Гл. 9. Родня. Повесть

 

         Повесть.                Анатолий Статейнов.               
               

                Родня.

Гл. 9

                Огонь большой охоты.

   С топора  пошла разладица, будь она неладна эта железяка. Вернее с лени моей, татьяновского простодушия. Лето красное прошарашился по даче, проходил от одной соседской лавочки к другой, пропустословил с дорогими односельчанами,  а щепочек-то на растопку и не заготовил. Не подсушил их, как добрые люди летом делают,  не припрятал в  сухом углу.
   И теперь вот, в октябре, в первые морозы, нечистый кинул с утра к поленнице, а там лишь чурки в обхват. Вот так уважил сам себя, вот так нагрелся. Не держал во дворе домовой, лодыря праздновал лето, забыл про зиму. Теперь сырые чурки теши, крутись  возле холодной печи. Эх, Емеля, Емеля.
   Полено спичкой не разожжешь, вместо него потоньше что-нибудь надо, стружечку, палочку.  Каждый год в закути под печкой их целая копна, а нынче пусто. У добрых, которые с серьезной головой, все под руками. А у лодырей и пустозвонов одни ахи и охи.
 Но ругай себя, не ругай, а печь топить надо. Нашарил топор, в той же закути, за бочкой из под капусты, еще деда Малюкова бочка, он мне ее вместе с домом отдал. Смахнул пыль с одной и другой стороны топора, осмотрел, вроде ничего. А уже во дворе  прицелился по чурке, тюк: топор в чурке, а топорище - в руке.
 Николай Егорович, оказывается, прямо из-за забора смотрел за моей пляской. Старик сразу понял, какие заботы у непутевого соседа.
  - Пропела стрекоза  лето быстрое, - задумчиво качал он головой со своей стороны забора.
  - Да вот, хотел щепок натесать. 
  - Правильно, - я хорошо видел, как у Егорыча напряглись все  три подбородка, хотелось ему, видно, сказать мне крепкое слово, но держался сосед, -  Их лучше не в октябре, а в декабре чесать, когда мороз будет за сорок. Вот тогда поймешь что такое  лень и отсутствие ума. Говорил и говорить буду, тебе с детства в башку ничего не капало.
  Егорыч исчез, я думал он по своим делам направился, но старик уже звякнул щеколдой моей калитки.
  - Я тебе случай из моей жизни расскажу, - Егорыч тряхнул пышным волосом на голове без единой седины, наклонился так. чтобы в его глазах я особую мысль увидел и мягко продолжил, - помню летом с отцом поехали по дрова, а комары, не продохнуть. Я с дуру и ляпни, дескать, лучше дрова в прохладу готовить, ни комары ни слепни не мешают.  Так он меня так перетянул по спине сучком, до сих пор косточка болит.  Тогда умели учить.
 - Я то причем, топорище сгнило, переменить его вот и вся беда.
 - Не топорище виновато, а голова хозяина топора. Пусто в ней и, судя по всему, в скором времени ничего не добавится.
 Снова стукнула калитка, и сосед из моего вида пропал. Я спокойно стал рассматривать топор.  Прямо возле железа обрезало. Старый топор, сгнила ручка. Покрутил в руках сначала железяку с острым лезвием, потом топорище:  не осилить мне ремонт, тут другая голова нужна, практичная, сообразительная. Специалист по дереву, а не перо в руках держать мастер.
   Пришлось к Юре Заковряшину, двоюродному брату, идти, его просить с поклоном: выручи.  Октябрь на дворе, каждый день  греть домик надо. А из таких мастеров в деревне, что могут это топорище сладить, только Юра в Татьяновке приметный. Он как раз  был в краткосрочном отпуске. Две недели в деревне брат проживет. Юра хоть и подполковник милиции, а на поделки разные мастер,  ему топорище насадить, что улыбнуться. Инструмент у него весь и столярочка прямо к сеням пристроена. Ни кто там, кроме него, не работает, весь инструмент всегда в целости и сохранности. Тут Юре на полчаса работы. 
  Василий Шишкин еще добрый специалист, но он теперь в поселке нефтяников работает, за десять километров от деревни, домой наезжает по вечерам. А рано утром опять  в нефтепроводской автобус. Не  сморокуешь, когда к Василию и присоседиться, нет у него времени на разговоры с односельчанами. И не только в работе дело. Василий, как на Иришке женился, петухом заходил возле красоты, всю деревню ниже себя считает.  Гордый, на человека смотрит с высока. Дескать, вы из какой подворотни и по какому вопросу? И на лавочку посидеть, редко-редко теперь к нам выйдет. Бывает, я весь вечер с бабкой Прыськой проведу, ее только и слышу. Мне говорить бесполезно, мало, что понимает бабушка, ей кричать надо громко. А Василия к нам не выкинет.  Смешит Василий народ из-за своей Иришке, целый вечер возле нее. Тоже мне жених, пузо до колен.
 Одним словом к Юре нужно сворачивать, там на сегодня спасение.  Только еще угадать нужно, когда у крыльца Юрки проще  показаться. Парень он хоть и не молодой, но вечно с чрезвычайными  начинаниями. То в разведение цветов влюбится, то на ветхой избушке во дворе, что его отцу чуланом служит, невесть с чего крышу начнет переделывать. Под цветок розы ее попытается изобразить. Мастерски так это розу могучую по карнизу полукругом выведет. Из досок лепестков нарежет. Выстругает, выкрасит их в ярко красный цвет, по краям белой краской всполохи нежности оконтурит. Художник он, и большой руки. Особенно славен резьбой по дереву, чудесные картины создает. Но иногда вот такими простыми вещами как переделка крыши, ворот и заборов занимается. И тут пытается что-то на искусство похожее сообразить.
