Часть 7. ПРАВНУК ШАМАНА
Глава 1. «Я бы лучше назвал тебя Капуром». Истинно восточный интерьер. «Белое солнце пустыни» и снова шаманы.
Бывает, что знакомясь с человеком,
даже не пытаешься запомнить его
имени. Не подозреваешь о том, что
этот человек сыграет в твоей жизни
важную роль и его имя ты будешь
вспоминать до конца своих дней...
Село располагалось на берегу бывшего озера. Теперь это был глубокий каньон с высокими пологими берегами, давно высохший, покрытый веселым разнотравьем. Выбираясь наверх из своеобразного оазиса, травы постепенно смешивали свои цвета, и разливались по степи одним бескрайним, успокаивающим сердце морем.
С весны и до поздней осени менялись цвета и узоры сотканного природой ковра. Сначала - это яркая зелень самых различных оттенков – от светлого желто-зеленого до темно-зеленого, почти черного. В период цветения ковер пестрил разноцветными точками, потом зеленый фон покрывался яркими желтыми мазками цветов одуванчика, в других местах почти сплошь заливался белыми зонтиками степной кашки, стоящей на крепких высоких стволах. К концу лета цвета тускнели, становились спокойнее, палитра беднела, ковер угасал, приобретая все больше коричневатых и серых оттенков, становясь грязным и скучным и, наконец, полностью закрашивался в сине-белый снег, чтобы с весны снова продолжить эксперименты с различными сочетаниями цветов и оттенков.
Вдоль единственной улицы, делившей поселение на правую и левую стороны, тянулись ряды разрушенных и полуразрушенных домов, сложенных некогда частью из глины, частью из камня, который начал попадаться нашим путешественникам еще на дороге, задолго до появившегося на горизонте забытого в степи поселка. Развалины напоминали декорации к какому-нибудь старому захватывающему боевику, наподобие «Белого солнца пустыни»: высокие до трех метров глухие заборы, грубо оштукатуренные светло-коричневой почти белой глиной. В тех местах, где забор был разрушен или просто разобран оставшимися еще здесь жителями, была видна его внушительная полуметровая толщина, говорившая о том, что забор сложен так же добротно, как и сам глинобитно-каменный дом. Доведись здесь в старые времена выдерживать осаду, то можно было не сомневаться, что пуля, даже если и пробьет эту толщу из камня и глины, то уж наверняка потеряет свою убойную силу и вряд ли причинит серьезный вред обороняющимся. Плоские крыши домов возвышались то там то здесь, редкие слепушки окон переплетенные частой деревянной решеткой, осторожно наблюдали сверху за незнакомой машиной, нарушившей вечернюю тишину старого почти заброшенного селения. Своды некоторых ворот и отдельные элементы строений подчеркивали выбранный стиль формой своих заостренных в верхней точке арок. Выгоревшие за долгое время узоры синих, зеленых и красных цветов, видневшиеся в некоторых местах бледными потертыми пятнами, придавали окружающему пейзажу еще больший старинный колорит. Все это выглядело настолько неожиданно и таинственно, что наши герои совершенно умолкли и только вертели головами, очарованные представившимися взору картинами древней восточной сказки. Километрах в пяти от селения желтели заросли камыша, извилистой линией убегающие в степь, постепенно редеющие и пропадающие за круглыми зелено-голубыми холмами. Видимо это была река, давшая возможность обосноваться здесь первым поселенцам. Справа и слева, со всех сторон простиралась невспаханная неиспорченная человеческим вниманием степь. Прозрачная, не скрывающая ничего от глаз путника, с горьким запахом полыни, перемешанным с пылью, солнцем и пением жаворонка, с только ей присущим, щемящим душу ощущением ветра, неба, величественной простоты и искренности. Как красив и могуч сосновый бор, как волнует воображение, раскинувшееся бескрайнее море, как поражают своим незыблимым величием снежные вершины, как изумляет красота архитектурных творений человечества! Но степь – это необъяснимое понятие, доступное только тому, кто родился и вырос окруженный этим физическим ощущением правды и бесконечной свободной красоты.
Семен с Олегом въезжали в аул, когда солнце почти село, но горизонт еще можно было различить по линии красного заката, предвещающего ветреную погоду.
- Раньше дед жил вон в том доме, - показал Цыган в сторону высокого забора, над которым виднелась только верхушка крыши с печной трубой. Рядом с трубой, как будто прямо из крыши, торчал черный высохший поломанный грозой ствол клена, раскинувший в стороны толстые кривые ветви.
- Теперь сюда перебрался. Во-первых, там крыльцо высокое, во-вторых, чтобы протопить, дров надо сжечь уйму.
- Вообще-то, меня Булат зовут,- сказал невысокий симпатичный парень лет около тридцати, знакомясь с Олегом. Круглые карие глаза, небольшой аккуратный нос. Булат не был толстым, но и худеньким его тоже нельзя было назвать. Наверное, лучше сказать «упитанный». Очень смуглая кожа, большие красивые карие глаза и жесткие черные волосы, слегка вьющиеся на затылке и под ушами – и впрямь, настоящий герой индийского фильма. А индийцы – те же цыгане. Вернее, цыгане – индийцы. Выходцы северных племен Индии. Эта часть страны постоянно находилась в военно-политических конфликтах. Сначала ее завоевывали греки, персы и скифы. Позже начали вторгаться и гунны. Постоянные военные беспорядки и толкнули некоторые племена, которые потом начали называться цыганами, на запад, через Иран, Афганистан и Армению.
- Я бы лучше назвал тебя Капуром, - ухмыльнулся Олег.
- Для всех, кто меня знает, я – Цыган, даже мама с сестрой так называют.
В доме, где жил дед Цыгана, все было настолько правдоподобно восточным, что утихшее было, ощущение сказки в стиле «тысяча и одна ночь» вновь взволновало успокоившееся обыденным разговором сердце. По беленым голубой известью стенам висели цветастые коврики вытканные арабесками. По двум сторонам входной двери располагались текстильные панно с изображением породистых коней, грациозных газелей, сайгаков и «заходящих на второй круг» коршунов, растопыривших, словно пальцы, перья на концах своих крыльев. У боковой стены стояли кресла, накрытые яркими пледами. Такими же яркими были накидки подушек и самой кровати, на которой полусидел, полулежал сухой старик с редкими седыми усиками и такой же седой острой бородкой. Одет он был в полосатую хлопчатобумажную рубаху, темно-коричневые вельветовые штаны и маленькую зеленую тюбетейку с желтым растительным казахским узором. Возле окна стоял полированный стол с задвинутыми под него стульями необычной формы, сиденья и спинки которых тоже были обтянуты цветастыми тканями. Ближе к креслам располагался еще один маленький низенький столик шестиугольной формы, щедро украшенный резьбой. Шкафов в комнате не было. Скорее всего, роль их выполняли стенные ниши с решетчатыми дверцами, напоминающими арабские. Чеканенные чайнички на подоконнике, пиалы различных размеров и другие элементы и аксессуары дополняли общее впечатление и делали интерьер истинно восточным и интересным, словно Олег с Семеном попали, по меньшей мере, в восемнадцатый век.
