В канун Рождества я всегда вспоминаю свое раннее детство. Родилась я и выросла в городе Благовещенске, в самом его центре. На улице Чигиринской стоял в середине квартала большущий дом. Когда молодой город строился, солдаты рубили просеки в зарослях орешника, рыли сточные канавы по бокам. Это были улицы города. А потом участки отдавали под застройку. На нашем квартале строили себе дома ветеринары. А через квартал от нашего дома на берегу протоки Бурхановской находилась лаборатория ветеринарная и лечебница. За здоровьем лошадей следили лучше, чем за здоровьем людей.
Когда наш знаменитый архитектор городской Игнатий Буковецкий (тот самый, который был изгнан из Петербурга за то, что под его руководством строился дворец для незаконной жены русского царя) руководил возведением архитектурной арки в честь прибытия в город наследника престола молодого Николая, он сильно простыл и заболел пневмонией. И не было врача в городе, поэтому лечили его ветеринары. Не спасли.
Арка триумфальная была взорвана, могила архитектора забыта и затоптана, а город остался. Он и сегодня гордится своими проспектами и удобными улицами.
Мои предки были людьми предприимчивыми. Через всю Россию пришли на Амур, чтобы разбогатеть. Разбогатели. Работали так, что рубашки лопались на спинах. Поднялись трудами своими. А нет. В кулаки попали, землю у них отняли и погнали в колхоз. Правдами и неправдами они раздобыли справки в колхозе и направились всей семьей на золотые прииски старателями-частниками. И им повезло. Намыли золото, скопили сумму, на эти деньги купили дом в Благовещенске.
Представляю, как они ходили по городу и присматривались к домам, выставленным на продажу. Дом должен быть просторным и недорогим. И никак у них не получалось найти именно такой. После долгих поисков они нашли себе то, что искали. Только это был не целый дом, а его половина. Бывшая жена ветеринара продавала половину дома. Муж её носил немецкую фамилию - Зиргель. Вот поэтому и пострадал. Реабилитирован был посмертно. Спохватившись, власти вернули семье дом. Нужно было выживать, поднимать троих деток, вот хозяйка разделила дом на две половины, и одну из них продала. А мои дедушка с бабушкой купили.
Дом был добротный, с высокими потолками, с крепкой железной крышей, с огромной застекленной верандой, с садом и огородом, с колодцем и хозяйственными постройками. Обнесено все это богатство было крепким забором с воротами и тяжелой калиткой.
Дом стоял в самом центре города. За углом была базарная площадь, рядом был храм, в нескольких кварталах от дома была прекрасная школа.
И все бы было хорошо, если бы дом был разгорожен не так нелепо. Хозяйка поставила тонкие переборки внутри так, что вся южная половина дома досталась ей, а вот северная - нам. И только два окна, выходившие на улицу, смотрели на восток.
В этот дом меня принесли совсем крошечной. Новорожденной. В нем прошло мое детство. Мне очень повезло, что я выросла с бабушкой и дедушкой. У меня была воспитанная и образованная мама. Она была родом из Красноярска. До войны она успела закончить финансовый техникум, бюджетное отделение и даже поработать в краевом управлении статистики. Но случилась война, вызвали маму - восемнадцатилетнюю девушку - в кабинет начальства и дали ей ручку и чистый листок бумаги, на котором ей предложили написать заявление в военкомат о том, что она хочет добровольно пойти в Армию. Она не хотела, но написала. Так юная совсем, читавшая наизусть своего любимого Бунина и Игоря Северянина, маленького росточка, с ножкой золушки тридцать пятого размера девушка с редким и красивым именем Руфина, с тоненьким голоском, с манерами и высоким чувством собственного достоинства оказалась на войне. И там она устояла и сохранила своё достоинство. Она вышла замуж за моего отца. Не стала походно-полевой женой, а когда он признался ей в любви, она ответила на его чувства. Но выдвинула одно единственное требование - зарегистрироваться. И вот они нашли в деревне разрушенной под Сталинградом сельский совет, и там им выдали свидетельство о заключении брака. Только все равно, когда она уже на большом сроке беременности была комиссована, она добралась до своих родителей, на неё смотрели презрительно и называли солдатской подстилкой. И она всегда плакала, когда говорила об этом.
