В уголке двора, под яблоней лимонкой, которую терпеливо ждали до осени, пока она созреет, разгребая твердую землю всем, что попадалось под руку, я вырыла маленькую ямку.
И туда совсем неглубоко, сантиметров на восемь, не более, завернув в самую красивую тряпочку, какую только нашла в лоскутном бабушкином мешке, уложила свои крошечные тайны.
Что это было, когда девочке пять лет от роду?
Стеклышки, бусинки, камушки - необыкновенинки, найденыши по пути детства, у которого время сыплется золотистой струйкой в колбочке песочных часов.
Это, как переливать чай из чашки в блюдце и обратно своими маленькими ручками.
Даже если прольется, не беда. Его еще много. А процесс интересный.
Чай стынет, его достаточно, чтобы и напиться, и поиграть.
Так и время. Льешь его, пока маленький, и не замечаешь, сколько его. Потому что немерено.
Земля была твердой. Утоптанной отчего-то. Хотя там и не ходил никто.
Ни морковки, ни огурца, даже травинок не было.
Откуда? Маме некогда, она на работе с утра до ночи.
И мне свобода. Гуляй, где вздумается, собирай себе секретики.
Мода была такая что ли - находить красивые осколки чужой жизни. И закапывать. Прятать свои тайны там, где никто не знает, что у тебя найдено. Свое, личное - стеклышки разбившейся когда-то чьей-то посуды.
То ли игрушек было мало, то ли социальные потрясения родителям так вынесли мозг, что они и заботились лишь о том, чтобы накормить да одеть. И мало пеклись про то, чем занят ребенок.
Не знаю теперь. Да и зачем?
Ценности на то и ценности. Для каждого свои.
Рыла деревяшкой, найденной в сарае. Все тупые, потому что обрезки мебельного мастерства. Стружек много, а ковырялочку найти сложно. А тупой попробуй, когда земля твердью. Да еще и камушки, откуда ни возьмись.
И вот зарыла. Кажется надежно. Никто не найдет мои сокровища. И побежала. Там подружки, небо, ветер, колонка с леденящей душу водой и лужи запретные, и травинки в логу, где покувыркаться вволю.
Время от времени проверяла. Садилась на корточки, выбирая часы, чтобы никто не увидел. И уже консервной крышкой, погнутой и ржавой, доставала из под земли заветный сверток, чтобы полюбоваться.
Больше всего тем, что было дороже остальных - обломок нарядной фарфоровой чашечки в цветочек. Тооненький до сказочности. Подобной посуды видеть не доводилось. Уж больно он был изящным. Даже будто волшебным.
Там же в логу, где была хлебосольная колонка, жила моя подружка Света - голубоглазая простая и открытая. С крупными кучеряшками и злющей собакой во дворе. Такой свирепой, что заглянуть во двор было страшно.
Казалось, если сорвется, то съест вместе с сандалиями.
И приходилось кричать, ожидая, когда ее лай затихнет. Никогда я не была в ее доме. Играли мы либо на полянке, либо в полисаднике моего двора.
Иногда шалили обливая друг друга водой из колонки. Потом шептались. Потом кувыркались, кто как мог - мостики, змейки, колеса, шпагаты. Соперничество и раздолье. Трава была густой и мягкой. Мы - счастливые.
В беседке игры про домики и кастрюльки с супом из травы, про принцесс из нанизанных друг на друга цветочков флоксии.
И очень хотелось поделиться, потому что в маленькой детской душе большие секреты не умещаются. Им необходимо еще пространства. Ну хоть чуточку.
И я доверилась подружке. Однажды.
А потом мы побежали в ложок, доигрывать наши незатейливые хороводы про чей-то день рождения.
Пару дней спустя, когда мама помадой красила губы и раскручивала резиновые бигуди, а сестры спали, тихо посапывая, я вышла во двор. Обогнув беседку, которая удачно скрывала заветный угол под деревом, опустилась над своим холмиком, чтобы в очередной раз встретиться и возликовать - здесь оно, мое сокровище.
Ямку пришлось разрывать гораздо дольше обычного. Настолько долго, чтобы убедиться окончательно - ни тряпочки, ни моих секретиков здесь больше нет.
Огорчение и разочарование, одномоментно с обидой, недоумением и гневом накрыли маленькое тельце. Оно не слушалось, чтобы добежать до колонки, постучаться в чужие ворота и покричать подружку, чтобы та вышла и объяснилась.
Тогда больше всего было непонятно, как было возможно войти в чужой двор и в нем похозяйничать. И потом уже плакалось про то, что утрачено. Но слез не было. Они булькали в душе, накрытые болью потерянного доверия и недоумения - как же так.
Не помню уже того момента, когда мы встретились. Ни взгляда ее не помню. Ни слов, брошенных в ответ. Память стерла подробности нашего разговора. Света отказалась признаться и не вернула мне секретики, и ничего не ответила. Только отвернулась и ушла, оставив меня за воротами своего дома, сокрытого от чужих глаз свирепостью пугающего лая.
Она ли была нарушителем моих моральных устоев, или кто-то другой проявил вероломство - было неведомо. Только с тех пор мы перестали дружить и колонка превратилась для меня из общественной в Светину. Долго ходила я туда лишь тогда, когда она не появлялась на улице. И ямка с секретиками осталась в памяти навсегда, как космическая тайна, которую пришлось отложить до времени, когда появятся корабли, способные долететь до черной дыры.
Залатать эту прореху никогда не приходило в голову.
Маленькому сердцу сложно было уместить неизвестность и оно выбрало охладеть к дружбе с девочкой, единственным доверенным, без проверки на истинность.
Мы общались несколько раз, будучи взрослыми, но ни разу не вернулись к тому событию из детства.
Света приветливо улыбалась и простодушно выражала радость встрече. Я отвечала взаимностью, оставляя свой камень так глубоко, чтобы убедить себя в вероятности поговорки - не пойман, не вор.
И только сегодня, дописывая этот рассказ, я улыбаюсь той маленькой девочке, живущей в душе, чтобы утешить ее в далеком горе, и удивляюсь, почему она так и не поделилась больше ни с кем своей утратой. Ни с мамой, ни с бабушкой, ни с сестрами, сохранив воспоминания про секретики и попранное чувство.
И благодарю ее за то, что не смотря на случившееся, доверять она не разучилась.