- Сейчас чайник поставлю, - сказал Цыган, не обращая внимания на деда и даже не представив ему гостей. Тот продолжал лежать, уставившись в одну точку и не выказывал никакого интереса к вошедшим. Заметив неловкость гостей, Цыган улыбнулся, кивнул в сторону деда и сказал:
- Не обращайте внимания, с ним бывает, да и слышит плохо. Ему уже за сотню, никто не знает сколько точно. Может сто пять, а может сто десять. Он в Жаманжоле самый первый поселенец.
- А как он один живет? – удивились парни, - Ты ведь тоже здесь гостишь просто?
- Тут, в ауле еще человек двадцать есть. Присматривают. Да и сам он, знаешь какой шустрый. Хитрый дед – когда есть кто-то из родственников, прикидывается немощным, а остается один – и печку топит и баранов пасет. Еду, правда, соседка готовит. Я ей лавандос подкидываю. Видит он плохо, может с гвоздями наварить. Цыган засмеялся, а старик, словно в подтверждение того какой он шустрый, неожиданно соскочил с кровати, резко обул остроносые тапки, и со словами «Ассалам алейкум» принялся пожимать руки Олегу с Семеном. Парни, ошеломленные такими переменами, кланялись и двумя руками отвечали на приветствие почтенного старца, проявившего завидную прыть, не вязавшуюся с его возрастом. Маленький худой старик спину держал совершенно ровно и рукопожатия его были довольно чувствительными.
- Ата, это из города джигиты. К тебе приехали, - громко, почти крича, представил парней Цыган. Старик кивнул, скинул туфли и снова улегся на кровать, уставившись на ковер и отрешившись от окружающих его действующих лиц и событий.
- По-русски понимает? – тихо спросил Олег.
- Не только по-русски. Еще по-арабски, уйгурски, общается с китайцами и запросто говорит с алтайцами, хотя на Алтае много различных народов.
- Уйгуры и алтайцы еще ладно, это, как и казахи, тюркские народы. Арабский тоже многие мусульмане знают, Но вот китайский откуда знает, почему-то не хочет рассказывать - пожал плечами Цыган, нарезая подогретую на сковороде баранину. – Так, что тут у нас еще есть? – перевел он разговор на другую тему и принялся изучать содержимое холодильника, не очень гармонично вписывавшегося в окружающий восточный колорит.
- Ата, шай iшуге, кеттi, - громко сказал Цыган, обращаясь к деду. Дед повернул голову, так же быстро, как и в первый раз запрыгнул в туфли и снова начал торжественную церемонию знакомства.
- Ассала могалейкум, - пожимал он руку, то Семену, то Олегу. «Да, зря, наверное, тащились в такую даль…», - загрустил Олег, добросовестно выполняя второй дубль сцены знакомства.
- Не переживайте, иногда перемыкает, но вообще дед вполне шарит, - оправдывался Цыган, - и память у него отличная. Он может забыть, что было две минуты назад, но события своей жизни рассказывает с завидным соблюдением хронологии.
- Чай будешь? – громко предложил Цыган, когда старик снова направился к кровати.
- Потом,- ответил тот по-русски, махнул рукой и принял прежнее положение.
- Ладно, ешьте, не стесняйтесь, - сказал Цыган. Перекусим и начнем «допрос», а пока вкратце расскажите мне что случилось и зачем вам понадобился мой дед.
Вкратце рассказать события, заставившие парней тащиться в заброшенный аул, дабы встретиться со столетним дедом оказалось совсем непросто. Парни старались как могли, и когда один умолкал, вынужденный делать паузы в процессе пережевывания пищи, эстафету перехватывал другой, и так в течение минут сорока. Цыган выпил уже три пиалы чая, наливал четвертую, не сводя глаз с рассказчиков. В какие-то моменты его круглые слегка раскосые глаза выпучивались до такой степени, что казалось, вот-вот вылезут из орбит. Иногда он зажмуривался, словно ожидая неотвратимого удара по голове, иногда и вовсе, забывшись, открывал рот, отвесив нижнюю челюсть и вывалив кончик языка, становясь похожим на индийского ламу.
- Да-а-а, признаться…. Если бы я не был правнуком шамана…
«Опять шаманы!», - подумал Олег и глянул на Семена. Тот кивнул, подтверждая, что понял его мысли и сочувствует. И не только ему, но и себе тоже.
- Я бы нифига не поверил и, наверное, серьезно начал переживать за ваше психическое состояние. Я и от деда слышал всякое, но такого.… Теперь мне надо пересказать ему вашу историю, так сказать, в собственнм изложении. Вы, пока что, мало чем сможете мне помочь, для него понятней все же будет по-казахски. Можете покурить, только смотрите, чтобы собака какая-нибудь не бросилась, местные псы своих знают, а время позднее – скорее всего, уже пригнали скот с пастбища….
Когда Олег с Семеном вернулись в дом, старик сидел на полу перед маленьким круглым столиком. Перед ним стояла пиала, на дне которой дымился крепкий ароматный чай.
Глава2. Ночная прогулка. Священный камень. Бубен по наследству не передается. «Алга, комсомол!»
Моя бабушка говорила: Вера разная,
а бог один. Так почему же каждая
религия считает другую неверной?
А просто религию используют как
инструмент для решения задач, в
меркантильных интьересах….
- Отырымыздар, - скомандовал дед, и парни уселись на толстый шерстяной ковер рядом с Цыганом.
- Давай свой доска, - сказал старик, наполняя пиалы, снова поставленные перед Семеном и Олегом.
Эффект от увиденного был почти тот же, что наблюдался и с Семеном. Старик подпрыгнул в кресле, схватил доску и побежал к окну.
- Булат, дай мой очки, - попросил он внука, не отрывая глаз от толстого черного куска дерева, словно опасаясь, что видение может внезапно исчезнуть.
- Шайтан, жаман жа;дай ой. Са;ан, жiгiтке жолы болмады. К;мектесуi керек, - причитал старик, качая головой и искоса поглядывая на Олега.
- Что он говорит? - с тревогой спросил тот.
- Не повезло тебе, говорит. Вроде, поможет, - перевел Цыган.
- А про меня? – поинтересовался Семен. Цыгану не пришлось отвечать – дед посмотрел на Семена и снова закачал головой и зацокал языком:
- Ти хитрая, твой хитрост пойдет лево, ти право, ти лучше не ходить право, там тебя может ждать. Ти не виновата, ти не нужна, твой хитрост нужна. Если сможешь, пойдешь лево. Тебя забудут, и ти забудешь.
- Ата, а можно проще? – спросил Цыган, ничего не понимая. Где уж было что-то понять Семену.
- Жок, простой нельзя, - серьезно ответил дед, - Я сам не понимаю здесь. Вижу и слышу.
- Блин, дед, вечно загадками говоришь. Попробуй, разгадай твои ребусы, - обиженно сказал Цыган.
- Идите, гуляй, - скомандовал дед, - Мне надо одному быть,- сощурился он и сел на пол, скрестив ноги калачиком. Морщинистое худое лицо, в одно мгновение лишилось красок и стало похоже на восковую мумию.
