Герасимова С.В.,
доцент кафедры Русского языка и истории литературы
Московского политехнического университета
ГРАФ-ГУРУ В ЛИТЕРАТУРЕ ПОСТМОДЕРНИЗМА: НА ПРИМЕРЕ СТИХОВ АНДРЕЯ ГОЛОВА
Аннотация
Цель исследования – проанализировать особенности функционирования языка в постмодернистской литературе на примере стихов А. Голова. Поэт выходит на уровень глоссолалий, которые рождаются из вязи реалий, незнакомых читателю. Поэтический текст становится неотрывен от комментариев к нему. В данном стихотворении реализовано двуязычие: поэт играет переходами с русского языка на церковнославянский.
Ключевые слова: глоссолалии, А. Голов, Толстой-богоискатель.
Key words: glossolalia, A. Golov, Tolstoy the God-seeker.
Емкое и лаконичное определение постмодернизма можно найти в учебном пособии Т.Т. Давыдовой и И.К. Сушилиной «Современный литературный процесс в России»: «Недоверие к идеологии, неприятие политизированного искусства, поиски эстетической свободы, нового языка литературы, активный диалог с культурой прошлого – вполне естественные данности в противодействии официальной культуре – привели их к постмодернистской поэтике» [1,178]. Речь идет о В. Сорокине (1955), А. Королеве (1946), В. Пелевине (1962). Хотя поэтика А. Голова (1954;2008) отличается от эстетической концепции перечисленных писателей, ей тоже присущ поиск нового языка и активный диалог с культурой прошлого. Однако существенная разница состоит в том, что у А. Голова нет иронического отрицания прошлого, деструкции. Погружаясь в былое, поэт оживляет его, а не приносит в жертву современным игровым прочтениям. В личной беседе Е. Витковский (1950) называл манеру поэта «влюбленной иронией». Эта манера ярко видна в стихах о русском XVIII в., о Греко-Византийском хронотопе, Серебряном веке, которые можно найти на русскоязычных сайтах [2; 3]. Для стихотворения характерны свободные переходы от русского к церковнославянскому языку, игровое вкрапление просторечий («Как ни кинь», сближенный с «пораскинуть мозгами»). Языковые переходы аналогичны кинематографическому приему, сочетающему цветные постановочные эпизоды и черно-белые хроники. Русскоязычные строки, подобно цветным кадрам, осовременивают стихи. Церковнославянская лексика и грамматика, как и черно-белые кадры, создают эффект непосредственного смещения в прошлое. Подобная двуязычность характерна также для романа М.П Шишкина (1961) «Взятие Измаила». Лирический герой А. Голова пребывает в двух временах и в двух языковых стихиях: в мире объективной реальности прошлого, которая, как документальные кадры, становится образом истины; и в мире современной условности, насыщенной цветами.
Чтобы понять стихотворение, нужно проанализировать реалии времен Льва Толстого, которые утратили свою актуальность и кажутся нам непонятыми. Культурный метатекст произведения настолько обширен, что стихотворение похоже на мощный ледокол, разрезающий глыбы человеческого беспамятства. Лев Толстой показан в культурной среде своей эпохи, населенной представителями «Штундистов, редстокистов, духоборов» (строка 10). Стихотворный хронотоп имеет два полюса, отражающие реальные полюса эпохи Льва Толстого.