В нашей большой семье среди всех моих родственников моя мама была человеком из другого мира. Скатерть на столе, индивидуальные тарелки за столом, культура поведения за столом - все это привносила в жизнь она. И свою любовь к поэзии она нам передала.
Мама была христианкой. В нашем доме была Библия. Почему-то эту книгу в темном переплете с крестом на обложке тщательно прятали в тайнике на веранде. Мама доставала её только тогда, когда убеждена была, что никто её за чтением Библии не застанет. Я читала Библию, потому что любопытство мое границ не знало. Этот старославянский шрифт я разбирала без труда. Только читать я стала со страниц Ветхого завета, а они меня пугали. Когда я сказала об этом маме, она засмеялась и показала мне другие места Библии. Песня песней Соломона меня примирила с Библией окончательно. И я твердо соблюдала мамин наказ - я никому не говорила о своем занятии.
Бабушка моя Акулина Андреевна была тоже христианкой. Но если мама моя была само смирение и уважительное отношение к миру, то бабушка была человеком неистовым. О Боге они с мамой говорили по-разному. Для мамы Бог был недосягаемым духом на возвышении над нами, а вот для моей бабушки он был своим. На кухне висела икона с изображением Христа. Бабушка варила борщ, но забыла посолить его.
- А ты куда смотрел?
Слова эти она адресовала самому Богу. Или лику его. Но промашка с приготовлением была на его совести.
Однако, во время войны она отправила четверых сыновей на войну и зятя и встала на молитву. Только прерывалась на сон, но подменял её дедушка. Молитва за здравие сыновей и зятя звучала громко перед иконой все годы, пока шла война. Каждый из ушедших имел от бабушки личный оберег, с которым не расставался. Намоленный комочек родной землицы в маленьком кожаном мешочке.
- Земля слова слышит и помнит. Через неё я своим словом оберегала сыновей и зятя.
Так говорила моя бабушка и верила искренне в это. И сыновья, и зять вернулись к родному порогу. Господь помог.
И вот между этими двумя началами я и росла. От мамы – свет разума, от бабушки – ниточка к прошлому, такому таинственному и удивительному.
- Летал Бог над нами, да и скучно ему стало смотреть на пустую землю.
Вот и сотворил Бог наш мир. За семь дней всего сотворил. И все на Земле нашей от Бога. И мы, люди, тоже его творения, а он над нами - отец. Вот его поэтому нужно почитать, как отца родного. Он нам дал день и дал пищу. Он послал Иисуса Христа - своего сына - чтобы спасти людей. И он принял страдания и взошел на Голгофу и погиб за нас. Почитай Бога нашего христианского и ты.
Тайно от родителей она повела меня в храм и рано утром крестила в пустом храме. Спасла мою душу.
Бабушка чтила все праздники, но Рождество было одним из самых главных праздников в нашем доме.
Утром бабушка молилась, а потом постилась сама и нас привлекала к этому. Картошка в мундирах с постным маслицем, да чаек - вот и вся дневная еда. Наступал вечер. Дедушка шел за сеном. Тонким слоем его расстилали на столе, а сверху бабушка клала покровец. Это был белый тонкий холст. На него выставлялись угощения. Хлеб и соль ставили первыми. Потом обязательно кашу молочную с добавлением сушеных фруктов. Ставились бутылки с сидром. Заранее в бутылки наливали отвар из сушеных фруктов - ранеток, груш, облепихи и клали самодельные дрожжи из хмеля. Такую малость малую, чтобы сидр только чуть-чуть заиграл. Ставили молоко в кринке. Обязательным был компот. Обязательно на стол ставили творог и самодельный сыр. Почему-то пекли пирог, который называли крестьянским. Он был закрытым, начиняли его рыбой.
Конечно, на столе была бабушкина праздничная стряпня. Пирожки с черемухой и грибами, постряпушки с творогом и яблочным повидлом. Все это великолепие дополняли распаренные в чугунке сушеные груши.
Когда все угощения занимали свои места, бабушка брала деревянную пиалу, наполняла её святой водой, брала маленький веничек из трав, потом окунала веничек в чашу и брызгала на стол. Окропляла все святой водой.