- Сколько гулять? – спросил Цыган. Дед уже никого не видел и не слышал, словно переключил сознание на что-то более важное, происходящее не здесь, не с ним и в другое время.
На улице было совершенно темно. Лишь метрах в двадцати от дедовского дома горело одинокое желтое пятно прячущегося за забором окошка. Свет его тускло освещал небольшой фрагмент дома и не более квадратного метра возле забора. Парни закурили и уселись на невысокой завалинке, выложенной из кусков рваного плитняка вперемешку с плотной окаменевшей глиной. Было удивительно тихо. Даже кузнечиков или других насекомых не было слышно. Лишь изредка в сарае жалобно блеяла овца или где-то, ругаясь, лаяла собака.
- Твой дед - шаман? – спросил Олег, глядя на освещенный участок возле дома. В бледном свете маленького окошка мелькнула тень и упала на землю.
- Да какой он шаман, у него даже бубна нет. Так, любитель. Вот прадед, говорят, настоящий шаман был. У него-то бубен точно был. Дед рассказывал. Бубен для шамана – это и скакун и лук со стрелами и лодка для плавания по реке времени.
- Он что, бубен свой сыну не оставил, деду твоему?
- Бубен по наследству не передается. Он каждым шаманом изготавливается отдельно. Это как диплом о степени знаний и мастерстве владельца. И еще его надо «оживлять», а это специальная церемония, которая проводится в определенных местах, куда не так-то просто попасть и проводится она в присутствии духов, покровительствующих шаману.
- А тебе не предлагали стать шаманом? Ты ведь, так сказать, наследник.
- Само шаманство, как и бубен, тоже по наследству не получишь. Шаманом становятся по призванию. Говорят, что обладающие этим даром, впадают в бешенство и трясутся при звуках бубна. Я сколько фильмов про индейцев смотрел, да и «Земля Санникова» раз восемь видел, там Махмуд Эсамбаев под бубен наяривал, что-то меня не колотило. Нет, ну так, прикольно, вставляет ритм, но не до такой степени.
- Жалко, - вздохнул Олег, - хотелось бы посмотреть на настоящий бубен.
- Что на него смотреть? Обечайка, как на бочке, обтянута шкурой молодого жеребенка, разрисована значками и символами, две палки крест - накрест.
- А прадед «крутой» шаман был?
- Чудеса вытворял. Рассказывают, что он раненого в сердце на ноги поставил, хотя рана была, что называется, несовместимая с жизнью. Цыган замолчал, затянулся сигаретой. Олег посмотрел на темное, затянутое облаками небо, на котором не было видно ни одной звезды. Чувство недоумения начало вдруг пробираться в душу: что он делает здесь в компании незнакомых людей? И почему они принимают такое участие в решении его проблем? Семен, до его появления уже и забыл о своем неправдоподобном приключении, произошедшем в студенческие годы. Цыган – Булат, вообще не должен был верить во все рассказанные ему бредни. А может, не надо было никуда ехать? Плюнуть на все! Сидел бы сейчас где-нибудь в пивнушке с друзьями или пригласил Шолпан в кино. Вот это идея! Надо обязательно пообщаться с ней в нормальной обстановке. При воспоминании о девушке у Олега сильнее забилось сердце, нестерпимо захотелось глянуть в ее глубокие черные глаза, ощутить тепло руки, услышать звонкий заразительный смех.
- Слушай, Олег, а тебе что, Шолпан нравится? – неожиданно спросил Цыган.
- С чего ты взял? – вздрогнул Олег и заерзал на завалинке, словно кто-то мог разглядеть в темноте, вспыхнувший на щеках румянец.
- Ты когда о ней говорил, у тебя глаза загорались и щеки краснели, - негромко засмеялся Цыган, - Не забывай, я все-таки правнук шамана, я все вижу! - погрозил он пальцем. Олег хотел что-то ответить, но в этот момент вдруг увидел, что тень, падающая из окна, вовсе и не тень, а темная сгорбленная старуха, которая стоит возле забора, смотрит в его сторону и грозит указательным пальцем! Сигарета выпала изо рта, миллиардами мельчайших иголочек закололо под кожей головы и шеи, уши забило шумом, в глубине которого слышался зловещий голос колдуньи: « Я все вижу, все вижу!»
- Что с тобой? – услышал Олег голос Цыгана, который тряс его за плечо, стараясь привести в чувства. Олег зажмурился, тряхнул шевелюрой. Никакой старухи под окном не было.
- А кто сказал: «Я все вижу»? - задал он вопрос, который даже самому показался не вполне нормальным.
- Я, - удивленно произнес Цыган, ощущая передавшуюся ему тревогу.
- Ладно, тогда все нормально, - спокойно ответил Олег, поднимая с земли недокуренную сигарету.
- Ну, если нормально, пошли в дом, - предложил Семен, испытывая странное желание поскорее попасть в освещенное помещение. Поднимаясь с завалинки, неожиданно для себя глянул в сторону освещенного пятачка под окном и замер, издав непонятный звук, похожий на резкий глубокий вдох. В тусклом пучке света, падающем из окна, стояла согнутая фигура в балахоне до пят и капюшоне.
- Да что с вами?! – воскликнул Цыган, толкнул Семена в бок и посмотрел в направлении его взгляда. В желтом пятне окна мельтешила фигура обитателя дома, потом человек исчез, оставив под забором расплывчатый прямоугольник света.
- Ты видел? – спросил Семен Олега, когда они вернулись в дом.
- Да, - ответил Олег. Зрачки его глаз были расширены, хотя попав из темноты на свет, они наоборот должны были сузиться.
- А ты видел? – обратился Семен к Цыгану.
- Что видел? – не понял тот.
- Не что, а кого, - под нос пробурчал Семен, - Повезло, - значит, ты не при делах, - еще тише добавил он.
- Объясните толком! – недоумевал Цыган, встревоженный странным поведением товарищей.
- Да, Степановна, под окном стояла, - как-то без эмоций сказал Олег, словно говорил о соседке, которая готовила деду завтраки.
- Это галлюцинации, вызванные воспоминаниями, - поспешил успокоить Цыган.
- Ага, причем массовые, - усмехнулся Семен, усаживаясь на ковер, напротив деда, который сидел с черенгерской доской на коленях и внимательно изучал вырезанные на ней символы. На переносице висели очки с огромными линзами, больше похожими на увеличительные стекла.
- Слушай, Цыган, как зовут деда, как к нему обращаться? – спросил Олег, устраиваясь рядом с Семеном.
- Называй аксакал Есеке или Есен-ата.
- Ну, джигиттер, - сказал аксакал, убирая увеличительные стекла в старинный кожаный футляр-коробочку украшенную серебряными пластинками, - Сегодня будем погулять. Как раз вы приехал. Луна станет, где надо, мы пойдем священный камень, там будем знать, что надо делать потом. Ай, Булат, стели гостю, пусть отдыхают, - довольно легко поднялся он с пола и, оставив доску на низеньком столике, вышел на улицу.
- Какая луна? Темнота на дворе, ничего не видно! – ухмыльнулись парни и посмотрели в окно. На улице было настолько светло, что можно было разглядеть истертые временем узоры, украшавшие свод деревянных ворот у дома напротив. Цвета, конечно, различались плохо: красный казался серым, а синий и вовсе черным.
