Уже несколько минут мужчина переводил взгляд с бревна на почти потухшую «буржуйку». Ему хотелось побыть еще немного в теплой комнатушке-конуре, с другой стороны – зима продлиться еще несколько недель, а дров почти не осталось. Федор Никитич усилием воли отвел взгляд от худой вязанки дров, зябко поежился и чтобы хоть немного согреться, надел старое пальто.
Сколько себя помнил Кунц Федор Никитич, он всегда был беден и его семья всегда жила в нужде. Отец бросил их с матерью и тремя младшими братьями в десятилетнем возрасте, оставив в наследство лишь старую немецкую фамилию с дворянскими корнями. Матушка давно почила, братья разбежались по разным концам страны, а он сорокапятилетний мужчина уже двадцать лет как назад перебрался в Москву, надеясь, что тут оценят его писательский талант… И сейчас он живет в съемной каморке на третьем этаже шестиэтажного дома с выцветшей и облупленной краской. Жильцы дома тоже были сплошь выцветшие и потрепанные жизнью. Мужчины и женщины опустившиеся на дно жни по разным обстоятельствам , и так и не сумевшие подняться из дна.
Взглянув на обстановку дома изнутри, на эти мрачные и порой узкие конуры, напоминающие немного широкие гробы, в душе поселялась тяжелая и разъедающая тоска, и никто не смог бы поверить, что в ветхой обстановке ютились и сосуществовали люди разных профессий и характеров. Но это было так.
Сгорбившись, Никитич сидел за куцым рабочим столиком, у которого наполовину были спилены ножки. Он срезал их пару недель назад, чтобы хоть немного согреть стылую комнату. В свой еще достаточно молодой возраст, Кунц выглядел стариком. Голод, холод, нужда рано состарили его, запорошив волосы пепельной сединой, а лицо, избороздив рытвинами морщин. Из темных глазниц еле заметно выглядывали тусклые, почти бесцветные глаза.
Непослушными от голода пальцами Федор Никитич в очередной раз пытался заштопать прохудившийся свитер. Он торопился успеть, скоро морозный воздух прогонит остатки тепла, а ведь ему надо успеть закончить очередную рукопись, которую он продаст за хорошие деньги, ими расплатиться с хозяйкой за квартиру, дворнику отдаст долг за дрова и наконец-то нормально поест.
Бедность всю жизнь давила на Никитича и как бы он не старался что-то изменить в своей жизни к лучшему, как бы в насмешку над ним, она становилась только хуже и хуже. Порой отчаянье посещало Кунца холодными голодными ночами и он, грешным делом, посматривал на толстый крюк в потолке, представляя как с него свисает веревка.
Непроизвольный и болезненный вздох вырвался из самого сердца мужчины, когда он наконец-то закончил свою последнюю рукопись. Осторожно зажав листы с рассказами в руке, Федор Никитич поспешил к редактору, полный надежд получить за свой труд достойное вознаграждение.
- Ну чем вы нас сегодня порадуете, батенька? – потер пухлые руки редактор известного московского издательства.
- Вот, - Никитич осторожно положил на массивный дубовый стол свои исписанные листки.
- Так, так, - листы зашуршали в руках Ефима Наумовича, - посмотрим, чем вы нас побалуете.
Пока редактор читал написанные истории и сказки, Никитич заметно волновался. Он краснел, бледнел, мелко подрагивал, то ли от холода, то ли от голода, ведь последний раз он ел вчера вечером. С обострившейся надеждой Кунц ожидал ответа.
Закончив читать, Ефим Наумович сложил листы вместе и свернул их трубочкой.
- Берете? – несмело спросил мужчина.
Редактор окинул взглядом тощую сгорбленную фигуру в старом залатанном пальто.
- Нет, - сдержанно и твердо выдохнул полный мужчина.
- Но почему? – чуть не вскричал от отчаянья Никитич. Сердце его в одну минут перестало биться, а потом бешено застучало, будто пытаясь вырваться из тесной костлявой груди. В голове что-то со звоном разбилось и осыпалось. – Это же хорошие рассказы.
- Хорошие, - не стал спорить редактор. – Только они никому не нужны. Я вам уже много раз говорил, что серьезная литература находится в упадке. Читатель предпочитает низкопробные, ничего незначащие произведения, над которыми не надо думать. Вот, например, - указал он на рукопись, которую вычитывал до прихода Кунца, - рассказ «Любовная любовь»…
Федор Никитич поморщился от названия.
