Любой человек гордится своей национальностью, и чем она малочисленней, тем сильнее. Армяне, например, искренне полагают, что на лестнице цивилизации они стоят выше, чем грузины. Грузины платят им той же монетой. Послушайте их, и они приведут вам десятки доводов, почему это именно так. Спор начнется с истории и географии и закончится спортом и кулинарией. Последний, самый весомый аргумент - крики и кулаки, или закуска и вино - в зависимости от уровня развития спорщиков.
Михаил Валюжник был хохол и гордился этим. Конечно, ничего плохого в этом нет, и гордость за свой народ - чувство правильное и достойное. И с этой точки зрения Миша пребывал в печали, потому что получил визу в Америку и вынужден был покинуть родную Украину. С другой стороны, это была возможность поправить финансовое положение семьи, в состав которой, кроме него самого, входили жена Ольга и сынишка Петя. Так малыша окрестили в честь кума Петра, благодаря которому Миша и собрался за тридевять земель. Сам же кум выиграл "громадянство" в лотерее, проживал недалеко от Нью-Йорка, в Бруклине, а работал на Ленсингтон-авеню, в пиццерии, принадлежащей "макаронникам".
Валюжники проживали в небольшой деревне Юрьевке, недалеко от Чернигова, и испокон веков занимались сельским хозяйством. В двадцатых годах почти без потерь прошли через коллективизацию и сопутствующий голодомор, в войну умудрились сохранить нейтралитет и даже часть хозяйства. После войны и вплоть до распада Союза семья жила как все, во всяком случае не хуже. А вот уже во время независимости в незалежной стало худо. Работы не было и деревня выживала исключительно за счет натурального хозяйства, тем более, что цивилизация со скрипом доходила до деревни, хотя до Чернигова было рукой подать. Последней точкой в намерении поменять привычный уклад, стала болезнь свиней, или, как чертыхаясь, называл Миша, "свинская болезнь", из-за которой все свиноматки в количестве трех штук и обслуживающий их хряк передохли. В результате семья осталась без мяса и сала, что для хохла "не есть карашо", как выражался немец Гельмут, регулярно обиравший семью во время оккупации.
Нью-Йорк встретил Мишу грозой и, хотя зрелище было чудным, блеск молний казался ему зловещим и пророческим. Перелет был тяжелый, самолет трясло и потому до ужаса тянуло ко сну. Тем не менее, посчитав, что будет невежливым сразу же проситься поспать, Валюжник еще пару часов просидел с кумом за бутылкой горилки, закусывая шматом сала - нехитрыми гостинцами из родного края. Петро говорил, Миша, превозмогая себя, слушал.
- Значит так, кум. Работать будешь на Мэдисон авеню. Это в десяти минутах от моей работы. Будешь делать то же, что и я - мыть посуду, мать ее. Завтра поедем на работу вместе, на полчаса раньше обычного. Я тебе покажу твое место работы, что делать и как ее, эту треклятую мыть. А получать будешь столько же , сколько и я. Ну и платить за хату будем пополам.
"Хатой" была дешевая комнатка в Бруклине. Над крышей дома пролегала линия метро, и от проходящих поездов весь дом трясся так, как будто домишко был частью какого-то дурацкого аттракциона. Из узкого зарешеченного окна виднелась глухая кирпичная стена соседнего дома. Недалеко от дома был квартал, населенный неграми, куда ходить категорически не разрешалось, поскольку белые телеса вызывали у чернокожих аборигенов нездоровый интерес к содержимому карманов. В противоположной стороне же был разбит чудесный парк, выходивший прямо к пляжу с необычайно живописным видом. Но на все эти морские прелести времени не было. В день по девять часов приходилось мыть посуду, а еще два часа уходило на дорогу, так что любая лишняя минута была драгоценной и посвящалась сну.
Спустя два месяца после приезда произошел неприятный случай. После работы, усталый Мишка с приятелем Валерой, грузчиком соседнего супермаркета, также жившим в Бруклине, возвращался домой. На Центральном вокзале чернокожий зазывала насильно пытался всучить ему разноцветный рекламный проспект и Миша в сердцах прошелся по его адресу. В спор моментально вмешалась проходившая мимо компания черных отморозков и через десять минут приятели очнулись с разбитыми мордами и без бумажников в кармане. Тем же вечером Петро целый час читал Мишке лекцию, суть которой сводилась к тому, что "здесь, в Америке, - это тебе не там, в Украине", что слово негр по-английски означает ругательство, и что он, Мишка, легко отделался, потому что за такие слова запросто могли прирезать, как свинью, а их, негров, надо деликатно называть афроамериканцами и по возможности обходить стороной. Миша урок усвоил и от "афромериканцев", как про себя их называл, держался подальше.