  Если прямо с улицы на эту стайку смотреть, сходство крыши с цветком первостатейное. Издали, чуть ли не костром тени красок переливаются. Стой да любуйся, хвали хозяина.
  Неугомонный  человек Юра Заковряшин, в отца пошел. Тот, до сих пор спокойно разные не выполнимые задачки решает,  а сын еще больше одаренный.  Юра  только розу сварганил,  сразу дверь начал  к этой же стайке мороковать в виде ракушки двухстворчатой.
  Конечно,  крыша новая года за два вместе с потолком сгнила. Тут и к бабкам ходить было не надо.  В пылу рождения очередного творческого порыва  Юрка совсем не продумал, куда стекать воде. Оказалось, застаивалась она прямо на потолке, точила вода дерево, точила и, в конце концов, превратила доски в труху.
  И дверь ракушечная быстрехонько отвалилась. Кроме радости хозяина, ее ни что на месте и не держало. Поставил домашний командир  вместо ракушки, какой положено притвор, ни куда не денешься. Жизнь заставила, вернее мама, Надежда Васильевна. 
   У коровы ведь только рога длинные, а ум короче. Бродила она ночью по всему двору, стайка-то полая. Сорила буренушка остатками съеденной днем зелени, поганила двор. Мать Юрку за это день и ночь пилила, – сделай в стайку какую положено дверь! Не хочешь? Живи тогда сам возле стайки, но чтобы корова ночевала в хлеву. Мама заставила Юрку сработать хорошую дверь. Долгими криками и уговорами. Иначе его не перешибить.
  - Я понимаю, что он теперь большой начальник, - оправдывала невесть почему Юру передо мной  в рассказах  тетя, - только ведь ни кто в доме больше рубанка или топора взять не может.  Пришлось мне Юру пилить, пока не сделал.
  К примеру, в предбаннике у него уже пятый год вообще двери нет, руки не доходят. А узорная когда-то калитка  во двор давным-давно лишилась двух досок сшитых в затейливый елочный стык, так и смотрит на улицу прорехами.  Этим годом жена Юркина калитку красила, поминая всех  мужевых родственников до третьего колена, уговаривала его прибить доски. Так и не утолкала, щеперится дверь дырами.
   Собаки и кошки в прорехи с азартом шмыгают. Петух Федора Ивановича Ванина Митька через эти дырочки наповадился с милым разговором к соседским курам.  Но там и кроме кур есть, кому его встретить, так что частенько Митька через эти дырки вываливается ошарашеный, как с пожара, обычно с окровавленной головой, хвостом моментально похудевшим и кровавыми потеками на шее.
 У Юркиных кур свой законный ухажер, если увидит чужака, не потерпит. Он и правит Митькин каприз на женские разносолы, напоминает, что есть во дворе хозяин.
 Кровью расплачивается Митька за блуд. Но стояла бы калитка как в молодости целой, и Митька бы не проникал в чужой  двор. Выходит, собакам и кошкам, петуху соседскому  от этих дыр  урон значительный. В том числе кошке бабе Прыськиной Рине, она через эту дырочку к коту Заковряшиных Папироске ходит. Рина через эту дыру тоже на разные неприятности натыкается. Не будь этой дырки, она бы на Славино молоко в кружке сроду не натолкнулась.
А про семью Юркину и говорить нечего. Дырки эти  деревенским анекдотом стали. По утрам у колхозной завалинке много чего веселого о них говорится. Но брата словом, пусть и обидным, не перешибить. Если откинуло его от чего-то, вряд ли примагнитишь. При случае только жена может вкус его поправить. И  такое в его доме случается, особенно если мужчина подобие Юры.  Но я не заметил перемены в характере брата.
  Зато  привычка у  Юры в минуты увлечения приобщить кого-нибудь в своей задумке,  заставить быть своим единомышленником. Любого проходящего мимо ворот замучает рассказами о своем творческом начинании, во двор потащит, станет показывать и доказывать. Почему нужно именно так, как он предлагает, а не – упаси боже – по-другому.  Тут же предложит и тебе подобную дверь сделать, или окна круглые, или  крышу под боевой корабль перестроить. С пушками и пулеметами. Антеннами разных назначений.
   Мне лично он показывал чертеж крыши, у которой оба ската должны подниматься вверх как крылья. Дескать, залазь в жару на крышу, поднимай скаты за веревочку, сиди себе в тенечке в удовольствие, а ветер обдувать будет. Если все хорошо сделать, не стыдно и соседа на крышу зазвать, пивка с ним выпить. Рисует  Юрик милейшие картины. Художник он по натуре, хоть и работает в милиции, большой художник. Я иногда задумываюсь, как он там в милиции командует. Но подполковник по званию, значит получается.
   Только односельчане как  от чумы  вырываются из его рук во время неожиданных лекций. Прошлой весной бабка Прыська к его жене зашла язык почесать. Потом с неделю в фельдшерском пункте у Нины Афанасьевны  ошивалась, сердечные таблетки употребляла. Еще какие-то порошки для укрепления нервов и очищения от душевной немочи.
  Юрка Прыське в память или назидание, поди, теперь разберись, что у него в голове плавало, семена зимне-стойких роз вручил. Четыре раза подряд рассказал, как их проращивать и выращивать. Поскольку семена дорогущие, выписал их аж из Симферополя,  а подарок Прыське ему сделать захотелось от сердца и на веки, стал тут же требовать от старухи повторить услышанное. Дабы не ошиблась она при посадке. Не перепутала, что вперед сыпать: перегной или песок.
   Раз и навсегда запомнила: розы поливают утром, а землю возле корней рыхлят в самую жару. Подкармливают их настоем свежей смеси азотных и фосфорных удобрений из расчета один к трем. Такой раствор вносится под корни роз сразу по приготовлению. Чтобы при химическом соединении азот не сумел испепелить фосфор. Тогда у роз особый запах получается, благовония пойдут по всей деревне.