Казалось бы, что можно было бы уже и вкусно поужинать. Да где там?
В доме выключался свет, зажигалась одна свеча, которая таинственным светом озаряла помещение.
- Смотрите в окно, как появится первая звезда на небе, - скажите.
Я честно смотрела в окно изо всех сил. Моргать даже переставала. А где звезда? Небо все в тучах.
- Смотрите, как появится между туч, тогда и будем ужинать в святую ночь.
Прошло полчаса. Ходики тикали, кукушка куковала, а звезды все не было.
Старшие братья мои и сестры просто изнывали уже, а младший даже заплакал. Вот тут-то я и взяла грех на душу.
- Бачу, бачу!
Бабушка подошла к окну. Небо было все в черных страшных тучах.
Но я заверяла всех, что звезда мелькнула в просвете. Мне было тогда пять лет. Мне поверили.
Бабушка пропела Рождественский гимн, который начинался словами: "Рай развился, Христос народился!" Голос её такой красивый звучал так торжественно, что в моем сердце поднималась волна ликования. Я была рада, что Христос народился, но еще больше тому, что можно наконец начать праздновать его рождение.
Чуть мокренькие сверху булочки и пирожки были необыкновенно вкусными. Сидр в граненых стаканах шипел и пузырился. Два раза никого из детей приглашать не пришлось. Все уписывали еду за обе щеки.
Я не помню, чтобы за один стол с нами садились взрослые. Стол был накрыт только для детей. "Рай развился, Христос народился..."
А утро Рождества Христова тоже было праздничным. Нам разрешали понежиться в кроватках, а мама брала с книжной полки самую интересную книгу. Была она старинной и выпущена была еще до революции. Называлась она - "Рождественские рассказы".
У мамы голос был почти детский. Даже в зрелые её годы иногда, по голосу, её принимали за ребенка. Читала она с каким-то придыханием. Звала своим голосом в этот воображаемый мир. Слушала я рассказы с замиранием сердца.
Мне очень нравился рассказ "Красные башмачки". Жил-был в поселке сапожник. Сшил он красные башмачки детские из очень дорогой кожи, но никто их не купил, дорогие были очень. Тогда поставил он их в витрину. А мимо лавки сапожника каждый день ходили очень бедные, самые бедные в поселке бабушка с внучкой. Внучка была сиротой. Она была плохо одета, а обута еще хуже. В Рождественский вечер сапожник увидел, как бабушка с внучкой идут по морозу с вязанками хвороста. Они собрали его в лесу, чтобы обменять на еду. Маленькая девочка промочила ножки и дрожала от холода. И повернулось сердце у сапожника. Позвал он бабушку с внучкой в лавку, усадил к огню, дал им по кусочку пирога, а сам снял плохую обувь с ног маленькой девочки, растер ей босые ножки, одел новые носки и взял красивые башмаки и обул на ноги сиротки.
Я так радовалась за девочку.
Смеялась я над рассказом, в котором говорилось о том, что в Рождество ветеринар вылечил собачку, а утром она привела своих бездомных подружек, и к ветеринару выстроилась целая очередь.
А вот над рассказом "Спички" я плакала. Трагический рассказ о бедной сиротке, которая в Рождественскую ночь пошла продавать спички. Заблудилась. Села на скамейку и замерзла. Так и нашли её утром с пустой коробкой из-под спичек. Она все сожгла, пыталась так согреться.
Мама говорила нам, что нужно торопиться делать людям добро. Потому что можно и не успеть.
Прошло время, пролетело, но я и сегодня помню моих дорогих отчетливо. Я им благодарна за то, что они делали Рождество для меня праздником и учили любить этот мир и сострадать ближним. А я теперь передаю эстафету дальше.
Сегодня вечером я жду в гости своих внуков. А ночь будет темной.
В этой старинной книге в конце были образцы поздравлений с Рождеством. Запомнилось одно. Адресую его вам.
В день Рождения Христова
Чем тебя мне одарить?
Нет ни слитка золотого,
Нет и жемчуга литого.
Подарю тебе три слова:
Буду век любить!
Ничего нет дороже такого подарка. Не правда ли?