Во-первых, это полюс, сконцентрировавший вокруг себя силы, ведущие к умиранию Русской империи, утратившей единство духа и мощь из-за массы сект и учений. Империи Древнего мира, будь то империя Александра Македонского или Дария I (Персидского) быстро расширялись и умирали. Византийское и Русское царства просуществовали дольше империи Первого Рима, наследницами которого они стали. Их относительное долголетие объясняется единым потоком духовной культуры, которая объединяла Царя и юродивого. Юродивые – святые, живущие в шуме города и говорящие об Истине на языке абсурда слов и поступков. Юродивый – мудрец под личиной безумия, святой – под покровом эпатажа. По мысли Андрея Голова, Лев Толстой стал одной из сил, которая способствовала превращению цветущей сложности империи в многоликую раздробленность предреволюционных лет. Сложный организм стал пестрой россыпью элементарных частиц. Имеющая глубокие христианские корни идея простоты, дорогая Толстому, превратилась в своего двойника – духовную элементарность. Вместо сложной простоты, объединяющей, как белый цвет, все тона и оттенки, остались атомы. Личность для Толстого – нечто по-сократовски неделимое. «Я есть Я», - этот лозунг выражает превращение простоты в элементарность. Дореволюционная Россия представлена в стихотворении как завихрение элементарных частиц, утративших связь с почвой и друг с другом и несомых в круговороте истории.
Во-вторых, это полюс Православной России, которая представлена монахами, преподобным Серафимом, призывавшим стяжать Дух Мирен, то есть Святой Дух (строки 17;21). Батюшка Серафим объяснял сокровенное через понятное и обыденное. Батюшка был выходцем из купеческого звания и знал, как ведется торговля, поэтому он учил, подобно тому как купцы стремятся к прибыли, стремиться обрести Дух Мирен, - ибо это условие спасения не только одного подвижника, возлюбившего такое стяжание, но тысяч людей, которые окажутся рядом с ним. Дух Мирен – это не равнодушие, которого испугался Толстой, назвав его «душевной подлостью» (21 строка), но внешнее проявление святости и бесстрастия. А. Голов описывает монахов с влюбленной иронией, называя их «ратью». Это слово соотнесено с понятием «духовной брань», которую ведут монахи с падшими духами и греховными помыслами, восходя в Царство Небесное и к духовному совершенству. Но главное, что противостоит многоликому многообразию сект и элементарных атомов, - это Церковь, которую создал Господь. Христос становится опорой и важнейшим условием духовного единства русского народа.
Уже в первой строке Толстой назван «перекрывателем крыш». Крыша – это ироническое название головы, связанное с фразеологизмом «крыша течет», то есть человек ведет себя как безумный. А. Голов полагает, что Толстой мыслит себя учителем жизни, который поможет всем безумным стать мудрецами. Сам Толстой считал великим мудрецом – Руссо, воспевшего естественность – то есть натуру, или природу. Ироничное отношение к Руссо выражено использованием слова «руссоистский» (строка 2), ассоциирующегося с французским Просвещением, насыщенным атеистическими тенденциями, в падежной форме церковнославянского языка, на котором человек говорит с Богом. Мастерство поэта состоит в том, что он одной словоформой указывает на религиозное поклонение Толстого - Руссо, носившего в 15 лет ладанку с его портретом вместо нательного крестика. Юмористический эффект второй строки достигается благодаря столкновению церковнославянской формы с нейтральным словом «натура» в его устаревшем значении «природа». Это слово устремляется к низкому стилю, что зафиксировано в просторечных выражениях, типа «натура-дура». Ассоциативные ряды каждого из слов превращают словосочетание «руссоисткия натуры» в оксюморон, где первое слово ассоциативно связано с мудростью, а второе – с глупостью.
Поразительно, что упомянутый далее неоиндуистский проповедник Махариши (1917;2008), родившись на 37 лет раньше поэта, умер с ним в один год. Толстой же представлен не только предтечей махариш, но и поклонниоком гуру, казнивших апостола Фому (память 6 октября по юлианскому календарю) и комментировавших, или сдиравших три шкуры с джатак, то есть притч о перевоплощении Будды Гаутамы, в поисках их глубинного смысла.