  В умственной немочи пялила бабушка на него единственный глаз, второй  лет двадцать уже как закрыт бельмом, и не могла старуха понять: как ей поступить с этими семенами. И правым ухом к Юрке поворачивалась и левым, лоб морщила. Пыталась даже головой согласно кивать, когда Юрка с повышением голоса спрашивал: как такие бестолочи до седых волос дожили. Восемь десятков лет в деревне, все время на земле, а розы  - не выращивали! Главное – желание не было у варваров. К красоте не нагнулись, руками ее не захотели потрогать.
  - Баба Прыся, если что-нибудь окажется не так, вы лучше придите и спросите, – неистовал в предупреждениях Юрка, – у меня справочник по цветоводству есть. Сядем и разберемся. Там больших сложностей нет. Цветы прекрасно растут в Сибири.
  - Знаю, знаю, что я не права, не садила я в этом году редиску, плохо вижу, куда семена сыпать, - поддакивала бабка. – Это тебе Николай Егорович что-то про меня наговорил.  Не верь Юра ни одному его слову. Какие в огороде помидоры у меня, и какие у его Варвары были. Да его корням с моими сроду рядом не стать.
   - Баба Прыся, Егорыч в цветоводстве баран. Причем здесь он и розы, вы ко мне приходите, вместе осилим науку. Вот книга профессора  Буса Кресеня, он лучший цветовод в России. Вот вырезки из газет, целая папочка, читайте.
 В конце концов, бросила пакетик на стол  хозяину бабушка, клюку в охапку, перекрестилась и домой. Метелила будто ей про пожар в собственном доме сказали. Параха ее окликнула со своей скамеечки, пригласила вместе посидеть. Прыська только и выбулькнула подружке прямо с центра дороги: ав-ав, и дальше без оглядки. Пойми, что и к чему,  ясно одно, в душе у старухи взыграла сумятица. Поди, отчаивалась она: неужели и вправду жизнь зря прожила. Восемьдесят лет, все время на земле, а почему про розы ни  разу не подумала? И остальные бабы в деревне про них до сих пор не знали.
 Вот и я теперь, открыл калитку и сдуру сразу не попятился. У Заковряшина возле крыльца люди какие-то, с ружьями, собака Юркина Тобик вьется, подпрыгивает, норовит хозяина в губы лизнуть.
 Чужие мужики в патронташах, крест на крест перепоясаны, будто на фронт собрались, фляжки на боках у пояса. Разговор громкий, мужской. Интересно, то ли с водкой фляжки, то ли с водой? Одно ясно -  охотники. Люди крепкие, туберкулезников среди них нет, наверное, с водкой. Я так соображаю, здоровый на голову человек воду в баклажке на себе сроду не понесет. Ведь отмахать придется ой- ё - ёй сколько.
   Секунды,  может, и не хватило мне для решительности оттолкнуться от двери, а поздно, Юра уже увидел, радостно скачет. Как Тобик  подпрыгивает, в ладоши хлопает.
  - Ну, Толян, прямо ко времени, ну, братан, выручил. А мы тут гадаем, кого с собой взять. На зайцев собрались, самое время их прищучить. Да человека не хватает. Двое в загон пойдут, а двое с ружьями по номерам. Заходи живее, к своим попал. В загоне походишь. На два часа делов, а свеженины на месяц. За Шишкины огороды думаем, там зверья нынче не меряно. От Васькиных жердей начнем и по лесу - куда уйти успеем. Бор там большой, неделю можно охотиться. Тайга нынче, говорят, богатая. Ягоды уродили, орех хороший. Лось отъелся, в жиру весь.  Такого супу сварим!
  - Некогда мне, тороплюсь, статью дописать надо. Да вот, ручка от топора,  того.  Щепки не отесать. У тебя топорище, наверное, в запасе есть, дай пожалуйста.
  - Куда оно делось, найдем. Этого добра горы, я еще  весной хорошей березы на топорище надрал. Давай только на охоту сбегаем. Потом сразу и  набьем топор. Не бойся, помогу, ты  меня выручи. Интересные люди приехали, понимаешь, друзья с работы? Они хоть и подчиненные мне, но ведь все как родные, вот и собрались на денек выскочить. Я им давно охоту обещал, выбрались, а человека не хватает. В кои разы на воздухе, сутками ведь в милиции пропадаем. Отдохнуть надо на природе. Вон осень – лучше не придумаешь.  А какая охота, если один загонщик. Конечно, была бы пороша – лучше, но октябрь без снега. Ничего, возьмем, если поможешь, выудим косоглазого. А может и рогатенький набежит. Не слышал я, чтобы нынче кто-то в бору стрелял, не слышал. Зверь не пуганный.
- Тороплюсь.
- Куда ты можешь торопиться? Сегодня не  написал, завтра добьешь. У тебя же не план, творчество, а кто его напечатает твой рассказ, еще подумать надо. Помоги мне.
 Юрка  топор из моих рук выхватил, следом топорище старое.  И не удостоил их взглядом, кинул  к дровам возле поленицы. С тонким таким звоном топор о чурки чмякнулся, вроде заплакал. И у меня  на сердце екнуло. Топор-то давнишний, привык я к нему, а может так получится, что он у Юрки на веки вечные возле поленицы и останется. Там трактор  потеряется в чертополохе бревен, досок, чурок разного размера. Щепки лет десять не убирались, накопилось всего в колено. Мелкую железку возле березового и соснового хлама сроду не найти.
  Закрутил, заговорил братик, упек  на эту неладную охоту. Хотя говорил я у же, что охоты не любил и не люблю.  Но не отгораживаться же от него, родня все-таки.  Вот и я к нему же с просьбой пришел, не к чужим людям. Потому махнул рукой и согласился на участие.
