Из Тамбова в Харьков мы переехали, когда мне было пять лет. Папа закончил военное училище связи с отличием и получил распределение в первую столицу Украины. Красная «Ява». Я сижу между папой и мамой. Мама прикрывает меня полами своей дублёнки. Так я еду в садик. Главное, чтобы не увидел милиционер. Но нам везёт. Садик недалеко от нашей первой съемной квартиры, в доме прямо напротив проходной училища, где служит папа, на втором этаже, на Павловом Поле. Маленькая комнатка, двенадцать квадратных метров, в которой помещается кровать родителей, раскладное кресло на котором сплю я и небольшой круглый стол возле окна. В зале живут студенты медики. На столе стоит настоящий человеческий череп. Когда ночью я иду в туалет, обхожу его по дуге, как можно дальше от стола. В окно проникает свет уличного фонаря. Студент медик в очках, специально ставит череп так, чтобы на него падал свет. Он знает, что я боюсь черепа. А он, типа, воспитывает во мне мужика, который не должен ничего бояться. И через неделю тренировки я уже держу череп в собственных руках. Изучаю изгибы и впадины, редкость сохранившихся зубов. Впору сказать-Бедный Йорик, но тогда я этого не знал. Хозяйка квартиры, МариВанна, так все зовут Марию Ивановну, крашенная блондинка с высокой прической. Она занимает большую спальню. Её комната заставлена всевозможными старинными вещами. Фарфоровые статуэтки на комоде. Огромный, сверкающий на солнце самовар, с медалями на пузатом боку. Стол с витыми ножками и обитые синим бархатом стулья. Но ничего трогать МариВанна не разрешает. Одним словом куркулиха.
В тот день из садика меня забрала мама. Когда я зашёл в нашу комнату, то не сразу понял, что случилось. Глаза у папы были красными и мокрыми от слёз. На столе лежала скомканная бумага, которая оказалась телеграммой.
Мама умерла тчк Похороны тогда-то тчк Приезжай тчк Лёня тчк
Лёня, это папин старший брат. Он живет в Москве. В звании полковника служит в Министерстве Обороны. У папы есть ещё брат Витя, который живет в Воронеже. Но я их не особо знаю. Так получилось, что мы больше общаемся с родственниками мамы. Они живут в Мичуринске, Тамбовской области. А папина мама, моя бабушка Ксения, с дедушкой Серёжей, живут в Тамбове, откуда мы и приехали. И теперь мы едем обратно в Тамбов, на похороны бабушки Ксении. Октябрь, но ещё не холодно. Гроб стоит на столе посредине комнаты. Шёпот слов. О чем они шепчутся эти взрослые? Мне говорят, что я должен попрощаться с бабушкой. Подойти и поцеловать ее в лоб. Кожа на лбу холодная и желтая, как кожура у недоспелой и вымытой в ледяной воде груши. Кто-то сунул мне в руку серебряный рубль 1925 года, с маленькой дыркой для шнурка. Видно его носили на шее. Толи, как украшение, а толи на чёрный день. Кладбище я помню смутно. Дедушка Серёжа, всегда внешне суровый, плакал, и как-то сразу обмяк после похорон. Папа тоже плакал. А я зажимал дырявый серебряный рубль в потной ладошке, и боялся его потерять. На следующий день мы вернулись в Харьков, папе нужно было идти на службу. В середине ноября выпал снег. Я с ангиной сидел дома. С замотанной, в колючий шерстяной шарф шеей, сидел и смотрел в окно на высокую рябину под снегом. С ветки на ветку прыгал снегирь и склевывал красные ягоды. Так вот почему у него грудка красная, нашло на меня первое в моей, ещё такой не долгой жизни, озарение.