Князь Александр Сергеевич Меншиков
в рассказах
бывшего его адъютанта Аркадия Александровича Панаева
Продолжение - часть-2
Лето шло. Оборонительная линия была сомкнута и вооружена: изыскивались средства, чтобы её ещё по возможности усилить; работы продолжались. Тут кстати прибыл к нам гость - инженер, явился к светлейшему и с первой же встречи расположил его в свою пользу. Гость этот был сапёрный подполковник Тотлебен.
В южной армии Тотлебен состоял при генерале К.А. Шильдере и, после его смерти, будучи свободен и не получая определённых занятий у кн. М.Д. Горчакова, отпросился в Севастополь "посмотреть, - как он сам мне рассказывал, - вооружённую крепость, ожидающую неприятеля, чего никогда ещё не видал“.
Кто знает Тотлебена, кому известна его любознательность, тот не усомнится, конечно, что намерения этого инженера не имели иной цели, кроме той, которую он мне высказал. Зная военные способности князя Александра Сергеевича, Тотлебен говорил мне, что приехал у него поучиться и высказывал это чистосердечно.
Тотлебен прибыл в Севастополь 10-го августа и просил у его светлости позволения осмотреть укрепления во всех подробностях; любовью своею к науке он заинтересовал князя, который выразил ему своё расположение ещё и за то, что Тотлебен был преданным и любимым сподвижником покойного Шильдера, которого светлейший знал за способнейшего инженера и глубоко уважал.
Здесь замечу, что князю очень хорошо было знакомо инженерное дело; он любил его, интересовался им всегда, был в курсе производства инженерных работ во всём свете и обладал в своей библиотеке редким собранием древнейших и новейших книг по части инженерного искусства.
По уходе Тотлебена, что было уже в сумерки, князь послал за мной.
- "Сюда приехал из южной армии, - сказал мне князь, - саперный офицер и очень мне понравился. Он там состоял при Шильдере и, кажется, был его любимец, что само по себе уже выгодно его рекомендует. Кроме того, он по фамилии Тотлебен, а я знаю, что был на Кавказе генерал Тотлебен - очень практичный и способный человек; он там провел войска по такому пути, которого теперь и отыскать не могут (При этом князь подробно рассказал мне о действиях наших войск под предводительством Тотлебена, на Кавказе, но рассказ этот, к сожалению, совершенно изгладился из моей памяти. - А.П.).
Об этой заслуге своего предка приезжий Тотлебен и не знал, но ему очень лестно, что они родственники. Ты сходи к Тотлебену; он остановился в номерах гостиницы; познакомься, он тебе понравится. Предложи ему мою лошадь и завтра же поезжай с ним; покажи всё по порядку".
Я исполнил приказание князя: познакомился с Тотлебеном и на следующий день мы начали объезды по оборонительной линии, от 6-го бастиона. На первый случай ездили до обеда, но осмотрели немного, потому что Тотлебен, не торопясь, вникал во все подробности произведённых работ. Посвящённый во всё, что было у нас по этой части сделано, и, будучи хорошо знаком с местностью, противолежащею нашей оборонительной линии, я объяснял моему спутнику всё то, что знал.
Внимание, с которым Тотлебен меня выслушивал, обстоятельные его расспросы, уважение и доверенность, выказываемые им к познаниям князя Меншикова в инженерном искусстве, все это расположило меня в его пользу.
Возвратившись с первого объезда, я поспешил передать князю о впечатлении, произведённом на меня Тотлебеном, прибавив к тому, что наш гость не похож на тех инженеров, которые были тогда в Севастополе: он, в случае надобности, не станет ожидать разрешения от строительного департамента на производство тех или других экстренных работ в военное время, а сумеет найти сподручные к ним средства. Это последнее обстоятельство особенно порадовало князя.
Поручив мне продолжать знакомство Тотлебена с интересующим его предметом, князь уволил меня от сопутствия его самого в ежедневных поездках.
Так, в течение целой недели, мы с Тотлебеном объезжали оборонительную линию. Он не раз бывал, приглашаем светлейшим к обеду, во время которого и сам гость успевал всё более и более снискивать расположение князя.
