Началась восьмая волна, обещавшая стать последней. Полетели самолётики. «Адский огонь» лазера, метателя молний, двух ракетных установок, а также нижнего замедлителя, внушили миф о возможном спасении. Грохот стоял немыслимый. Сергей словно находился в самой гуще крупных военных баталий современных войн. С левого верхнего входа поехали грузовики, с верхнего правого – бронированные внедорожники, а с обоих нижних входов те же, только вперемешку между собой. «Адский огонь» самой нижней ракетной установки начал уничтожать машины одну за другой. Но их было очень много и они ехали как будто с ещё большей скоростью. Да ещё к ним добавились солдатики, двигающиеся быстрее машин. Сергей улучшил ракетную установку у среднего левого входа. И тут снова полетели самолётики. Сергей поставил по одному огнемёту у обоих нижних входов. Позади послышались ещё три смертельных вздоха и три болевых спазма снова испытали мозг Сергея, который уже почти не обращал на эту боль никакого внимания. Он лишь взглянул на строку жизней. Осталось всего две. Внезапно, от болей и утомления перед глазами Сергея появились чёрные точки, взгляд затуманила пелена и зрение заметно упало. Сергей пытался вглядеться в экран, но почти ничего не видел. Всё было размыто или покрыто непроницаемой пеленой. Женский голос возвестил о начале следующей, девятой волны. Из среднего левого входа поехали уже известные нам грузовики вперемешку с новыми большими грузовиками. И те же самые вместе с бронированными внедорожниками поползли из правого нижнего входа. Сергей улучшил ракетную установку у верхнего левого входа, а также огнемёт и правого верхнего входа, включил «Адский огонь» у метателя молний, лазера, нижней ракетной установки и нижнего замедлителя. Далее улучшил огнемёт у левого верхнего входа, включил «адский огонь» у центральной ракетной установки и улучшил верхний замедлитель. Машинки уничтожались одна за другой. Сергей использовал один временный бонус в виде стены огня. Через пару секунд после этого над его головой пролетел огромный самолёт, после которого появилась полоса огня, сжигающего всё на своём пути. Почувствовался реальный запах жжёной резины, солярки, копоти и гари. Поднялся чёрный дым, из-за которого Сергею ничего не было видно из комнаты метателя молний. Да оно ему было и не нужно. Его действия стали чёткими, уверенными. И он твёрдо решил сражаться до последнего. «Это всего лишь игра!», - сказал он себе, - «Не могу же я на самом деле умереть здесь!». «Можешь!!! Ещё как можешь!!! И я вместе с тобой, если ты, мать твою, не соберёшься и не вытащишь нас обоих из этого ада!!!», – заорал ему истошным голосом его последний из оставшихся «Сергеев». Сергей повернулся к нему и увидел своё отражение в его глазах. Это было чистый страх, страх перед смертью, перед неизвестностью. «Нам хана», – услышал Сергей уже тихое лепетание человека, сидящего напротив него.