- Что за чудеса?! – удивился Олег. Старый Есеке медленно прошел под окном, глянул на луну и скрылся из виду.
- Дед знает, что говорит, - сказал Цыган, - Молиться пошел, у него за домом беседка специальная.
- Он и аллаху молится и шаманские дела знает? Это совместимо, вообще?
- У меня спрашиваешь? Я тоже атеистом воспитывался. Хотя галстук пионерский в кармане носил. Так что, в этом мало чего понимаю.
Парни улеглись на матрасах и одеялах, которые Цыган извлек из стенных ниш. Комната была довольно просторная и, не смотря на обилие ковров, тканых панно, одеял и подушек на верблюжьем меху в ней было достаточно света и воздуха. Перед сном мужчины выпили по пиале крепкого кобыльего кумыса, легкое приятное опьянение и дремотная слабость сморили их. Немного поговорив на отвлеченные темы, они начали засыпать, так что, когда в дом вернулся хозяин, здесь уже раздавалось дружное похрапывание и сопение.
Было, наверное, часа два ночи, когда Старик разбудил парней, велел одеться и следовать за ним. Цыган хотел отправиться вместе со всеми, но Есен-ата, сказал, что тот может спать дальше, так как в его присутствии нет никакой необходимости, подтвердив тем самым, предположение Семена, что он, действительно «не при делах». Более того, дед сказал, что он даже может помешать в проведении какого-то ритуала.
На небо набежали тучи, но луна была настолько полной, что ее яркое сияние пронизывало легкую серую пелену и все окружающее было вполне различимым, чтобы не споткнуться о камень и не налететь на столб. Из ворот напротив выбежали две поджарые пастушьи собаки и с громким лаем бросились на наших героев.
- Кет! Шайтан-бала!- замахнулся старик деревянным посохом, в роли которого выступала кривая саксауловая ветка. Услыхав его голос, собаки как вкопанные остановились в полуметре от перепуганных парней, потом послушно побрели во двор, понуро опустив морды и изредка оглядываясь на людей, источающих чужие запахи городской сутолоки и автомобильных пробок.
Для столетнего старика дед Есен шел довольно быстро. Миновав последний дом аула, старик повернул направо, по направлению к каньону, уже знакомому нам как пересохшее озеро. Шли молча. Старик плохо слышал, и кричать в ночной тишине казалось неправильным, неподобающим ситуации. К счастью, сам он не делал никаких попыток завязать разговор. Прожив на земле столько лет, он давно освободился от лишних условностей, порой зря усложняющих нашу и без того переполненную правилами этикета жизнь.
Когда спустились на самое дно каньона, под ногами захлюпала грязь, сырая трава стала неприятно липнуть к рукам и пыталась забраться под брюки. Аксакал остановился, посмотрел на луну и, произнеся давно позабытый лозунг «Алга, комсомол!», двинулся дальше. С чувством юмора у него было все в порядке. Противно зачавкала болотистая почва, впереди на кустах полыни засверкали звездочки светлячков. Шагов через двадцать пошла сухая почва, а заросли стали настолько высокими, что почти полностью скрыли идущих напролом полуночников. Тонкий сладковатый запах, исходивший от светлячков, горечь полыни и аромат еще каких-то степных трав смешивались в один потрясающе красивый пьянящий букет. Олегом вдруг овладело необъяснимое чувство радости. Отчего-то стало легко и весело, словно не было никаких проблем, а все происходящее – просто сказка, которой не надо бояться, которая закончится, как только он проснется и откроет глаза.
-То;та! (стоп, стоять) - услышал Олег и наткнулся на Семена. Тощая прямая как палка фигура деда торчала на середине поляны метров десять в диаметре, окруженной джунглями полыни в человеческий рост. Дед стоял возле большого плоского камня, торчавшего из земли под углом и доходившего ему до пояса. Он не шевелился минуты три, потом обернулся и сильным голосом, не похожим на голос древнего старика безапелляционно приказал:
- Семен барамын, Олег барамын,- указал он пальцем, куда следовало идти каждому. «И имена сразу запомнил», - констатировал для себя Олег, двигаясь в указанном направлении. Олег, сидишь там. Семен, там. Не вставай и не ходит. Т;сiнiктi ме? (Вам все ясно?)
- Да, аксакал, я понял, - ответил Олег.
- Сен бе? ( А ты?) – обратился он лично к Семену.
Часть 8. СКАЗАНИЕ О ПРИШЕЛЬЦАХ ИЗ КОСМОСА
Глава 1. Песня – гипноз. Женщина-космонавт. «Давно это было…». Любовь скопившаяся внутри.
Рассказывать о «делах давно минувших
дней, преданьях старины глубокой»
гораздо проще, чем говорить о дне
недавнем. «Да хто цэ бачил?» - говорила
моя бабушка.
- О;;а ж;рме, - сказал он по-казахски, глядя на Семена, а потом добавил по-русски: «Правый не ходи».
Есен –ата уселся на траву, оперся спиной на камень, словно на спинку автомобильного сиденья, положил ладони на черенгерскую доску и закрыл глаза. Где-то рядом забулькала болотная лягушка, непуганая уверенная в безопасности. Замолчала, стало совсем тихо. «Странно, почему комаров нет? - подумал Олег, - Чем лягушки питаются?». В знак солидарности, послышался голос другой земноводной. Потом они «запели» дуэтом. В их пение вмешался какой-то посторонний, не вписывающийся в общую мелодию звук. Что-то похожее на слабый жалобный не то стон, не то вой, проникало в душу. Звук постепенно обретал отчетливость, рисуя туманные образы неопределенных форм непонятного значения. И чем громче он становился, тем более конкретными и различимыми становились ноты, превращаясь в образы и поступки…
Старик пел на чужом непонятном языке. Некоторые слова были похожи на казахские, но только похожи, так же, как все тюркские наречия чем-то схожи друг с другом, но все-таки разные. Пение напоминало звучание домбры, а иногда голос издавал очень низкие гортанные звуки, резко сменяющиеся высокими. Звучание завораживало и усыпляло. Олег закрыл глаза и, словно растворившись в мелодии, начал понимать и даже видеть то, о чем говорилось в этой старой чужеземной песне. Вершины высоких заснеженных гор виднелись за синей непроходимой лесной чащей. Он стоял на берегу холодной горной речки, бегущей по обточенным волнами камням и теряющейся в зарослях дикой малины буйно разросшейся у подножия темного хвойного леса. То ли красота первозданной природы, то ли удивительно чистый воздух пьянили разум, пробуждая фантазию и рисуя удивительные картины, давно минувших историй, случившихся в этих краях и записанных в народных песнях…
Давно это было. Никто не помнит, сколько лун минуло с тех пор. В краю, где Цаган Убугун – Белый Старик касается макушкой звезд (гора Белуха находится почти по центру трех океанов: Северного Ледовитого, Ледовитого и Тихого), стоя посреди трех океанов, где и по сей день лежит долина эдельвейсов, жил народ, который зовется теленгитами. Мужчины этого рода были искусные охотники и рыболовы. Главный шаман умел помогать охотникам и рыбакам, колдуя хорошую добычу и крупную рыбу, лечил людей, которые начинали болеть из-за того, что их покинул двойник-неведимка. Уйдя погулять, когда человек спал, он мог заблудиться или попасть в плен к злым горным духам. Только шаман мог найти его и заставить вернуться, вбивая звуками своего бубна в правое ухо. Счастливо жил народ теленгиты, запасая много зверя и рыбы на зиму, продлевая род сильными мальчиками и красивыми здоровыми девочками.
