Глава 20-4 (бонус). Демоны
***
(Ж о з е ф и н а)
События событиями, но жизнь никто не отменял. Отец отправился на Искью (не без моей настоятельной просьбы) для дальнейшего решения сложившейся ситуации, так что я вновь осталась одна. День отсыпного – и пришлось приниматься за обязанности. Хотя вряд ли те сутки можно назвать «отсыпным». Странные, вспышками, кошмары так и норовили разорвать мою голову, душу. Так что приятно было сейчас хоть немного отвлечься, пусть даже и на работу.
И снова вместо кельи в свободное время, куда мог забрести любой желающий меня повидать, подалась я в любимый винный погреб. Очередные попытки выдрать пробку (а сегодня я куда решительнее, нежели когда-либо), да тщетно. Что же… вновь часы трезвого заточения, единения – и жутких мыслей. И чем сильнее я хотела осознать, привыкнуть, принять то, что видела в кошмарах, свыкнуться – тем сильнее дрожь пробивала тело, и хотела я уже визжать от накатывающих волн страха. А что если это – неизбежность? С положением моей родни в обществе, с количеством таких серийных убийц, как Личер, с той властью и богатством, что Искья обладает, всё это всё меньше кажется видением, и всё больше - пророчеством.
***
Ладно. Плевать. Как-то да будет. А пока… пока пора тащиться к себе, принимать душ и попытаться уснуть, отключиться, хоть как-то, хоть на короткие миги глубокого сна.
Вот только по пути обратно я заметила нечто странное. В узком длинном, извечно темном, туннеле впервые на стене висел фонарь (керосиновый), отчего вдали различила небольшой проход, кишкообразный отросток, а в нем – проем. Едва я коснулась ногами пола по другую сторону, как дыра в стене принялась неспешно закрываться, кирпич за кирпичом, вовсе лишая меня права на отступление, возращение, пресекая возможность одуматься. Выбор очевиден – несмелые шаги вперед, по очередному длинному в полумраке (лишь иногда встречались тусклые фонари на стенах или самые что не есть факелы) коридору, так что вскоре оказалась внутри настоящего лабиринта, утратив понимание, откуда пришла и куда направлялась. Еще один проем, еще – пока вовсе не оказалась там, где никогда не должна была быть. Словно какое-то наваждение, мания взорвались в голове, заслоняя адекватные мысли. Странный зов, засевший колючим комом в голове, диктовал отчаянно безрассудные решения. И вновь коридор, факелы, медовый свет. И вновь по серпантину вниз - и замерла. В небольшом проеме между ступеней увидела их: Доминик склонился рядом с каким-то мужчиной, который, хоть и был в сознании, но не шевелился, будто ему позвоночник сломали. Точно также, как со мной тогда было, на судне. Невольно поежилась от жути, от эха воспоминаний. И вдруг незнакомец заговорил: узнала… Конечно, узнала, этот жуткий сиплый бас… (да и вряд ли когда смогу его забыть): Личар. И пусть тьма скрадывала большую половину туловища, а тень – черты лица, теперь бессмысленно было отрицать, сомневаться – это был он.
Странный смех ублюдка:
- А говорили, что отказался вести на меня охоту. Что слово держишь, если дал зарок…
Хмыкнул. Немного помедлив:
- Ты на черное и белое-то не дели. А для таких, как ты, я люблю делать исключения. Значит, это твой был ублюдок к нам захаживал?
- Иллюзия, Бельетони. Иллюзия… Он сам не ведал, что творил. Ведь все мы чего-то боимся… - прошипел, будто змея, наслаждаясь, но кашель тотчас веселье перебил. Звонкий вдох: – И ты, Бельетони… Ты… боишься. И я даже уже знаю чего.
Колкая насмешка Доминика:
- Поздно спохватился. Ты уже никуда не денешься.
- А мне больше уже и не надо, - тихий смех. – Я уже всё сделал, и ты это знаешь. Мне остается лишь за нити дергать. Если меня убьешь, Она навсегда останется зараженной. Ведь ей никто, кроме меня, не поможет. Выбирайте: или вы меня отпускаете, снимая все обвинения и прекращая всяческое преследование, или я утащу Ее за собой. Сначала Она сойдет с ума, а затем сама себя прикончит. А учитывая детали, сие произойдет гораздо быстрее и легче, чем ты можешь себе это вообразить.
Резвое движение – вцепился Бельетони в шею этой твари рукой, отчего тотчас все его тело стало превращаться в черный, цвета золы, земли, субстрат.
- Не забывайся, - голос Бельетони внезапно стал странный, страшный, неведомый мне доселе, будто, и вправду, сами Демоны заговорили, - кто перед тобой. И кому бросаешь вызов. Я могу, как сократить твои мучения на минуты, так и продлить на года. Не заставляй меня выбирать второе.
Несмелые шаги вниз.
Резво отдернулся, обернулся, выпуская мерзавца из хватки, отчего тот вновь задышал – залаял, заливаясь кашлем.
- Ты что здесь делаешь? – взволнованное, ошарашенное Бельетони. Встал, выровнялся на ногах. Шаги ко мне ближе.
Игнорирую. Попытка схватить меня – но увиливаю (да и сам отступает, ведясь на мою решительность).