Наконец светлейший, убедясь, что Тотлебен достаточно посвящён в предмет, сам повторил с ним осмотр всей оборонительной линии с моря к с сухого пути и, сообразив, что Тотлебен будет ему весьма полезен, предложил ему остаться при себе, выразив надежду, что князь Горчаков препятствовать этому желанию не будет.
Тотлебен изъявил со своей стороны полнейшую готовность состоять при светлейшем, причём шепнул мне, что главнокомандующий южною армиею не жаловал Шильдера, а по нём и им, Тотлебеном, не подорожит. Так и вышло: лишь только князь написал об этом предмете Горчакову, как тот выразил совершенное своё согласие.
Посвятив нового нашего инженера во все подробности произведённых работ, светлейший поспешил дополнять и усиливать их, пользуясь содействием и услугами Тотлебена.
Наконец, придумано было, на Зеленой горе, вне севастопольских укреплений, устроить редут, для трессировки которого, 31-го августа, князь с Тотлебеном въехал на эту гору и при себе приказали его разбить.
На следующий день после расстановки рабочих, предположено было начать осмотр местности, лежащей впереди оборонительной линии. К сожалению, я не успел показать Тотлебену окрестностей Севастополя, так как 1-го сентября получено было известие о появлении неприятельского флота с десантом.
Изучая устройство оборонительной линии, Тотлебен ознакомился и со всеми затруднениями, которые встречал светлейший; при этом он не один раз выражал своё удивление тому, что князь ещё успел так много сделать.
Линия была сомкнута и посильно вооружена; все более доступные места были означены возведением усиленных батарей; самое же главное - линия была обдумана и очерчена так, что впоследствии оставалось только возвести на ней то, чего не успел возвести светлейший. Сочувствуя князю, Тотлебен указывал ему на подручные средства, которыми в минуту крайности можно будет произвольно воспользоваться, и вполне сознавал, что князем было сделано всё то, что только можно было придумать для предупреждения внезапного нападения неприятеля на Севастополь.
Со своей стороны, Тотлебен предполагал начать с того, чтобы осыпать землёю каменные завалы.
Конечно, укрепления, найденные Тотлебеном при его проезде, не могли идти в сравнение с теми, которые возникли впоследствии, во время долговременной обороны, но, во всяком случае, они были закончены в такой мере, что неприятель устрашился их - и, при всех своих громадных средствах, не решился атаковать Севастополь открытою силою, а приступил к осадным работам.
Спрашивается: чья тут заслуга, если не князя Александра Сергеевича?
Многие замечательные, официальные сочинения обвиняют его, будто бы он не ожидал важных действий союзников противу Севастополя и вообще Крыма...
Прошу прислушаться:
21-го января 1854 г., в секретном своём донесении (за № 233) Императору, князь выражает опасения, что неприятель предпримет атаку на Севастополь с моря и суши в значительных силах для овладения городом и для истребления флота.
- 27-го числа того же месяца, в другом секретном донесении (№ 237) Государю же, он выражает предположение о покушении неприятеля в значительных размерах - на Крым.
В донесении того же дня (№ 241), предостерегает о могущем быть, по вышесказанному по¬воду, возмущении крымских татар.
Февраля 16-го (№ 259), сообщает его величеству о соображениях, делаемых татарами на случай высадки турок в Крыму.
Марта 25-го (№ 288), повергает, на благоусмотрение Императора мысль об ограждении северного берега бухты оборонительной стеною.
Марта 31-го (№ 296), испрашивает дозволение об употреблении войск для обережения от нечаянного нападения и для наблюдений за окрестностями Севастополя.
В донесении, от 9-го апреля (№ 299), подтверждает свои опасения на счет предприятия союзников на Крым.
В переписке с военным министром, в марте (№№ 297, 344 и 362), светлейший прилагает попечение - за неимением войск - обратить на действительную службу льготных ногайцев Крымского полуострова; вооружить государственных крестьян русского народонаселения в Крыму; присоединить две роты Балаклавского греческого батальона, поручив им наблюдение за южным берегом Крыма.