Но, однажды, в долину эдельвейсов, извергая огонь и пламя, прилетел большой блестящий щит с горящими яркими заклепками. И вышли из него люди, одетые в черные облегающие одежды. Кожа их была белой как снег на вершине горы, а глаза и волосы черные как летняя безлунная ночь. Люди наловили дичи и снова зашли в щит. Щит засвистел, поднялся над долиной и, ударив ярким лучом света по верхушкам сосен, стал уменьшаться в размерах, пока, наконец, не стал маленькой звездочкой, бегущей по небосводу. Завороженные стояли люди племени теленгитов. Много было среди них храбрых охотников, которые в нужный момент становились воинами, защищавшими свой народ от посягательств врагов. Но, даже эти бесстрашные воины потеряли волю, когда на них глянули черные бездонные глаза чужеземцев. Завороженные стояли они и не могли пошевелиться, глядя, как нагло те воруют, принадлежащую теленгитам добычу.
Когда теленгиты пришли в себя и стали оглядывать стойбище, то нашли женщину, которая лежала на траве без признаков жизни. У нее не было ран, но сознание и силы оставили тело и сердца совсем не было слышно. Сначала решили, что она мертва, но шаман потрогал руку и приказал нести черноволосую белокожую иноземку в юрту. Много дней и ночей сидел он над женщиной. Она была не юной, но и не старой. В том возрасте, когда женщина имеет детей, которые уже научились ходить и говорить первые слова. Шаман поил ее разными травами, окуривал сладкими ароматами и пел ей длинные таинственные песни под звуки бубна. Когда выпал первый снег, женщина открыла глаза и глянула на шамана. Как только он окунулся в этот бездонный черный омут, сознание его затуманилось, он заплакал и ушел в тайгу, пугая больших бурых медведей своим жалобным протяжным стоном. С той минуты шаман потерял волшебный дар, превратился в простого мужчину, который целыми днями только и мечтал о том, чтобы выздоровевшая женщина глянула на него своими прекрасными черными глазами и улыбнулась, показав перламутровые зубы, прятавшиеся за выразительными розовыми губами. Ее белоснежная кожа светилась, окруженная дрожащим голубоватым ореолом, когда в лунную ночь она стояла на краю долины эдельвейсов и с тоской смотрела в небо, надеясь заметить, как какая-нибудь из звезд начнет приближаться, превращаясь в сверкающий заклепками щит.
Шаман забросил свое ремесло, сделавшись добровольным рабом черноглазой Енары. Она назвала себя Ен, но людям легче было называть ее Енара, что было более привычно для уха племени теленгитов. Молодые шаманы не могли справиться с непогодой и болезнями, которые наслали на племя духи гор, а главный шаман думал только о том, чтобы Енара была сыта и довольна. Его любовь принесла горе и отчаяние в стойбище охотников и рыболовов. Многие мужчины перестали смотреть на своих соплеменниц, втайне мечтая о белокожей Енаре. Наконец наступил момент, когда люди, не поддавшиеся чарам иноземки, решили избавиться от нее. Ночью они ворвались в юрту некогда великого шамана, связали красавицу Енару, натянули ей на голову толстую мужскую рубаху, чтобы чары черных глаз не могли лишить их сил и бросили ее в реку. Довольные разошлись они по домам, надеясь, что к главному шаману вернутся его знания и сила. Долгой и темной была ночь убийства чужеземки. Солнце не хотело смотреть на людей, решившихся на такое коварное злодеяние, а когда все-таки выглянуло из-за вершины горы, то увидело, что главный шаман лежит на берегу горной реки, не замерзающей ни зимой ни летом. Тело его покрылось инеем, сделалось таким же белым как у красавицы Енары, душа покинула его, умчавшись на поиски возлюбленной.
Долго горевали люди, долго несчастья и неудачи одолевали процветающий некогда край, пока однажды не произошло событие, которое изменило жизнь и вернуло народу счастье и благополучие.
Однажды охотники забрели так далеко, что даже начали подумывать о том, как бы им не заблудиться и не стать добычей огромных бурых медведей, никогда не видевших людей, не пуганых стрелами и топорами. Долго бродили они по тайге, пытаясь найти обратную дорогу, и набрели на странное жилище, сложенное из стволов деревьев. Изнутри шел белый густой дым, и приятный аромат готовившегося на огне мяса беспокоил изголодавшиеся желудки. В избушке никого не было, и охотники решили дождаться хозяина крепкого деревянного жилища. Голод был настолько сильным, что они отрезали от туши оленя по куску мяса и, насытившись, уснули, обессилившие от усталости и разморенные теплым уютом лесной избушки. Каково же было их удивление, когда проснувшись, они увидели молодую девушку, как отражение в лесном ручье похожую на загубленную их народом Енару! Никто не сказал о том, что это их племя бросило ее мать в ледяную реку, обвинив во всех несчастьях, навалившихся на них в те годы. Девушка улыбалась своими черными как воронье крыло глазами, совсем не испугавшись непрошенных гостей. Она достала из под медвежьей шкуры черную толстую доску и водя по ней пальцами и глядя на охотников, заставила их глаза увидеть дорогу к стойбищу. Она с радостью отправилась бы вместе с ними, но охотники не хотели брать ее с собой, боясь, что племя не примет дочь чудом спасшейся ненавистной Енары.
Один из охотников, молодой и неопытный был очень ослаблен. У него начиналась лихорадка. Его пришлось оставить. Да девушка настаивала на этом. Парень мог просто погибнуть, так и не увидев больше родного стойбища, матери, отца, сестер и братьев. Черноглазая дочь загубленной Енары сказала, что вылечит его к их приходу. Она не говорила словами, но они понимали ее и так.
- Как тебя зовут? – спросил охотник, когда окрепший и повеселевший встретил тонкую белокожую девушку на пороге избушки, принимая из рук охапку хвороста.
- Ел, - ответила она взглядом, не говоря ни слова, - А тебя? – спросила она парня, словно заглянув на самое дно души.
- Я родился в третьем году по круглому календарю, меня назвали Парс.
- Значит твой зверь тигр или барс? – догадалась девушка.
- Елара, - опустил глаза Парс, не выдержав взгляда ослепительно красивых глаз черноволосой иноземки, - Когда ты будешь вспоминать тигра или барса ты не можешь говорить Парс. Ты должна сказать по-другому, например, тот гибкий с острыми когтями, который своим рычанием пугает всех зверей.
- Почему? – удивилась Елара.
- Парс – теперь мое имя, и женщина не смеет говорить его вслух по отношению к животному. Так ты можешь называть только меня. Таков наш закон.