Шаги ближе – присела рядом со своим новым Катом, взгляд в глаза:
- Мне Вас жаль, - искренне, шепотом, будто страшась, что кто-то мои, наши откровения услышит. - И я не о том, что сейчас происходит. Нет. Тогда я не поняла, а сейчас мне всё стало ясно: это не интерес был, и не растерянность. Это была зависть. Вы мне позавидовали. Тогда, там, на лодке. Вы боитесь смерти, потому так отчаянно ищите любые способы удержаться в этом мире. На всё что угодно готовы пойти. Только вот жить Вы не умеете… иначе бы не при таких обстоятельствах была бы наша встреча. Вы – боитесь, а я – нет. Сойду с ума? Нет, Вы неправы. Я давно сошла с ума. Давно. И самое страшное – это даже не это. А то, что я ко всему могу приспособиться, привыкнуть. Придет момент – и даже этот страх притрется, смирюсь, приму и перестану бояться. Я всегда была выродком, - подползла ближе. Глаза в глаза: - И сейчас им являюсь. Я не боюсь смерти, и не боюсь жить. Я не боюсь Вас. Да, Вы мне завидуете, теперь я это точно знаю. Отпустите меня, или нет – ничего не изменится. Я все еще буду на весах, вот только буду знать то, против чего стоит бороться. И против кого. Таких, как вы. И единственный верный способ вас победить - это уничтожать. Пусть даже отчасти превентивно. Уничтожать всё и всех, кто порождает мои страхи. – Резвый разворот к окаменевшему от удивления Доминику, и жестко, как на духу, вглядываясь в глаза надежде: - Убей его. Прошу.
Сорвалась на ноги – и, сражаясь с застывшими на ресницах слезами, подалась по ступеням на выход.
Солгала. Конечно, солгала, притворяясь твердой, жестокой, самоуверенной.
Но я обязана быть сильной, ради своих родных и близких. Ведь если не станет их – нежилец буду и я.
***
(Д о м и н и к)
Едва Мелкая удалилась на безопасное, как для наших речей, расстояние, обернулся я к этой твари:
- Не переживай… За тебя я Ее отпущу. Ты будешь у меня жить ровно столько, сколько мне понадобится времени, чтобы выудить из тебя эту твою мерзкую способность. А если, в конечном счете, и это не поможет, ты сам тогда это сделаешь, ведь пожалеешь, что родился на свет. Единственным твоим билетом сдохнуть – это будет ее Свобода. И ты сам будешь меня умолять – снизойти и сдержать слово.
- Если успеешь… - сквозь смех, но в момент задавился кашлем.
- Успею, - решительно и твердо. – Ты даже не представляешь, на что я способен… И в твоих же интересах никогда об этом не узнать.
***
(Ж о з е ф и н а)
Наивная. Долго я еще блуждала потом по лабиринту туннелей (а звать кого на помочь я так и не решилась, страшась даже не так пленных, как ненароком встретить кого из Главенствующих). И вот уже начало казаться, что тут и смерть свою встречу, прежде чем найду треклятый выход, как вдруг наткнулась одну из припозднившихся монашек (та задержалась на работе и лишь теперь спешила к себе в келью на ночлег).
***
Уже четвертую ночь без сна. Папа вернулся, и всё это время покорно был со мной, но легче от того не становилось. Что не закрою глаза: куски трупов, смерть… везде смерть. Опустошение высасывало жизненные силы, доводя до исступления. Прежний запал гас, обратив храбрость в прах. Не спасал и инстинкт самосохранения, который, как оказалось, всё же где-то теплился во мне. Я медленно сходила с ума: боясь спать и больше всего на свете желая погрузиться в небытие. Даже при общении с другими уже не могла сдерживаться, пересиливать себя и пребывать с открытыми веками. Глаза закрывались сами по себе, уступая свинцовых занавесам, являя демонов пляс.
Ревела, визжала – сдавалась и вновь погружалась в ад, где до единого все умирали… кроме меня. Надежда тлела. Врожденный оптимизм покрылся волдырями и лопнул.
И вдруг вот оно – вспышка. Яркая, теплая. Будто солнце улыбнулось мне темной, сибирской зимой… Облегчение. Вокруг никого, пустота снаружи, но не внутри. Мгла отступала, небо взялось неоновыми красками, знаменуя восход.
- Как она? – послышалось где-то издалека, теплое, родное, любимое.
- Улыбается, - узнала голос отца.
***
Не сдержалась. В очередной раз интерес победил инстинкт самосохранение. Подкараулила Доминика и выпалила, как на духу, не стыдясь, что кто-то мог подслушать:
- Почему ты вмешался? Ведь с вашим Орденом я никак не связана, да вообще ни с какой конфессией. Зачем старался… и освободил?.. – молящий взгляд в глаза, заклиная дать нужный сердцу, а не разуму ответ.
Обмер, пришпиленный удивлением. Брови замерли в высоких дугах. Но еще мгновения – и сдался, осознав, что не отступлюсь. Хмыкнул, рождая очередной пуд сарказма и язвы:
- Во-первых… - неспешно, врастяжку. - С рождения ты под опекой обоих Орденов, пока не самоопределишься. А во-вторых, - заколотилось мое сердце, что бешеное, сгорая в предсмертных муках, - уж больно способность хороша, чтоб вот так легко было отказаться, - разворот и пошагал прочь.
- Но мог бы не освобождать! – горестно, вдогонку.
Остановился, за и против. Не оборачиваясь:
- Витторию стало жалко, - и пошагал прочь.