Последние лучи заходящего солнца красным светом заливали ветхое дворянское поместье, в подвале которого располагалась потайная комната. На широком постаменте в центре комнаты стоял богато украшенный гроб. Позолота фамильного герба на крышке давно потускнела, и по рассохшемуся древу, тут и там, разбегались паутинки трещин. Там, в гробу, надёжно защищённый от солнца, лежал темноволосый юноша. По его мускулистому телу прокатилась волна лёгкой судороги, знаменуя его пробуждение. Веки широко распахнулись, открывая взору его карих глаз внутреннюю поверхность крышки. Осторожно откинув крышку, юноша выбрался наружу и спустился с постамента на пол. Окинув комнату мутным взором, он пошатнулся и ухватился левой рукой за постамент. Волна дикой боли на мгновение скрутила его внутренности. Червь, где-то глубоко внутри, пошевелился, впиваясь в плоть своего носителя, но был вновь усыплён действием опиума, который юноша принял накануне. Дойдя до кресла, стоящего в углу комнаты, возле кофейного столика, он сел и, незаметно для себя, погрузился в воспоминания.
Августовский вечер выдался душным. Адам шёл неспешной походкой по узким улочкам родного города. Тень от домов надёжно хранила его от ярких лучей заходящего солнца. Дойдя до заросшего городского парка, он вынужден был сделать привал под сенью векового дуба, раскинувшего ветви над парковой лавочкой. До того, как солнце окончательно сядет, оставалось минут двадцать. На соседней лавочке, освещённой лучами заходящего солнца, сидели две барышни и оживлённо обсуждали недавний визит к гадалке, живущей на окраине города. Через пять минут они встали и ушли по своим делам, оставив Адама наедине с его вечным голодом. К тому времени, когда солнце скрылось за горизонтом, Адам уже знал, кто утолит его жажду сегодня ночью. Дом гадалки располагался на другом конце города, и ему следовало поспешить.
Дом на окраине был тускло освещён единственным фонарём, висевшим над покосившейся калиткой. Последняя клиентка покинула дом гадалки час назад. Ни кто не желал быть замеченным в столь поздний час вблизи дома с плохой репутацией. Пожилая цыганка, некогда изгнанная из родного табора, уже готовилась задуть последнюю свечу и лечь спать, когда входная дверь содрогнулась под тремя увесистыми ударами. На крыльце стоял юноша, одетый, несмотря на душную погоду, в длинное драповое пальто и широкополую шляпу из фетра. Многие посетители желали скрыть свою личность от посторонних глаз, особенно это касалось тех, кто приходил сюда ночью. Гадалка посторонилась, чтобы пропустить внутрь дома позднего посетителя. Но юноша колебался стоя на крыльце, словно ожидая приглашения. Гадалка так хотела спать, что решила поторопить гостя, чего бы ему ни хотелось: приворотного зелья или отравы для его врагов. Она, в нетерпении, прошипела:
-«Ну, входи же! Чего медлишь?»
Над кронами, растущих за околицей, деревьев гулял ночной ветер, а в саду стрекотали насекомые, но, внезапно всё стихло, будто сама тишина вошла в дом вместе с ночным гостем. Сердце гадалки защемило от внезапного предчувствия беды. Сон бежал от неё, и она осознала со всей ясностью, кого пригласила к себе в дом.
-«О, нет!», - её губы предательски задрожали, и она попятилась от двери к столу, что стоял в прихожей.
-« Ты не посмеешь! Не меня!»
Адам запрокинул голову и заливисто расхохотался, но ни единый звук не проник за пределы жилища. Снаружи дом выглядел совершенно необитаемым. Тьма, обволакивающая жильё старой цыганки, не пропускала наружу даже тусклый свет одинокой свечи, что держала в руках пожилая женщина. Не тратя понапрасну слов, вампир приступил к своей трапезе. Смяв свою жертву, как тряпичную куклу, он впился зубами ей в горло. Кровь, хлынувшая из раны, казалась ему обжигающей и пьянящей, ни какое вино на свете не могло привести его в такой бурный восторг. Ему хотелось плакать и смеяться, казалось, что на свете больше не осталось преград. Насытив свой голод, он оторвался от ещё живой жертвы. Ему не хотелось увлечься и отказать себе в удовольствии взглянуть в лицо жертвы в последний миг, как бы провожая отходящую душу. Адам слышал, что мёртвая кровь способна причинить вред вампиру, но считал это суеверием.
Гадалка оказалась живучей. Когда уже померк свет в её очах, губы ещё шевелились. Даже Адаму пришлось напрячься, чтобы разобрать, что они шепчут.
-«Пусть успокоится тело, где суждено.
Это судьба, и иного, нам знать, не дано!
Пускай могильный червь твою источит плоть.
Тебя пусть упокоит в сырой земле Господь!»
С этими словами её жизнь оборвалась, а тьма, обволакивающая дом, рассеялась, и тишину прорезал далёкий крик совы.
Прошло не менее месяца, прежде чем Адам почувствовал червя у себя внутри. К октябрю, он чувствовал себя хуже некуда, и уже почти смирился со своей участью. Червь всё ближе и ближе подбирался к его сердцу, а охотиться становилось всё сложнее. И тогда он встретил Викторию.
Вика приводила жертву прямо к нему, в поместье, она отпаивала его свежей кровью, как драгоценной микстурой, и ему становилось легче, но червь тоже не дремал. Он всё ближе подбирался к сердцу Адама, что грозило ему окончательной смертью. Наконец, ей удалось вызнать у одного колдуна, как им одолеть червя. Только кровь падшего служителя церкви могла излечить эту заразу. И вот, сегодня ночью Виктория обещала заманить в поместье священника, прикарманившего деньги, собранные для сиротского приюта.
Адам очнулся от воспоминаний. Судя по звукам, в поместье кто-то находился. Он заставил себя встать и направился в комнату на втором этаже, что служила им трапезной. Дверь была приоткрыта. Священник сидел за столом и прихлёбывал из кубка, наполненного крепким вином. Он вздрогнул, когда осознал присутствие Адама в комнате. Вика крепко обхватила его одной рукой, стараясь удержать его на месте. Вторая рука крепко вцепилась в его немытую шею. Адам почти завалился на священника, но его зубы крепко вцепились тому в артерию. Пропитанная винными парами кровь казалась ему целебной микстурой. Червь внутри забился в конвульсиях, причиняя ему ужасную боль. Но постепенно боль стихла. Червь замер навсегда. Адам оторвался от жертвы. Подняв одной рукой уже начавшее остывать тело, он выбросил его через раскрытое окно в сад. Хотя червь был мёртв, голод стал только сильнее. Адам улыбнулся Виктории окровавленными губами, и, впервые за столько месяцев, произнёс:
-«Пойдём, поохотимся вместе!»