Рассказ-антиутопия
Юстус час назад ввалился домой из горнолыжного рая. В Шамбери утром был сильный туман. Думали, что задержат рейс. Пронесло. Распогодилось.
Он бесцельно щелкал пультом от телевизора, удобно вытянув ноги на мягком диване. Политические каналы пролистывал не задерживаясь, вот уже несколько лет они вещали одно и то же. Оно и понятно. Кто платит девушку, тот ее и танцует. Танцевал девушку, то есть страну, с недавнего времени, разумеется, Свальный — лидер Партии Любителей Свобод, сокращенно ПЛюС. ПлюСовцам власть в руки упала, как говорится, нежданно-негаданно. Когда мировой либерал-интернационал, поднатужившись, сковырнул Трампа, российскому президенту выставили ультиматум: гражданская война или «почетная» отставка. Он выбрал отставку.
Вот тут мировые властители и вытащили из нафталина Свального с его ПЛюСом. И Россия погрузилась в глубины свобод.
Ох как они ликовали, но, как выяснилось, и царствовать тоже надо уметь. Начались «продвинутые реформы» по-ПЛюСовски — Содом и Гоморра по сравнению с ними покажутся захудалыми пуританскими деревушками, весьма отсталыми в своих фантазиях.
Видимо, от долгого «сидения» этих радетелей за свободы прорывало во все возможные, иногда — прямо противоположные стороны. Один указ отменял другой или противоречил предыдущему. Политическая жизнь стала непредсказуемой. Такая внезапность и противоречивость будоражила, не успевали вводить и запрещать. В Думе было тоже «нарядно». На ее трибуне не утихали громогласные речи, наполненные призывами и взаимными обвинениями. Социалистов было еще многовато. Коалиция у Свального с «зелеными» не вытанцовывалась. Левые, которые раньше с пеной у рта кричали с трибуны о пустой казне, сменили в одно мгновенье приоритеты, чудесным образом вдруг поправели, закричали оттуда же о православии, исконности-посконности, русском менталитете, не приемлющем мужеложство, о гражданской войне, о конце света не забыли. И Сталина вспоминали, и тут же, еще не успев сойти с трибуны, торопливо осеняли себя крестом. Призывали на свою сторону действующих архимандритов, владык и игуменов. Владыки приезжали в Думу, переполошив всех клобуками и рясами, печально по дороге благословляя желающих, поднимались на трибуну, долго, проникновенно увещевали, кару Божью подтверждали. Ничего не отрицали. И обещали молиться о России. А что еще они могли сделать?
ПЛюСовцы в долгу не оставались. Свобода личности превыше всего! Отвоеванные в «боях» завоевания они отдавать не собирались и наслаждались истерикой беспомощной оппозиции и привилегиями правящей партии.
Стало модным принадлежать к сексуальным меньшинствам, которые быстренько превратили в большинства. Партия Любителей Свобод ввела разнообразные свободы: от обязательного гомофильства до зоофильства и допустимости педофилии. «Нарядная» Дума денно и нощно исправно принимала законы, правовые акты. С высунутыми языками бегали «наверх» — советоваться. Свальный и его присные одобряли. Подмахивали, не читая, важно насупившись.
Россия — не та страна, которая, как говорится, «с чувством глубокого удовлетворения» принимала эти, всех цветов и оттенков, трансгендерные пертурбации. Собирались недовольные. Поджигали все, что под руку попадалось. А попадались на каждом шагу их клубы; на массажных салонах и магазинах появились вывески: «Обслуживаем только…», оттуда вываливались бесстыдно целующиеся парочки. Их бил пролетариат, которому, как, впрочем, и всегда, нечего было терять, кроме оков. Там и тут слышались взрывы и стрельба.
Как известно, плоха та революция, которая не может себя защитить. ПЛюСовцы, которые раньше кричали: «Человеческая жизнь священна! Не вы дали, не вам и отнимать!», мыслили, как и все, кто хоть раз делал революции, поэтому пошли дальше западной либерастии и, неожиданно для всех, и для западных шефов тоже, ввели смертную казнь. Было сказано, что это временно. Пока не расчистят авгиевы конюшни — не расправятся с патриотами-сопротивленцами и сомневающимися, не утихомирят это «быдло тупое», которым ПЛюСовцы всегда считали народ. Шефы легко согласились, и мировые СМИ вещали двадцать четыре часа в сутки, что так, мол, для дела надо. Революционная ситуация. Как всех утихомирят — отменят. «Подмогнуть» России было милым делом, тем более денег они для этого не просили.
