ДОРОЖНЫЙ
/Антироман/.
Оглавление.
I. Дилижанс.
II. Дирижабль.
III. Товарняк.
IV. Номера.
V. Острова.
VI. Письмо.
VII. Пересменок.
VIII. Кемпинг.
IX. Космос.
X. Возвращение.
ДИЛИЖАНС.
Гаврила Фомич поминутно спрыгивал с автомобиля и проверял колёса. Колёса плохо крутились; - пожалел масла, сволочь, - ругался он не известно на кого и, доставая газету, присаживался на обочину. В газетах Гаврила Фомич читал только спортивные разделы. Тщательно просмотрев несколько раз, и не обнаружив нужного текста, он бросил её в канаву. «Ох, канава ты канава, какой чёрт тебя копал…» - мысленно пропел Гаврила Фомич, с детства запомнившуюся частушку, но запнулся из-за тени, которая накрыла его так внезапно, что он даже пригнулся. Тень эта принадлежала инспектору ГАИ.
–Кто такой? – спросил гаишник, - как фамилия? Гаврила Фомич замялся от неожиданности и явно стал путаться, то он назвался Ивановым, то Шошиным, давая тем самым гаишнику повод для торжествующей ухмылки. По всему было видно, что человек он деревенский, да и гаишник тоже не из С.Петербурга. Родители Гаврилы считались Ивановыми, а по прозвищу Шошины, в связи с чем, часто происходила путаница. Дружки однажды пообещали помочь. Собрались на «задах», чтобы ни кому не мешать. Кое у кого было с собой, да и закуски понемногу набралось; в общем, ни кто не помнил, как домой добрались, а про фамилию и не вспомнили. Конечно, все понимали, что неудобно получилось, но собравшись ещё, всё-таки записали его Петровым, в чём тоже было мало логики. По этому поводу много было смеха. В зрелые годы, когда Петров уже отслужил, но почему-то, как Шошин; подворачивались возможности восстановить, так сказать, статус-кво, но не удачно. Деревенская наивность и крайняя застенчивость ввергла Гаврилу в состояние глубокого смущения, и он автоматически продолжал диагностировать поломку своего автомобиля
– Может салом смазать? – в старину все так делали…
- ой, што это я, - спохватился Гаврила Фомич и потряс головой.
– Да, вот она война, - уш, скольки лет прошло…; мне нельзя нервничать, - тихо сказал Гаврила. Он поднял глаза, - служивый стоял на месте и внимательно вглядывался в Гаврилу.
- Слышь, служивый, у меня масло вытекло, пожаловался Гаврила Фомич.
- А может сало? – с ухмылкой спросил гаишник.
- Не, масло.
- Куда ш оно вытекло?- этова не может быть, - веть из ротора масло стекает через предохранительные сетки 7, к жиклёрам 16, которые помещаются в бобышках днища корпуса ротора. Масло через отверстия в жиклёрах бьёт сильными струями в противоположных направлениях. За счёт реакции струй ротор вращается в сторону противоположную направлению струи масла и при этом скорость вращения ротора достигает 5000-7000 об/мин.
- Правда? – Спросил Гаврила Фомич и расплылся в дурацкой улыбке.
- Ей-богу, ответил инспектор и перекрестился, задев неловким движением кокарду, которая неожиданно упала и повисла на бороде.
- Не золото? - спросил Гаврила.
- Не, сплаф.
- А-а-а-а-а-а.
- Бе-е-е-е-е.
Гаврила Фомич неспешно подошёл к дилижансу и крутанул колесо – все колёса крутились.
- Во, падлюги, аш спиц не видно, - приеду – продам. После всего стало, будто, полегче. Гаврила поднялся, осмотрелся вокруг…,- кажется, он был один. Колёса перестали крутиться, но спиц по-прежнему, не было видно.
- Ну, куда же я их сунул? – бормотал Гаврила, шаря по карманам нейлоновой куртки.
- Вёс, понимаешь, подарок своей, а тут такое…, - в кармане нашёлся обрывок газеты и щепоть табаку. Гаврила с облегчением закурил, развалился на сидении дилижанса, нога на ногу, и случайно нажал какую–то педаль, - дилижанс зафыркал и попрыгал по кочкам. Впереди, до горизонта, раскинулась бескрайняя степь. Правда, справедливости ради, стоит отметить, кое-где росли кусты и деревья, а местами, так просто густой, непроходимый лес. Вокруг было полно дичи. При виде такого природного богатства, Гаврилу Фомича охватило сильное волнение. В горле застрял «комок». Какое-то время он находился в оцепенении, но потом, всё же, спохватился и взял руль и стал управлять дилижансом. По пути попадались зайцы, глухари. Медведей Гаврила Фомич тоже встречал. Вскоре степь кончилась, и дилижанс выехал на широкую, благоустроенную просёлочную автостраду с грунтовым покрытием. Дилижанс, покачиваясь, ровно шёл по дорожному полотну, изредка подпрыгивая и подскакивая, в соответствии с чем, подпрыгивал и подскакивал Гаврила Фомич. Попрыгав и поскакав немного, дилижанс, всё-таки, встал. – Ну, Што такое? – недовольно произнёс Гаврила, вылезая из люка наружу. Деловито осмотревшись, он пришёл к выводу, что стоит на том же месте, с которого недавно стронул. Инспектор по-прежнему стоял у обочины и держал под козырёк.
- почему же это такое? – можа газы скопились? – спросил Гаврила Фомич. Гаврила заглянул в трубу – так и есть! Нажав педаль, он открыл заслонку, но газы вышли не наружу, а в кабину и с большой силой. Гаврила Фомич вылетел оттуда, как ошпаренный и закричал: - не полезу я туда больше, ищите других дураков…! В изнеможении он опустился на обочину с еле слышными просьбами, чтобы его оставили все – сделали милость. Инспектор посчитал себя виноватым. Он топтался вокруг Гаврилы, не смея, что-либо предпринять.
- Вольно! – Вдруг скомандовал инспектор и рассмеялся, в надежде сгладить недоразумение, произошедшее без умысла, как-то успокоить, а если удастся, то и развеселить неудачливого автолюбителя. Затем, как фокусник достал маленькую щёточку, и стал чистить сапоги и пуговицы. Заодно инспектор почистил пуговицы и Гавриле Фомичу, хотя у него была молния. Инспектор шутил и показывал фокусы. В общем Гавриле всё понравилось, особенно понравился фокус, как инспектор отрывал, а потом приставлял палец. Гаврила хохотал, как ребёнок. Инспектор его с удовольствием поддержал, и они оба хохотали, пока с ними не случилась истерика, после которой они без причины стали безутешно плакать. Свинья, лежавшая на обочине, проснулась и ковырнула дорожное полотно. Дорожное покрытие поддавалось легко и дело пошло. Глядя на действия свиньи, инспектор решил, что это непорядок, он утёр слёзы и попросил Гаврилу предъявить права.
- У те свои есь, - сказал Гаврила Фомич по дружески. Инспектор достал свои права и проколол дырку. Свинья, тем временем, так увлеклась, что завалила дилижанс. Гаврила Фомич, не найдя транспорт пошёл его искать, да и заблудился. Вернувшись ни с чем, он, к своему огромному удивлению, увидел большую и дружескую компанию.
- Ну, где же ты ходишь? – с деланной обидой произнёс инспектор. Гаврила Фомич, как увидел накрытый «стол», глубоко вздохнул и выдохнул с восторженными словами не печатного характера и вдобавок ко всему, прошёлся чечёточкой по оставшемуся дорожному полотну.
Очнулся Гаврила Фомич среди множества чемоданов, коробок, тюков и тючков, больших и маленьких банок с вареньями. Валялось много и других вещей, назначения которых он не понимал. Оказалось, как потом выяснилось, ребята отдали ему за свинью не только все свои деньги, носильные вещи, но и билеты на дирижабль, и броню на койку.
ДИРИЖАБЛЬ
Чтобы не опоздать к началу полёта, который намечался в 12.00 следующего дня, Гаврила Фомич начал ожидать его с вечера. Хотя дирижабли ещё не привезли, однако один уже стоял на взлётной полосе, и как охотничий пёс рвал поводок, стремясь немедленно пуститься в полёт. Из любопытства Гаврила Фомич подошёл поближе и увидел, как чей-то затылок выпирал из-под фюзеляжа через матерчатую обшивку, а от этого воздушный корабль терял красоту формы. Гаврила Фомич сделал этому затылку «сайку» и стал ждать. Внутри сильно заматюгались, а вслед за тем послышался звук падающего тела. Входная дверь опасно задрожала. - Как ба с петель не сорвал, прохвост – деловито, но спокойно рассуждал Гаврила и поспешил попридержать створки, но дирижабль «сорвался с поводка» и полетел. – Стой!!! – закричал Гаврила Фомич, гоняясь за дирижаблем и размахивая посадочными билетами. Дирижабль, однако, вернулся и подкатил прямо к ногам Гавриле. – Чо надо? - спросил лётчик? – Ты што, подождать не можешь? – ругался Гаврила Фомич, поднимаясь по трапу и открывая красивую с витражом дверь.
В салоне было душновато. Гаврила разделся, пыльник аккуратно сложил и повесил на руку, как обычно делают культурные люди, сверху положил белое кашне и накрыл всё кепкой, сшитой по заказу из материала пыльника. Осмотревшись, он понял, что свободных мест нет. – Ну, ничево – произнёс вслух Гаврила Фомич и прилёг на, случайно оказавшуюся свободной, коечку.
