В тот час, когда Товарищ достал меня из своего мешка, было раннее утро конца октября. Товарищ бережно развернул рогожное одеяло, и я ощутил покалывание легкого морозца. Теплой, шершавой, такой знакомой рукой Товарищ провел по обуху, - смахивая несуществующие пылинки.
Потом – о чудо! – Товарищ поцеловал мою щеку. Этот поцелуй обжог меня, словно пламя горна. Ведь Товарищ никогда этого раньше не делал! Поцелуй длился недолго. А потом… Потом я взлетел. Брошенный такой сильной, такой знакомой и умелой рукой, я, вращаясь, полетел к низкому, клочковатому небу.
Полет был недолгим. Каких-то десять – пятнадцать секунд, и вот я уже проломил хрусткий молодой ледок и с головой ушел в холодную воду. Несколько раз, по инерции, перекувыркнувшись, я воткнулся лезвием в волглую муть илистого озерного дна и лег на бок.
Я не умер, нет. Но что за жизнь это – без тепла рук моего Товарища? Не жизнь вовсе, а так, прозябание… Вокруг меня заплясали испуганные было моим появлением мелкие рыбешки, а я стал вспоминать свою жизнь. Тем более что времени на это у меня было – залейся.
* * *
Родился я семь лет тому. В кузнице села Ковалево. Помню жар горна, ледяные объятия купели, закопчённые балки низкого свода, маленькое подслеповатое окошко. Помню кожаный фартук дюжего рыжебородого кузнеца, и соленые, мгновенно высыхающие на моей разгоряченной голове, капли пота его мальчика-подмастерья.
Потом я, с еще теплой от ковки головой, насаженной на новенькое топорище, отдыхал в траве у кузни, а Товарищ с Кузнецом пили квас и неторопливо беседовали. И хоть мне было чем заняться в первые часы после рождения, - я сдруживал между собой мои железную и деревянную сути, я прислушивался к разговору людей.
По всему выходило, что рожден я был не просто так, не вообще, не для конкретного человека. А для конкретного дела. И дело это было - Божье.
Задумал Товарищ мой церковь ставить. Да такую, каких отродясь не только в уезде не было, но и в столицах даже. Шутка ли – восьмерик на четверике, с четырьмя прирубами, с трапезной, с крыльцом высоким, с галереей-папертью. И, ясное дело, для работы такой Товарищу новый инструмент был нужен.
Вот и лежал я на травке, остывал да разговор их слушал – к делу своему готовился.
И было той работы – семь лет и пять месяцев. Лес валили, шкурили, сушили. Потом сруб катали. Сначала, от пошвы, четверик. Потом, на четверик – восьмерик. А сверху уж – шатер. А на шатре – маковка. А на маковке, как водится – крест. Крест осиновый, родом из этих мест.
И вот лежу я себе, вспоминаю все эти семь лет. И все вместе, и каждый день в отдельности. И все грозы вспоминаю, которые над церковью полыхали, и ливни все, и снегопады. И вёдро, конечно, вспоминаю тоже. За годы эти высох Товарищ мой, потемнел ликом. Только глаза светятся – кусочки ярко-голубого неба на лице темном.
А второго дня поняли мы с Товарищем – что все уж, что готова церковь. Убрали с полу стружки, открыли двери настежь и ждать стали. День тихий был, солнечный. И тишина вокруг… И почувствовали мы – что сошла благодать на церковь нашу. И пошли мы тогда с Товарищем в село. И позвали попика местного. Принимай, говорим, церковь. Освящай, делай все, что вам по уставу положено.
Пришел батюшка – дивился долго, языком цокал. А потом – пошел по дворам – народ в новую церковь зазывать.
А мужики, бабы, старики, детишки малые, уж и ждать устали – когда новая церковь будет. Старая-то – совсем разваливалась, на ладан дышала. С радостью в нашу церковь идти согласились.
Ну а Товарищ мой завернул меня в рогожу, уложил в мешок, переночевал у вдовы одной молоденькой, отоспался перед дорогой, да и в путь по холодку тронулся.
А что было после того, как он до Озера дошел, вы уже знаете – я же вам в самом начале сказывал.
А перед тем, как в воду меня бросить, Товарищ мой такие слова молвил: «Один топор – одна церковь. Бог даст – будут еще Топоры и будут еще церкви. Но они – другие будут».
* * *
В одном из помещений Дома Колхозника была открыта экспозиция местного краеведческого музея. В пыльных витринках были выставлены различные старинные предметы культурно – бытового назначения. Среди экспонатов имелся и, как гласила слепопечатная машинописная табличка «Топор плотницкий. Датирован серединой XVII века. Найден колхозником Сидоровым И.И. во время рыбной ловли в 1978 году.»