- Апреля 9-го (№ 393), пишет военному министру, чтобы в ожидании военных действий на полуострове - травяное довольствие лошадей отменить.
Апреля 10-го (№406), пишет атаману Хомутову и совещается с ним о том, чтобы он, в случае высадки неприятеля, расположил свои войска так, чтобы они могли поспеть на известные пункты Крыма.
Апреля 18-го (№ 455), предписывает полковнику Залесскому поспешить перевозкою провианта из Евпатории в более безопасное место.
Апреля 21-го (№ 484), просит главноуправляющего путями сообщения графа П.А. Клейнмихеля дать в его распоряжение роту рабочих для исправления дорог, по которым должно ожидать передвижения войск в окрестностях Севастополя.
В мае месяце, пользуясь прибытием сапёр, князь прокладывает новую дорогу, которая ведёт от Инкерманского моста через реку Чёрную, по скатам южного берега бухты, совершенно прикрытая, на корабельную сторону. Эта дорога значительно сокращает сообщение северной стороны Севастополя с южной, обеспечивая движение по ней войск.
Действительная польза этой дороги была не оценена: она не раз выручала нас во время обороны Севастополя.
Продолжаю перечень документов, свидетельствующих о деятельности и предвидении светлейшего:
Июня 15-го (№ 782), он совещается с атаманом Хомутовым о мероприятиях на случай высадки неприятеля.
Июня 21-го (№806), предсказывает военному министру о высадке союзников, а 29-го числа того же месяца (№ 384), во всеподданейшем донесении Императору, предусматривает место высадки и количество сил, в которых неприятель совершит её, и заключает донесение следующими словами: "мы положим животы свои в отчаянной битве на защиту святой Руси и правого её дела; каждый из нас исполнит долг верного слуги Государю и истинного сына отечества, но битва эта будет одного против двух, чего, конечно, желательно избегнуть".
Июля 7-го (№ 903), светлейший пишет военному министру, что, в виду ожидаемой им высадки вблизи Евпатории, полезно позаботиться о возможности подвоза провианта к армии через Геническ.
Июля 11-го (№ 399), доносит Государю, что, в виду спешной необходимости, он, светлейший, просит князя Горчакова прислать ему 16-ю дивизию, не испрашивая предварительного разрешения у его величества. Вместе с тем докладывает, что он советует главнокомандующему южною армиею распустить слух, будто мы имеем намерение действовать против Варны, затем, чтобы этим слухом задержать сосредоточенный там неприятельские войска.
Заключая своё донесение изложением крайней необходимости в этой дивизии, князь говорит... "в этой дивизии (в южной армии), может быть, нет такой там необходимости, как здесь, в Севастополе, на который неприятель смотрит, конечно, как на венец всех своих достижений".
Июля 13-го (№ 957), уведомляет Реада о намерении союзников действовать в Крыму.
Июля 14-го (№ 401), просит перевести на подводах передовые войска 16-й дивизии.
Июля 20-го (№ 405), пишет Государю, что неприятель, как он думает, ранее месяца не соберётся ещё в тех силах, в каких намерен сделать десант.
Июля 21-го (№ 996), пишет начальнику 16-й дивизии генералу Квицинскому, чтобы он спешил с дивизиею сколь возможно.
Июля 28-го (№ 407), уведомляет Императора о средствах, принятых для ускорения марша войск.
Августа 5-го (№ 1069), отдаёт бригадному командиру Щелканову приказание следовать с 1-ю его бригадою на Альму; того же числа (№ 1070), предписывает Квицинскому пододвинуть 2-ю бригаду.
Августа 17-го, князь, в ожидании высадки неприятеля, к бригаде Щелканова на Альме присоединяет бригаду 17-й дивизий.
Из содержания всех этих донесений и распоряжений, с января по сентябрь 1854 года, очевидно, что князь не только ожидал высадки, но даже определял время, место и размеры сил, в которых она будет совершена в Крыму.