- Хорошо, Парс, я поняла, - засмеялась девушка, совсем не обидевшись. Охотник тоже засмеялся и осторожно дотронулся до ее руки. Яркий луч пробил его сердце, любовь скопившаяся внутри, просочилась наружу, залив окружающее теплом, светом и радостью. Неведомое до сих пор чувство охватило его, сам не понимая, что с ним происходит, он так крепко обнял стройную крепкую фигурку, что хрустнули косточки, и девушка тихонько вскрикнула, сделав для себя вывод, что парень выздоровел окончательно.
Время шло, а охотники так и не возвращались за своим соплеменником. Странные мысли посещали Парса все чаще и чаще. Он стал вдруг понимать, что не хочет возвращаться в родное стойбище без Елары, что он просто не сможет больше жить, не видя ее черных глаз, таящих в своей глубине еще много тайн и загадок, знаний о неведомых его племени мирах, находящихся в бесконечных просторах звездного неба. В то же время ему хотелось увидеть мать, отца, сестер и братьев, хотелось узнать, как поживают его друзья, с которыми мальчишками играли в ловких охотников и бесстрашных воинов, смело расправлявшихся с врагами племени. Парс понимал, что его народ не примет Елару, помня о том тяжелом времени, когда среди них жила ее мать, которую они обвинили во всех свалившихся на них в ту пору несчастьях. Он стал замечать, что когда думал о родной стороне, девушка тоже становилась грустной; дымкой заволакивало черные омуты, невозможно было заглянуть в их глубину, а на поверхности покачивались лишь тоска и уныние.
- Ты можешь увидеть свою семью, - сказала как-то Елара и достала из-под медвежьей шкуры черную тяжелую доску с вырезанными на ней непонятными для Парса знаками. - Садись сюда, - сказала она, указав на место рядом с собой. Чувствуя, как бьется сердце от близости девушки, Парс уселся на медвежью шкуру и заслушался мелодией ее голоса. Елара редко говорила. Ему достаточно было какого-то еле уловимого жеста или взгляда, чтобы понимать ее и без слов. Голос ее был тихим, но не слабым. Скорее он был легким и в то же время уверенным и спокойным, как течение ручейка, свободно сбегающего по склону оврага. В нем не было ни одной жесткой мужской нотки, нежные успокаивающие звуки заливали сердце радостью и умиротворением.
- Смотри на этот, этот и этот знак, - показала Елара тонким девичьим пальчиком. Только на них. Ты должен видеть только эти знаки…
На уставшие глаза набежал туман, мысли стали неясными, как будто день сменился ночью, Парс перестал понимать, что происходит и вдруг увидел обстановку родной юрты, мать хлопотавшую над приготовлением пищи, услышал голоса младших братьев и сестер. Детский смех смешался с какими-то чужими голосами, Парс видел теперь не только родных, но и других жителей стойбища. Он видел их всех сразу и, в то же время, каждое лицо появлялось пред ним отдельно, очень близко и словно с укором смотрело ему в глаза. Сознание разделилось на несколько, успевая наблюдать происходящее в разных уголках стойбища. Парс по-прежнему почти не разбирал слов своих соплеменников, но чувствовал общее настроение и мысли каждого. Стойбище мучили голод, холод и болезни. Зверь ушел далеко в тайгу, в ту сторону откуда поднимается солнце, духи гор, рассерженные на его народ, воровали двойников-неведимок и некому было вернуть их и заставить забраться в ухо к своему хозяину.
- Моя семья и весь народ бедствуют, - сказал Парс, - голод и холод убивает людей, не разбирая возраста.
- Я постараюсь помочь, - сказала Елара, видя какой грустью и тревогой наполнились глаза молодого охотника.
- Ты сможешь помочь? – удивился Парс, услышав спокойный уверенный голос девушки.
- С твоим участием, - ответила она, - Но тебе придется отправиться в стойбище, чтобы я могла видеть твоими глазами.
- Как я найду дорогу? – еще больше забеспокоился парень.
- Ты будешь знать куда идти и придешь к своему народу с хорошей добычей. Я запасла трав, которые дадут людям здоровье. Парс не хотел расставаться с Еларой, но если он сможет помочь своему народу, матери, родным и близким, он обязан сделать это.
- Ты вернешься ко мне? – спросила девушка глазами, сквозь выступившие в них слезы - А разве ты не видишь? – удивился Парс, привыкший к необыкновенным способностям Елары.
- Я не могу увидеть свое будущее, - ответила черноглазая красавица.
- Тогда посмотри мое,- коснулся Парс ее щеки, нежно вытирая слезы
- Его нет без тебя, я не вижу его без тебя, - взволнованно заговорила Елара, опуская глаза. Он тихонько обнял хрупкую фигурку, стараясь не причинить боли. Елара не вскрикнула и не отстранилась, как это было в первый раз, наоборот, белые нежные пальцы обвили крепкую загорелую шею, ладони медленно спустились на плиты грудных мыщц, накачанных в борьбе с природой и охотничьих трудах. Черная блестящая рубаха сползла с плеч девушки, упала на разостланную на деревянном полу медвежью шкуру, и перломутровая белоснежная фигурка, похожая на китайскую фарфоровую статуэтку, засияла на фоне крепкого коричневого тела молодого охотника….
Парс быстро и уверенно пробирался по тайге. Елара не обманула его – он легко узнавал места, по которым шел много лун назад с другими охотниками, когда они совершенно случайно набрели на одинокую избушку. Ночь сменяла день, день сменял ночь, сколько их минуло? Наконец Парс дошел до той самой горной речки, в которой люди его племени утопили ненавистную Енару. Там, за рекой, за той пушистой сопкой, поросшей лохматыми елями должно быть родное стойбище, где ждет мать, вглядываясь вдаль слепнущими старческими глазами. Тревожно и радостно забилось сердце молодого охотника: что творится сейчас в родном селении? Кто еще здесь, а кого забрали к себе злые или добрые духи? Как встретят его соплеменники? Знают ли они о Еларе? И как встретили это известие?
Спускаясь к реке, Парс заметил поломанные ветви малины и большие глубокие следы, оставленные в прибрежной почве: медведь бродил где-то рядом. Ему хотелось кричать от радости. Елара снова оказалась права, говоря о том, что он вернется домой с добычей! Парс заторопился: надо быстрее попасть в селение и собрать охотников, отчаявшихся уже найти пропитание.
В ту же ночь в стойбище случился праздник. Огромного бурого медведя выследили еще до заката солнца. После стольких голодных дней это была неслыханная удача. Высокий яркий костер вспыхнул посреди измученных истрепавшихся юрт, похожих на своих унылых сирых обитателей. Сытые и уверенные теперь в завтрашнем дне люди собрались в диком неистовом танце и тени их, кривляясь, передразнивая друг друга и самих хозяев, запрыгали по камням, песку и лицам, изумленно глядевших на происходящее детей.
Время шло, племя начало забывать обо всех невзгодах, которые пришлось пережить во время отсутствия Парса.
- Если люди не примут Елару, - я не вернусь, - сказал он однажды.
- Зачем уходишь? – спросила мать, - Мы живем так счастливо. А если вместе с тобой снова уйдет зверь, и духи нашлют на нас ветер и снег? Зачем тебе дочка проклятой колдуньи? Разве мало красивых здоровых девушек в нашем стойбище? И кто соберет нам лечебных трав, когда они закончатся?