  Из ворот мы вышли таким порядком. Сначала Тобик трехметровыми прыжками землю мерил. Засиделся на цепи. Потом Юра, потом я с одним из незнакомцев. Сзади как надзиратель топал толстый  чужой мужик в бахромистой  маскировочной накидке на голову. Вроде начальник уголовного розыска в Юриной милиции. Друзья они, хоть начальник розыска  у Юры и в подчинении.
   Если тот, кто шел рядом со мной иногда улыбался, сзади мужик глядел строго, умно, в глазах у него жили огоньки железной воли.  Явно из серьезных людей. Почти как Слава Заковряшин, редактор городской газеты.  Тот, бывает, за неделю в Татьяновке не улыбнется. Бывает, бывает, поздороваюсь со Славой и уже чувствую себя виноватым, вроде что-то не так сделал.
  Так и гнали мы по деревне вереницей. По случаю осеннего дня народу на улице было мало, но по окнам глазели все. Прыська тоже нос в стекло вдавила. Узнала Юрку, отшатнулась. Шторку затянула, спряталась на всякий случай. Не дай бог зайдет и про розы спросит. Егорыч удивленно на лавочке глазами крутил. С чего и зачем меня-то на охоту взяли. С таким охотником обязательно жди  в лесу беды.
  Мы же во время путешествия говорили про зайцев.
 - Русак сейчас с краю леса, возле полян, - учил товарищей, тот, который в маскировочной накидке.  Голос его сзади звучал громко, четко, с долгими паузами. Так и хотелось обернуться и приложить руку к козырьку: здравия желаю или  наддать шагу, быстро ускакать куда-нибудь в лес. 
 - Хорошо бы порошу, - стремился показать свои знания леса и  Юрка, он не оборачивался в сторону незнакомца, говорил громко, на всю улицу, - тогда нашел сход зайца с жировки…
 - Сметку Юрий Викторович, – подсказал в накидке.
 - Сметку, - охотно согласился Юрик, - окружи его шагов на триста, если нет выхода, охотника садят на сход, а двое в загон с противоположного конца. Сто процентов добудешь. Заяц метров на пятнадцать –двадцать возле своего следа пойдет. Я его повадки знаю.   А с собакой проще, пустил Тобика и слушай.
 - Кабана тоже  в загоне берут, – встревал в разговор второй чужак, который шел рядом со мной, – но на него только пулю надо. И бить прямо в лоб, тогда кабан сразу падает в обморок. Тут надо быстро к нему и нож в сердце.
  Неудачно начал второй, его речь будто и не услышали.  Толстый снова про зайцев запел.
  Я все время поглядывал на бок второго и думал, что же там во фляжке? Но неудачно начал мой сосед по строю показывать свои знания. Который в накидке на голове оборвал его, гнул свое, заячье.
-  Русака нам сегодня не увидать. Если по лесу пойдем, по кочкам, осоке, тут беляк ошивается. Но с ним легче, дурной заяц, на начинающих. Чуть пугнул, сразу посыпется, пали да пали, патронташа не хватит. Помню, в Байкит летал, в Эвенкию. Там на Подкаменной Тунгуске  ужас беляка. У меня глава районной администрации в загонщиках ходил. Пять штук положили, потом перестали стрелять, зачем добро портить. Вот еще раз выберусь, посмотрю, чему они там научились.
    В аккурат за Шишкиным огородом стали делиться на первый загон. Юрка велел мне пока постоять, а сам потащил куда-то в чащу  приезжих. На номера. Вернувшись,  шепотом поведал, что это хорошие люди из города, таким мне любо угодить. Который с усами,  лесом торгует в Заозерке, а  лысый, в маскхалате,  в бахромистой  накидке  - начальник уголовного розыска. Жуть умнющий. С такими персонами, советовал Юра,  сам бог велел мне поближе познакомиться, притереться. Они при случае отблагодарят, выручат. А если путем присмотреться, может большой газетный очерк получиться.
  - Старайся, - хлопнул меня братишка по плечу, - может на хлеб -соль заработаешь. Понадобятся доски, мужики привезут, бесплатно. Ты же собирался крыльцо переделывать, вот тебе и будет подарочек. У этого усатого досок тьма. Хороший парень. Надо только, чтобы убили они, натешились. Давно просили ребята, свози да свози, вот вырешили денек посвободней. А доска у продавца  любая, хоть плаха, хоть пятерка обрезная, половая рейка. Тебе что надо? 
 Я хотел сказать, что мне лучше домой, к своим заботам, к столу, ручке, топора вот теперь нет, но промолчал. Теперь это уже не поможет.  В общем, поставили меня возле березы в три обхвата, сказали куда идти, однако только после того, как услышу, его Юркин крик. Раньше ни-ни, и упаси бог уклониться в сторону.
    Тобика пока Юрка держал на поводке, пошикивал на него, чтобы не вертелся юлой.
 Я прислонился к раздобревшей от возраста березе, стал смотреть на поредевший, без листвы уже октябрьский лес. Красиво все-таки у нас осенью: желтая листва под ногами, ясный до резкости воздух и тишина. Синичка рядом тренькала, ни чуть не мешая покою, дятел где-то жировал перед зимой: тук, тук. Сорока выстрелила и смолкла, даже не угадал в какой стороне. Мышь внизу шуршит листвой. Стой и наслаждайся  природой. К Юрке теплом потянуло, не он, так и не выбрался бы из дому, не посмотрел на засыпающие березняки. Все-таки хорошо, когда рядом родственники. Ты им добро, они тебе тепла, когда холодно в душе станет…
 Однако толком уйти в себя не дал все тот же Юрка. Затрубил недалеко  как журавль.
 - Ввух-ух, ух, - тракторными перекатами полетело по лесу.