Можно ли обвинять князя Александра Сергеевича в беспечности его отношений к этому важному вопросу? Он оборонял Севастополь крупицами из-под ног инженерного департамента; собирал разбросанные, никому не нужные обрывки войск. Серьезный взгляд князя на покушение союзников на Севастополь приписывали малодушному желанию светлейшего придать случайному своему посту большее значение.
Если некоторые писатели обвиняли князя Меньшикова в том, что он до высадки неприятеля подготовлял оборону Севастополя единственно в ожидании какого-нибудь незначительного отряда, выброшенного неприятелем вблизи города, то они не так его поняли.
Он застал Севастополь совершенно открытым к доступу неприятеля со стороны суши - и в такой мере, что если бы турки (не говорю уже об их союзниках) предприняли какую-нибудь ночную экспедицию, то и они могли бы овладеть не только некоторыми укреплениями с тыла, но даже и самым городом, притом отступлении войск, при котором находился Севастополь во всю зиму с 1853 года на 1854 год.
Считал таковое событие вполне возможным, князь, за неимением больших средств, пользовался средствами наличными, едва достаточными против тех мелких покушений, в исходе 1853 года, которых можно было ожидать только со стороны турок, в отплату нам за Синоп.
Поэтому-то князь, обозревая береговые батареи, как например, Константиновский форт, в виду необеспеченной его горжи, говорил Корнилову, что и горсть турок, выброшенная позади этого форта на берег, может без труда овладеть горжею, да так, что покуда мы опомнимся, неприятели успеют заклепать все орудия и даже взорвать самый форт.
Точно в таком же положении быль и 10-й № батареи, по своей уединенности, и должен был опасаться нечаянного нападения.
Светлейший приехал из Николаева единственно затем, чтобы попристальнее взглянуть на существовавшие в то время береговые укрепления и сделать свои о них заключения.
Между прочими их недостатками он заметил, что симметрически прорезанные амбразуры лишали возможности направлять огонь некоторых орудий куда следует. Поэтому он приказал эти недостатки немедленно исправить, форты же усилить вооружением их верков. Усматривая при этом, что при их постройке не имелось в виду нападений на них с тыла, сделал распоряжения о защите горж во всех тех местах, где угрожала возможность овладеть фортами с берега. Этим князь начал распоряжения свои по укреплению Севастополя.
Князь прибыл из Николаева, так сказать, налегке, с одним саквояжем; увидел беспечность, в которой пребывало инженерное ведомство, и не решился оставить Севастополя.
В Николаеве у светлейшего был приспособленный рабочий кабинет, ожидавший его в надлежащем порядке, снабжённый всем необходимым для обычных его занятий.
Впоследствии я узнал, что повсюду, где князь, время от времени, имел местопребывание, там ожидал его кабинет со всеми принадлежностями для письма и научных справок. Иметь кабинет в порядке было для светлейшего существенною потребностью, - в Севастополе у него такового ещё не было.
Никому, не доверяя перевозки своего кабинета, князь, пребывая в Севастополь, всё надеялся улучить досужее время и, по собственному его выражению, "скатать в Николаев..." Досужего времени не оказывалось, и поездку свою он откладывал со дня на день.
Наконец, потеряв всякую надежду отлучиться, светлейший, 20-го февраля 1854г., послал в Николаев меня, со своим человеком, для перевозки в Севастополь его кабинета и оставленных вещей. Передал мне ключи, рассказав подробно, каким последовательным порядком забирать бумаги, книги и проч, так толково и ясно, что в Николаеве я мог распорядиться, будто кабинет князя давно был мне знаком. Я не мог достаточно надивиться и памяти и аккуратности князя.
Когда Тотлебен приступил к осуществлению предначертаний князя Меншикова, то светлейший увидал, что новый инженер хорошо его понял и с любовью предался делу.
Это несказанно радовало князя и он, располагаясь совершенно на Тотлебена, имел возможность поотдохнуть от мелочных забот. У него стало более времени: он мог навещать лагеря, расположенные тогда на видных местах, затем, чтобы неприятель не рискнул высадиться вблизи Севастополя. Лагерь на южной стороне, около Камышевой бухты, был генерала Моллера; а на северной - генерала Кирьянова.