Дирижабль уже взлетал, а люди всё входили. Вскоре их стало столько, что некуда было ступить. Гавриле пришлось потесниться, а потом и вообще встать на кровать. На кровать стали вставать и другие пассажиры. Этого Гаврила Фомич стерпеть не смог, он вскипел и крикнул, что было сил: - а ну всем выйти», што это такое? - Как ни странно, его слова оказали действие, и народ потянулся к выходу, но скоро снова стали заходить. – Вы што жа вернулись? – спросил Гаврила. – Ну – ответил взъерошенный пассажир и прошёл в дальний угол. Было не спокойно; люди бродили взад–перёд, и норовили, как то задеть Гаврилу, толкнуть его. – Вы долго будете тут ходить? Што вам не сидится? – зашумел возбуждённый Гаврила Фомич. Один пассажир показал ему фигу и сказал: – а я пилот, понел! - Ну, это другое дело, если так, то ходи тут скольки хошь, ни кто тебе и слова не скажет, - смягчился Гаврила Фомич. Пилот же вошёл в кабинет и сел в правое кресло, от чего дирижабль накренился вправо, и сразу все пассажиры скатились на правый борт – левее, левее – скомандовал Гаврила, и корабль накренился влево. Гаврила Фомич хотел отдать другую команду, но его перебил голос пилота, который скомандовал: - всем надеть шлёмы, потому что сейчас корабль накренится вправо. Многим шлёмов не хватило, и они надели кепки. Гаврила Фомич долго шарил по койке, но кепки не было. Гаврила забеспокоился и продолжал шарить, в надежде отыскать её. В темноте Гаврила не мог понять, куда она завалилась. Нащупав выключатель, он щёлкнул – и сразу стало светло, как днём. Стало видно, что в его одежде был какой-то пассажир и, как- будто крепко спал. Гаврила нервно задышал и потерял дар речи от такого свободного поведения. Он долго топтался вокруг гражданина в нерешительности, как вдруг корабль стал заваливаться вправо. Гражданин скатился с лежанки и Гаврила Фомич радостно воскликнул: - да это же я, как же я раньше то…, - а сам подумал: - как хорошо всё получилось, а то ведь неизвестно чем дело кончилось. Но тут прогремел голос пилота – дорогие пассажиры, наш лайнер прибывает в трижды орденоносный город! Гаврила Фомич встал по стойке «смирно» и трижды перекрестился; по лицу блуждала глупая улыбка. Это была Москва. Перед тем, как выйти, Гаврила хотел заправить койку, но её не было. Откуда-то сверху полилась вода. Гаврила Фомич продолжал стоять, не предпринимая ни каких действий, чтобы избежать неприятных последствий. Вода уже подбиралась к подбородку; рубаха надулась пузырём, и щёки Гаврилы тоже надулись, и в таком виде, громко фыркая, он поплыл к выходу. Подобравшись кое-как к двери, Гаврила резко дёрнул за ручку – ручка осталась в руках, и он полетел вместе с ручкой в темноту. Шум и гам кончились, стало тихо. В темноте Гаврила Фомич чувствовал себя неуверенно, а главное неустойчиво. Для обретения опоры он стал размахивать руками, и, видимо, задел за что- то важное, от чего дирижабль полностью распался на части. – Безобразие – крикнул Гаврила Фомич – не могут технику обеспечить – добавил, но уже тихо и миролюбиво. – Ну как дела? – услышал он, как будто, знакомый голос. – Степан? Семён, Филип Матвеич? – нет? – Пытался отгадать Гаврила Фомич; старых друзей забываешь? – Услышал Гаврила и, где то немного встревожился. – Неа, тоись да, пробормотал Гаврила, окончательно растерявшись. – А ты кто. – Да яш Мыкола. – Який Мыкола? – Заговорил Гаврила на том же языке. И, вдруг, перед ним возникла физиономия пилота. Тю ты морда, а я думаю - ну откуда ж тут Степану взяться…? - с облегчение забормотал Гаврила и по привычке полез целоваться, но физиономия вдруг исчезла.- Гаврила долго крутил головой и, наконец, увидел полную фигуру пилота со штурвалом в руках, который крутился то вправо, то влево и, в зависимости от того, куда крутился штурвал, туда и улетал пилот. Неожиданно пилот улетел вправо. Гаврила Фомич повернулся вправо, чтобы посмотреть, что же так привлекло внимание этого уже немолодого, с нелёгкой, судя по широкому лицу, судьбой…, - а где же наш пилот? – Эй! - крикнул Гаврила Фомич, но ни кто не отозвался. Гаврила Фомич решил самостоятельно продолжать полёт; он планировал над незнакомой местностью, держась за форточку, вместе, с которой вылетел из дирижабля. Перед его взором предстала, как будто знакомая местность, со знакомой деревенькой и знакомым лужком, с пасущимися знакомыми коровами. Особенно он отметил сочные травы, которых ещё не коснулась крестьянская коса. – Эх, щас бы мне косу – погуляла бы тут она. Из кустов выбегали зайцы и весело играли на зелёной травке, - эх, щас бы ружьецо… - Лицо Гаврилы приобрело мечтательное выражение, навернулись слёзы, но Гаврила взял себя в руки и потерял чувство времени. Очнулся он от свежего ветерка, ласково треплющего его шевелюру. Гаврила Фомич сладко потянулся и упёрся взглядом в кучу облаков, которые, то сходились, то расходились, открывая и закрывая куски чистого голубого неба, а иногда облака собирались таким образом, что образовывали композиции, в которых угадывался пейзаж, опять напоминающий его родную деревню. И будто там ходят знакомые люди. Гаврила Фомич уже почти нашёл свой старый домик, и хотел было в него войти, но неожиданно заснул. Много ли, мало ли прошло времени, только снится ему прекрасная девушка и щекочет его в подмышках. Гаврила захохотал и проснулся. Первое, что он увидел, это то, что над ним действительно склонилась девушка по имени Тося, работавшая неподалёку на укладке железнодорожного полотна. Познакомились. Гаврила Фомич подробно рассказал свою биографию и о своей мечте попасть в Москву, на выставку достижений и что из этого получилось. Девушка с большим участием слушала Гаврилу, качая, время от времен, головой. Видно было, что его мечта не была чужда и ей самой. – Дак вы садитесь на таварняк, дяденька – посоветовала Тося – он скоро должен прийти. Полежите тут, а он может часа через три, четыре, как раз, и подойдёт.
ТАВАРНЯК
Гаврила Фомич пришёл на товарную станцию, когда рабочие уже ушли, и территория была пуста, кроме множества куч битого кирпича, мусора и поломанной техники, которая несколько смутила Гаврилу Фомича, поскольку он не мог определить её назначения. Ему показалось, что он ошибся адресом и очень огорчился, что вместо товарной станции попал на предприятие по производству поломанной техники. Такая догадка заставила Гаврилу глубоко задуматься над тем, что можно делать с помощью этой техники, но его отвлекли элементы благоустройства территории: современные декоративные стенки и совершенно новый подход к решению промышленной архитектуры. – Интересно отметить – подумал Гаврила Фомич, но упал, споткнувшись о рельсу. Следует отметить, что он не матюгнулся, как обычно с ним бывает, а спокойно поднялся, отряхнулся и откашлялся, как будто хотел произнести речь. Со стороны, действительно, было похоже на то, что он хотел произнести речь, что совершенно не было свойственно Гавриле Фомичу. В обычной жизни он был тих и опаслив, а уж если не удавалось избежать речи, был косноязычен и путался. Обстоятельства же часто выносили его на путь кумира публики, заводилы и балагура, и подхваченный душевной волной делал к этому первый шаг, но он оказывался и последним. Краем глаза Гаврила заметил, что, неизвестно откуда собирался народ. Люди обступали его и, вытаращив глаза, и открывши рот, устремили на него взоры, полные надежд. Послышался детский плач, визгливые женские голоса. Вскоре общий шум достиг такой громкости, что у Гаврилы закладывало уши. – Молчать!!! – по бабьи взвизгнул неожиданно для себя Гаврила Фомич и стал поглядывать по сторонам, на случай, если придётся дать «ходу». Но, всё обошлось – народу понравилось такое обращение. Все затихли, поглядывая с уважением на потомственного пролетария, подготовившего и осуществившего победу нового общественного строя. Гавриле тоже всё понравилось: и как приняли и вообще…. Он вынул из бокового кармана зеркальце, поправил усы, брови. – На всех протокол составлю – вдруг вырвалось у Гаврилы Фомича, но увидев благодушные улыбки, с облегчением выдохнул, обдав собравшихся перегаром. В висках стучало. – Опять давление подумал Гаврила Фомич и привычным движением опустил руку во внутренний карман куртки, где, на всякий случай, носил таблетки валидола, однако достал расчёску и машинально поправил седые виски, передёрнул плечами. Впереди стоящие девицы попросили расчёску, он любил простой народ, он и сам был из простых, но привычка доводить начатое до конца, переборола соблазн остаться с полюбившимися ему девушками, особенно хотелось поближе познакомиться с той, которая попросила расчёску. Кто знает, может, удалось бы создать семью, тем более, что, как ему показалось, он ей тоже понравился. В порыве вдохновения, Гаврила запрыгнул на стоящий рядом мотоцикл и газанул на всю силу, чтобы насладиться скоростью, но мотоцикл не сдвинулся с места. Гаврила Фомич отпустил газ - и машина рванулась и умчалась из-под него, а он остался стоять с рулём в руках. Он смотрел на руки, на руль и лицо его выражало отчаянную растерянность; в таких ситуациях он сам себя боялся, но дело спас тихо подкативший шикарный таварняк красного цвета – любимого цвета Гаврилы Фомича. Гаврила развёл руками, в знак восхищения и не заметил, как вошёл внутрь. В салоне было душно. Приятно пахло квашеной капустой. Стол был накрыт. Гаврила Фомич устало опустился в кресло и поднял стопку – публика затихла в ожидании. После уличной стихии такой перемены он и представить себе не мог; приятная компания, такие закуски…, вздохнув полной грудью, Гаврила Фомич решил произнести тост, но таварняк дёрнул, и стопка сама вылилась в рот, без тоста. Вслед за ним выпили и все остальные. Водка оказалась настолько крепкой, что у Гаврилы перехватило дыхание и перекосило лицо. Не открывая, рта он снял с соседа велюровую кепку, понюхал её и только потом звучно крякнул. Звук был неожиданно громким, такого «кряка» присутствующие, отродясь не слышали, отчего, на всякий случай полезли под стол. И, естественно, когда Гаврила открыл глаза, то никого не увидел. Конечно, он прошёл по всему вагону, чтобы хоть кого-нибудь увидеть, но тут таварняк, неожиданно, качнуло и Гаврила Фомич, сам того не желая вышел на полустанок, с которого, собственно, и вошёл. Свежий ветерок пошёл ему на пользу, начавшаяся головная боль прошла, но, как назло, подступила духота. Гаврила бодро шагал по перрону, машинально размахивая кепкой, как веером. Проходивший мимо пожилой гражданин приценился к кепке. Гаврила Фомич недоуменно посмотрел на прохожего, как на малахольного, не осознавая, что в руке у него не веер, а кепка. – Почём брали? – повторил прохожий. Гаврила долго не мог понять, про какую кепку толкует товарищ, – какая кепка? у тебя же шапка? - Переспросил Гаврила, тыкая в сторону головы прохожего, на котором, не смотря на жару, была шапка. – Тебе нужна шапка? – спросил прохожий – нет, мне не нужна шапка. – Может, ты хочешь поменять шапку на кепку? – не унимался прохожий. – У меня нет кепок – рассердился Гаврила Фомич – я не ношу кепок, это ты, наверное, носишь кепки, а я ношу шапки. – Какие же шапки, когда у тебя кепка – упорствовал гражданин. Дело заходило слишком далеко, нужно было сдавать назад – да ты не серчай, я же не местный, начал было Гаврила Фомич сворачивать на мировую, но время было упущено, прохожий успел надуть губы и как ребёнок заревев побежал «жаловаться маме». И што это с ним? – подумал Гаврила и на всякий случай помахал рукой убегавшему гражданину. Только сейчас он увидел, что в руках у него была кепка. Ах ты «дурашка», пожурил себя Гаврила и ещё раз посмотрел в сторону убегавшего прохожего, взгляд его выражал сочувствие.