 Сорвалась где-то с испугу ворона, закаркала, полетела в ту сторону, куда меня  направили.
 - Ух-ух, ух, - затрубил я вслед за Юрой.
 И пошла, поехала перекличка. Метров триста нам теперь выть. Расстояние в загоне на зайцев известное. Не знаю, были в лесу лопоухие или нет, мы их так и не увидели. Вдруг залаял Тобик, по направлению голоса летел охотничий кобелек на меня. Следом бабахнул выстрел, тоже в мою сторону. Дробь так и зашумела над головой в макушках деревьев. Боевое развитие событий не могло не подействовать взбодряюще. Я забыл про все начальные неудовольствия, захватил мужской азарт. Кто кого, нас косые или мы их. Сраженье умов. У нас начальник уголовного розыска главнокомандующий, ружья, патроны, фляжки, маскхалаты, чтобы сбить косоглазых с панталыку. У зайцев ноги, уши,  реакция фантастическая.  И мозги не на последнем месте, пока прячутся  умело.
  Мы с Юрой  голосили во всю мочь. Но выстрела больше не было, а Тобик прибежал сначала ко мне, попробовал целоваться, но получил заработанного пинка, взвизгнул,  тут же исчез.
 Через какое-то время слышно стало, как его направлял на ум разум Юра, командовал искать зайцев. Очевидно, в назиданье пригрел хворостиной, Тобик звонко так завизжал, обиженно.
  На номера мы вышли чуть позже, да не в добрую минуту. Охотники  спорили между собой. Тот, который уголовник, в маскхалате с бахромой до плеч, махал руками  на моего соседа, что лесом торгует.
 - Ты чего на номере ворон бьешь? Ты за чем сюда приехал? Олух! В жизни придурок и здесь такой же. Это охота, не цирк.      
   Я  сразу сообразил, что вырисовывается явное нестыковка действий милиционера с законом. Главнокомандующий воюет с подчиненными. Преступные у него замашки. Намахиваться на человека на охоте, да еще с заряженными ружьями за плечами - дело  уголовное. Тут не потехами пахнет, о которых мне братан говорил, сроком тюремным. Не попасть бы в свидетели, затаскают по милициям и прокуратуре.
 - Зайца собака гонит, а он по вороне. Кому она нужна, паскуда.
 Паскуда, уже погибшая,  была в руках добытчика. Уголовник вырвал ее у него, помахал над своей и чужой головой, выбросил.
 - Какие тут зайцы, - кричал продавец. - Привезли, где их сроду не было. Стою, стою, смотрю – ворона, вот и вбахал. В хорошем лесу только стал, сразу заяц пошел. А тут с собакой и пусто. Потому и стрелял. Зря мы сюда кинулись, обман тут, не охота. Юрий Викторович, поедем в другое место.
  - Михалыч, ты че,  Михалыч! - затрубил сильней, чем в загоне Юрка, - здесь самые зайчиные места. Вот и Петрович скажет, показал он на меня, -  тут вся деревня охотится, наши мужики в прошлом году семерых за одну охоту прижгли. Да и сам прикинь, с чего бы собака лаяла?   След брала, зверь есть тут, вытравим, ни куда не денется.
 -  Дура она!
-  Тобик!
-  Во-во, он  без мозгов. Собака если след берет, с него уже не сходит. А это - бестолочь.
-  Ну, знаете ли, думать надо, когда говорим. Таких дур еще поискать, – обиделся Юра. - Работящая собачонка, мне за него знакомый охотник пять тысяч давал. Корова меньше стоит. Тобик из под себя вырвет. И места тут заячьи. Видишь, и лес, и полянки, и трава в пояс.  Зверь это любит. Что спорить. Один загон ничего не решает.
  Пока шел спор, Тобик ворону трепал, будто сам  ее поймал. Наконец умаялся, бросил. Уселся возле ног хозяина, перебранки слушает. Уши торчком, словно  весь разговор понимает. На милиционера  поглядывает, как бы не укусил дурачок начальника. Я на всякий случай между ними встал.
  Мужики сговорились еще на один загон. Опять Юрка расставлял, он, все таки у них командир на работе. Полушепотом говорил, жестами подсказывал. Дескать, как зверь пошел, стойте тихо и ждите. Все будет в порядке, сегодня возьмем.
  -  Хотелось бы, – пожевал губами начальник уголовного розыска, - дорого яичко к христову дню. Но лучше бы нам уехать сегодня в настоящую тайгу.
 - А здесь что? – обиделся Юра. – Чем в Татьяновке не охота, я что, зря выходной день планировал?
 - Уверенности нет, Юрий Викторович, может быть пустой здесь нынче лес.
 Теперь мы подальше в лес ушли, здесь я раньше ни разу не был. Очевидно, и коровы деревенские не заходили, трава нетоптаная, тропинок нет, бурелом заборами топорщится.   
  Начальника поставили возле черемухового околка, что высунулся из сосняка черной сковородой. Продавца – Алешкой его звали –на краю опушки, куда по замыслу зайцы должны были выскакивать сотнями. Тобика снова на поводок, я без привязи шел рядом с братом.
  Дали круг,  забухали. Юрик тренированно, с переливами, я уже с хрипотцой. Ух, ух. Дашь передышку на секунду, сразу синичка где-то рядом, или  кажется. Потом опять – ух, ух. Сам себя только и слышишь.
 На этот раз Тобик залаял сразу. Потом Юрка закричал
 – Михалыч, Михалыч, смотри внимательней. На тебя пошел! Видишь, как Тобика дергает.  Он его сейчас по прямой на тебе закрутит.
 Тобик, очевидно, русского языка не понимал. И предполагаемый заяц, которого он мог гнать, тоже. Лай то в одну сторону скашивало, то в совсем другом направлении кобелек летал. О прямой не могло быть и речи. Я соображал, что Тобик пугал стайку дроздов, баловался. 