Юс неплохо знал историю, поэтому опасался, что это навсегда, ибо наше на всех этапах коллабирующее прошлое позволяло делать неутешительные прогнозы развития дальнейшей ситуации — нет ничего более постоянного, чем временные меры.
Он устало отшвырнул пульт в сторону. Дикторы в стиле унисекс раздражали, невозможно было понять, где она, а где он. ОНО! Приказано было слово «мама» не употреблять. «Родитель один», «родитель два». Детей в школе с третьего класса вызывали к директору и требовали определиться с ориентацией. Строго следили, чтобы они пили гормоны и превращались в «иное». За ослушание и несоблюдение новых порядков грозили штрафы и даже тюремные сроки.
Юс опять потянулся за пультом. Ткнул наугад. На экране засветился логотип с косыми штрихами. Теперь он стал главным. Первым. Канал «Ливень» передавал репортаж. В объектив камеры масляно облизывался… палач, оказавшийся при ближайшем рассмотрении среднестатистическим, законопослушным гражданином, в простонародье именуемым «Васей Пупкиным». Юс удрученно покачивал головой. Все-таки ПЛюСовцам надо отдать должное в области мерзкой изобретательности. Они не просто транслировали казни в СМИ, они еще и палача выбирали из народа. Этакую лотерею изобрели с сомнительным кровавым призом.
Да, видимо, денег у любителей сдачи Ленинграда и баварского пива все же не хватало, потому что профессию палача они возобновлять не стали, а решили, как с судом присяжных, — присылать письма людям. Ты должен совершить смертную казнь, иначе тебя самого того…
Хотят всех повязать. Чтоб не отмыться!
Так ничего и не найдя в «ящике», Юс потянулся к телефону.
Для него подруга Мара, успешная журналистка, всегда откладывала все свои дела. Узнав, что Юс вернулся, она налетела, словно вихрь, поставив его холостяцкую квартиру на дыбы, перевернув все вверх дном. Лишь через пару часов они добрались до ресторана. Похмелье нагло расползалось по его организму. Он злился, что так вчера набрался. А всё Мара! Надо было пить мужской, классический напиток — водку! А они пили то кальвадос, как Ремарк, то, вспомнив Хемингуэя, заказывали ледяной мартини, то прикладывались к граппе, как Тонино Гуэрра. У него в глазах до сих пор пульсировал этот писательский беспредел. Он-то тут при чем? Вот если бы от выпитого писать начать, как Хэм… Юс страдальчески застонал, потер виски, пытаясь заставить себя встать.
Юс собирался уходить, когда на глаза ему попалась кипа рекламы и неразобранной почты. Он поморщился от головной боли и принялся перебирать. Рекламу сбрасывал на пол, письма закидывал в портфель, можно и в конторе прочитать. Извещение… Что еще за извещение? Надо бы сегодня заехать, получить на почте, вдруг новое дело наклюнется? Он щелкнул замочком портфеля и заученно повторил выходную мантру: ключи, очки, мобильный, портмоне. Всё, пошел!
Он толкнул дверь, на которой сияла золотая табличка с гравировкой:
«Адвокатская контора.
Матвей Моисеевич Гельман.
Юстус Юзефович Варсава».
В конторе он начал рассказывать Матвею, с которым они были совладельцами, как проводил время в Куршавелях, но тот слушал вполуха. Собирался на суд.
— Смотри, Марка узнает, получишь удар в причинное место, — ржал Мася. «Масенький» — так называла его супруга, с завидным постоянством по двадцать раз на дню названивающая в офис и доканывающая его по громкой связи долгими душещипательными беседами, развлекая сотрудников и заставляя клиентов впадать в истерику от невозможности прекратить этот поток сознания и приступить наконец к делу. И все хихикали. А «Масенького» сократили до «Маси».
— Чего гогочете, идиоты? Это она нежно, — пытался объяснить Матвей, а потом махнул рукой на двусмысленные намеки персонала. Он быстро отходил. Быстро прощал. Быстро забывал подлости коллег.
— Мотя, ты что, не видишь, что этот перец в Dolce&Gabbana у тебя дело перехватил? Дело было на одну трубку. А ты?
— А что, теперь ему морду бить или что?
— Или что!