Второй раз Валюжник погорел на животных. Кассирша Сирил скорбно представила менеджеру трупик убитого таракана, который вначале Мишка принял за крупную мышь. Трупик насекомого с первого взгляда совсем не наводил на мысли о насильственной смерти, скорее, речь шла о его естественной кончине, причем совсем не от старости. Непомерная упитанность насекомого наводила материальные мысли о том, что таракан зажрался, а иначе говоря, попросту подавился американским фаст-фудом. Этот экземпляр был раз в пять больше, чем самый крупный из когда-либо виденных Мишей на Черниговщине шустрых пруссаков. Родные тараканы тоже были прожорливы, но таких размеров, как этот монстр, не достигали. Близорукая кассирша даже клялась, что видела его зубы, и что якобы из его пасти свисали чьи-то останки. Как бы то ни было, менеджер, узрев таракана, пришел в тихий ужас, тотчас позвонил в службу дезинфекции и договорился обработать помещение. Таким образом, следующий день у Мишки оказался выходным.
От души выспавшись, Миша побрел на Брайтон-бич. В парке русские пенсионеры- эмигранты второго и третьего поколения играли в домино и карты, некоторые читали газеты, а обстановка была весьма благостной. Валюжник медленно шел к океану, как вдруг бежавшая навстречу довольно крупная собака неожиданно ткнулась ему прямо в ноги. Автоматически он дал ей хорошего пинка, как это делал в далекой Юрьевке. Собака взвизгнула, хозяйка тоже и обрушилась на него с отборными русскими проклятиями и матом. Из ее речи следовало, что все несчастья на свете происходят только по одной причине - появления на свет таких недостойных личностей, как он и что таких мучителей надо сажать в тюрьму, и вдохновленная этой мыслью дама пообещала немедля позвать полицейского и с ним разобраться раз и навсегда. Услышав про полицию, Мишка струхнул и скорым шагом ушел. Настроение было, конечно, изрядно подпорчено. Поразмыслив, "мучитель" решил направиться в зоопарк, куда уже давно собирался. Зоопарк располагался тут же в Бруклине и слыл одним из лучших. Итак, прохаживаясь по ухоженной аллее, Мишка подошел к вольеру с газелью Томсона и, облокотившись о перила, принялся ее разглядывать. Газель подошла к бетонной стенке и, подняв голову, томными влажными глазами посмотрела на Валюжника. Хохол тотчас же вспомнил напавшую на него собаку и смачно плюнул в направлении животного. Плевок получился на редкость удачным. Слюна попала прямо на морду газели, чуть пониже левого томного глаза и стала медленно стекать вниз. Антилопа стояла, как вкопанная и глупо на него таращилась. В этот миг мужик с ребенком, на которого счастливый хохол поначалу внимания не обратил, завелся и стал гневно что-то лопотать. Хотя большую часть речи Мишка не понял, ясное дело, речь шла о несчастной антилопе. Потом ухо резануло неприятное слово "police", которое было отлично понято и Валюжник решил дать дёру. Не тут-то было. Рядом уже стоял служитель зоопарка и вовсю подпевал мужику. Приняв покаянный вид Миша понуро стоял и слушал нотации. Потом, поняв, что и на этот раз пронесло, с виноватым видом удалился, мудро решив куму ничего не рассказывать.
Через несколько месяцев, уже работая грузчиком в супермаркете на Третьей Авеню, поздно вечером Мишка возвращался домой. Погода была холодной, моросил дождь и улицы пустовали. На углу 40-стрит к нему подошел тщедушный паренек и что-то спросил. В ответ хохол автоматически кивнул. Дальнейшие события вспоминались ему в виде кошмаров. Паренек ловко взял его под руку и прижался к нему всем телом. Возмущенный Валюжник резко рванул руку, освобождаясь от прилипалы, а потом от души врезал тому по мордам. Паренек упал, а озверевший хохол еще несколько раз добавил eму ногой по спине и, опомнившись, побежал к вокзалу.
Дома Мишка рассказал происшедшее Петру и был немало удивлен его реакцией.
- Влип ты, кум. Паренек-то, гляди, не простой.
- Это как?
- Да, вот, про этих, голубых слыхал?
И не дожидаясь ответа, продолжил.
- Здесь, кум, они - сила. Задел одного - оскорбил всех. И полиция на уши встанет, а найдет тебя. А найдут - всыпят - мало не покажется.
Мишка не на шутку встревожился.
- Та что же, кум, делать?
- Ты вот что. Собери манатки и айда к Валере. На работу не ходи и не высовывайся, отлежиcь там пару дней, авось пронесет.
Не пронесло. Полиция вычислила Мишку, и на следующий день нагрянула к ним домой. Петр, само собой, кума отмазал, но крепко призадумался, и, приехав ночью к Валере домой, посоветовал Мишке как можно скорее уехать из Бруклина, а еще лучше, вообще из страны.
- Ежели поймают, кум, посадят как пить дать, лет на пять.
Сидеть в тюрьме не хотелось. На следующий день Мишка приехал на вокзал, взял билет до Вашингтона и, беспрестанно озираясь, уехал. В тот же день он купил билет, и, переночевав два дня в аэропорту, вылетел в Киев.
Приехав домой, Мишка от души пнул пса, полезшего было к хозяину, самолично свернул шею самой жирной курице и за обедом напился. Впоследствии, когда речь заходила об Америке, хохол хмурился и ругался последними словами, хотя семья еще долго жила на заработанные там деньги.