Осень 1993 года запомнилась Сеньке на всю жизнь. Запомнилась своим теплом, солнечными днями, живописными закатами и рассветами, невероятным богатством грибов, золотом и бронзой лесного осеннего убранства…
И каким-то предчувствием… тревожным предчувствием… с природным ощущением страха перед чем-то неведомым, боязнью, что вот-вот случится что-то неладное, непоправимое. И перед этим неладным погаснут яркие живописные краски прекрасной золотой осени Среднерусья. Будто придёт крокодил Чуковского и проглотит ясно солнышко, погрузив во тьму русскую землю. И чем больше Арсений любовался ежедневными осенними этюдами лесов и полей, которые он созерцал во время объездов верхом на Ромашке, тем сильнее ощущалась эта тревога…
И вот однажды, накануне октября, в праздник Воздвиженья Креста Господня, выезжая под вечернюю зорьку из леса и созерцая невероятной красоты предзакатное небо, в горизонте полей Сенька увидел несколько световых столбов, что от ниц земли и до макушки неба озаряли округу млечным светом… Сенька тысячу раз видел как дрожат собаки (когда от холода, когда от страха), но чтобы дрожали лошади… Ромашкина дрожь передавалась и Сеньке. Ведь сидя в седле он был будто бы одним единым с лошадью. Холодный пот стекал по Сенькиному лицу. Серебряной испариной светилась Ромашкина морда…
На следующий день старые люди в каждой деревне, будто сговорившись, начали пророчить войну…
И Сенькина бабка тоже причитала:
- В сороковом годе грибов было-ооо – тьма тьмущая! А за три дни перед началом войны тож знамение видели. Война будет, Сеня, война… Страшно так как, аж сердце холонится.
- Ба, да хватит тебе причитать, тоже удумали старые, как сговорились – война, война. Не будет ничего!
Однако всё Сенькино нутро будто колотилось в ознобе…
Ранним утром, третьего октября, оседлав Ромашку, Сенька отправился в очередной объезд своих лесных угодий. В отличие от предыдущих дней этот утренник показался Арсению каким-то неприветливым. Один за другим табуны свинцовых туч пытались атаковать Восток и оккупировать пасмуром всё небо. Там, в вышине, будто шла война между ветрами – один ветр нагонял тучи, пытался соткать чёрно-серый саван, дабы накрыть им всё пространство над землёю. Другой, словно витязь добра и правды, Воин Света вёл с ним ратный бой, очищая небосвод от полчищ грозных туч.
Внизу же, на земле, жизнь шла своим чередом. В соседнем совхозе закончилась утренняя дойка. Гул от доильных установок прекратился и округу поглотила каменная тишина. Но ненадолго – в полях затрещали «Кировцы» и «Беларуси», что вышли на осеннюю пропашку. В совхозных садах во главе с агрономом селяне проводили обрезку плодовых деревьев, «окультуривали» кусты малины и смородины. А часам к девяти утра на края картофельных и морковных полей по обыкновению сельской осени каждое утро подъезжали автобусы из которых гурьбой выскакивали школьники и словно муравьи начинали свои копошенья в грядках с корнеплодами. Но в это утро школьники почему-то не приехали…
Лес был переполнен грибным духом - осенние, поздние опята давали обильный урожай и росли они уже не по пням и деревьям, а коврами устилали землю, смешиваясь с опадающей листвой. С высоты всадника такие участки с переросшими опятами в широкополых шляпах и впрямь казались брошенными на землю персидскими или туркменскими коврами.
Кроме опятовых куртин можно было встретить в лесу и семейки красных семафоров – подосиновиков и припозднившихся подберёзовиков. По две-три шеренги выскакивали из-под земли рядовки. В лесных канавках и мелких овражках «прописывались» бурые свинушки и розовые волвенки. В те дни лес был настоящим грибным царством, грибным карнавалом.
Но ни одного грибника Сенька так и не встретил, ни одного ауканья не услышал…
«Странное дело…» - подумал Сеня и направил Ромашку из леса к Лепешам. Конюх Григорьич подсказал ему, что в тамошнее сельпо вчерашним днём завезли гречневую крупу – страшный дефицит по тем временам.