- Согласен, - опять не стал спорить Ефим Наумович, - бредовая вещь, но автор платит за ее издание хорошие деньги, а читатель будет эту книгу читать. Батенька, вы готовы заплатить за свои рассказы? – вопросительно посмотрел на «старика» пухлый редактор.
- Нет, - опущенным голосом произнес вмиг постаревший лет на двадцать мужчина.
- Тогда… - редактор пододвинул небольшую стопку листов к краю стола и демонстративно вернулся к своей работе над рассказом бездарного писаки с толстым кошельком.
На улице люди поглядывали и старались не находиться рядом с болезненным на вид мужчиной, с грязно-пепельными волосами, исхудалым лицом, глубокими темными синяками под глазами, бледными и тонкими губами, с прочерченными морщинами на лице, одетого в худую одежу. Погруженный в думы Никитич не видел, какими взглядами его провожали некоторые прохожие, а другие позволяли себе бестактно обсуждать его со своими собеседниками.
До следующей редакции, где он попытает счастье, идти было недолго… но и там ему отказали. Федор Никитич не отчаялся и побывал еще в нескольких издательствах. Где-то его встречали холодно, где-то с неприкрытой насмешкой, иных не было на рабочем месте, другие были «очень заняты», а когда Кунц спросил про директора одного из издательств, ему пояснили, что «они соизволили уйти откушать с приятелем, когда вернуться, ни кто не знает».
Получая отказ за отказом, мужчина все больше расстраивался,глаза его тускнели, спина все сильнее горбилась, а немногочисленные рукописи начинали оттягивать руки. Он представлял, как вернется в свою жалкую промерзшую каморку, в которой никогда не было женского тепла, радостных улыбок и запаха вкусной сытой еды.
Кунц стоял у дверей последней на сегодня редакции, до следующей он просто не дойдет, а денег на трамвай у него не было. Двери издательства постоянно распахивались, в них кто-то заходил, кто-то выходил, но для Федора Никитича они были закрыты. Очередной отказ холодным металлическим гвоздем вошел в крышку гроба его надежд. Мужчина развернулся и зашаркал в сторону сквера. Несколько десятков листов в его руках весили тонну, которая клонила к земле. Хотелось лечь на заснеженный тротуар и хоть немного поспать, отдохнуть от сегодняшнего дня. А завтра может никогда и не…
- Подождите!.. Федор Никитич, подождите! – раздался за спиной оклик.
Кунц повернулся. К нему спешил молодой человек в костюме. Стараясь не поскользнуться, он глядел то на тротуар, то на Никитича, словно боясь его потерять.
- Слава Богу, я успел, - запыхавшись, выдохнул он. – Я услышал ваш разговор с редактором, - он указал пальцем на здание издательства. – Понимаю ваше непростое положение, поэтому разрешите помочь. Нашему журналу нужны новые писатели и свежие идеи. Я могу показать их нашему редактору, и если они ему понравятся, он напечатает их.
Впервые за долгое время в глазах Никитича затеплилась надежда. Дрожащей рукой он передал свои рукописи Олегу – так представился молодой человек.
- Оставьте свой адрес. Если все будет хорошо, на днях я зайду к вам с гонораром.
Боясь спугнуть свое счастье, Федор Никитич написал на листке адрес. Расставаясь, Олег протянул ему деньги:
- Это в качестве аванса.
Приняв в руки деньги и убрав их в карман, Кунц возблагодарил Бога за его доброту. Господь своей милостыней выручил его из худого положения. Возвращаясь домой, Никитич зашел в плохонькую таверну, где заказал горячего чая, булку и, не удержавшись, позволил себе такую роскошь, как несколько кусочков сыра. Так вкусно он уже давно не ел.
В сильнейшем волнении Федор Никитич вернулся домой. Окрыленный надеждой, он разрешил себе бросить в «буржуйку» не два, а три полена – небывалая роскошь для него. Раздевшись до подштанников и нижней рубахи, мужчина поскорее лег в постель и уснул быстрее, чем голова коснулась подушки.
Утром, первым делом Кунц справил туалет и принялся ждать важного гостя. Время в такие моменты словно замедляется и неспешно, словно нехотя, выполняет свою работу. Желудок голодно урчал, требуя повторить вчерашнее пиршество, но Никитич старался не обращать на него внимания, с волнением ожидая дорогого гостя.