- Ох, война ты война – покачивая головой, про себя подумал Гаврила Фомич.
- Я вижу, мужик то хороший, на нашего старшого похож…, мир тесен, пробормотал он после не продолжительной паузы. Что делать дальше, Гаврила не знал, тем более, что вокруг ни души; понятно, кто- то где- то есть…, но дальше об этом думать не было сил…, хотелось в изнеможении откинуться в кресле, но кресла не было и сильно хотелось есть. Стало зябко и Гаврилу потянуло домой. Хот бы в нумера попасть, - проговорил Гаврила Фомич безо всякой надежды.
НУМЕРА
В номере было темно; Гаврила сощурился, чтобы не столкнуться, случайно, с чем-либо и не упасть, не дай Бог. Номер был большой, но и коек было много, и он не сразу сообразил, как ему следует поступить. Ему показалось, будто рядом свободно; он быстро разделся, осторожно прилег и облегчённо вздохнул. Но постель вдруг заколыхалась, и грубый женский голос нежно произнёс: - золотой ты мой, местов нету город та большой…; от неожиданности Гаврила Фомич вскочил и быстро вышел в коридор, однако сразу вернулся в номер, поскольку был не одет. Он вошёл, но в нерешительности остановился в дверях. Его ошеломили мгновенные перемены: номер был залит ярким светом, все койки оказались свободны, а посередине, за круглым столом со скатертью сидела полная дама и пила чай из блюдца – ну, заходи, заходи, чего остановился. Ты што жа отдыхать приехал? А у себя, что, места нету, Ты с кем приехал та? - Один - ответил Гаврила Фомич, опустив голову и теребя кепку, как подросток. – Али дома негде отдохнуть; вон лёг на лавку, да и отдыхай…., нет, надо ехать бознть куда…, ну, а я давай к вам приеду отдыхать….- так и будем ездить в зад-прёд? Гаврила надул губы. - Да ты не серчай, я шутю. Баба допила чай, смела крошки в ладонь, закинула их в рот и надолго задумалась, уставившись в одну точку. Затем так же резко встала, убрала скатерть, и не обращая больше никакого внимания на Гаврилу Фомича, легла на служебную лежанку. – Да и тебе пора бы уш угомониться, время то позднее; ходют тут, ходют цельными днями…, добавила пожилая женщина и, плюнув в сердцах, выключила свет. Стало темно, как и прежде и, как и прежде, все койки оказались заняты. Гаврила Фомич совсем растерялся и бессмысленно, и беспомощно засуетился, надо полагать, в намерении отыскать свободное местечко. Наконец, в дальнем углу, он увидел желаемую коечку, но оно было кем - то, или чем - то занято. Однако, приблизившись, он с удовлетворением отметил, что оно совершенно свободно. – Ну и ладненько – подумал Гаврила – радуясь этой маленькой удаче. Теперь нужно, по привычке, выполнить все гигиенические процедуры, которые не так просто было исполнить в незнакомом месте. Он снял брюки и рубаху, чтобы долго не рассусоливать, да и не помешало бы сполоснуть тело, после утомительного дня.
Раздетым идти было легко, и даже радостно. Захотелось разбежаться и, подпрыгнув, достать потолок. Он разбежался, но прыгать не стал, всё-таки чувствовался возраст, да и усталость, день был тяжёлый …, с этим придётся отложить и возможно навсегда…, - «а до смерти четыре шага» - вдруг тихо пропел Гаврила Фомич, усмехнувшись неожиданному и грустному повороту мыслей. – А вдруг вот сейчас, в этом не знакомом городе, в этой странной гостинице…, и ни кто не узнает…, сколько случаев было - Гаврилу Фомича пробрал озноб. Он уже пожалел, что пошёл мыться и размечтался. Вдруг ему показалось, что он идёт не мыться, а, уже помывшись, ищет свой номер, сделал несколько поворотов и вот уже и знакомая дверь. Он чуть тронул её, и она широко открылась, Гаврила снова оказался перед ярко освещенным помещением; – зало - тихо и робко проговорил он. А вдруг это не его номер, вдруг ошибся дверью; он попятился назад, закрывая за собой дверь, но она не закрывалась. – Эге – невольно произнёс Гаврила не своим голосом, заглянув за дверь. Там стоял мальчёнка и держал её ручонкой. Гаврила Фомич готов был упасть в обморок, но рядом никого не было, и он воздержался, не без помощи силы воли, конечно. Это приободрило Гаврилу и подняло в собственных глазах, на какое то время, потому что в следующее мгновение, он всё же грохнулся, да так, что из некоторых номеров послышались угрозы вызвать милицию. Много пришлось претерпеть Гавриле, прежде чем он очутился в своём номере, не помня себя от страха и возмущения одновременно. Он перекрестился, трижды прочитал «отче наш» и стал ждать. В номере было тихо. Все отдыхающие мирно посапывали в своих кроватях. Рядом, в соседнем кресле, похрапывал командировочный с будильником возле уха. Гаврило глубоко и прерывисто вздохнул и, наконец, успокоился. Но будильник его, всё же беспокоил. Помедлив немного, Гаврила Фомич решил лечь, закрыться с головой и забыться, но в следующее мгновение вскочил, схватил будильник и бросил его в сторону форточки и, естественно, промазал. Раздался звон разбитого стекла. Гаврила нырнул под одеяло и затаился. Если что, скажу, что это не я. Но ни кто не проснулся. Отдыхающие продолжали посвистывать в своих тёплых постельках. И только командировочный встал, умылся, заправил койку и ушёл на самолёт. Гаврила Фомич приказал себе спать. Светало. Гаврила Фомич открыл глаза – яркое утро стучалось в окно. Ему показалось, что он только закрыл глаза и открыл, а пронеслась целая ночь. Однако быстро одевшись, сделав зарядку, обливание холодной водой, при этом немного забрызгал ковёр, что встревожило славного старика, но, запев знаменитую арию Риголетто, он вышел из двери вниз по лестнице бегом.
ОСТРОВА
«Злая судьба со мной как в игрушки играла…»
- Начал было, Гаврила Фомич читать из своих, но на полуслове бросил; поэзия его раздражала. – Я не люблю поэзию, я её не понимаю – любил говаривать Гаврила, становясь в задиристую позу. – Назовите мне хоть одного поэта и я докажу вам…, тут Гаврила Фомич, как всегда, замирал и после длительной паузы, продолжал – я люблю прозу, после чего угрожающе смотрел на публику по верх очков, но, поскольку, публики не было – быстро успокаивался, хотя в глазах ещё долго горел полемический огонь. В таких случаях, как бы в доказательство любви к прозе, он брал с полки любую книгу и с головой уходил в чтение. Вот и сейчас он порывистым движением взял книгу и стал читать, начиная с титульного листа. Там было написано: - «Дорогому, незабвенному Гавриле Фомичу, в знак глубокого уважения, расположения, местоположения, телосложения и размножения посвящает автор эфту книженцию». Не без волнения Гаврила Фомич прочитал посвящение; его охватили воспоминания и свободные фантазии. Глаза его вперились в одну точку, расположенную очень далеко. Грудь высоко вздымалась. Чувствовалось глубокое волнение. Решившись на что то, Гаврила собрал вещмешок, надел шорты, широкополую шляпу и болотные сапоги. В эту минуту он неприступен. Ударом ноги Гаврила распахнул двери и, не оборачиваясь, широко зашагал туда, куда был направлен его взгляд.