  Моталась собака где-то между нас и охотников, потом пропала. Молчит и все, запутали ее звери. Юрка уже не выл в лесу, а кричал: Тобик, Тобик, Тобик.
 Ничего не было слышно и видно. Наконец на номерах бабахнули. Я догадался, что стрелял начальник. У него ружье дорогое, калибр двенадцатый. Звук резкий, раскатистый, понеслось по лесу.
  Потом еще раз ахнуло, уже в нашу сторону. Опять из его ружья. Дробь запела над моей головой, но звонче, чем в прошлый раз, обнадеживающе.
 - Лиса, лиса, - закричал с номера милиционер, - ушла, ушла! Юрий Викторович, давай сюда.   
 Мы выскочили из сосняка, прямо на околок, где стоял охотник. Он выглядел победителем и показывал пальцем в  сторону, куда могла уйти лиса.
 - Там она. Там. От собаки крутнулась и прямо на меня. Да не из лесу вышла, а кромкой сосен летела. По хвосту  и понял, что это лиса. На хвост целил, только чуть пониже. Не осока бы, там и легла. Она наверное отсюда зайцев и пугнула. А Тобик срывается со следа лисы, это не заяц, лиса умеет хитрить.
 Продавец леса, Лешка который, прибежал, головой качает в азарте, Юрка руками машет. Плануют теперь как еще один загон поставить.
  - Не уйти ей, - свистит Юрка, – где-то рядом залегла, раненая. Лиса на рану слабая, лучше по следу тронем. Загон не нужен.
  Пошли смотреть кровь, расталкивали ногами пожухлую траву, поднимали слежавшиеся листья, нюхали. Ничего не обнаружили, даже шерстинки нет. Если лиса и ранена в хвост, который видел охотник, то не сильно. Не волокся он за ней, не оставлял крови. Как ее по следу искать, по какому?
 - Дробью резал, - сознался охотник. – Ей лису не прошьешь, но попал, это точно. Она как решето в дырках. Далеко не уйдет. Юра, трави Тобика на след.
 - Тобик, искать! – командовал брат. – Канай сюда, пропастина.
 Собака повиляла хвостом, посмотрела на всех нас по очереди и легла у моих ног. Посчитала их самыми безопасными. 
 - Срезалась, - сознался Юрка. – Наверное, жена его перед охотой накормила. Вот жена, точно, дура.
 -  Соображать надо, куда лиса пойдет раны зализывать? – ставил задачу  начальник уголовного розыска, – главное, зря не дергаться.
 -  Тут и без бабок ясно, в глушь.
 -  Надо попытаться ее логику понять, – предлагает Леха. – Звериный ум прост, но от природы с хитростью. Может, где-то рядом упала?
 - Лиса дуракам подарков не делает, - остановил его слабые  раздумья начальник. – Разберемся, слава богу, в лесу раньше были.
 - А мы не лохи, - подмигнул  мне начальник уголовного розыска, – теперь голубушка в надежных руках. Быть ей на воротнике. Я вот недавно в Ермаковском районе охотился, там промысловика дали Анатолия Михайловича Немцева. Он в загон пошел, а меня на номер поставил. Я двух коз сразу скосил. Промысловик только руками развел: вот это даете, я всю жизнь в лесу, а так не  добывал.
 Срочно приняли план сделать еще загон. Теперь уже вполголоса разговаривали. Командовал не Юрка,  уголовник. Он, очевидно, лучше знал охоту,  решительно перегруппировывал силы. Отобрал ружье у продавца  Лехи, передал его Юрке, а «олуху» вместе со мной  велел топать в загон и работать там как надо.
  По русски это значило идти по шире друг от друга, кричать громче. Тобика отдали  на поводке мне, как более надежному человеку. Как я понял по глазам начальника, в загоне теперь командир я.
  Я морально не был готов к быстрому служебному росту уже в первую охоту,  не знал, что делать с собакой, перекладывал поводок из одной руки в другую. Незаметным пинком остужал желание Тобика куда-нибудь убежать. Не увидел я в глазах этого приблуды ни настойчивости, ни серьезности. Тем паче уважения к охоте.
   Леха - продавец, он же олух, в задумчивости ковырял в носу, видно соображал, что значит: работать как надо. Судя по всему, меня он за авторитет не признавал, держался всегда чуть впереди.
 Вперед ушли Юрка и начальник, а мы с Лехой должны были орать лес  в их сторону. Но не прямо, а чтобы  захватить в сети зверя, велено было брать чуть в сторону, все время левее.
  Расстояние загона теперь было километра два. Я заикнулся Юре насчет чертежа маршрута, дабы выдержать курс, не сбиться. Лес уже далекий, чужой. Однако в ответ увидел такое маханье рук, что сразу отшатнулся.  К тому же начальник стал как-то подозрительно посматривать, чем-то и я ему не понравился. 
  Устный указ рекомендовал гнать раненого зверя в какой-то лог. Название его я так и не запомнил, Леха тоже. Впрочем, где находится этот лог, мы оба не знали.   Помню одно: как только лес пойдет гуще, сразу из болота « кидать кости» на сосновый бор. Там и будут охотники, возле толстой осины. К ним-то, оказывается,  повернет, раньше  просто раненая, а теперь в конец обреченная лиса. Не знаю как Леха, я понял одно: в сосновом бору еще есть и осины.
  С лица начальник уголовного розыска напоминал кого-то из полководцев, но не Хрущева. Волос на голове другой. И с братом моим Юрой они идеологические близнецы. Это и Тобику понятно. Тобик все время в сторону начальника старался  не смотреть, отворачивался, если сталкивался случайно взглядом. Доски разных размеров  и брус восемнадцать на восемнадцать собаке и в хвост не стучали. В принципе мне тоже. Зачем мне  этот обрезной тес, на гроб? Так все равно надо кого-то нанимать его делать, а у меня и этих денег нет.