Подошёл день Бородинского праздника (26-го августа). Отслушав в лагере молебен, князь поздравил Бородинский полк и уехал; мы же, адъютанты, остались пировать: ели, пили, пили, ели - наконец, добрались до шампанского.
Председателем пира был Кирьяков; подле него сидел старый герой Бородина - отставной, слепой генерал Бибиков, живший на Бельбеке в своём небольшом имении.
Начались заздравные тосты; провозглашал Кирьяков... Дошла очередь до гостя-ветерана: Кирьяков встал, значительно взглянул на соседа и протяжно, с расстановками произнёс:
- Выпьем теперь, господа, за здоровье нашего почтеннейшего гостя... (Бибикова подтолкнули, он встал)... настоящего Бородинца, - продолжал Кирьяков, - и... старого... вете-ри-нара!!
Сконфуженный ветеран поспешил опуститься; тоста не под¬хватили; мы, чуть не лопаясь со смеху, салфетками зажимали себе рты... но Кирьяков, хотя ему и подсказывали: "ветерана! ветерана!!" не замечая своей ошибки, залпом осушил бокал и, довольный своим возгласом, сел.
Это была первая неловкость, сделанная Кирьяковым...
II
За две недели до высадки неприятеля на берег Крыма, общее количество сухопутных войск, бывших в распоряжении князя, состояло из трёх бригад пехоты: мушкатерской - 14-й, егерской - 17-й и резервной 13-й дивизий, из 6-го сапёрного и 6-го стрелкового батальонов; из бригады гусар 6-й кавалерийской дивизии и трёх батарей артиллерии.
При этом все упомянутые части войск были далеко не в полной числительности... Очень немного; особенно если принять в соображение, что и в мирное время, для содержания караулов в Севастополе, находилась постоянно дивизия.
Без малого за год до высадки, светлейший уже заботился о подготовка для содействия себе дельных офицеров. Для этого он не пропускал без внимания ни одного из мало-мальски способных, к какому бы роду оружия или ведомству ни принадлежал офицер. Способностью разгадывать человека по первому впечатлению, князь быль одарён в высшей степени.
Ожидая от моряков большой помощи при предстоявшей обороне города, он нечувствительно, исподволь, знакомил морских офицеров с инженерными работами и подробностями гарнизонной службы в стенах осаждённого города.
Он приглашал их сопутствовать себе при разъездах; всегда умел привлекать их внимание на множество предметов, имевших отношение к обороне, но, до того времени, почти неведомых морякам.
Князь давал нм поручения - сначала косвенные, с целью только заинтересовать предметом, а потом, вовлекая в полное участие, возлагал на избранников своих и ответственные должности. Этот способ обращения с людьми, которых князь желал развить, ему постоянно удавался.
Светлейший отлично умел пользоваться свежим взглядом моряков на условия сухопутной службы - взглядом, чуждым рутины и не отуманенным общепринятыми воззрениями на эти условия.
Шестнадцатая дивизия вступила в Крым недели за две до высадки неприятеля. В ожидании её прибытия, светлейший поехал прямо на реку Альму; отсюда, с остатков старинных окопов, над устьем реки, открывался вид вёрст на пятнадцать (То были остатки укреплений, возведённых, может быть, во время Крымских походов Миниха в 1736 - 1739 гг.).
-"Здесь, - сказал князь, - между Альмой и Евпаторией, союзники - если они только не опоздают - должны сделать высадку, заняв, разумеется, одновременно и Евпаторию... Но, чтобы они не вздумали высадиться где-либо поближе к Севастополю, я расположу на Альме, в виду с моря, одну бригаду 16-й дивизии. Сюда мы придем с остальными войсками - позадержать неприятеля".
Едва мушкетерская бригада успела расположиться лагерем на Альме, на позиции, избранной светлейшим, едва он успел её объехать, как неприятельский флот был уже в море на высоте Евпатории - то было 1-го сентября.
Продолжение следует...