Я поставил на стол запотевшую бутылку водки и осмотрел пейзаж. Варёная картошка, посыпанная укропом; сало, солёные огурцы и помидоры; квашеная капуста с брусникой; котлеты маминого приготовления и бутылка минеральной воды. Осталось выключить сотовый, зажечь свечу и погасить свет в комнате. Своё шестидесятилетие, я решил отпраздновать в одиночестве. Скромное застолье у мамы – не в счёт. Она как никто, имеет на это право. А сегодня хочется подвести итоги, и ответить самому себе на несколько вопросов: едких и неудобных. Легко врать окружающим, а самому себе не соврёшь – какой смысл? С юбилеем! - прошептал я, и опрокинул стопку водки в рот. Эту запотевшую красотку придётся осилить в одиночку. Мужик я, или трухлявый предпенсионер? Теперь сигарету и анализ.
Это первый день рождения, который я встречаю в гордом одиночестве, не считая службы армии. Но там всё ясно – попробуй угости целую роту. Вот и приходилось в одиночку хомячить в чипке вкусняшку с соком, давясь от спешки, чтобы никто не увидел. В армии меня никто не любил, но и не трогали. Наверно презирали, зато никто не унижал. Ладно, хрен с ней, с армией, если лабиринт самоанализа выйдет на неё, попытаюсь разобраться и с этим неоднозначным периодом своей жизни.
Почему я один? Знакомых полно, близких никого. Наверно в шестьдесят лет, у нормального мужика, должна быть спутница жизни. Сколько вокруг одиноких женщин! Так и вьются вокруг меня, хотя я не богат, да и здоровье уже пошаливает. Недавно одна коллега напрашивалась помочь приготовить и накрыть стол для гостей. Еле отбился! Знаю я эти бескорыстные порывы. Поможет она, а потом останется праздновать (как не пригласить?), а потом вызовется помочь прибрать после гостей, посуду помыть, а там и ночевать останется. Когда поймёт, что я не стану приставать, полезет сама. Что взять с пьяной женщины, у которой давно не было секса? А потом обиды, что непременно отразится на рабочих отношениях. Шашни на работе – самоубийство!
Последнюю ошибку я совершил два года назад. Приятель предложил привести на мой день рождения симпатичную даму, вдову, с детьми. Она мечтает о мужчине, чтобы был, без обязательств. Я и согласился. Дама симпатичная, осталась помочь вымыть посуду. Потом был секс. Утром я уже был влюблён. Начался роман, я даже отпуск на работе взял. Три года без отпусков, вот и взял всё сразу. Июль, август, сентябрь – были волшебными. Она днём на работе, а потом рядом со мной. А потом произошёл диалог:
- Серёжа, что я для тебя значу? – спросила она.
- Многое, - ответил я.
- Тогда почему мы не живём вместе?
- Мы и так вместе.
- Я хочу большего…
Я согласился, забыв уточнить, что скрывается под «большим». Сначала мы купили ей шубу, потом одежду для её детей (их у неё трое), погасили её кредиты, отремонтировали её «убитую» четырёхкомнатную квартиру, оплатили стоимость обучения её сына в магистратуре, оплатил отдых её и её дочери на море. Наверно я бы и дальше изводил свои сбережения, но помогла моя сестра. Она обратилась ко мне с просьбой помочь оплатить очередной платёж по ипотеке. Когда она узнала, что сбережений у меня почти не осталось, то подключилась моя мама. Я не смог её убедить, что поступаю правильно, тратя деньги на многодетную мать. Когда я расстался с этой женщиной, то душевной боли не испытал. Даже стало легче. Трудно в пятьдесят восемь лет удовлетворять в постели красивую женщину, которая моложе тебя на пятнадцать лет…
Я часто задаю себе один вопрос: «А я нормальный?» До пяти лет, я рос как большинство сверстников: детский сад, игры во дворе. А потом в квартире появился отчим. Воспоминания о недавно умершем отце были ещё свежи, поэтому отношения с ним у меня не сложились. Я ревновал маму, и отказывался спать без неё. А когда мама забеременела, меня сплавили жить к бабушке Томе.
