Робкие лучи весеннего солнца пробирались сквозь кремовую тюль полога, висевшего куполом над железной кроватью. Тётя Маня хлопотала у широкого деревянного стола нарезая тёплый гречишно-ржаной хлеб, а рыжий кот Васька грелся на шестке, где ночью хозяйничал сверчок.
Лёня потянулся и глубоко вдохнул, запах печного тепла и хлеба прежних времён приятно кружил голову. Он свесил босые ноги с кровати и наблюдал за происходящим в это раннее утро.
Всё в этом доме казалось по-настоящему живым и насколько близким его мятущейся душе, что он чувствовал некую связь с ним и дом словно обнимал его, как малое дитя, даря умиротворение и покой.
- Тёть, Мань, я так крепко сто лет не спал! - широко улыбаясь произнёс Лёня.
- Вот и славно! - поправляя белый платок в синий цветочек, сказала тётя Маня.
- У меня во все подушечки трава сонная положена, она и дарит спокойный сон. Тебе надо было отдохнуть, а то погляди как исхудал весь со своими научными работами.
Леня несколько лет назад перебрался жить из города в село. Занялся изучением деревенского быта, работая историком-краеведом в местной сельской школе. Повязал полосатый галстук на шею и стал Леонидом Ильичём, о котором узнала вся округа. Лёня всё своё свободное время занимался изучением, архивами и раскопками. Ездил по ближайшим деревням и сёлам, собирал информацию, записывал истории очевидцев, находил вещи и предметы, представляющие историческую ценность. За короткий срок он сумел создать музей при доме культуры, который по старинке называли клубом.
Работая однажды с архивом школы, он узнал о тёте Мане, которая девочкой училась в вечерней школе в соседней деревне и тайком носила молоко дряхлой старушке-монахине, служившей когда-то при местном монастыре.
"...Во времена гонений на служителей церкви и разрушения святынь, она, схимонахиня Иоанна, как и многие, попала под арест и была отправлена в ссылку. По возвращении из ссылки допросы продолжались некоторое время и боясь попасть под раздачу, ей пришлось скрываться и от людей. Так она поселилась в ветхой избушке, оставшейся от святой обители, на самой окраине. Лишь речушка-говорушка, святой родник, да сосновый бор были её собеседниками.
И вот однажды девочка Манечка встретила добрую старушку в лесу. Она знала от родителей и братьев про отшельницу-монахиню, с которой никому нельзя было общаться, чтобы не попасть под подозрение. Но заметив огромный ворох хвороста, который старушка в чёрном платье хотела поднять на свои худые плечи, Манечке стало жаль ее и она предложила помощь. Так и состоялось их первое знакомство, которое продолжалось до самой смерти одинокой старушки.
Узнав про её тяжелую судьбу, Маня не смогла остаться безучастной. Зная, что старушка живёт практически на одной воде, она стала ей заносить после вечерней школы свою порцию молока, которую мама наливала в глиняную крынку и повязывала плотным льняным платком и с варёной картофелиной складывала в корзинку вместо школьного ужина, которым в то время кормили детей из более обеспеченных семей..."
На этом месте листок жёлтой газеты "Первомайский Вестник" был порван и как не пытался Лёня найти продолжение истории, ему это не удавалось до тех пор, пока однажды он не узнал, что та девочка Манечка, теперь уже бабушка, живёт совсем рядом с ним.
Не раздумывая долго, он в ближайшие выходные отправился в гости в деревушку с красивым названием Малахитовый Бор.
Отыскать дом тёти Мани не составило труда, так как рядом с ним находилась белокаменная церковь со святым источником, выстроенная на месте разрушенного монастыря.
Радушное гостеприимство и доброта так покорили Лёню, что он стал частым гостем в доме тёти Мани. Ему были невероятно интересны все события этой земли, к которой паломники теперь стекались рекой. По многочисленным чудесным исцелениям и помощи, получаемой на этой благословенной земле, уже была написана ни одна книга про святую обитель Малахитового Бора. Вот и Лёня загорелся идеей написать рассказ о тёте Мане и её крынке молока.
А тут и случай удобный выдался подробнее расспросить тётю Маню о том времени. Нужно было починить ей сарайку для дров.