Олег появился, когда за окном почти стемнело. Быстрым шагом он вошел в тесную комнатенку и, не раздеваясь, сразу начал с дела.
- Это гонорар за ваши работы, - положил молодой человек на облезлый и нестойкий стол несколько банкнот и протянул Никитичу пачку сложенных листов. – А это рукописи, которые не понадобились.
Кунц быстро пробежал листы глазами и с сожалением отметил:
- Из всех моих работ, вы взяли слабые и ничего незначащие сказки.
- Нашему редактору понравились именно они, и он просил передать, что если вы продолжите писать в том же духе, то будете иметь успех в нашем журнале, - широко улыбнулся молодой человек.
Федор Никитич посмотрел на раскрасневшегося с мороза Олега, с горечью взгляну на деньги и на свои рукописи.
- Я не могу, - тихо произнес он.
- Что? – не понял тот. – Что вы не можете?
Внутри Никитича шла борьба. Он понимал, что деньги на столе помогут ему дожить до весны в относительном тепле и с питанием два раза в день, а не два раза в неделю. С другой стороны, рассказы которые у него купили, он написал не от души и понес в издательство лишь для того чтобы пачка бумаг не казалась слишком тонкой.
- Благодарю, но я отказываюсь от такого успеха, - с трудом произнес Кунц. – Заберите деньги.
Олег внимательно посмотрел на этого исхудавшего, побитого жизнью человека. Вчера при встрече он был почти мертв, если не телом, то душой, а сейчас в нем теплилась маленькая искорка жизни. В почти бесцветных, усталых глазах, виднелась решимость, пусть слабая и неуверенная, но она там была.
- Хорошо, - спокойно произнес он и забрал деньги. Уже возле двери,обернувшись, сказал: - Нелегко вам придется с такой моралью… Но вы знаете где меня найти и что я от вас хочу.
К сожалению, слова визитера сбылись. Никитич много работал, ходил по редакциям, но все было безуспешно. И, наконец, он пришел к горькому выводу, что хорошая литература никому не нужна. Однако упорно продолжал писать свои рассказы и сказки. Даже когда его положение стало совсем бедственным, и хозяйка квартиры грозилась выгнать его за неуплату. Даже когда он питался одной чечевичной похлебкой, а порой просто водой с тонкой корочкой черствого хлеба. Он все равно каждый день ходил по редакциям и издательствам, предлагая свои рукописи… но ему везде отказывали.
Сегодня был плохой день. С утра Никитич еле встал с кровати, его немного лихорадило, голова трещала от боли, а желудок выл от голода, прижимаясь к позвоночнику. В комнате было холодно, Кунц не топил свою каморку со вчерашнего утра, стараясь сберечь оставшиеся дрова. Он уже давно сжег остатки письменного стола и все чаще присматривался к ножкам кровати. Если так дальше пойдет, ему придется топить печь собственными рукописями, которые бесполезным грузом лежали возле стенки. Мужчина с трудом оделся, взял кипу исписанных листов и вышел в морозное утро, надеясь, что сегодня ему повезет… Он каждый день надеялся.
Измученный сегодняшним днем Федор Никитич сидел на скамейке, обхватив разгоряченную голову руками. Рукописи лежали рядом, и чтобы их не унесло морозным ветром, мужчина сверху положил камень. Со стороны Никитич напоминал старую скульптуру: серую, с темными впалыми глазами и потрескавшимися губами. Что делать дальше, как жить – Кунц не знал.
Перед его ботинками упала тень. Взобралась по ногам на колени и накрыла собой голову «старика».
- Я вижу вам плохо, - прозвучал незнакомый голос.
Никитич поднял голову. На него сверху, слегка прищурив правый глаз, смотрел мужчина.
- Позволите? – указал он тростью на скамейку.
Никитич пододвинул рукописи к себе, освобождая место. Незнакомец сел, распахнув шубу. Под ней оказался серый костюм-тройка.
- Хороший сегодня день, - низким голосом произнес мужчина.
Кунц промолчал. Для него в этом дне не было ничего хорошего, и кончиться он обещал достаточно плохо. Голова болела нещадно, мелкая дрожь проносилась по телу, бросая Никитича то в жар, то в холод.
- Понимаю, понимаю, таким видом лучше любоваться молча, - рука в перчатке описала полукруг, охватывая пространство. – Я недавно прибыл из Парижа и признаюсь, что таких видов я там не встречал. Вы бывали в Париже?