Жизнь в частном доме накладывает отпечаток: ни тебе водопровода, ни канализации, ни тёплых батарей. Да ещё куры, собака и кот. Баба Тома была строгой женщиной, и умела одной интонацией голоса заставить меня выполнить то, что маме не удавалось. Баба Тома когда-то была следователем НКВД, и умела манипулировать людьми. А ещё баба Тома имела богатый жизненный опыт, и взялась за моё воспитание.
Я рос хлипким, и в уличной иерархии был на самом дне. Баба Тома это понимала, и посоветовала мне подмаслить держащего мазу в их компании Сявого. Когда я нёс Сявому солидный кусок кулебяки, меня перехватили два шкета из их компании. Они бесцеремонно отобрали кулебяку и начали её есть. Меня охватил ужас, и я не смог предупредить шкетов, что кулебяка для Сявого. А потом был триумф! Шкеты со смехом рассказали Сявому, как они отобрали у меня кулебяку и съели.
- Хилый, - обратился Сявый ко мне, - а почему ты мне не принёс?
- Я тебе и нёс, а они отобрали, хотя я их предупредил, что кулебяка для тебя, - соврал я.
Расправа со шкетами была молниеносной, а Сявый взял меня под своё покровительство. Баба Тома похвалила меня, и посоветовала умело манипулировать Сявым, не забывая его подкармливать. И больше дурачиться, какой спрос с дурочка? Многому научила меня баба Тома, и прежде всего – никому, кроме матери, не доверять! С бабушкой я прожил до восьмого класса, пока она не умерла. Я хорошо усвоил, что в общении с ребятами надо быть гибким, не высовываться, но суметь себя поставить. Мама хоть и не служила в НКВД, но на заводе, будучи диспетчером в гараже, строила всех начальников. И только она решала, кому и какую машину отдать по заявке. Лишь звонок директора завода мог изменить её решение. Поэтому что мне делать после восьмого класса, она решила сама. Так я поступил учиться в нефтяной техникум. В далёком 1976 году, нефтяники не были королями рынка труда, но у мамы был свой план. Я исправно учился, став правой рукой неформального лидера в нашей группе, но начал попивать. И маме пришлось отправить меня работать на буровую, недалеко, в своей области. Пока в армию не призовут.
В армии мне было трудно. Манипулировать дедами и сержантами не получилось, а опыта кулачных боёв у меня не было, как и силёнок. Из службы в армии, я вынес одну истину: если я не стану начальником, то до конца жизни будет чьей-то правой рукой, если удастся.
Возвращаться на буровую я не стал, какая там карьера? Мама поняла меня с полуслова, и я поступил в институт на рабфак. Восемь месяцев обучения запомнились пьянками с рабфаковцами. В группе были шесть парней с нефтяного техникума, какая тут учёба. Да и к учёбе я не тянулся. Мамин план получить диплом инженера и пойти работать на завод, меня не вдохновлял.
Все оценки на рабфаке получала моя мама, через свои связи. На первом курсе института тоже, но потом мама потребовала, чтобы я сам либо учился, либо договаривался об оценках. И я вошёл в образ шута, кто откажет дурачку в помощи? Меня жалели и помогали. На экзаменах я двоек не получал, репутация помогала.
Работать инженером я не стал, пристроили меня в убогую контору, без перспектив. Я бы в ней и работал до сих пор, но мама приказала учиться на юриста. Самое идеальное место для меня: близко к директору, а там и в замы можно попасть.
Получил второе высшее, стал юристом. И опять выручил образ шута. Пристроили в другую контору. Поначалу было трудно, один арбитражный судья даже в меня кинул гражданский кодекс, и обозвал неучем, прямо во время судебного заседания. Много казусов было. Поменял несколько мест работы, дурачился как мог. Меня даже шутом прозвали. Но я научился манипулировать людьми: ссорить, а потом мирить. И ко мне потянулись люди, за советом, с просьбами похлопотать. И я сумел себя поставить. Правда друзей так и не нажил, только знакомых. А однажды я сам стал жертвой шута. Моя подчинённая, дурачилась – дурачилась, а потом стала любовницей директора и моим начальником. Мне пришлось уволиться.
И вот мне шестьдесят лет, я манипулирую директором, а через него всеми на предприятии. Меня боятся, но я от этого устал. Работа меня раздражает, хочется покоя и семейного счастья. Сбережений хватит до смерти, но счастье не купишь. Кажется я дошутился…