Юсу было жалко Масю. Рохля, подкаблучник, преданный друг — что еще надо человеку, чтобы выглядеть посмешищем? Матвей напоминал героев Чехова, нескладных, застенчивых и гениальных. Внешне и внутренне они были абсолютными антиподами. Юс — высокий, спортивный, со щеткой густых, коротко стриженных, красиво седеющих волос, с ярко выраженной харизмой лидера. Он поражал собеседника широкой эрудицией, ярким остроумием, переходящим, если того требовали обстоятельства, в ядовитый сарказм. Тембр голоса Юса волшебным образом воздействовал не только на прекрасную половину человечества, но и неизменно обезоруживал судей и прокуроров, вне зависимости от их гендерной принадлежности. Мася же, напротив, был небольшого роста, кругленький, как колобок, с добродушной физиономией и наивным детским взглядом голубых глаз, что было иллюзией, потому что хитрее и мудрее Маси надо было еще поискать.
Закон он знал как свои пять пальцев и в полнейшем хаосе «поплывшего» либерального законодательства вдохновенно и изобретательно выискивал прорехи для своих подопечных, чем и заслужил авторитет у сильных мира сего и славу победителя во всех делах, за которые брался. Спрос на него у воротил отечественного бизнеса превышал предложение. Иногда от особо назойливых клиентов было бы неплохо отстреливаться. Колоритную внешность его, как вишенку на торте, довершала блестящая лысина, похожая на цезуру католического монаха. На переговорах он часто полировал свое сокровище платком и при этом виновато улыбался.
Мася наконец отсмеялся, вытирая слезы и сморкаясь. Вдруг о чем-то вспомнил. Ужас отразился в его по-винни-пуховски округлившихся глазах. Схватив портфель, он зажал его подбородком, на ходу надевая пальто, влез в рукав, крутясь волчком, не попадая в другой, и выбежал.
— Я в суд. Буду завтра.
— Хорошо, что не через десять лет, — пошутил Юстус, пытаясь разорвать следующее письмо. — Где-то мой нож для разрезания писем? Неделю меня не было, а уже полный бардак.
Оглядев пустую контору, Юс вздохнул. Эх, жаль, что Мася улизнул! Только он один и мог оценить всю прелесть последних сплетен о российской элите. Все убежали. Обед. Даже рассказать некому. С каким удовольствием еще пару дней назад он разрезал лыжные альпийские склоны! До чего ж было хорошо! И никаких тебе клиентов, мандантов, фигурантов. В какой-то момент среди этого праздника жизни поймал себя на мысли, что все, что он делает, — делает из-за денег. Он давно уже потерял это чувство полета, отвоеванной справедливости, чему на семинарах их учил профессор права — седовласый интеллигент с заплатками на локтях видавшего виды пиджака. Старая гвардия, таких сейчас не делают. Его поколение — все зубастые, палец в рот не клади, руку откусят, один галстук стоит с центровой пентхаус, но подзабыли первое и главное, что должно являться их высшим предназначением, призванием, — служение Истине. Звучит по нынешним временам высокопарно, но это так.
Когда он прилетел, как раз все бурно обсуждали происшествие, взорвавшее весь курорт. Два дня назад модельку одну нашли убитой на склоне. Эскортница. Звали ее то ли Рыбка, то ли Птичка. Красивые девки, а ума нет. Всё хотят сразу, вот дяденьки-толстосумы и режут их почем зря. Поучиться в университете переломятся. Не понимают, что чем ты независимей, тем привлекательней для мужиков.
Интересно, его тоже расстреляют, этого Бервегова, или они неприкасаемые у нас? Типа «у вас своя свадьба, а у нас своя». Зря они. Всё в один момент может измениться. Кто был никем, тот станет всем.
Юс отстегнул лыжи. Мимо пробежала компания из четырех девчонок, на ходу кидая на него одобрительно-оценивающие взгляды. Он нахмурился. «Удостоился. За олигарха, небось, приняли. Видно, еще неопытные».
Темный, будто энергетически вбирающий собеседника, взгляд, сухощавое телосложение марафонца и великолепное владение горными лыжами снискали ему расположение персонала отеля — ну и постояльцев, особенно женского пола. Да и какой он адвокат, если не умеет влезть в душу? С ним с удовольствием заговаривали, выбалтывали секреты, делились свежими сплетнями, так что время в Куршавелях он провел с пользой, но вот эта заноза в сердце… Истина. Никак не мог забыть фото этой девчонки, от которой рябило в глазах во всех новостных ресурсах Интернета. Красивая красотой молодой пантеры, охотницы, а лет-то ей сколько? За шмотки, за «Периньон» в бокале, развлекуху с папиком на шелковых простынях положила жизнь свою. Не прожила ее, и парня-то хорошего не встретила, молодой сильной любви не испытала. Ребенок был бы у нее красивый. Глазастая. Все тыркалась с этими… И оплакивать ее некому, кроме матери из какого-нибудь забытого богом провинциального городка с одним обнищавшим градообразующим заводом.