Работы предстояло много и чтоб всё сделать за раз, Лёня с удовольствием принял приглашение тёти Мани остаться заночевать у неё, а уж потом, отдохнувшим спокойно вернуться к себе.
В этот вечер он и узнал удивительно трогательную историю о схимонахине матушке Иоанне, ведущей затворнический образ жизни в последнее время своего земного пути.
- Я, Лёня, эту крыночку-то с тех пор и храню,- сказала тётя Маня, снимая с полатей помятую коробку. Из неё она вынула коричневую с трещинкой у горла глиняную крынку и выцветший листок, похожий на икону.
- Не помню уж сколько лет прошло с того времени, когда я заходила к матушке Иоанне в последний раз и забыла забрать крынку, - начала свой рассказ тётя Маня, - а на следующий день слегла с ангиной и несколько дней пролежала, не выходя из дома. Когда пришла в школу, то узнала, что матушка Иоанна отошла ко Господу. А её ветхую избушку-развалюшку снесли. Меня тогда словно током ударило, что-то так кольнуло внутри. И что-то повело меня к этому месту. Слёзы текли ручьём, когда я увидела, что осталось на месте избушки. Девчонкой была несмышлёной, мало чего понимала из того, что мне матушка Иоанна говорила, но как-то тепло мне и хорошо было от её слов.
Села я тогда там на трухлявый пень и расплакалась так горько, как волчица по волчонку. Сколько просидела, не помню, а потом поднимаю глаза и вижу крынку свою под доской, целёхонькую. Достала, смотрю, а в ней та иконка, на которую я всегда смотрела, когда приходила. Матушка Иоанна сама писала иконы, на стенах в избушке везде были ею писанные иконочки: где углём, где чернилами, а где и темперой на деревянной основе. Принадлежности эти у неё были со времён ссылки, достались от какого-то художника, который тоже был в числе ссыльных. А в ссылке матушка Иоанна провела не больше не меньше, а четырнадцать лет. Это, Лёня, только подумать! Четырнадцать лет! - и она тяжело вздохнула, прижимая к груди иконку.
- Взяла я крыночку с иконкой, завернула в платок, умылась святой водичкой из родника и пошла домой, - помолчав немного, продолжила тётя Маня.
- Времена у нас тогда неспокойные были. Отца моего вскоре направили в другое село бригадиром, пришлось ехать на новое место, старших братьев забрали в армию, мама сильно болела, да и на крупнорогатый скот какая-то напасть пришла, почти всё поголовье вымерло. А жили-то раньше только за счёт скота. У нас осталась молодая телушка Пеструшка, плохо доила, но нам водичку забелить хватало. На три улицы одна наша коровушка была, вот пошли люди к нам кто с кружкой, кто со стаканом, кто с рюмкой за молочком для своих детей. А откуда было взять столько! Но не дать маленьким деткам я не могла. Расплакалась как-то в ночь, что делать, как быть, к кому обратиться, у кого помощи просить! Вдруг смотрю на крынку и вспомнинаю иконку, что от матушки Иоанны храню. Достала её скорее, разложила на стол и попросила у неё помочь мне, как будто у самой матушки Иоанны совет спрашивала. Молитв-то толком ни каких не знала. Так своими слова и шептала, пока лампадка горела. А на утро смотрю, едет батюшка мой и целые бидоны молока везёт из дальней деревни. Я давай в крынку наливать, чтоб всем хватило, да и разносить по домам. Ещё несколько раз он так ездил, возил зерно, а на обмен брал молоко. Потом так все и говорили - Маня и крынка молока.
Вот ведь, Лёнюшка, чудо-то какое! Помогла матушка Иоанна, спасла от погибели.
Родом она была из богатой семьи, а такой путь для себя избрала, сколько бед на себя приняла, такой тяжкий крест несла по земному пути! Слава Богу, вернулось к ней почитание и на этой земле, где гонения она претерпела! Вот и церквушку выстроили на месте разрушенного монастыря и святой родник назван именем матушки Иоанны. Стекаются рекой люди в Малахитовый Бор, прославляют святое место.
Вот и меня переселили ближе, после того как мой домишко совсем плох стал.
Случайностей, Лёнюшка, в жизни нет - всё происходит по промыслу Божьему! - закончила свой рассказ тётя Маня и зажгла у иконки свечу.