  В конечном  итоге заблудился я в этом болоте за Шишкиным огородом.  Тут еще раньше дед Петька Иващенко блудил как-то вечером.  Вот и я попал в окружение густых талин и чертополоха. Провались она пропадом эта охота,  раненые лисы, Юрка с моим топором и своими неожиданными желаниями. У них там в милиции все просто: иди туда и принеси то, а у меня работа творческая. Я за столом думаю, леса не знаю. Мне точно говорить нужно куда идти и на что ориентироваться, чтобы путик не потерять.
  Большего наказания, чем загоны на зайцев, выдумать невозможно. Я это еще по охоте с моим папой помню. Чуть оступился  с кочки, скользнул по ней,  и по колено в  грязи. Только поднялся, шагнул, запнулся о какую-нибудь колодину, уже носом в жиже. К тому же где-то  я зацепил о сучок брючину и теперь соображал, есть ли у меня в дачном домике иголка и нитки или придется идти за ними к бабке Прыське. Иришка, Васьки Шишкина жена, сроду теперь ниток не даст. Она на меня в глубокой обиде за хряка Князя, деревенского разбойника. Мне бы подойти к ней, объяснить все, да боязно. Не умею я с молодыми женщинами разговаривать.
   Ух-ух, слышно как кричит где-то рядом продавец. Сбил с мысли товарищ по несчастью. Тоже, поди, как черт в болотной  трясине. Потом его голос пропал куда-то, я все равно ух-ух. Пройду метров пятьдесят – ух, ух. Смотрю Леха рядом: мы, говорит, не сбились ли, куда идем, знаешь?
 Притормозили, пооглядывались, Леха запихал руки прямо под свитер, почесал живот.  Вид у него не джельтменский. Руки грязные, на носу царапина. Шапку то ли потерял, то ли в карманы спрятал, волосенки дыбом. Вспотел весь, день-то разошелся, жаркий. Нарисуйся он мне в таком виде одному в лесу, так бы и подумал, что леший. Впрочем, я тоже нащупал у себя на макушке репей, Так и не вытащил. Сейчас важно голову не потерять, а репей дома вычищу.
 - Думаешь, правильно идем? -  почему-то посмотрел Леха в сторону неба. – Прикинь сейчас, сколько протепали. Мы уже час плутаем, а может и больше. Предлагай выход.
  Выходит тут, в болоте, он меня добровольно за командира принял. Наконец-то. Я на лоб мудрости напустил, неторопливо так осматриваюсь. Вроде в ту сторону  курс держим, левее и левее, но по болоту. Опять ух-ух. Тобика не слышно, поводок у меня.  Охотников тоже нет, словно испарились.
 -  Черти понесли в вашу Татьяновку, – чесал вспотевшую макушку Леха. – Ребята хорошо знакомые, но не думал, что в такую дурь затащат. Зайцы по краю леса, а не в глуши. Тут только медведи пануют. По краю надо было и ходить.
 - Я то влип, пропадем ни за что, зачем мне эта охота. – Поддакнул ему и молчу. Скажешь что-нибудь лишнее, потом от брата упреков не оберешься.
    Слеза по душе катится, кто о моих рукописях позаботится в случае чего? Ведь ни чего еще не опубликовано. Все рассказы только  на чистых листочках, мелким почерком. Жалко самого себя.
 Решили взять еще левее: ух-ух. На всякий случай больше не отходили друг от друга. Пусть охотники хоть как разоряются, заблудимся – хуже будет. С час ухали, потом бросили. Явно  все ориентиры потеряны.
  Присели на кочку повыше, Леха советует мне брать левее, в болото, сам  возьмет правее, на сухое. Шире идти друг от друга нужно, может, где тропинка есть, наткнемся случайно. Ступала же здесь когда-то человечья нога. По тропинке сообразим, где юг или север. Может, и дорогу домой найдем. Только кричать надо громче, все время ориентироваться друг на друга, иначе растеряемся. Про охоту уже и не думаем.
  Докричались, разошлись по лесу в  разные стороны, больше друг друга на охоте не видели.  Мне показалось, что лес пошел гуще, свернул на сосняк, в гору. Тут идти легче, травка муравка ниже колен, видимость прекрасная. Рябчика даже вспугнул, ворона опять над головой кружила, каркала.  Вот кому делать нечего. Зря продавец только одну застрелил. Будь у меня ружье, я бы их тоже поубавил.
  Стал смотреть, где тут осина? Та самая, толстая, возле которой охотники.  На всякий случай ух-ух, ни Юры, ни начальника. И Леха где-то. Может тоже толстую осину ищет? Так их здесь как комаров.
  Сел на бугорке, осматриваюсь – тишина.  Во все горло минут пять вопил, ни кого. Мурашки нехорошие по рукам и ногам: вдруг медведь. Что мне с ним делать.  В руках один поводок, он хоть и пахнет собакой, а не кусается.
 - Юра, - из последних сил загремел я по лесу. – Ты где, давай сюда.
  Затрещало что-то по болоту, зачавкало по грязи. Может, лося спугнул. А если медведь?
   Решил идти, держать буду на солнце, там деревня. Молча уходил, кричать теперь было бесполезно. В голову почему-то лез все тот же  странный вопрос: что у Лехе в баклажке? Водка или чай? Надо было спросить во время последней встречи, хлебнуть чайку. Легче было бы плутать. Где теперь Леха? Не дай бог пропадет.
  Вспомнился почему-то Юркин совет постараться, заработать досок. Похоже, самое время о них позаботиться.  Если я из этого леса вряд ли выйду, не ровен час в трясину вляпаюсь. Ну, втравил братан в какафонию, куда теперь  путь держать? Прилетела еще одна мысль, вдруг и вправду в лесу есть лешие?