Юс понял, что начинает хандрить. Когнитивный диссонанс разъедал все внутренности. Что это с ним? У него самого карьера идет в гору. Дела он берет только выигрышные, клиенты все — те же папики. Платят — грех жаловаться. О чем бишь он? Ах, да! Истина… Профессор в потертом пиджаке. Тот часто повторял им – молодым студентам: «В ваших руках жизнь человека — вашего подзащитного. Вам дан механизм права, выработанный веками. Используйте его по назначению». Он любил цитировать великого Руссо: «Тысячи путей ведут к заблуждению. К истине — только один». Его «Исповедь». Равенство граждан перед законом — как основа общества. А скольких толстосумов, откровенно циничных подонков, он вытаскивал, отмазывал от «десятки», и скольких девчонок, таких вот, как эта, оставлял на обочине, валял в грязи, доказывая виновность невиновной в погоне за известностью, за деньгами! Мысли, мысли… Откуда ни возьмись накатившее чувство вины. Момент истины? Как не вовремя! Витаминчиков, что ли, попить? Да какие тут, к шутам, витаминчики помогут?
Да… Не так он хотел провести здесь отпуск.
Он все еще пытался хорохориться. Это все зимняя депрессуха. Пройдет. Ему хотелось позлословить с Масей и сотрудницами о безобразиях новых русских, но, как назло, рассказывать было некому. Он насмотрелся таких заоблачных вывертов, а еще больше наслушался от барменов. Горнолыжный курорт — это способ получения информации. Не надо «спящих» никуда засылать. Эти вообще не спят. Неспящие всегда одни и те же: бармены, портье, горничные, швейцары. Доложат обо всем в лучшем виде. Другими мыслями, посетившими его за облаками, он, разумеется, не собирался ни с кем делиться, оставив их для личного употребления.
Отыскав наконец нож, Юс стал разрезать следующий конверт. Письмо. «Вас выбрали… исполнить приговор смертной казни. Отказ карается по закону».
— Оля! — почему-то заорал он, зовя секретаршу, от неожиданного совпадения куршавельских мыслей и реальности.
«Ах, да, — вспомнил Юс, — у всех обед». Он никак не мог прийти в себя.
Юстус перечитал письмо. Его выбрали, чтобы убить человека. Убить по закону. Суд уже был. Кто это? Что это за человек? Да как они посмели! Уроды гендерные! В голове всплыло немецкое «Arschloch» — «жопа».
Он схватил мобильный и набрал номер.
— Мася? Ты где?
— Подъезжаю к суду.
— Ты мне нужен.
— А Оленька для этого дела не подойдет? — съязвил недовольный Мася. — Золотенький, ты вгоняешь меня в краску!
— Трепло! — шутки Маси сейчас только разозлили его.
— Что-то серьезное? — насторожился Мася. Слышно было даже по мобильному, как он лихорадочно соображал, что на него наваливается.
— Меня выбрали, чтобы убить человека!
— Что-о-о?
— Я держу в руках письмо.
— Быстро же они! — заценил Мася, сопя в трубку. — Подъезжай через час к суду. Я тут уже постараюсь закончить. Пообедаем. Обмозгуем.
Они сидели в тихом ресторанчике. Очень голодный Мася уплетал стейк. Он всегда был голодный. Возмещение работы мозга и безрукая жена-интеллектуалка с книжкой на диване.
Юс раздраженно ждал. Мася рассказывал, как он разделал под орех противоположную сторону. Брызги от жующего и объясняющего Маси долетали до Юстуса.
— Ты меня не слушаешь! — Мася вытер рот. — Прости, пытался тебя отвлечь. Давай твое письмо.
Простой конверт. Печать. Письмо из Управления по исполнению судебных решений.
— Я не буду этого делать, — сказал Юстус.
Мася заломил руки, как третьеразрядный актер провинциального театра.
— Так нельзя! Сейчас? На этой волне? — Мася покрутил головой, ослабляя галстук. — Отказ пахнет конфискацией, отдадут под суд. Загремишь под фанфары, бедовая твоя голова!
Помолчали.
— Слушай, Матвей! — Юс редко называл его так. — Не в службу, а в дружбу, узнай, когда рассматривали дело? Как шло обсуждение в суде присяжных? Что за состав? Ты можешь мне достать материалы уголовного дела?
— Куда ты лезешь? Зачем это тебе? Лучше не знать! — заныл Мася и, как баба, пригорюнился, подперев щеку.
— Достанешь или нет?