Федор Никитич зло скосил глаза на незнакомца. Тот сидел, забросив ногу на ногу, слегка покачивая серым, явно заграничным, остроносым ботинком. Правая рука поглаживала черный набалдашник трости в виде головы пуделя. Мужчина явно был богат, и оттого Никитичу становилось еще хуже.
- Что вы хотите? – устало произнес он.
- Помочь, - просто ответил мужчина и широко улыбнулся, обнажая золотые коронки с правой стороны. – Я вижу, вы находитесь в бедственном положении.
- Чем вы мне поможете? – то ли усмехнулся, то ли закашлялся Кунц. – Это никому не нужно, - хлопнул он рукой по своим рукописям. – Я никому не нужен.
- Право, Федор Никитич, наговаривать так на себя, - нарочито игриво скривил и без того кривой рот незнакомец.
- Откуда вы меня знаете? – удивленно посмотрел на мужчину Никитич.
Мужчина прикоснулся к серому берету на голове, и в этот момент Кунцу показалось, что у незнакомца разные по цвету глаза: левый – черный, как непроглядная тьма, а правый – ярко зеленый, с золотой искрой на дне.
- Просто знаю, - наклонившись к Никитичу, произнес глухим низким голосом мужчина.
Он достал из внутреннего карма пиджака визитку и протянул Федору Никитичу.
- Прислушайтесь к моему совету и попробуйте сделать так как я говорю, - без тени улыбки сухо произнес незнакомец. – Может ваша жизнь измениться к лучшему.
«Старик» взял небольшой белый прямоугольник с адресом.
- Что я должен сделать?
- Ничего особенного, - вновь дружелюбно улыбнулся незнакомец. – Откажитесь от своих взглядов и принципов…
- Но… - попытался было возразить Кунц, но мужчина прервал его своим тяжелым басовитым голосом.
- Вы должны стать другим человеком, если хотите что-то поменять в своей жизни, а не прозябать всю оставшуюся жизнь в тесной каморке… Хотя что той жизни у вас осталось, - оценивающе окинул взглядом мужчина Никитича. – Сходите по этому адресу, там вам дадут работу. Со временем, когда вы там попривыкните, присмотритесь, поймете как нужно жить для того чтобы именно Жить, а не влачить жалкое существование, вы сможете стать хозяином своего дела и ни от кого не зависеть, зарабатывая при этом хорошие деньги.
Мужчина говорил с такой уверенностью, что Федор Никитич даже приободрился и с удивлением заметил, что голова больше не раскалывается от боли, а озноб не сотрясает тело. Может все происходящее дар свыше, за его мучения?
- Как же мои рукописи? – все еще с неуверенностью и недоверием произнес «старик».
Незнакомец взял листы и быстро посмотрел их. На лице отобразилась то ли болезненная гримаса, то ли кривая улыбка.
- Бросьте вы это дело. Мастером вам все равно не стать. – Мужчина встал, оправил пиджак и застегнул шубу. – Не думайте слишком долго, лучше воспользуйтесь предоставленным шансом… Что же, думаю, мне стоит откланяться.
- Постойте, – сказал уже в спину уходящему Никитич. – Как вас зовут?
Мужчина обернулся вполоборота и сдвинул острые брови, задумавшись.
- Не важно, - наконец ответил он, улыбнувшись. – Больше мы с вами не увидимся. А совет мой крепко запомните – он поможет в жизни.
Незнакомец ушел, оставив Кунца на скамейке одного в раздумьях с визиткой в руках. Никитич не знал что делать, с одной стороны ушедший мужчина вселил в него надежду, но что если он обманул, решил насмеяться над беднягой. Может лучше продолжить писать, надеясь, что его талант оценят. Словно в ответ резкий порыв ветра подхватил свободно лежавшие листы с текстом и понес их по заснеженному тротуару, унося все дальше. Никитич было рванулся за ними, но усталое и голодное тело не позволило догнать быстрый ветер.
- Значит это судьба, - вновь взглянул на визитку мужчина и направился по указанному адресу.
Квартал, в котором находилась нужная улица, был один из самых богатых в городе. Дорожки здесь ухожены, кусты подстрижены даже в зимнее время, дома хоть двух и трехэтажные, но каждый имеет свой небольшой участок с садом. Картина перед глазами была не той, что на улице, на которой жил Никитич. Там пятиэтажные дома щурились мутными окнами, которые смотрели на грязные тротуары, по которым ходили не менее грязные люди: бедняки, пьянчуги и дешевые проститутки. В его квартале дома перемежались с питейными заведениями, где подавали плохую, но зато дешевую еду и самую, как ни на есть дряную выпивку, отдающую мочой.