- «Один с лёгким сердцем выхожу я на большую дорогу…» - вспомнил Гаврила Фомич, из ранних, и сплюнул окурок. Он шёл легко, как легко шагают люди, навсегда порвавшие со своими иллюзиями. Однако вид его об этом не свидетельствовал. Угловым зрением он видел, как прохожие смеялись, показывая на него пальцем, что принудило его идти по безлюдным местам, прячась за кустами. Таким образом, Гаврила Фомич, однако, вышел на большак. Пошли не знакомые места. Вдали показался водоём, который раньше он не видел. Стало немного тревожно. Решительность в походке исчезла. Всё чаще и чаще он оглядывался назад, будто хотел убедиться в том, что не так ещё далеко отдалился от дома. Так в борьбе с собой Гаврила Фомич оказался у водоёма. Встал вопрос: - что делать? – не в воду же лезть? – подумал Гаврила, уже стоя по щиколотку в воде. – Ну ладно, проверю на промокаемость - сапоги оказались, как решето. – огорчённый Гаврила проворно выпрыгнул на берег. С грустью он побрёл по берегу, всё чаще посматривая в сторону, откуда пришёл. В сапогах чавкало. Голенища оказались настолько большими, что явно мешали, и целесообразно было бы от них освободиться, что он немедленно и сделал, отрезав охотничьим ножом. Получились прекрасные тапочки. – ННУУ - произнёс Гаврила и сделал несколько «па» из народного танца, в далёкой юности он посещал танцевальный кружок. Вот когда пригодились, казалось бы, полузабытые навыки. Идти стало легче, но необъяснимая тяжесть на душе не давала вырваться радости наружу. Молча, он шёл по берегу и не заметил, как оказался на исходном месте; а вот и голенища – радостно воскликнул Гаврила Фомич – родные мои – он прижал их к груди и стал беспечно кружиться. Когда ностальгия отхлынула, Гаврила Фомич обречённо произнёс – я на острове. Он со школы помнил, - если ты идёшь по берегу водоёма и приходишь к тому же месту – ты на острове. Гаврила неважно учился в школе, за что частенько получал ремня. Он мысленно углубился в это правило, настолько позволяла ему его сообразительность, надеясь найти какое-нибудь несоответствие и, вследствие чего, выкрутиться и оказаться не на острове, но тщетно. Ему хотелось пасть на землю, раскинуть руки - ноги, и завыть, но мешал рюкзак. Гаврила нехотя встал, снял его и резко забросил с крутого берега – рюкзак булькнул - Спасите! – закричал Гаврила Фомич и, пригнувшись, углубился в лес. Идти стало совсем легко. Машинально Он стал стрелять глазами по сторонам в поисках грибов. Грибы не попадались, но бутылок набрал много, чтобы потом выручить немного денег; жаль рюкзак пропал…, и куда же он запропастился? Вот балда, совсем памяти нет – журил себя Гаврила Фомич, обзывая последними словами. Тем не менее, он увлечённо шарил по кустам, в густой траве, бормоча себе что-то под нос, Как вдруг нашёл бутылку совершенно полную, затем вторую, третью… Он рассовывал их по карманам, за пазуху, а они всё попадались и попадались. – Ну что же делать, - опять произнёс Гаврила Фомич, растерянно улыбаясь и потягивая руку за следующей бутылкой, как вдруг появилась чужая рука и, схватив бутылку, исчезла. Вскоре из-за кустов послышалась песня на знакомый мотив. Гаврила Фомич, мыча, стал тихо подпевать. Затем, раздвинув кусты, и увидел, что на острове он не один. На небольшой поляне был устроен стол, вокруг которого сидело много народу. Было много шума и неразберихи; кто-то разливал портвейн, а кто-то в пьяном виде толкался и всем перечил. Женщины готовили салат. Гаврила легко вошёл в круг и засуетился возле стола, однако мешали бутылки. Одна, очень некстати, выпала из кителя прямо на стол, но не разбилась. Присутствующие посмотрели наверх и дружно зааплодировали. Гаврила Фомич аплодисменты принял на свой счёт. В смущении он открыл бутылку и разлил всем прямо в портвейн, чем вызвал смущение в обществе. – Сегодня будем пить ёрш – весело сообщил Гаврила Фомич и заразительно рассмеялся. К удовлетворению Гаврилы, всё обошлось, публике даже понравилось такое не стандартное поведение. Гаврила Фомич совсем осмелел. Он развязно размахивал руками, много хохотал и говорил глупости. Войдя, как говорят, в «улар», Гаврила предложил смертельный номер – выпить стопку без помощи рук. Зрители затаили дыхание, кто-то барабанил по столу, подражая цирковой «дроби». Гаврила Фомич, изображая «волшебника сцены», долго кривлялся, извивался, но, в конце концов, выпил и сделал «оп-ля». Гром аплодисментов прокатился по лесной поляне, восторженные крики дам, которые требовали повторения. Но Гаврила Фомич уже плохо контролировал окружающее, тем более он поперхнулся и долго кашлял, а публика переключилась на другого «героя».
Над островами дул ветер. Был шторм, была гроза. Барометр показывал ясно. Море плескалось под окном. Голова болела. Гаврила Фомич не мог сказать, наяву всё было, или в бреду, да ему безразлично. Наконец-то он может, ни о чём не думая, наслаждаться настоящим. На какое-то время Гаврила Фомич застыл и сидел не шевелясь. Было видно его отсутствие в данном месте, бог знает, как далеко его унесло. Взгляд его затуманился, а возможно полон слёз. Но на самом деле, как часто бывает, на противоположном берегу, он увидел, как ему показалось, земляка. Гаврила Фомич слишком далеко высунулся из окна, чтобы окликнуть его, но, видимо, поскользнулся и выпал из окна. На лету он громко заорал и море приняло его. Сначала Гаврила плыл, бессознательно размахивая руками, но постепенно всё пришло к обыденному происшествию и у всех, кто видел эту картину, что называется «отлегло». Сам Гаврила тоже успокоился и плыл спокойным брасом. – Интересно, думал он – море смеётся, или нет? Я где то читал…, но ту волной ему перекрыло рот и, поперхнувшись, Гаврила Фомич потерял уверенность и стал тонуть.
- Вставай, - услышал Гаврила Фомич, будто знакомый голос. Гаврила встал. Воды было по пояс. От гнева он сильно покраснел, но быстро пришёл в себя. Пристально вглядевшись в земляка, Гаврила признал в нём, знакомого читателю Верёвкина, который противно ухмылялся и развязно разговаривая, протягивал письмо. Гаврила письмо взял и быстро пробежал его глазами. Там было написано:
Жизнелюбец, но неизлечимо болен. Стар, но очень молод. Гаврила Фомич бегал глазами по бумаге и ничего не понимал. В конце было приписано – «принять, и избави нас, Господи, от гнева твоего». Последняя строчка особенно встревожила Гаврилу Фомича, что, конечно же, отразилось на его лице. С тревогой Гаврила Фомич поднял глаза на Верёвкина, но оказалось, что это не Верёвкин, а Берёзкин. – Ну, это же совсем другое дело – с облегчением запел Гаврила, но от Берёзкина он получил другое письмо. – Что это? Глупо спросил Гаврила Фомич. Тык же записочка – просто ответил Берёзкин.
Однако, скажет читатель - ну, сколько можно…, это всё не правда; возьмёшь, понимаешь, почитать, действительно, дорожный роман, а тут тебе такое…, ну, это вообще. Если так и дальше пойдёт, то я не знаю…., придётся плюнуть и громко захлопнуть эту книжонку.
- А что вы хотите? Может вам спинку почесать? Не надо горячиться. Что же касается плевков, то мы тоже можем плеваться, причём очень сильно.
И так вернёмся, к нашим, как говориться, баранам. Гаврила Фомич взял записку, сложил её в четыре раза и положил в нагрудный карман, не читая. После этого, Гаврила Фомич дал Берёзкину немного денег, попросил передать всем привет и, после объятий по обычаю, отплыл в обратную сторону. Позже Гаврила пожалел, что не прочитал письмо сразу, потому что там было сказано, буквально следующее: - парню, который передаст вам письмо, ничего не давать, ничего не поручать и не обниматься, а напротив, игнорировать, и при каждом удобном случае, дискриминировать и дискредитировать. Несмотря на то, что последних слов Гаврила не понял, но было ясно, до какой степени негодования мог дойти Гаврила Фомич, от которого Берёзкину могло бы несдобровать. Хотя, положив руку на сердце, взвесив на весах объективности, мы могли бы лишиться Гаврилы Фомича и прекратить повествование нашего романа, из-за утраты, главного героя раньше времени. Примерно о том же думал и Гаврила, и о том – как может какой-нибудь пустяк искривить, а то и сломать прямую и ясную линию осуществления такого предприятия, как человеческая жизнь. Конечно, он был рад тому, что избежал, возможную неприятность, а может быть и, более крутого поворота в линии судьбы, с неизвестными последствиями. Вообще, за последнее время был так много событий, что их хватило бы, может быть не на один год описания. Это изрядно утомило Гаврилу Фомича - и он прибавил ходу. Всего происшедшего могло бы и не случиться, будь он осмотрительней, и не вылез по пояс из окна, и не плюхнулся в воду, и не поплыл на встречу с земляком, который таковым не оказался, а встреча с которым, едва не оказалась роковой. Обратный путь, из-за попадания в глаза солёной воды, оказался намного длинней. Но теперь, слава Богу, всё позади. Теперь Гаврила Фомич у роскошного камина, сухой, красиво причёсанный, глубоко вздохнул и сел писать письмо в, так сказать, родные пенаты.
ПИСЬМО.