— Ну что мне с тобой делать? Баран ты упертый! — Мася задумчиво комкал салфетку, как бы прикидывая, кого можно задействовать. — Конечно, достану, только что это даст? — Мася округлил глаза, с каким-то страхом глядя на Юса. — Да, брат, ты попал!
Юстус шел пыльными коридорами за человеком в штатском. Человек завел его в какую-то комнату. Принесли дело.
— Сколько у меня времени?
— Как закончите — позвоните! — сотрудник показал на звонок.
— Хорошо. Камеры отключены?
— Обижаете!
— Спасибо.
Он сел, посмотрел. Вытащил мобильник. Положил рядом. Надел очки. Что же это за человек, для которого он должен стать палачом?
Юс открыл дело. На него с фотографии смотрело смутно знакомое лицо. Парень. Постойте… Это же Владик! Сосед по подъезду в спальном районе, где была у него раньше квартира. Пару лет назад он купил себе студию в центре и забыл, как страшный сон, безликие многоэтажки, вечно грохочущее вагоны проходящей мимо электрички. Владик?! Расстрел? А что он сделал? Хороший был мальчишка. Всегда здоровался, с пацаньем у подъезда не болтался. Что он мог сделать?
Что?! Убил отца?! Что за чушь!
Юстус сосредоточился и начал читать.
Рассмотрел фотографии. Нож со следами крови. Прочитал показания свидетелей. Главных свидетелей было двое. Женщина, которая, утверждала, что видела убийство сквозь окна проходящего поезда, и старик-сосед. А, этот старый брюзга! Юс его знал. Вечно совал свой нос в чужие дела, на всех жаловался, участвовал в любой подъездной склоке.
Посмотрел, как была выстроена линия защиты. Никак не выстроена. Одни прорехи. Адвокату было фиолетово. Госзащита! По теперешним временам надо бы платить в адвокатский фонд, как в пенсионный, тогда, по крайней мере, случись что — защита еще почешется. Деньги — это тоже аргумент. Деньги… Юс задумался. Человеческая жизнь и сребреники. А как это еще назвать? Твоя неквалифицированная, можно сказать — никакая защита, и парень погиб. Как мы спокойно спим со всем этим? Ну, если картина ясна и мы имеем дело с кровожадным маньяком, волчарой, взалкавшим крови и бешено режущим всех подряд в своем беге, тогда без вопросов. Бешеной собаке семь верст не крюк и семьдесят семь человек уконтрапупить — только начать, разжечь аппетит. Он их и не видит в своем затуманенном сознании. Но мальчик восемнадцати лет? Нормальный парень. Кажется, он учился музыке, ходил с чехлом, Юс не помнил — гитара или виолончель? Велосипед сам ремонтировал, даже Юсу помог один раз подтянуть цепь. Не ботаник, но и не дворовый тип. Сам по себе.
«Если у вас возникнет сомнение в виновности обвиняемого, то вы должны вынести вердикт “невиновен”. Если сомнений нет, тогда вы с чистой совестью признаете его виновным» — это Юс помнил еще с лекций в университете.
Присяжные… Что присяжные? Как шло обсуждение? Обсуждали долго. Надо же! Четыре часа. Значит, были сомнения. Кто был против? Мася узнает. У него связи. У него везде связи. Еще бы ему характера, позиции, твердости.
Юстус сфотографировал нужные листы, улики, оперативные фото с места преступления, сделанные прибывшими по вызову сыскарями.
Так, что мы имеем в сухом остатке? Мальчик невиновен. Это Юс мог сказать с полной определенностью. Отца его он знал плохо, но видел иногда, как они шли откуда-то. Отец что-то выговаривал ему, а Влад молча кивал. Мать, как он узнал от соседей, умерла, когда Владу не было и девяти.
Вредный дед, который что-то там услышал, жил прямо под ними. В чем он там клятвенно заверял судью? Вот с него и начнем.
Потом женщина. Что ее заставило солгать? Желание хоть на день стать интересной персоной? Чтобы ее показывали в прайм-тайм все каналы? Дура. Как они все лезут в телевизор — от простушек до всех этих «звезд» шоу бизнеса и кино! Информационный повод, все равно какой. За минуту славы или позора готовы отдать Царствие Небесное! Дал же Господь работенку… Лучше камни таскать!
Хорошо бы поговорить с мальчиком. Как это можно сделать? Надо как-то его подбодрить. Кассацию можно подавать только при очень определенных недоделках. Ну что же. Послужим этой самой Истине. Он вспомнил молодость, риск, азарт ищейки, идущей по следу. Надо ему было в операх остаться!