Кунц боязливо оглядывался, опасаясь, что сейчас появится городовой и прогонит его с этой улицы. Но никого не было и он спокойно дошел до трехэтажного дома в конце улицы. Робко постучав в дверь, он принялся комкать в дрожащих руках шапку, ожидая ответа. Наконец дверь открылась и в проеме возник усатый мужчина среднего возраста, с большим животом, свисающим через широкий пояс брюк.
- Слушаю, вас любезнейший? – выжидающе посмотрел он на Федора Никитича.
«Старик» не знал, что сказать, поэтому рассказал, все как было, как встретил незнакомца и как тот дал ему вот эту визитку. Усатый мужчина взглянул на прямоугольный листик, и пухловатое лицо расплылось в широкой улыбке.
- Дорогой мой, мы вас так ждали, - обнял Кунца мужчина и проводил в дом. – Меня зовут Никанор Евгеньевич, а это теперь ваш дом, - обвел он широкое пространство вокруг себя. – Давайте я вам все покажу.
Прежде чем Никитич успел опомниться, Никанор Евгеньевич провел его в ванну комнату, где две молодые служки раздели его и обмыли в горячей ванной. После хозяин дома отвел его в столовую, где на большом столе раскинулся ароматный натюрморт из десятка разнообразных блюд. Так сытно и вкусно Федор Никитич никогда в своей жизни не ел. Не веря, что все это происходит с ним, он набивал рот деликатесами о которых слышал, но никогда не пробовал. Когда живот благодарно и тяжело заурчал, Кунца проводили в спальню, где он расположился на мягкой перине, накрывшись толстым теплым одеялом. Все еще до конца не веря в свое счастье, Никитич проворочался в постели несколько часов, прежде чем уснул со счастливой улыбкой на лице.
Через многое пришлось пройти Кунцу Федору Никитичу. В начале нового пути, узнав, что ему предлагаю делать, он был мучим совестью и моральными принципами. Несколько раз он порывался уйти из этого прекрасного с виду дома, внутри которого жила червоточина, к которой он примкнул. Однажды он набрался смелости сказать Никанору Евгеньевичу о не честности, не качестве и воровстве в их деле. Толстоватый хозяин посмотрел на мужчину и произнес доверительно:
- Ты добрый, честный и за правду – это хорошие качества. Только в наше время они никому не нужны. Что толку в твоей правде и честности, если они не приносят деньги?
Никитич хотел было возразить, но Никанор Евгеньевич положил перед ним несколько листов, в которых мужчина узнал свои рукописи.
- Хочешь вернуться к жалкому и нищенскому существованию? – вопросительно посмотрел на него собеседник. – Зима прошла и лето с осенью можно пережить, но что будет, когда вернуться холода? Опять будешь жить в тесной плохо отапливаемой конуре, голодать и побираться как пес по издательствам, ожидая, что кто-то бросит тебе гнилую краюху хлеба? Если ты этого хочешь, - толстяк развел руками, - выход там.
Кунц долгое время раздирался сомнениями, желая сохранить свои принципы, но не желая возвращаться к нищенскому существованию. Он понимал, что не переживет следующей зимы, его здоровье и так подорвано убогой жизнью, поэтому он все чаще закрывал глаза на действия и поступки хозяина дома, заглушая в себе голос морали и совести.
Скоро дела Федора Никитича пошли на улучшения. Жизнь со временем наладилась, здоровье окрепло и теперь в былом холеном мужчине в добротном сюртуке нельзя было узнать того старика, что обивал пороги московских издательств и шатался от любого дуновения морозного ветра. Он уже не был тем человеком, что раньше, не внешне, не внутренне. Никитич стал дельцом. Он выполнял многочисленные указания Никанора Евгеньевича, имея не только заслуженное вознаграждение, но и нагревая руки у разных господ. Кто же просил у него помощи, часто попадал в пренеприятнейшую историю и уходил, что ни на есть голый.
Порой вспоминая свою прошлую жизнь, Никитич хмурил брови и кривил рот, недоуменно произнося:
- По тем временам я мог на что-то рассчитывать? Каким же глупцом я был.
Никанор Евгеньевич, молча, радовался, какого помощника и ученика он воспитал.