Снова вспомнил он тот маленький посёлок, где ему было так хорошо в детстве. Маленький Серёжа сидит на раме велосипеда вместе с дедом. На другом велосипеде едет Олег, одиннадцатилетний двоюродный брат Серёжи, сын тёти Тани – родной сестры папы Саши. Они едут на рыбалку. Саму рыбалку Сергей не помнит. Но он очень хорошо помнит обратную дорогу, которая едва не закончилась трагедией. Наловив рыбы в речке, все трое собираются в обратный путь. Серёжа просится ехать с Олегом и дед разрешает. Они едут просёлочной дорогой мимо колосящихся полей кукурузы. Олег и Серёжа держат в руках по крупному початку кукурузы и с аппетитом уплетают. Олег сидит в кресле своего велосипеда, Серёжа – на его раме. Ножки маленького Серёжи, обутые в сандалии, болтаются в воздухе. Лениво порхают бабочки, жужжат шмели, воздух буквально закипает от жары. Но вот они подъезжают к дороге, по которой едут грузовики и легковые автомобили. Битум плавится на дороге и от него идёт пар. Дед и Олег, не слезая с велосипедов, переезжают дорогу по липкому битуму. Дед успешно справляется с задачей, но Олег теряет равновесие и падает вместе с велосипедом и Серёжей прямо на дорогу. Серёжа начинает плакать, ему больно, коленки и локти разбиваются в кровь, а между тем надо быстрее вставать и уходить с дороги, ведь грузовик уже близко. Олег быстро поднимает Серёжу, дед ругается на Олега и всю оставшуюся дорогу они едут молча. К локтям и коленкам Серёжи дед прикладывает листья подорожника. Но вот дошли до дома. Дед с виноватым видом открывает калитку и входит во двор, за ним входят Серёжа с Олегом. Баба Аня, увидев Серёжу всего в крови, чумазого от битума, с подорожниками на локтях и коленках, бросается с криком на деда. Дед виновато молчит и даже не оправдывается. Серёже жалко деда. Его отмывают в бане и обрабатывают раны. А вечером того же дня все они: родители Серёжи, деда Саша с бабой Аней, тётя Таня с Олегом и сам Серёжа уже сидят за столом во дворе в прохладе и едят жареную рыбу, которую они наловили днём, и безумно вкусные бабушкины щи, каких Серёжа больше никогда и нигде не ел.
«Нам хана!», – повторил последний из оставшихся в живых, смотрящий в глаза Сергею, в комнате управления метателем молний. Сергей молча повернулся к карте. Перед глазами по-прежнему стояла пелена, волосы его были мокрыми от пота, который стекал по лицу вместе с гелем и лаком для волос, которыми Сергей утром закрепил причёску. Он подумал, что даже если и умрёт сейчас, то у него в жизни было много хорошего. И он решил думать об этом хорошем до самого конца. Сергей поставил на улучшение ракетную установку у среднего левого входа. Началась десятая волна из тридцати. И у него оставалось всего две жизни. И одна из этих двух – его собственная (в этом он уже не сомневался). С обоих верхних входов поехали большие грузовики с вперемешку с новыми новыми такими же, только бронированными, похожими на БМП. Сергей использовал все временные бонусы, кроме ядерного взрыва, в самом начале верхних входов, и один, использующий разрывные снаряды прямо перед метателем молний. Вся земля задрожала и его орудие дрожало и тряслось вместе с землёй. Сергей испугался, что орудие сейчас упадёт, но слава богу, оно устояло. Сергей улучшил нижнюю ракетную установку и нижний замедлитель. Машины после обоих огнемётов стекались к мосту уже горящие, оставляя позади себя пламя и чёрный дым. Сергей поставил на улучшение ещё одну центральную ракетную установку. Пошла одиннадцатая волна. Большие грузовики парами стали стекаться к центру из верхнего и среднего левых входов. Вереница грузовиков сменилась вереницей движущихся так же парами новых, усиленных БМП с камуфляжным окрасом. И снова были использованы все временные бонусы, кроме ядерного взрыва. Но две БМП начали прорываться к правому верхнему входу и Сергей решил использовать ядерный взрыв. Уничтожив их, волна прокатилась по всей карте и выжгла всю растительность на ней, оставив нетронутыми лишь орудия. И как-то странно, но кроме грохота и волны огня, Сергей не почувствовал никаких изменений в себе. Орудия были очень хорошо защищены от ядерного