Придется пролезать в игольное ушко. Он представил нескончаемые лабиринты коридоров в Судебной коллегии по уголовным делам, сопротивление Фемиды, уже начавшей переваривать деликатес — а тут надо выплюнуть, — кислые мины многочисленных судей и важных чиновников, головную боль от многочасовых препирательств в Минюсте. Человеческая жизнь стоит того. А жизнь этого мальчика даже не совсем ему чужая. Все-таки сосед.
— Матюша! Слушай, мне нужно поговорить с мальчиком. Где он?
— Где-где? Не в санатории, конечно. В «Матросской». В одиночке.
— Как выбить свидание?
— No pasaran! Ты что, думаешь, что я — Господь Бог?
— Но все же и не последний в коллегии. Тряхни связями!
— Я и так уже трясу всем, чем можно!
Юстус предъявил удостоверение.
— Он же осужден? — удивился дежурный.
— Мы подали кассацию, — Юс протянул разрешение на свидание.
— А! — дежурный открыл решетку. — Отца прибил, а вы с ним возитесь.
Щелкнул автоматический замок. Юс вошел в комнату для свиданий адвокатов с сидельцами.
Вынул фотокопии дела. Положил на стол. Мобильник. Ручка. Лязгнула дверь камеры.
Осужденного отцеубийцу ввели с опущенной головой, руки сзади сковывали наручники.
— Снимите!
— У вас полчаса. — Дежурный щелкнул дверью.
Юс вынул булку с котлетой. Колу. Парень посмотрел на него, не понимая. Узнал. Тихо сел.
— Здравствуйте. А я вас знаю. Вы…
— Ш-ш-ш! — Юстус приставил палец к губам. — Я один из адвокатов, которые будут вести твое дело.
— Какое дело? Меня же осудили?
— Мы подали кассационную жалобу. — Юс смотрел на своего новоиспеченного подзащитного, жадно заглатывающего большие куски. — Не подавись. Запивай!
— Угу! — Парень хлебнул из банки.
Какое-то время Юс молчал, давая парню поесть. Осунувшееся бледное лицо, желтые следы сошедших синяков под правым глазом и на запястьях.
— Тебя били? — спросил Юс.
Парнишка еле заметно кивнул, опасливо покосившись на дверь.
— Священник к тебе приходит? — Вопрос заставил парня перестать вгрызаться в булку и внимательнее присмотреться к сидящему напротив.
— Приходил один раз. — Парень удивленно ждал, что спросят дальше.
— Библию оставил?
— Нет.
— Попроси, пусть оставит тебе Библию, и читай. Ни о чем не думай.
Он знал отца Александра много лет. Надо поговорить с ним. Пусть поддержит парня, пока будет длиться эта бодяга.
— Он только сказал, что родителей убивать нельзя.
— Никого убивать нельзя. — Юстус погладил его по шершавой руке, в которой тот еще держал остатки булки. — А ты и не убивал, — утвердительно произнес Юс.
— Нет, не убивал! — мальчишка пытался крепиться, но слезы лились прямо в набитый котлетой рот.
— Ну, ну! Не плачь! Все будет хорошо!
Парень быстро проглотил остатки котлеты, запил колой. Юстус улыбнулся.
— Наелся? — Юс протянул ему салфетку.
Парень вытер руки.
— Спасибо.
— Кто убил — знаешь?
— Знаю.
— А почему на суде молчал?
— Мне бы не поверили.
— Больно много ты понимаешь! Следствие проверило бы эту версию. Может, и вырулили бы на нее. Ведь это она? — Юстус вынул из папки фото.
— Она там с кем-то, с ментами, то есть… Я хотел сказать, а они меня — бить.
— Ладно. Пошерстим их осиное гнездо.
— Она нашу квартиру хотела купить. К отцу приставала. С придачей. У нас же большая. Еще с мамой получали.
— А отец?
— Ни в какую!
— Ясно. Скажи мне, она носит очки?
— Да.
— А на суде адвокат твой… — Юс заглянул в дело, — Коровкин… Что же он ничего не сказал?
Парень пожал плечами.
— К присяге ее без очков привели?
— Без очков.
— Ясно.
Юстус остановил свой спортивный «мерс» у двери УВД. Под стеклом оставил записку: «Спутниковое слежение. Видеорегистратор». Замкнул руль, включил сирену. Только капкана не хватает. Предосторожности были не лишними. Районец был еще тот. Бронкс отдыхает. Машину местные умельцы могли раздеть за секунды.
Вошел. Спросил участкового. Дожевывая что-то, вышел, обтянутый тесным кителем уполномоченный. По меткому выражению классика, «упасть может — отжаться никогда».