- Вы так ничего и не поняли. Это Елара принесла племени удачу и счастье, - махнул рукой Парс, простился с родными и ушел, дав обещание иногда наведываться.
Он и, правда, наведывался, когда для его народа наступали тяжелые дни. Но приходил он не сам, а дух его являлся на берег реки и говорил, как следует поступить в том, или ином случае. Появилось священное место, где главный шаман племени мог общаться с Парсом. Много дней и ночей проводил он в холодной пещере, сырые стены которой были разрисованы сценами из жизни охотников и какими-то загадочными символами, понятными только ему. Задыхаясь тяжелым едким дымом костра, не жалея бубен, взывал он о помощи к бывшему соплеменнику, пока тот не услышит его и не явится, вопрошая о том, чем он может помочь своему народу….
Много зим и лет минуло с тех пор, когда Парс покинул родные края. Никто и никогда больше не видел его. И как далеко не заходили в тайгу охотники, никому не посчастливилось набрести на избушку отшельницы Енары. Хорошие годы сменялись тяжелыми, сытые - голодными, теплые - холодными. Но всегда, в трудные времена, племя было уверено, что получит помощь от Парса, пока, однажды, он не перестал появляться совсем. Умер главный шаман – его нашли остывшим на потухших углях костра, так и не дождавшегося духа Великого Парса, как теперь его стали называть в народе. Как раз в тот год, с той стороны, куда пряталось солнце, на племя начали нападать свирепые чужеземцы, убивая мужчин и уводя с собой молодых красивых женщин и детей. Как никогда требовалась помощь Великого духа. Тогда на Совете старейшин было решено отправить группу охотников на поиски затерянной в тайге избушки. Никто не знал жив ли еще Парс, его давно перестали воспринимать как человека. А духи бессмертны, поэтому никто и не сомневался в том, что вместе с тем как отыщется избушка, найдется и решение того, как исправить тяжелое положение племени.
Решено было отправить несколько небольших групп по четыре пальца руки в каждой. Никто не знал точно в каком направлении следует двигаться. Знали только, что Парс перешел реку и исчез в тайге. В какую сторону он пошел дальше не было известно. Поэтому группы разбрелись в разные стороны и каждый надеялся, что повезет именно ему….
Глава 2. Идем туда – не знаем куда. Путь Великого шамана. Удивительная выходка Семена.
Самое страшное – неизвестность.
А может лучше не знать? Ведь тогда
еще остается хоть какая-то надежда…
Олегу показалось, что песня умолкла. Он открыл глаза увидел, что стоит на берегу холодной горной реки. Странное полудремотное состояние и ощущение покоя – вот что почувствовал он в этот момент и даже не удивился, когда услышал голос Семена, стоявшего рядом.
- Нам надо проследить за ними, - сказал тот и указал в сторону охотников, переходивших реку в месте, где огромные круглые камни торчали из воды, находясь друг от друга на расстоянии прыжка.
- Я знаю, пошли, - согласился Олег. Что-то смутное в виде вопроса «А откуда я знаю?» шевельнулось в сознании, но мысль эта была настолько слаба и расплывчата, и такое нежелание думать и анализировать заполняло все существо, что это слабое сомнение, просто тонуло в лени и безразличии к происходящему. Когда последняя группа охотников скрылась в зарослях смешанного леса, Олег с Семеном, следуя их примеру, тоже принялись прыгать с камня на камень. Когда оставался последний прыжок, Олег поскользнулся и чуть не упал в реку, но Семен, который шел сзади успел схватить его за полу кожаной куртки. Чудом ухватившись за край глубокой трещины, Олег повис на вытянутой руке, почти касаясь воды кедами. Семен лежал наверху и держал его за ворот.
- Дай руку! – крикнул он и ухватил товарища за кисть. Олег, скользя кедами и подтягиваясь, кое-как вскарабкался наверх. Был момент, когда Семен, вес которого был гораздо меньше, чуть не заскользил вслед за товарищем, но к счастью этого не случилось.
- Давай быстрее, а то потеряем их! – громко дыша, сказал Семен и выпрыгнул на берег. Олег тоже прыгнул и оказался в глубине лесной чащи. Сразу же почувствовал усталость и понял, что они крадутся по следам охотников уже не один день. Семен шел впереди, осматривая примятую траву и случайно обломанные ветки кустарника.
- Сколько дней мы идем?- спросил Олег.
- А я знаю? Много, наверное.
- Есть хочется. А мы когда вообще, что-нибудь ели?
- Не помню.
- Может, мы спим? – сделал предположение Олег и провел ладонью по шершавому кривому стволу какого-то дерева, похожего на сосну, но уж слишком раскидистого и не такого высокого какими обычно бывают такие деревья. Кора была твердая и холодная. Больно оцарапав кожу, он резко одернул руку, засомневавшись в нереальности происходящего.
- Блин, ничего не понимаю. Куда премся? Что ищем? – сказал он, обращаясь скорее к себе, чем к Семену.
- Что разнылся, как барышня? – остановился Семен и пристально посмотрел на Олега, - Раз куда-то идем, значит придем, а там узнаем для чего.
- Странная у тебя логика: идем туда – не знаем куда, найдем то – не знаем что. Знать хотя бы кто нас послал куда-то и зачем-то, - продолжал бурчать Олег, обреченно плетясь за Семеном, который, в отличие от него, внимательно вглядывался в окружающие заросли и осторожно продвигался вперед. Ему явно нравилось это странное занятие, напоминавшее детские игры в краснокожих индейцев.
Сбоку, совсем рядом раздался громкий хруст, и что-то громадное бросилось прочь, словно танк, ломая сплетенные между собой ветви кустов и деревьев.
- Медведь! – закричал Семен страшным голосом и бросился в противоположную сторону, но запутался в густом кустарнике, упал на колени и с отчаянием стал пробираться вглубь.
- Это не медведь! Это олень!- засмеялся Олег, находясь в том же состоянии безразличия и непринятия происходящего за действительность. Семен замер на какое – то мгновение, потом сказал: «Есть» и принялся выбираться обратно.
- Нашли, - громким шепотом сказал он, - Там избушка, - показал он в сторону, куда тщетно пытался пробраться только что. Лицо и руки были исцарапаны, по щеке ползла крупная капля крови, оставляя алую полоску, похожую на боевую раскраску индейцев сиу.
- Шиповник, блин, - сказал он, срывая крупные спелые ягоды удлиненной формы и запихивая их в рот.
- Не глотай с костями, - посоветовал Олег, - Я в детстве, однажды, наелся, так потом хотелось в желудке почесать – просто пытка.