взрыва. Началась двенадцатая и последняя волна. С правого верхнего и с левого нижнего входов пошли БТРы и оба вида БМП, а между ними побежали солдатики. Полетели крупные самолёты. Одному самолёту удалось проникнуть в тыл. Сергей снова почувствовал боль в голове и смертельный вздох позади себя. И он увидел ещё один самолёт, беспрепятственно летящий к одному из входов. И вдруг в глазах у него окончательно потемнело и Сергея словно выдернуло куда-то вверх из комнаты метателя молний. Он очнулся в своём кресле, с ожогами и ранами по всему телу. Около него, запыхавшиеся и испуганные, кашляли и махали руками, чтобы прогнать тёмно-серый дым, стеной стоявший в лаборатории, четыре человека из соседнего офиса, сбежавшиеся на его крики и запах гари. Им пришлось выломать входную дверь, чтобы проникнуть в лабораторию. К счастью, Сергей забыл запереть на ключ дверь в лабораторию, что и спасло ему жизнь. Один из этих четырёх побежал в комнату отдыха, одновременно звоня в скорую, а другой держал в руке вилку центрального пилота, выдернутую им только что из розетки. Пока третий снимал с Сергея очки, четвёртый открыл окно, чтобы проветрить лабораторию, полную тёмно-серого дыма. Когда дым рассеялся, все четверо обратили внимание на две строки на очках (они ещё продолжали автономно работать и из наушников шёл треск и какие-то отдалённые взрывы): одна строка показывала «Время окончания сеанса - 9 часов 22 минуты», другая – «Время «игры» - 3 часа». С ожогами 30% тела и сотрясением головного мозга Сергея доставили в «склиф».
P.S.1: Прошло полгода после описанных выше событий. Стоя рядом с девушкой, играющей на скрипке в музыкальном переходе метро, Сергей, в рваных джинсах, кроссовках, безразмерной футболке, заправленной у правого переднего кармана в джинсы, с кучей браслетов и фенечек на запястьях обеих рук, с чёрными очками, зацепленными одной дужкой за горло футболки спереди, поначалу испытал некое подобие страха перед этими двумя волнами бесконечного людского потока, словно, ожидая голоса: «Следующая волна». Но потом постепенно он стал привыкать и начал вглядываться в лица проходящих мимо людей. Лица, в основном, были серьёзные, загруженные какими-то своими проблемами, спешащие и, казалось, не особо счастливые и довольные жизнью.
P.S.2: И только некоторые из них слегка улыбались, когда проходили мимо нас, глядя на девушку и на скрипку. На меня же не смотрели вовсе и это показалось мне возмутительным, я вдруг почувствовал внутри себя пустоту, словно меня не существует. Но потом привык и уже просто смотрел. Дождавшись, пока девушка закончит играть, я пригласил подбросить её домой на своём новеньком ослепительно-белом CLS-500. Она с лёгкостью согласилась, чему я очень удивился и несказанно обрадовался. Прежде чем доехать до её дома, мы выпили чайник фруктового чая в кафе; она взяла тирамису, а я чизкейк. Больше на минобороны я не работал. Не писал я и компьютерных игр. Я нашёл работу по душе, не связанную с насилием ни в реальной, ни в виртуальной среде, и стал писать развивающие программы для детей, потом женился на этой самой девушке и много путешествовал.
P.S.3: «Кажется приехали», – сказал я своей жене Оле, выходя из машины, и не узнавая знакомые с детства места. Проданный дом деда Саши и бабы Ани, которые давно уже умерли, выглядел маленьким и осевшим. На том магазине, где раньше продавали те самые вкуснющие ириски, к которым я бежал со всех ног каждый раз, когда приезжал сюда в детстве, висела надпись «Бильярд». Я прошёл к дому тёти Тани, стоявшему метрах в ста от дома деда Саши и бабы Ани, но не узнал и его. И дорога была уже не та. В детстве она казалась широченной. Теперь же я видел, что на ней не разъехались бы два легковых автомобиля. Вместо романтичного песка на дороге лежал разбитый асфальт.
С волнением в сердце я приехал на станцию. Но как ни старался я принюхаться, никак не мог уловить того неповторимого запаха детства, возможно, из-за насморка, который мучил меня весь тот день. А возможно, он просто исчез, вместе с деревянными шпалами, вместо которых сейчас были железобетонные. Грустно.
КОНЕЦ