ГлаваVI
«Я совершенно разбит и растерян. По ночам меня мучают фантомные боли. Помолитесь за меня. В последние дни я много думал, но, видимо, думал не достаточно. Мне хочется о многом рассказать, но буду краток. Путешествие моё проходит нормально, но как-то странно. Народ повсюду хороший, постой и вместе с тем очень странный. Мне с трудом даются слова. Многие меня считают странным – я кланяюсь настурциям и цикламенам, часто предсказываю погоду. Здешний народ любит меня и, вместе с тем, гонит. Я гоним – это прекрасно! Я не думаю о том, что будет завтра. Я не думаю о будущем, его нет. Его вообще нет. Я закрываю глаза и вижу чёрный экран, открываю – вижу то, что видел вчера. Я отрезан от будущего. Я молюсь вечером и днём, но всё остаётся неизменным. Боюсь, что мне вас уже не догнать. Я хочу вернуться, позовите меня.
P.S. Цены на фрукты здесь более подходящие. Надеюсь оправдать дорогу.
Вечно ваш.
Тут Гаврила Фомич задумался и, по всей видимости, неохотно, вставил, - «Доброжелательный аноним» - положил в конверт, послюнил и заклеил. На конверте написал – « Сам я уроженец Вологодской области, села Калиновки». Гаврила Фомич долго сидел неподвижно. Затем решительно встал, одел фуражку, и вышел вон.
Нумера были так неудачно расположены по отношению к шоссе, что вышедший сразу оказывается на проезжей части. Может, кто-то скажет, что такого не может быть, хотя это чистая правда, учитывая, конечно, правомочность некоторого творческого допущения. В доказательство тому могут послужить рассказы о том, как много случаев было, иногда весьма печальных. Так и хочется крикнуть Гавриле Фомиче, чтобы он был осторожней, при выходе на большую дорогу. Автомобилей в этой местности немного, но дорога очень узка и извилиста, из-за чего автомобили неожиданно вылетали из-за поворота, что в любой момент могло случиться непоправимое. Быстро вечерело. С моря выплывал туман. Гаврила Фомич, глубоко ушедший в свои мысли, шёл по самой середине трассы. Однако он живо воспринимал характер окружающей среды и давал точные характеристики её составляющим, таким, как дорога, которую он обозвал змеёй. Он произнёс слово змея хоть и тихо, но его услышала, проходящая мимо женщина и приняла его на свой счёт. И ударили Гаврилу ридикюлем. Бывают такие женщины. Я и сам встречал таких не раз. Нет, я сочувствую Гавриле Фомичу. Хотя ридикюль был лёгкий и к тому же пустой и не мог нанести большого ущерба, кроме морального, но а сколько разговоров сплетен… - Правильно! – почти прокричала шедшая навстречу дама – стоит только выйти, как сразу пристают – но уже, как то примирительно и даже с нежностью продолжала она, почти вплотную приблизившись, к Гавриле.
Была немая сцена.
Уже потом, значительно позже Гаврила Фомич признался, что в тот момент глубоко заинтересовался дамой, но…Гаврила развёл руками – не сложилось.
Гаврила Фомич тоже смотрел с нежностью на эту «весталку», но собравшаяся толпа, осуждающе смотрела на него, грубо обзываясь. Гаврила не мог более слушать и, зажав ладонями уши, побежал по шоссе. Он долго бежал, но споткнувшись, упал и почти умер. Щупая пульс, и не находя его, Гаврила закричал – К а р а у л! Какое то время было тихо, как в могиле.
- гражданин, вы забыли письмо – прозвучал нежный женский тенор. Гаврила Фомич узнал его и сильно покраснел. - Не стоило беспокоиться, это просто так, писулька. – Может быть, некто заждался его? - Да пустяки, ни кто меня не ждёт, я одинок и очень давно, дрожащим голосом мямлил Гаврила лёжа. Гаврила Фомич надеялся, что сейчас всё может решиться; он уже фантазировал, как они в семейном, так сказать, кругу… Но вместо этого он услышал резкий и неприятный окрик – Встаньте и не мямлите, полковник Кренкель! - от изумления Гаврила Фомич решил резко встать, но от сильного возбуждения долго барахтался, беспорядочно болтал ногами и, в какой-то момент нечаянно ударил даму под коленку и она свалилась на обочину с проклятиями на английском языке. Гаврила Фомич долго находился под влиянием чувства вины, но, придя в себя, ощутил сильное разочарование в девушке. – Сама ты полковник Кренкель, с горечью произнёс Гаврила, забрал письмо и, плюнув на красивую фигуру, ушёл прочь.
ПЕРЕСМЕНОК.
главаVII
Краткое описание предыдущих глав:
Перед тем, как пойти на пересменок, Гаврила Фомич много путешествует, попадает в разные переплёты, но большей частью выходит из них в форточку вниз по лестнице бегом. Он много и часто хворает, и нередко оказывается на грани. Спит мало, много ест, но могучий организм берёт своё, нередко и чужое. С женщинами у него отношения особые – на вираже дороги. В общем, он герой положительный, но какой-то странный. Что меня особенно раздражает, так это то, что он постоянно падает. Я, как то раз, ему говорю: - ну что ты всё время падаешь?
Итак, Гаврила Фомич пошёл на пересменок. По дороге, естественно поскользнулся и упал. Упал, как ему показалось, удачно; ничего не сломал, не ушиб. Но неудачно то, что он сполз по откосу в зловонную сточную канаву. Запах был - не стерпим. Гаврила боялся, что его стошнит при почтенной публике и со страшной гримасой на лице и закрытыми глазами, пополз искать форточку, чтобы хоть немного проветрить. Открыв же глаза, он увидел картину, которая совсем не совпадала с его представлением о картинах. Гаврила недоуменно развёл руками и потрогал лоб, нет ли температуры – температуры не было. Тогда он попробовал ущипнуть себя, и вскрикнул от боли – ну, слава Богу, а то я уже совсем – подумал Гаврила Фомич, покрутив пальцем у виска. При всём при этом Гаврила продолжал лежать на обочине. Вокруг довольно много скопилось автомобилей. Все они бибикали, включали и выключали фары. Было трудно понять – в чём дело. Один из автомобилей, видимо, чтобы избежать столкновения, дал задний ход и оказался прямо над Гаврилой. Гаврила осмотрелся – техника, как будто в порядке, только коленчатый вал бешено крутился. Из картера капала нефть на белоснежную сорочку. А из выхлопной трубы, почему-то, лилась вода. Гаврила попробовал на ощупь, она оказалась тёплой и мылкой.
- а не побриться ли нам, подумал путешественник. Выглянув из под машины, он увидел шофёра; не дашь ли водички, камрад? Наверно не дасть, решил Гаврила, залезая опять под машину. Припекало. Гаврила Фомич наполовину вылез из-под машины, чтобы немного подзагореть. Мимо неслись автобусы и такси.
- до свиданья, дядя Гена! – кричали проезжающие дети. – До свиданья ребятки, до встречи в Артеке – крикнул им Гаврила Фомич. И только тут увидел шофёр человека, на половину высунувшегося из-под его машины. Он смешался, подумал, что задавил человека, и, с перепугу нажал акселератор – машина взревела и с визгом умчалась в даль.
Гаврила Фомич лежал на обочине в глубоком раздумье. Рядом стоял указатель:
До Ялты 3км.
До Симферополя 1км.
Всего 100 км.
Тяжело Гаврила Фомич обмазговывал общую цифру и, вроде бы, начал что-то подозревать, но неожиданно проснулся. Дорожная история стремительно уплывала из сознания, но реальная картина мира долго не складывалась. Гаврила водил вокруг безумным взглядом пока, наконец, не осознал себя лежащим в коридоре купированного вагона поезда дальнего следования. И сколько бы ни напрягал свою память, он так и не смог восстановить последовательность событий последних дней. Постучав по голове, Гаврила Фомич вяло поднялся и вошёл в купе. В нос ударил душный и спёртый воздух. С перекосившимся лицом он остановился в дверях и обвёл купе мутным взглядом. Сесть было некуда. Везде сидели потные и разморённые люди. Где-то тут должно быть и его местечко, как говорится, согласно купленному билету. Но, Гаврила и мысли не допускал, чтобы размахивать билетом и прочее… Он остался в дверях и начал, как и все, подолом рубахи вытирать сбегавший ручьями пот. Неожиданно его взгляд выловил из среды пассажиров знакомый женский профиль. Сначала он подумал, что это его первая жена, но эту сменила другая, а именно – вторая, но и эта мысль не выдержала проверки; незабываемый тенор вернул его событиям с письмом на обочине. Гаврила Фомич решил не продолжать прерванный диалог про полковника Кренкеля. Он, как только возможно быстро, отвернулся и помчался к проводнику, приклеивая на ходу усы. Проводник, давно ожидавший сменщика, обрадовался появлению Гаврилы Фомича, приняв его за сменщика, сменщик тоже был с усами. Он быстренько сдал дела и, как у них принято, на ходу спрыгнул с поезда.
- Ты куда? – крикнул Гаврила Фомич, не ожидая такого «хода» этого сорви-головы.
- Та мы привычные – услышал он в ответ. Несмотря на жару, по спине Гаврилы пробежал холодок, когда увидел, как железнодорожный служащий кубарем скатился по насыпи и остановился прямо около тропинки, ведущей неведомо куда. Он легко встал, отряхнулся, помахал Гавриле ручкой и бодро зашагал, возможно, даже, насвистывая модную мелодию. Гаврила с восхищением смотрел ему в след.
- Всем наши привет – крикнул Гаврила и тоже помахал рукой, одновременно включая некоторые кнопки, а некоторые выключая.
С детства он хотел поработать проводником и вот только теперь его мечта сбылась. Глядя на то, как орудует Гаврила Фомич рычагами и разными инструментами, можно действительно сказать, что он родился проводником. Про женщину Гаврила Фомич забыл напрочь будто её и не было, да и про сменщика тоже.
Гаврила Фомич попил чайку, отёр пот с лица казённым полотенцем и наслаждался ветерком, дующим от форточки. Так он сидел некоторое время и, даже вздремнул.