   Первым в деревню прилетел Тобик, мне потом жена Юркина рассказала. Стервец этот Тобик,  он-то явно не потерялся, а во время понял, что дома лучше. Свалил, бросил нас с продавцом. Я еще потому, как он по лесу носился, понял, плут это и пустоцвет. Такого пустомелю ни один охотник бесплатно не возьмет, о каких пяти тысячах речь. Не зря я ему наладил пинка во время первого загона.
   Потом, видно, выплутал я. Это уже было во второй половине дня. В аккурат возле Васьки Шишкиного огорода выкинуло. От радости я чуть жерди не кинулся целовать. Пометелил домой с удвоенной энергией. Зашуршал прямо по ботве Васькиной картошки, напрямик. В это время Васькина четвертая жена Иришка принимала воздушные ванны на теплом солнышке, день-то совсем разыгрался.  Раскинулась Иришка на простыне как богиня, нежится в начале огорода. Хорошо ей. Ни комаров тут, ни мух, ни глаза чужого.
    Иришка человек безработный и беззаботный. Сварила, поди, Василию ужин и ждет его, ласку копит.
 - Можно, через ваш двор выйду на улицу? – спрашиваю у ней вежливо. Надо бы грязь с лица стереть, репей из макушки вытащить, но некогда. Дома, дома обихожусь. Теперь важно, чтобы Юрка с начальником уголовного розыска не поймали. Погонят опять в лес, там и будет мне вечный дом и пристанище в сырой земле.
 Иришка только отвернулась на вопрос. Ни здравствуй, ни прощай. После того, как у меня во дворе  напугал ее боров Катьки Деревягиной, Ирина со мной не здоровается. И теперь сделала вид, что это не я рядом, а муха прожужжала. С характером женщина.  Но наготы своей простынью не закрыла, тварь я для нее бездушная. Все из-за борова. Но этому прохиндею я все равно отомщу. И за Иришку, и за Кокову сеть,  которую Князь у меня во дворе порвал.
  Ну да бог с ней, Иришкой, обидно мне за мою мужскую несостоятельность, не умею я наладить разговора с хорошей женщиной, слов ей нужных сказать. Но главное  сейчас  за свою калитку спрятаться, не дай бог, выйдут Юра и начальник. Потащат опять в загоны. Да еще и свои заботы торопили, печь окаянную надо топить. А растопить не чем. Вечером добегу до бабки Прыськи, жару возьму. У ней печь уже целый день топится, любит бабушка теплоту.
  Но  Юрка с начальником вернулись намного позже. Тоже кричали, даже стреляли, они нас долго искали. В разные стороны аукали. Расстреляли, чуть ли не весь патронташ. Только потом повернули в Татьяновку, когда поняли, что мы где-то далеко.
 А продавца они искали до темноты темной. Юрка даже ко мне  на машине приезжал, узнать, где я его потерял. Я сказал, что если ориентироваться по солнцу, то на севере.
 - Головы, наверно, на юге оставили, - прошипел начальник уголовного розыска. – Засосет дурака в болоте, ищи потом.  Было же сказано, берите левее. Улетел день в ни куда.   
 - Вокруг больших болот нет, - успокаивал его Юра, – не пропадет. Да и у нас  с тобой только погоны, а у него магазины, собственность. Он только из-за нее сам из любой трясины вылезет. Сейчас Тобика возьмем, и в лес. За ним, Тобик след возьмет, он на человека быстро среагирует.
 -  Мы возле большой осины растерялись, - сообщил я, - не хотели, а разошлись. Я на солнце взял, вот и вышел быстрее.
 - По русски сказано было куда выходить, к Логанихи, там родник из горы бьет.
 - Где  написано, что это Логаниха, - не сдавался я, – выйдем из болота, всюду толстые осины, а про родник я не помню, да и не видели мы его. Там без него сырости хватает.
- Думал дураков в деревне  нет, ошибся, - начальник глядел почему-то прямо на меня.
  Я решил, будь что будет, и в разговор больше не ввязывался. Доски  теперь не нужны, выжил все-таки, сейчас меня сахаром в тот лес не заманить. Иришка Васьки Шишкина позовет и то не пойду. В такую минуту я бы и от топорища, которое хотел взять у брата  отрекся, лишь бы спастись. Мороковал, если силой потянут в лес, прикинуться дурнем. Мозоль на пятке покажу, дескать, нельзя мне больше ходить, брюки порванные. Других у меня просто нет. Придется с заплаткой на боку по деревне фестивалить. Еще одна тема для пересудов Кокова.    
  Слава богу, милиционеры привязываться не стали. Сели в машину и улетели куда-то. Продавца леса искать. Уголовник, пока отъезжала машина, все время на меня оглядывался.
 Однако Леха  тоже сам вышел из лесу, но не в Татьяновку, а в Соболевку, что примерно километрах в семи от нашей деревни. Это последняя деревня в сторону тайги, а дальше километров на семьсот лес и лес. В общем, повезло мужику.
  Леха, продавец, хоть и зависимый  во время охоты от начальника уголовного розыска человек, но временно, пока загоны и стрельба по зверю. В мирной жизни он – человек  ни кому не кланяющийся. Своя копеечка в кармане. Нанял в Соболевке Витьку Лебедева, он и вывез его в нашу деревню на мотоцикле.
   Какие споры были в Юркином дворе, я не слышал. Да и слушать не было охоты. Я за топором к Юрке не ходил, Прыська свой отдала в бессрочное пользование. Был у ней один в запасе, совсем новый и топорище удобное. А мой, поди,  возле поленницы и лежит. Жалко, старый топор, привычный. Мы с ним много лет  знакомы, уважали друг друга. Охота разлучила.