«Гречна каша – мамка наша» - вспомнил Арсений народную поговорку и подумал: может достанется ему киллограмчик-другой. Вот дома радость будет. Сам то он гречки после пограничной службы все три года не видел… Как же она была вкусна, намешанная с тушёнкой да с поджаренным лучком, эта каша - «погранка»!
Но на сельском магазине висел замок…
«Странное дело…» - вновь подумал Сеня.
Федеральная трасса, по обе стороны которой расположились Лепеши, была абсолютно пуста. Да и на улицах – никого… школьный двор пуст… Но ведь и в полях нынче школяров не было.
«Странное дело»… Даже коробейников, что ежедневно заполоняли обе обочины трассы и торговали мешками с кукурузным поп-корном, огромными банными полотенцами с изображением американского флага и американского орла, да косами местного репчатого лука не было и в помине.
Куда все делись? Так и захотелось крикнуть: «Люди, ау! Куда все подевались!»
И тут издалека послышался странный гул. Через несколько секунд Сеня понял, что это гул множества тяжёлых машин. Ещё минута и на трассе появилась колонна военной техники…
Тяжёлые «Зилы», родные со времён службы в ПВ «Шишиги» (Газ-66), «бээмпешки» и «бээмдэшки» вереницей шли на Москву. Мост через местную речушку был очень узким, да ещё и с поворотом, да таким, что очень часто машины, не снижающие скорость, вылетали с трассы и купались в реке.
Потому колонна военной техники проходила свой марш через Лепеши на «медляке» и Сеня смог расслышать, как личный состав в одном из тентованных зилков громко пел «Последнюю осень…» Юры Шевчука:
В последнюю осень ни строчки, ни вздоха,
Последние песни осыпались летом
Прощальным костром догорает эпоха,
И мы наблюдаем за тенью и светом
В последнюю осень,
В последнюю осень
Не слезая с лошади, Сеня, сам не ведая почему, взял под козырёк своей лесниковской фуражки и отдавал честь уходящим на Москву боевым машинам. Когда же замыкающий колонну «Уазик» скрылся из-виду, послышался треск рации, а следом вопли лесничего с матершиной через слово:
- Сеня! … твою мать… (трамтарарам). Слышишь меня, нет?! Сенька! Срочно возвращайся в лесничество!
- Что происходит?! – отозвался Сеня.
- Срочно в лесничество!
- Да в чём дело?
Через паузу радиоэфир выдал спокойно, но с тяжёлым выдохом одно только слово:
- Война…
С места и в карьер рванул Сеня Ромашку. Какие только мысли не летали стрижами в его голове. Но будто заноза в мозгу застряло одно слово – война… И такой же занозой звучали в голове голоса поющих в «шишиге» бойцов:
Прощальным костром догорает эпоха,
И мы наблюдаем за тенью и светом
В последнюю осень…
Ворвавшись в контору лесничества, Арсений увидел сидящего в оцепенении перед телевизором лесничего, а в экране – танки, что расстреливали Дом Правительства России…
В путаннице Сенькиных мыслей одно слово поставило жирную точку: «Сбылось…».
А в скорости, после попытки вооружённого государственного переворота началась «первая чеченская»… Осень 93-го оказалась действительно «последней». Последней мирной осенью в России. Стране пришлось побывать на грани гражданской войны, пережить разгулявшуюся «великую криминальную революцию», две чеченских войны, и, казалось, нескончаемое время постоянных террористических атак не только в Москве, но и в провинциях…
Ещё вчерашний романтизм перемен, которых «требовали наши сердца» в конце 80-х начале 90-х, обернулся ещё одним смутным временем, смутным и казалось на долгие годы безпросветным…
P.S.:
«Осень 1993 года запомнилась Сеньке на всю жизнь. Запомнилась своим теплом, солнечными днями, живописными закатами и рассветами, невероятным богатством грибов, золотом и бронзой лесного осеннего убранства…»
И страшным словом «война».