- Но работа, есть работа – деловито сказал Гаврила и. одев форменную фуражку, и кряхтя, вышел в коридор. Все спали. Заглядывая по порядку в купе, Гаврила Фомич отметил, что многие не спали. Он вежливо приказал им спать. И, как ни странно, послушно легли и сразу заснули. Зато те, которые спали, проснулись. На верхних полках зашевелились и закашляли мешочники прокуренными голосами. Проснулась и женщина. Тут Гаврила Фомич оценил всю силу женского тенора. Он так растерялся, что на некоторое время его охватил столбняк. Но сказалась жизненная опытность; он надвинул на глаза фуражку, чтобы его не узнали и дал достойную отповедь, потерявшей нал собой пассажирке, сказав, что она тут не одна. Трудно поверить, но это подействовало на пассажирку, она успокоилась и быстро заснула. Восстановился мир и порядок Гаврила Фомич остался собой доволен.
Стемнело. Гаврила Фомич совсем успокоился и в этой спокойной обстановке стал зевать. Поезд постукивал колёсами. Голова Гаврилы то и дело падала на грудь. Ещё немного и он упал бы со скамейке. Но поезд неожиданно замедлил ход и встал. Откуда ни возьмись, появилась толпа пассажиров с чемоданами, мешками и непонятного назначения, длинными палками. Они, давя друг друга, вываливали из поезда. Гаврила Фомич, накинув китель, тоже вышел на перрон, подразмять немного ноги. Стало зябко. Гаврилу Фомича передёрнуло в ознобе. Он обнял себя за плечи и понял, что остался без кителя.
- Вот незадача…, вещ казённая; как я буду отчитываться? Зла не хватает – причитал Гаврила Фомич. Обернувшись, он увидел старичка, который торговал курткой, точ в точ похожий на его китель. Гаврила подошёл и, чтобы не спугнуть, спросил закурить. Старичок протянул ему руку, - дядя Миша – отрекомендовался он и сунул Гавриле джемпер, - померь ко, я подожду. Не солидно в майке-то ходить. Согласен, А? Нука, повернись. У меня для тебя есть всё. Я, воще, могу тебя, как куколку одеть. Видал мово художника? Посмотри, какой стал, а приехал, как ты, даже хуже.
- А што за художник та?
- Не угадаешь. Гаврила Фомич перебрал всех, которых знал и, наконец, выпалил – Репин?
- Бери выше. Скребнев Борис Николаевич; член союза и всё такое. Вопчем, теперь мой друх. Нукось примерь – продолжал дядя Миша, протягивая железнодорожную фуражку и брюки. – не дорого возьму, а то ведь неудобно раздетым то ходить. Гаврила посмотрел на себя и покраснел. Инстинктивно, он прикрыл руками низ живота и стал торговаться. Дядя Миша изобразил обиженный вид. От огорчения он даже закурил трубку, хотя вообще не курил.
- Ты меня огорчаешь, для тебя берёг, ни кому не отдавал. А знаешь, сколько охотников было? Гаврила Фомич верил каждому слову дяди Миши и горячо спорил за каждую копейку. От шума проснулся Борис Николаевич Скребнев. Увидев обнажонку, Борис Николаевич застыл. Он даже руками немного по компоновал, но загоревшийся было инстинкт начал гаснуть. Похлопав по пустым карманам, он махнул рукой и сел на ступеньку вагона.
Взгляд Гаврилы Фомича упал на нефтяные пятна на белой сорочке художника. Он начал что-то соображать, но дядя Миша сбил ход мысли. Толкнув Гаврилу плечом, дядя Миша кивнул в сторону художника.
- Как сидит – а? Да ты посмотри – продолжал дядя Миша, непрерывно толкая Гаврилу Фомича локтем – ещё пол часа назад на него мухи не садились; а теперь…, - композиция.
Гаврилу Фомича ломало от не ловкости и нелепости своего положения. У него не было сил принять какое-либо решения, кроме того, которое предлагал дядя Миша и он согласился, хотя внутренне был против.
- Ну вот…, совсем другое дело. Ох, как я хотел бы с тобой познакомиться. Ну, дай «пять». Гаврила Фомич смущаясь, «пять» дал, но в глубине души остался при своём мнении.
Поезд дал гудок и пассажиры побрели по вагонам.
У меня такое ощущение, будто мы уже встречались дядей Мишей, а может, и нет; уж больно хваткий мужичок. Так и хочется крикнуть Гавриле Фомичу, чтобы он держался подальше от таких дядей. Ведь путешествие ещё не закончено. Кто знает, что он ещё может предложить. В общем, я беспокоюсь за Гаврилу Фомича, уж очень он прост.
Пассажиры заняли свои места. Гаврила Фомич тоже сел на своё местечко у окошка и, вглядываясь в уплывающие за окном пейзажи, обдумывал события последнего часа. Он не то чтобы сожалел о чём-либо, напротив, не мог объяснить себе – почему ему так везёт на хороших людей? Дядя Миша, такой весёлый, душевный человек, как ловко у него всё получается. Одно только смущает наивную душу Гаврилы: как его брюки оказались у дяди Миши, а его сорочка у незнакомого художника. Тогда уж и сорочка должна была бы быть у дяди Миши, или брюки у художника. Мысли Гаврилы Фомича упёрлись, как в стену. На лбу обозначились три глубокие морщины. А поезд, между тем, мчался по заболоченной местности, постукивая вагонами.
Ещё перед пересменком Гаврила Фомич заявлял, что никогда не сядет за руль, а уж если и сядет, то только в исключительном случае и, что говорит это не для красного, так сказать, словца, а как о главном правиле жизни, которому он сам следует и настоятельно рекомендует следовать всем. В конце своей речи Гаврила Фомич, однако, пригласил почтенную публику поехать с ним, и что он сам поведёт поезд. Взявшись за штурвал, Гаврила Фомич досчитал до тридцати, затем до упора потянул на себя рукоять, из трубы вырвалось пламя. Гаврила Фомич смеялся. Машинист плакал, а кочегар ломал на себе волосы. Пролетели несколько станций. Заскучав, Гаврила Фомич тупо смотрел по сторонам. Затем его стало клонить ко сну. Широко зевая, он отдал руль машинисту. Чтобы согнать сонливость Гаврила присел три раза и решил возвратиться в купе, проведать дядю Мишу, Бориса Николаевича. В салоне было тихо, но ни кто не спал. Гаврила Фомич рассчитывал на радушный приём, но ему едва заметно кивнули. Он в ответ тоже отстранённо кивнул и хотел пройти на своё место, но, и Гаврила стал уже привыкать к такому обычаю, оно было занято - на нём сидел дядя Миша. Он примеривал его трусы, озабоченно качая головой, намереваясь их сузить и подкоротить. Борис Николаевич не сидел на месте и капризничал. Гаврила Фомич спросил художника, не жмёт ли ему сорочка, но ответа не получил.
- Есть такая картина, называется «Не ждали», продолжал он с явным намёком, но и на этот раз реакции не последовало.
- А вы не читали «Му-му»? – не унимался Гаврила. Борис Николаевич, пропустив мимо ушей все вопросы, как будто был глухим, изящно поднял бледную руку, и указуя на дверь, негромко произнёс: - молодой человек, организуйте ко нам чаю, у меня, где то там, лимончик завалялся. Михаил, проводите человека. Тенор, которым говорил художник, привёл Гаврилу Фомича в нервное состояние.
- Есть товарищч полковник, - шутя отчеканил Гаврила, и щёлкнув каблуками, выскочил в коридор. На бегу он поправил симметричность фуражки, одёрнул китель. Борис Николаевич вытаращил глаза.
- Михаил, присмотрите за ним, он меня очень беспокоит. В дверях аппаратной Гаврила остановился, его привлекла и насторожила не знакомая речь. За пультом сидел сменщик и негромко говорил по рации: - «Дабар мумс ура искиле аукстосиус социалисмо економикос мокуклос уздавиниаи» - шпион, подумал Гаврила, он сразу мне не понравился.
- Заходи, не стой в дверях – заговорил сменщик. – Я тебя давно жду. Мне уже пора заступать. Снимай кепку и китель, а то меня ни кто слушать не будет.
- Больше ничего не хочешь - Морда! – С силой прокричал Гаврила Фомич, намереваясь разоблачить врага народа, скрывавшегося под видом проводника.
- я давно за тобой наблюдаю. И прекрасно понял твою шифровку, которую ты передал по рации. Ты думал, что никто не видит? Гаврила Фомич был уверен, что припёр его, как говорится, к стенке. Но сменщик не испугался. Он быстро снял с Гаврилы китель и фуражку и надел на себя. Затем, покрутившись перед зеркалом, вытолкал Гаврилу из машинного отделения.
- Хулиган, понимаешь, из-за тебя поезд приходится задерживать.
-Только попрошу без рук, - возмутился Гаврила Фомич, совершенно раздетый Гаврила оказался прямо у своего купе.
- Ну, где же чай, вас никуда послать нельзя – капризно гнусавил Борис Николаевич, ни к кому конкретно не обращаясь. Этот вопрос каждый мог отнести в свой адрес, и поэтому всем стало неловко. Какое-то время воцарилась тишина и в этой тишине зрело недовольство. Гаврила Фомич и подумать не мог, что возмутителем спокойствия, так сказать, является он, пока не стали на него показывать пальцем и требовать высадки нарушителя. Гаврила Фомич был шокирован. Он, потеряв дар речи, стоял, как манекен, на который должны были одеть «товар», но забыли. Гаврила потерял способность говорить, но способность чувствовать не только сохранилась, но стала ещё острее. Сердце его трепетало в бешеном ритме от обиды и не справедливости. Ведь он столько сделал для этих людей, стольким пожертвовал…. Он отказался от своих принципов, бросил важные дела, в конце – концов - и что? Гнев овладел сердцем Гаврилы, захотелось сказать речь, но речи не получалось. Гаврила Фомич не знал, что делать.