— Вы с участка Владислава Берестова?
— Это который отца убил?
Юс не отвечал, вопросительно глядя. Перед ним во всей красе, судя по всему, стоял один из подельников дамочки в очках. Как там у великих? «Если уж взял паузу, то держи ее».
— Мой участок, — стражу порядка было неуютно от странного, темного взгляда незнакомца.
— Квартира опечатана?
— А вы кто такой?
— Представитель наследников.
— У него нет наследников! — заволновался почему-то полицейский.
— Откуда вы знаете?
Участковый поперхнулся.
Для начала Юс навестил того самого вредного деда, который, увидев Юса и услышав про Влада, почему-то шарахнулся от двери и быстро начал путанно и нескладно каяться. Так что заставить его подписать показания, оправдывающие подзащитного, оказалось делом несложным. Уже спускаясь по лестнице, мельком взглянул на дверь своей бывшей квартиры, обитой ободранным, порыжевшим от времени дермантином, и, стараясь глубоко не вдыхать кислый запах чего-то съестного, стоящий на лестнице, перепрыгивая через две ступеньки, сбежал вниз и облегченно выскочил из подъезда. Перешел через железнодорожные пути. Ругаться он не любил, да и не изменишь ничего. Человека убить — что курицу зарезать! Ведь вот подонки! Как они квартиру собирались заполучить? Нотариус? Шайка-лейка!
Открыла ему дверь помятая, со следами возлияний, женщина. Она придерживала рукой расходящийся несвежий халат, под которым ничего не наблюдалось. Выглядит на все свои сорок пять. Хотя… На ней было то, что нужно, чтобы возбудить Юса. На ней были очки.
— Вы кто?
— Дед Пихто! — он толкнул ее легонько назад в квартиру.
— Помогите! — пискнула она, готовясь уже завизжать. Даже широко раскрыла рот. Но пока соображала. Попятилась. Споткнулась. Тапки слетели.
— Тихо! Ну-ка, сядь!
Она опасливо присела на край стула, не сводя с него лихорадочного взгляда:
— Чего вам?
Судя по всему, «девушка» участвовала во многих передрягах и сейчас, бегая глазами, прикидывала, от кого на этот раз по ее душу прибыл посланец.
— Хату снимаешь? Риелтор?
— А твое какое собачье дело?
— Есть дело, раз спрашиваю. — Юс огляделся, бросил взгляд из окна. Действительно близко. — Значит, так. Ты сейчас мне напишешь, что оговорила парня. Ты не видела, что он убивал отца, потому что ты была без очков.
— Не буду!
— Будешь, — Юс помолчал, подготавливая удар. — Да! И не забудь написать, кто убивал! В тюрьме тебе будет спокойнее, иначе жизни тебе — пока я иду вниз по лестнице.
— Ты, что ли, пристрелишь? — женщина в ужасе смотрела на него. — Ты кто?
— Какая разница? Ты не обо мне, а о подельнике своем из отделения напротив думай. Он, поди, уже с братвой созванивается.
Женщина стала белой как мел и схватилась за голову. Халат распахнулся.
— Да прикройся ты! — Юс положил перед ней ручку, бумагу. — Давай! Не тяни!
— «Чистуху» оформишь?
Она дописала. Юс еще читал сей опус, когда раздались настойчивые трели звонка, а затем послышались тяжелые, повторяющиеся удары. Дверь затрещала.
— Это они! — она вцепилась ему в руку.
— А? Жить хочешь? — он усмехнулся. — Сказал бы я тебе… Бога благодари!
В комнату, шумно топоча, ворвались опера. Следом вошел Мася.
Серега Бовчаров, старший опергруппы, покрутил головой и одобрительно ухмыльнулся. Спрятал пистолет, протягивая руку.
— ЗдорОво, Юс! Всё не угомонишься!
— Наша служба и опасна, и трудна! — пропел Юс. — Присмотрите за участковым. Думаю, нотариус, юридическая крыша у них какая-то должна быть, ну и братва местная. — Юс подумал. — Пощупать бы этого Коровкина. Может, и ему чего заплатили.
— Когда-нибудь его пристрелят, — резюмировал Мася, кивая с усмешкой, выдающей восхищение другом, на Юстуса.
— Типун тебе на язык! — отмахнулся Юс.
Садясь в «мерс», заметил про себя: «Не раздели. Жить становится лучше».
Парень вышел из ворот, щурясь на яркий зимний день и неуверенно озираясь.
— Влад! — крикнул Юс. Подошел. — Здорово! — похлопал по плечу. — Ну! Вдохни воздух свободы. Как? — сам вдохнул, подавая пример. — Это же чистый кислород!