Интерес Толстого к индуизму и «Махабхарате» фиксирует в своих работах Е.Ю. Полтавец [4,17]. В житии, написанном св. Димитрием Ростовским, говорится, что апостол пронзен копьями по приказу царя Каламидской страны по имени Муздий, считающегося индийским правителем. Индия в стихотворении воспринимается как духовная целина, ждущая своих Крестителей, но пока порождающая мучеников и псевдоучителей. Ироническое звучание третьей строки вытекает из столкновения слова «предтеча», соотносимого с Иоанном Крестителем и молитвенным духом церковнославянского языка, с неологизмом «махариш», обозначающим последователей внехристианского учителя Махариши. Толстой представлен как предтеча псевдоучителя, не узнавший Бога в Христе. Он был для Толстого только Учителем, в воскресение Которого Толстой не верил.
Под духовно сублимированной силой имеется в виду молитва. Поэт играет со словом в контексте советской традиции, учащей называть явления духовной реальности: Бог, молитва – научными терминами, становящимися шифрами сакральной действительности. Это своего рода эзопов язык.
Итак, поэт стремится к созданию нового языка, который возникает, во-первых, в процессе игры с языковыми нормами и пластами, вследствие сочетания слов и словоформ разных языков (церковнославянского и русского) и стилей (возвышенно поэтического и иронично просторечного), а во-вторых, благодаря переходу на уровень интеллектуальных глоссолалий (строки 9 и 10). В апостольское время глоссолалии звучали в результате горячей молитвы, когда на проповедника Христовой веры сходил Дух Святой и человек начинал проповедовать на неведомых ему языках. Слышащие эту проповедь воспринимали ее как нечто невразумительное. В таинстве глоссолалий апостол приближается к юродивому, являя святыню под прикрытием благодатного, но неумопостижимого словоизвержения. Андрей Голов создает поток интеллектуальных глоссолалий, которые обретают смысл, если наполнить каждое слово смыслом, откомментировать его.
Среди наиболее сложных для понимания реалий упомянем «поклонников любавичской звезды» - это хасиды, обосновавшиеся в местечке Любавичи и собравшие здесь многие еврейские ценности, из которых библиотека частично переправилась в Москву, а по большей части – в Нью-Йорк, современный центр хасидизма, а кладбище и синагога продолжают привлекать хасидов-паломников, хотя в самом местечке евреев не осталось [5]. А штундисты, редстокисты (пашковцы), духоборы – секты, на основе христианского учения. Последние близки квакерам.
Фронда и изгои – разные виды отщепенства и раскола, который часто становится следствием гордости, нежелания сохранять единство и жить в любви с Единым телом Церкви и государства. Изначально фронда – это аристократическое сопротивление королевской власти во Франции. Впоследствии этот термин стал обозначать диссидентское недовольство властями, выражающееся преимущественно на словах. В русской литературе фронда описывается М.Булгаковым в биографическом (а на уровне символов и в автобиографическом) романе «Мольер».
Причиной возникновения всех сект и расколов Андрей Голов называет рационализм эпохи Просвещения, отрицающей все, что не может быть основано на доводах рассудка, и главное – духовный мистический опыт Церкви. Во времена Толстого эпоха Просвещения была давно позади, но писатель, образно говоря, «проглотил» ее ценности, поэтому его до сих пор мучит изжога, а как ее следствие сочувствие сектам, а не Церкви. В среде раскольников полагалось вкушать только с единоверцами, а поскольку среди русских протестантов было множество сект и подсект, то близкие родственники отказывались от общей трапезы, если принадлежали к различным вариантам раскола. Всех их символически объединяет Л. Толстой за своим столом, деля с ними трапезу и доходы («звон монет»), что Толстой называет благотворительностью. Этот образ общего застолья усиливает мотив изжоги и вкуса к фрейдизму, то есть речь идет о проблеме пола, которая волновала писателя до глубокой старости.