Выходя за рамки романа, следует отметить излишнюю эмоциональность Гаврилы; если бы ему немного сдержанности, постоял бы тихонечко с сознанием вины, глядишь всё бы и обошлось; так нет, он вскинул голову и вышел из вагона, не дождавшись полной остановки поезда, в результате чего едва не стал виновником столкновения со старушкой, которая, с целью продажи, несла горячую картошечку с малосольными огурчиками. Получилось наложение двух не похожих психологических состояний, которые взаимно нейтрализовались. На мгновение Гаврила Фомич оказался в вакууме, отчего грохнулся поперёк рельсов, что грозило громким происшествием и личной катастрофой. Оно так бы и произошло, если бы он лёг перед паровозом, а не за последним вагоном. После продолжительного гудка, поезд тронулся и ушел в неизвестность. Кстати, этот поезд так и пропал. О нём даже в газетах писали, если я чего ни- будь не путаю.
Ну вот, Гаврила Фомич полежал, полежал да и встал. Отряхнулся и направился к платформе. Платформа оказалась высоковата, и он был вынужден обратиться к гражданину, стоящему на платформе, с просьбой подать ему руку. Гражданин подал, и Гаврила взлетел легко, как птица. Он выглядел отдохнувшим, даже немного помолодевшим. Какое- то время Гаврила Фомич потерял, так сказать, связь времён и не совсем понимал, для чего забрался на платформу, но постепенно овладел собой и с подчёркнутой любезностью спроси у гражданина: не знает ли он дорогу к кемпингу. Гражданин отрицательно покачал головой. Гаврила Фомич так же легко спрыгнул с платформы и пошёл наугад.
КЕМПИНГ.
Глава VIII
Вскоре Гаврила Фомич остановился около здания, чтобы поправить развязавшийся шнурок. Он тяжело дышал из-за большого живота. И, чтобы перевести дух, поднялся и прямо перед глазами увидел надпись на стене: «КЕМПИНГ».
В кемпинге было душно, но всё же, не так, как в поезде, и имелись свободные места. Бросалась в глаза бедность, присутствующей в кемпинге публики. Работали кегельбан и картинг, но на них ни кто не играл, давала о себе знать бедность.
- Нет, у нас в поезде было лучше, - заключил Гаврила Фомич и сел поиграть в карты. Вскоре он выиграл приличную сумму денег, но сразу раздал бедным. Бедные стали богатыми, а Гаврила бедным. Затем Гаврила Фомич решил попытать счастье на игре в кегли, и тоже выиграл. Естественно, весь выигрыш он раздал неимущим, которые сразу стали имущими, а сам остался, как и был, в шортах и майке. Сначала всё складывалось будто ничего, но потом Гаврила стал то и дело ловить на себе взгляды, явно не одобрительные. Ему захотелось стать незаметным; сесть где-нибудь, в неосвещённом месте, или прилепиться к колонне, да так, чтобы быть неразличимым. И все эти желания он пытался реализовать. Его наивные хитрости, поначалу, забавляли буфетчицу по имени Снежана, но ей шепнули, и она решительно подошла к Гавриле и мягко предложила покинуть кегельбан похорошему, потому что у них не принято находиться в коротких штанах и в майке, что у них публика культурная, да и вообще.
- У вас что, нет нормального прикида? – бросила Снежана через плечо, удаляясь.
- Нет, тоись есь. А вы что сёни вечером делаете? – Крикнул Гаврила вдогонку, но остался без ответа. Он долго смотрел в след Снежане, удаляющейся в стиле «сею-вею», и даже подался всем корпусом в её сторону, но…, как говорится, «всяк сверчок, знай свой шесток». Большим усилием воли, Гаврила Фомич заставил себя улыбнуться, что, скажем прямо, не вполне получилось, и вышел в распивочную.
В распивочной тоже было душно, собственно, как и на всём пути следования. Но, несмотря ни на что, люди были по общительней, громко разговаривали, потягивали портвешок. Поговаривали, будто завезли, и будут давать «белый мускат красного камня». В это мало кто верил, хотя оставлял местечко для надежды. Ждали все; одни не пробовали и хотели попробовать. Другие тоже не пробовали, но из «вредности» говорили, что эта барахло и, что уж лучше травиться этой «краской», потому что от муската нет ни какого толку. Третьи говорили, что нужно поднимать культуру и воще; надоело пить барматуху из пол литровых банок, пора переходить на стаканы, пусть хоть и мускат. Иные говорили, что кто-то приехал из Москвы, из министерства.
- Ну что же они по распивочным будут тебе ходить? Они в рестораны пойдут.
- А вдрух.
Тут открылась дверь, и вошёл Гаврила Фомич. Публика затаила дыхание, Гаврила тоже. За тем он, крадучись пробрался в тёмный уголок и затаился. Какое то время казалось, про Гаврилу Фомича забыли, но бесцеремонные взгляды и шушукания показали, что и интересуются, а может быть и уважают. Гаврила Фомич, насколько возможно выпрямился и немного набычился. В зале повеселело. Некоторые, не скрывая, показывали на него пальцем и хохотали.
- Эй, министор, угости ко нас красным мускатом! – Услышал Гаврила в свой адрес, а затем и весёлое ржание, подвыпивших балбесов, среди которых он увидел недавних бедных и неимущих. Гаврила Фомич был скорее доволен собой, чем нет. Везде, где бы он не побывал, его принимали не равнодушно. Сейчас его приняли за министра.
_ ну, какой я министр...? – подумал Гаврила, но, всё же, чуть привстал и величественно поклонился в ответ. Затем встал и сделал более глубокий поклон.
- Согласен, это не вяжется со здравым смыслом, но что же поделаешь – это чистая правда, хотя немного и приукрашенная. Авторы на это имеют полное право.
Потом принесли записку, в которой Гаврилу Фомича просили сплясать. Где то, за стеной реальности Гаврила чувствовал, что это уж слишком, но всё же сделал «выход». Сильная боль в коленях остановила Гаврилу. Надо сказать, что застарелый ревматизм спас репутацию министра в Гавриле Фомиче. Он ни когда не плясал и не знал, как пляшут. Гаврил Фомич попросил простить его великодушно, за то, что не смог выполнить просьбу, - давно не плясал и запамятовал. Но Гаврила пообещал дома потренироваться, и в следующий раз обязательно спляшет. Народ не довольно загудел.
- А где же красный камень? – закричали одни.
- Где камень? – кричали другие.
- Верни камни, падла? – Кричали третьи. Тут произошло непредвиденное: - какая-то сила подняла Гаврилу, а потом опустила по другую сторону кемпинга. Гаврила Фомич обнаружил себя на ровной площадке, покрытой плиткой из шлакосетала. Шея болела, в боку ныло. Но необычная обстановка отвлекла Гаврилу от неприятного инцидента. Оглядевшись вокруг, Гаврила Фомич не узнал площадь перед кемпингом, он чувствовал, что с ним должно что то произойти необычное. И действительно, буквально в ста метрах он увидел ракету, под которой операторы разводили «пары».
КОСМОС
ГлаваIX
Гаврила Фомич хоте официально попроситься в полёт к звёздам, но ни кого не нашёл поблизости. Он махнул рукой, подбежал к ракете и быстро нырнул в проём, захлопнув за собой дверцу, щёлкнул французский замок. Гаврила Фомич осмотрелся. Помещение оказалось просторным. Планировка современная. Вся обстановка в помещении импортная. Такую Гаврила Фомич видел только в жилом районе Жирмунай. Вдалеке на полу стоял телефон – раскладушка. Рядом несколько бутылок. Одна полная. У Гаврилы Фомича закружилась голова, он обожал современные интерьеры. Развалившись на полу с ковровым покрытием, он открыл бутылочку и отведал сухенького.
- Вот это жись, - подумал Гаврила и налил себе ещё винца в роскошный бокал чешского стекла. Он хотел забыть неприятные минуты и оставить их внутри кемпинга и распивочной, чтобы никогда более не вспоминать о них.
Вдруг открылась невидимая дверь и из соседнего помещения вышли двое мужчин и одна женщина.
- Вы тоже летите, - кокетливо спросил Гаврила. Его не услышали. Люди продолжали разговор, начатый в соседней комнате, и на Гаврилу Фомича не обращали внимания, как будто его не было вовсе.
- Что же вы, черти? Я же из-за вас на поезд опаздываю, - капризно произнесла женщина
- Да ланно, мы тя на ракете вмиг подкинем, те в центр? – Угу. Мне нужно выйти купить што-нибудь в дорогу. – Да унас холодилок забит - што тебе надо?
- О, да у нас «заяц», кто таков? – Спросил, по всей видимости, главный пилот, увидев Гаврилу.
- Я – Гаврила Фомич.
- О, да не тот ли это Гаврила Фомич?
- Да, - тот, торопливо ответил Гаврила из опасения, что его высадят. Фу, кажется пронесло, Гаврила Фомич был вне себя от счастья и выглядел полным идиотом, хотя на самом деле он так не думал.
- О. да вы не тот, за кого себя выдаёте – произнёс пилот. Гаврила с неприязнью посмотрел на пилота. Ему показалось, что он разговаривает с магнитофоном. В памяти промелькнули разговоры об искусственном разуме.
- О, да мы где то с вами встречались - подражая, в шутку, произнёс Гаврила Фомич. Тут с пилотом, что-то случилось, он задёргался и из ушей пошёл дым. Увидев это, женщина треснула пилота по горбу и дым прекратился.
- Опять «свой-чужой» барахлит, смеясь и извиняясь, сказала женщина и стала рыться в ящике стола.
- Коль, ты не видел ключ девять на двенадцать? Надо Стасику «внушение» сделать.