«Матросская тишина» находилась совсем не в экологичном месте, но свобода лучше кислорода.
Парень посмотрел на него, желваки ходили.
— Ну-ну. Всё уже позади. — Юс обнял его за плечи и повел к машине, стоящей в нескольких метрах.
Дома он накормил его омлетом из десяти яиц. Роясь на столе, что-то ища, наткнулся на бумажку.
«Вас выбрали… Исполнить приговор смертной казни. Отказ карается по закону».
Юс искоса посмотрел на парня. Влад наворачивал имбирные пряники, прихлебывая из кружки Юса. Бросил скомканную бумажку в помойное ведро. Присел за стол:
— Вкусно?
— Угу!
— Ну, ешь. Я пойду мусор выброшу.
…Прошел год. Юстус стал уже забывать случившееся, как страшный сон. Кино жизни закрутилось дальше, как написанный на коленке второсортный сериал: текущие раскадровки с наплывающими друг на друга крупными и общими планами, уходящим светом, натурой, бездарными диалогами, в мелькании которых не оставалось места и времени для стойких чувств и воспоминаний. Для рефлексии. Ее заменяло снотворное на ночь. И опять: новые дела, клиенты. Свистопляска на политическом Олимпе. Только успевай разевать рот в немом ужасе!
Давно стемнело, хотя был только шестой час. Юс ввалился в подъезд, оставляя на ухоженных коврах холла мокрые следы. Вахтер с профессиональной радостью махнул рукой из-за конторки. Мол, узнал. Здрасьте! Юс вильнул в сторону скоростных лифтов, предвкушая радость от вечернего чая и романа Даррелла, но тормознул, вернулся, с ненавистью глядя на почтовый ящик. Надо выбросить, напихали за неделю. Вытащил ворох рекламы. На плиточный пол подъезда выпало извещение. Сердце почему-то подскочило к самому горлу.
На почте он показал паспорт. Ему отдали письмо. Синий штамп «Управление по исполнению судебных решений» вместо адреса отправителя. Открыл… Руки предательски тряслись, строчки прыгали, выплясывая дьявольский танец: «…новая возможность… исполнить гражданский долг… Вы должны…» В глазах у него потемнело. Он покачнулся.
— Вам плохо? — испугалась большеглазая девушка в окошке. Вскочила. — Дать вам воды?
— Спасибо, не надо. Сейчас пройдет, — пробормотал он.
Юс повернулся и побрел к выходу. С трудом толкнул тяжелую дверь. Вышел в темноту улицы. Была зима. Как тогда. В лицо ему ударил ледяной порыв ветра, обжигая колким снегом.
Коллаж: В.Каблова, А.Барона.
Некоторые пояснения к рассказу, или Послесловие от автора.
Я слышала разные мнения об этой моей попытке показать ожидающее нас при определенных обстоятельствах, возможное будущее. Хочу кое-что прояснить любителям строгой, действующей на сегодняшний день законности. Мой рассказ — антиутопия! Антиутопия — это изображение деградации социальных и законодательных функций государства. Некий форс-мажор, чрезвычайная ситуация, военное положение, при котором все действующие законы перестают работать. Легко предположить, что последователи Свального — скорее дилетанты-революционеры, чем профессионалы-государственники. Действия подобных натур эмоциональны и противоречивы, и таким же является их законотворчество. Оно скорее прецедентное, чем юридически доктринированное. В описанных мною событиях возможного будущего правила выбора палача из народа работали без сбоев, пока вдруг не попался опытный адвокат. Вот он и нашел одну дыру в законодательстве «времени перемен». Нет в описываемом мною обществе никаких «законных сил», не надо применять к ним наше действующее законодательство, ибо это — сплошной волюнтаризм. Свальный и его свита вполне могли по логике сюжета и до расстрельных «троек» времен военного коммунизма докатиться. А что? Ради либеральной свободы можно пойти и на любые притеснения.
Что касается личности моего главного героя — «адвоката дьявола»… Юс — адвокат. Натура прагматичная и даже циничная — профессия обязывает, — а он бесплатно пошел вытаскивать парня, по сути, рискуя карьерой. Мог бы сходить и стрельнуть, подумаешь… Налицо явная смена характера героя, его ценностных принципов. Видимо, не все добрые душевные начала он растерял за годы своей беспринципной работы, сохранил что-то хорошее… Я хочу верить в такого утопического адвоката и хотела бы, чтобы и мой читатель тоже поверил. Сначала ужаснулся, а затем с облегчением и надеждой вздохнул.