В конце стихотворения Толстой назван не только богоискателем, но осязателем Истины (строка 28). Он уподобляется апостолу Фоме, которому для обретения веры нужно все потрогать перстами. Образ апостола Фомы, предваряя развязку стихотворения, появляется в его начале. Фому несправедливо называют неверующим, поскольку, подвергнув таинство Воскресения рационалистическому и опытному исследованию – он укрепился в вере и умер за Христа. Толстой не столько сопоставляется с апостолом, сколько противопоставляется ему, ибо его рационализм ненасытен и он никак не может уверовать, поэтому креста на его могиле нет, - об этом заключительные строки стихотворения, в которых Толстой сравнивается с терафимом. Терафим – языческая присадка к иудаизму, небольшие идолы, покровители очага, которым изначально, видимо, поклонялись нееврейские супруги иудеев, принесшие своих богов. Иудаизм очищался и боролся против таких «нововведений» - дело закончилось запретом смешанных браков.
Андрей Голов свидетельствует об опасности выхода за пределы духовной традиции в поисках Бога. Этот выход подобен выходу в открытый космос, он губителен для человека. Истина находится именно внутри традиции, а не вне ее. Традиция плодоносит святыми, поэтому ставя ее под сомнение, мы отрицаем опыт святых, то есть не мистический запредельный опыт, а понятный нам опыт таких же, как мы, людей, но достигших высот святости. Человек, желающий именно ощупать истину, может столкнуться с духовными минами. Коллективный соборный опыт более гарантированно сохранит человека во время его духовных поисков, чем доверие исключительно своему уму и личному опыту.
Только после подробного комментария новаторский язык интеллектуальных глоссолалий Андрея Голова становится понятным, поэтому вернемся к прочтению стихотворения:
ГРАФ-ГУРУ
1. О граф Толстой, перекрыватель крыш,
2. Поклонник руссоистския натуры,
3. Предтеча индуистских махариш
4. И сочнощеких гуру, что три шкуры
5. Сдирают с гаутамовых джатак,
6. Апостола Фому казнив в оковах -
7. И кровь его горит на них, как знак
8. Безблагодатности. Врагов Христовых,
9. Поклонников любавичской звезды,
10. Штундистов, редстокистов, духоборов
11. Граф сильно уважает за труды,
12. Гордыню фронды и изгойский норов,
13. И делит с ними стол и звон монет -
14. Изжогой просвещенческого дела -
15. Лишь православным в его сердце нет
16. Ни веры, ни прощенья, ни удела.
17. Напрасно вся монашеская рать
18. И Серафим - вневременной и древний -
19. Стремится днесь дух мирен стяжевать:
20. Ведь мир душевный - подлостью душевной
21. Нарек яснополянский гуру, вкус
22. К фрейдизму не утратив до могилы.
23. Лишь Церковь - ю же созида Исус -
24. Духовно сублимированной силы
25. Напрасно ждет от графа. Как ни кинь -
26. Богоискатель суть миноискатель.
27. Среди лесов, вертепов и пустынь
28. Бредет он, горней правды осязатель -
29. А взрыв давно уж грянул... Бог ли с ним
30. Или иной - не знает Русь святая,
31. Измученный гордыней терафим
32. Под бугорок бескрестный полагая.
Тема толстовства возникает и в других стихотворениях Андрея Голова, но это единственное из них, посвященное Толстому полностью.
Литература:
1. Давыдова Т.Т., И.К. Сушилина «Современный литературный процесс в России»: учебное пособие. – М. : МГУП, 2007. – 364 с. С. 178.
2. Голов Андрей. Стихи // Стихи.ру URL: https://www.stihi.ru/2014/11/14/6996 Дата обращения: 07.10.2019
3. Голов Андрей. Стихи // Топос. URL: http://www.topos.ru/autor/andrey-golov Дата обращения: 07.10.2019.
4. Полтавец Е.Ю. «Война и мир» Л.Н. Толстого: жанр – миф – ритуал: монография. – М. : МГУП, 2014. ; 328. – С. 17.
5. Шульман Аркадий. Местечко Любавичи. Забытый Богом центр мировой религии. URL: : https://starcom68.livejournal.com/1982848.html Дата обращения: 09.10.2019.