К избушке подкрались ползком и спрятались за густой зеленью куста дикой смородины. Внутри явно что-то происходило. Слышались голоса нескольких человек, чей-то силуэт пару раз мелькнул в оконном проеме. На какое-то время стало совершенно тихо, и вдруг послышались громкие удары в барабан и глухой гортанный голос затянул уже знакомую мелодию. Решили подкрасться ближе и посмотреть что происходит. Парни подбирались все ближе и ближе, переползая от одного кустарника к другому и вот, когда до избушки оставалось не более десяти шагов, дверь резко распахнулась, и изнутри вышли три человека. Вернее будет сказать, что двое вывели под руки третьего, самого настоящего шамана. За ними из избы вышли еще двое, так же как и первые, одетые в одежды, сшитые из шкур животных. Лицо шамана было наполовину прикрыто необычным головным убором, похожим на новогоднюю маску волка из сказки Красная Шапочка. Был виден только нос и тонкие жесткие губы на широком морщинистом подбородке. Шаман был очень стар и еле держался на слабых кривых ногах. Согнутая годами спина тряслась от напряжения, голова безвольно лежала на груди, жидкие седые пряди волос, выбившиеся из-под маски, свисали почти до самой земли. Вдруг старик крикнул что-то гортанным голосом, поводыри отпустили его и бросились к двум другим, усевшись с ними рядом и смиренно прижав руки к груди. В то же мгновение зазвучал бубен и немощный с виду старик, сделал резкое неожиданное движение руками, словно собираясь взлететь на крышу избушки. Необыкновенная и жуткая мелодия разбудила таежных обитателей. С темной пушистой ели вспорхнула большая птица, похожая на гигантского голубя и громко захлопав крыльями и маневрируя между стволами деревьев, скрылась в темной глубине леса, защебетали и бросились врассыпную пирнатые поменьше, затрещали сухие сучья, зашевелились кусты, словно потревоженные неожиданным порывом ветра, невесть как возникшего в густой непроходимой чаще. Перепуганные парни замерли с открытыми ртами, слушая, как звуки бубна и стук собственных сердец сливаются в один сумасшедший ритм. Еще повезло, что они не успели выползти на открытое пространство, а находились между двумя раскидистыми кустами дикой смородины.
- Что-то не врублюсь, это что, та самая избушка, где живет Елара? – наклонился Олег к Семену, шепча слова в самое ухо.
- Ты говоришь «живет», - в свою очередь зашептал Семен, - Что ты имеешь в виду? Что это все сейчас происходит?
- Ну, мы же с тобой здесь и сейчас? Или как?- с глупым выражением лица сказал Олег.
- Не знаю, - пожал плечами Семен, приподнимаясь на локти и выражение его физиономии было не менее глупым. Шаман неожиданно перестал бить в бубен и замолчал. Потом прижал барабан к правому уху и замер. Постояв так с минуту, он махнул рукой, державшей бубен, и что-то крикнул. Мужчины, одетые в одежды из звериных шкур, уселись рядом друг с другом, сплетя ноги и опустив головы на грудь. Шаман, кряхтя и охая, уселся напротив, снова превратившись в обессилевшего старика. Отложив бубен в сторону, он вынул из-за пазухи что-то черное прямоугольное.
- Доска, - глянул Олег на Семена. Тот никак не отреагировал, поглощенный происходящим.
Тем временем шаман снял головной убор, похожий на маску волка и стал пристально смотреть на черный прямоугольник, лежавший на коленях. На какое-то время стало совершенно тихо, так что Олег услыхал громкое дыхание завороженного Семена. Боясь, что это могут услышать и другие, он ткнул его локтем в бок и приставил указательный палец к губам. Мало того, что и так все происходящее казалось Олегу жутким завораживающим сном, так начало происходить и вовсе непонятное, не поддающееся описанию, способное запросто свести с ума, не будь он закален в свое время подобного рода событиями. Было совершенно тихо, если не считать пения какой-то нагловатой птахи, усевшейся на куст смородины на расстоянии полуметра. Олег махнул кистью руки, птица удивленно посмотрела на него, совсем, не испугавшись, но потом подумала и все-таки решила улететь «от греха подальше». Теперь тишина сливалась лишь с мягким шипением верхушек сосен, звучание которого престаешь замечать, долго находясь в хвойном бору, и этот глубокий монотонный шум становится лишь фоном для других более резких и разрозненных нот. Голосов не было слышно, но Олег вдруг начал видеть чего хочет старик. Неясные образы, похожие на очертания человеческих фигур, прозрачные и словно воздушные, поднимались с того места, где сидели охотники и по одному приближались к шаману, который вдруг взял доску лежавшую на коленях в правую руку и вытянул ее в сторону. Невидимые, но существовавшие в воображении Олега призраки, подходили ближе и, постояв немного, обходили старика с левой стороны, не решаясь принять от него колдовскую доску. Олег понял, что шаман выбирает преемника. После того, как промелькнула эта мысль, он словно начал слышать слабый хриплый голос. Слов не было, значение их звучало в голове, вокруг было все так же тихо и, если не считать необыкновенных персонажей, по земному обыденно. «Я прошел свой путь», - молча говорил старик, всплывающими в голове Олега образами, - Кто из вас пойдет направо тот пойдет дальше. Это нелегкий путь. Путь Великого Шамана. Природа откроется ему, голоса и мысли птиц и зверей станут понятны и видны, духи предков будут приходить из Нижнего и Верхнего Мира и общаться с ним. Он будет видеть то, что не видят простые люди. И многое из увиденного не порадует взор. Людские пороки и болезни явятся ему в страшных образах, таких мерзких и невероятно отвратительных, каких не может сотворить себе человеческая фантазия. Ему придется бороться с силами, которых нет в земном существовании. Может случиться так, что он возненавидит всех: родных, себя и даже все сущее. Но ему придется любить всех людей своего племени с их черной стороной, с их жадностью, завистью, злобой и ненавистью и помогать им….
Старик продолжал говорить, а Олег отвлекся на свои мысли, наблюдая как поднимаются охотники, подходят по одному и, обойдя шамана с левой стороны, исчезают в лесной чаще, совсем не вдохновленные нарисованными перспективами. Все это стало выглядеть скучновато, в какой-то степени, предсказуемо и наш герой начал ожидать окончания церемонии и даже громко зевнул, расслабившись и потеряв всякий страх. И вдруг произошло событие, мгновенно изменившее состояние Олега. Нельзя сказать, что ему стало веселее, но спать явно расхотелось. Семен, лежавший рядом и внимательно созерцавший этот спектакль, неожиданно вскочил на ноги и решительным шагом направился в сторону шамана, совершенно потеряв чувство самосохранения и забыв, что в этом спектакле для него не предусмотрено никакой роли, что он всего лишь зритель, и то пассивный, не имеющий никакого права крикнуть «браво» или, наоборот, освистать бездарную игру актеров.
- Стой, Семен! – крикнул Олег, догадавшись о намерении товарища. Он не ошибся: тот подошел к шаману и взял из его правой руки доску. Олег вспомнил деда Есеке, вспомнил, как тот предупреждал Семена, что не следует ходить направо. Потеряв ориентацию во времени, забыв подумать о нереальности происходящего, он выскочил из укрытия. Но не успел сделать и двух шагов, как земля поднялась навстречу и больно ударила в лицо. Удар был очень сильный, раздался знакомый шум, похожий на звучание бубна. Протяжный глухой звук вытянулся в одну длинную бесконечную ноту, улетел куда-то вперед, а затем вернулся глубокой темнотой, поглотившей сознание….