- О, да вон же он под тумбочкой валяется.
- И ты? – спросила женщина, строго взглянув на второго пилота.
- Шутю, сказал второй пилот и быстро скрылся за дверью. Женщина снисходительно улыбнулась, глядя в след уходящему Николаю.
- Ох што бы я без него делала…Вы ко мне? – удивлённо спросила она Гаврилу Фомича с видом будто впервые его видит.
- Сумасшедшие – подумал Гаврила, но виду не подал.
- Не волнуйся, дорогой, всё в порядке. Плесни ка и мне немного сухого – такой день сегодня сумасшедший. Гаврила Фомич недоумевал, как она узнала его мысли? Он не знал уж, что и делать. Женщина глазами показала на его бокал, Гаврила налил и себе. Они чокнулись. Завязалась беседа. Никогда Гаврила не был так находчив и остроумен. Было видно, что женщина была им довольна. Гаврила Фомич был счастлив. Будучи в полном своём успехе, Гаврила Фомич потянулся поцеловать ручку, но, как стало для него обычным, упал. Падает Гаврила каряво, что по пути цепляет и опрокидывает всё, что попадает в сектор падения. Вот и сейчас, вино, соки и закуски - всё полетело на ковёр и, что особенно огорчительно для женщины - зеркало. Женщина оказалась в полном отчаянии. Мало того, что некуда посмотреться, но и вся импортная «обстановка» попорчена. Теперь чистить ковёр очень дорого, тем более химчистка в нашем районе закрыта.
- а мы на марсе почистим – пошутил первый и захохотал. За ним захохотали и остальные, в том числе и Гаврила Фомич, беспрерывно подливая себе шампанского с виски.
- Эй-ей-ей! – нам оставь, ты не один – весело и дружелюбно прокричала женщина. Её поддержали и дружно запели «подмосковные вечера». Звонкий подголосок Гаврилы Фомича был слышнее всех. Гаврила уверовал, что его приняли. Казалось так хорошо и весело будет всегда. Но всё хорошее, как и всё плохое когда-нибудь кончается. Раздался необычный сигнал. Оба пилота бросились в командный пункт и заняли свои места. Они стали включать разные кнопки, то слева, то справа. Послышалось жужжание рации.
- Куда летим, шеф?
- Куда, куда, - туда вот куда.
- первый пилот готов
- Второй пилот готов.
- отбой.
- Ну - наливай.
- Шутка.
- Объявляется готовность номер один – сказал первый пилот. Все расслабились, Стали зевать и болтать ногами. Гаврила Фомич дивился неожиданным изменениям, которые произошли в зале после сигнала. Появилось закарнизное освещение, различные цветовые подсветки, декоративные решётки. Интерьер приобрёл космический вид. Чувствовалось, что всё готово к полёту. Погода была ясная. Но команды на полёт не было. Пока суть, да дело, Гаврила Фомич решил осмотреться, познакомиться с пассажирами. Проходя мимо декоративной решётки, он обратил на диковинные материалы, из которых она сделана. Не удержавшись, он потрогал детали решётки, - как слышимость? Приём – Раздалось из решётки.
- Да вроде ничево, хорошо слышно. Наверно плохая звукоизоляция, - неуверенно ответил Гаврила Фомич, в стремлении завязать непринуждённый разговор с невидимым собеседником.
- Приготовиться к старту, - произнёс тот же дружелюбный голос. Гаврила Фомич заметался; то в одну сторону побежит, то в другую и, наконец, полностью растерялся. Высунувшись, пилоты направили его в нужную сторону и снова прилипли к штурвалам. Неожиданно Гаврила столкнулся с цыганкой с маленьким ребёнком на руках. Ребёнок мусолил папироску. Цыганка попросила Гаврилу Фомича ей помочь. Гаврила помог двугривенным и спросил, легче ли теперь? В ответ цыганка выдернула волос из его виска, сделала страшный вид и сказала, что у него жёлтая кожа и, следовательно, он болен. Скорбно покачав головой, она попросила бумажную деньгу, чтобы завернуть волосок, в котором заключена болезнь.
- А простой бумажкой нельзя? - спросил Гаврила Фомич.
- Ты што, меня за идевотку принимаешь? Ребёнок посасывал папироску и помалкивал. Гаврила же пытался вспомнить – где он слышал этот противный тенор. Ребёнок выплюнул папироску и спросил у Гаврилы Фомича закурить. Гаврил похлопал по карманам, показав тем самым, что они пусты. Неожиданно, из декоративной решётки раздался знакомый голос: - приготовиться к выходу в открытый космос. Пилоты побросали свои штурвалы и попрятались за генераторами. Не любили они эти выходы, - одна морока. Да и никому выходить не хотелось, только расселись, ещё и познакомиться не успели, тут сразу выходи. Но, как бы там ни было - постепенно залы опустели. Гаврила Фомич остался один. Сильно тряхнуло; видно ракета слишком резко тормознула. Гаврила осмотрелся – с потолка и стен сыпалась штукатурка, обнажая, плохого качества, трепельный кирпич.
- Наверно кооперативная,- едри её налево – подумал Гаврила Фомич.
- извёстка есь? – спросил он не громко. – никто не ответил. Из верхнего люка вышел седой пилот. Подкидывая семечки, он метко попадал в рот, и фривольно сплёвывал шелуху прямо на ковёр. Гаврила Фомич был шокирован.
-Ну как можно, в такой культурной обстановке? – слов не хватает.- Он безвольно, как бы, в отчаянии, опустил руки и закатил глаза, что показывало полное морально-нравственное опустошение. Приметив боковым зрением кресло, Гаврила Фомич безвольно упал в него, демонстрируя крайнюю степень усталости от бескультурья. Жаль, что его ни кто не видел в этот момент… - как он был убедителен; Станиславский бы разрыдался. Но в зале никого не было. Гаврила Фомич долго сидел в одиночестве и уже начал поглядывать на часы, как, вдруг из накопительного планшеты вышла женщина, как показалось Гавриле Фомичу, с букетом цветов:
- Товарищ Шошин, от имени всего экипажа поздравляем вас с успешным завершением кругосветного путешествия, а так же сообщаем вам, что нашлась ваша первая жена, обладающая лучшим в космосе тенором..., и много чего ещё было сказано в адрес Гаврилы Фомича, но он уже ничего не слышал, слёзы душили его. Он крутил головой во все стороны, в надежде поскорее увидеть дорогой профиль, но тщетно. Неизвестно откуда народ образовал коридор, в конце которого Гаврила Фомич видел только выход. Обескураженный, но счастливый спускался Гаврила Фомич с лестницы. Выйдя, наконец, на улицу, он увидел всех своих близких: дядю Мишу, Бориса Николаевича Скребнева, Серафима Пашкина, агента уголовного розыска Двойкина и других товарищей, которые с улыбками приветствовали его. Грянула музыка. Подъехала Волга и увезла Гаврилу, как говорится до хаты.
ВОЗВРАЩЕНИЕ
Глава X
В автомобиле, конечно хорошо, но его удивила разница между внешним и внутренним видом автомобиля. Сидения жёсткие. Из-за порвавшейся обшивки виднелось ржавое железо. Колёса, похоже, тоже были металлические, вследствие чего, при тряске, пассажиры клацали зубами. А, поскольку, у Гаврилы Фомича была вставная челюсть, то при очередном подскоке, она вылетела, но он с завидной ловкостью поймал её, так, что ни кто не заметил. Особенно Гаврила был доволен тем, что этого происшествия не заметила, впереди сидящая женщина, иначе шансы его резко бы упали.
Забегая вперёд, ещё неизвестно, чтобы он подумал, если бы услышал его голос.
Автомобиль ехал прямо, ни куда не сворачивая. Гаврила Фомич насторожился..
-ну, куда он едет? – Там же живёт моя вторая жена. – Шофёр, как будто услышал его и так лихо свернул, что пассажиры попадали друг на друга.
- Не дрова везёшь! – Крикнул Гаврила
- Тут же женщины!
Сидящая впереди женщина едва заметно улыбнулась и, достав из ридикюля плоскую фляжку из нержавейки, подала Гавриле Фомичу. Гаврила сделал несколько глотков и закашлялся. Ему постучали по спине, как положено в таких случаях - и всё пришло в норму. Гаврила сделал ещё пару глотков – в голове прояснилось. Он стал без причины хохотать, взъерошивать волосы и приставать к пассажирам с разговорами, но не получил ни от кого отклика. Гаврила Фомич, как то «осел», затих и загрустил; вспомнились незабываемые встречи, яркие события. На губах появилась грустная улыбка. Вспомнился и последний жизненный эпизод, когда общество отвергло его приглашения на общение; стало обидно. Неожиданно, его кривая улыбка перешла в сдавленный хохот, от которого покоробило пассажиров. Они посылали друг другу вопросительный взгляды, кивая в сторону Гаврилы Фомича. Гаврила, конечно, эти взгляды видел, но он был бессилен что-либо изменить. Доказать, что он совсем не такой...
- Я знаю, я вам не нравлюсь, так сказать порчу кумпанию. Ну и ладно.
«Последний нонишний деенёчек гуляю с вами я, друзья»
- Неожиданно и громко запел Гаврила Фомич и решительно попросил остановить машину. Он долго вылезал, его подталкивали и, наконец, вытолкали. Оказавшись на свободе, Гаврила Фомич глубоко вдохнул и осмотрелся. Перед ним стоял «HOTEL», справа аэродром, сзади пройденный путь. Пахло овчиной, мякиной и трясиной. Ревели моторы, снували лайнеры. Громкоговорители говорили одновременно, перебивая друг друга. Из будки вышла девушка с рупором, что де, самолёт сейчас отправляется, хотя, положа руку на сердце, в такую погоду она никуда бы не поехала, и, что вообще, говорят, что аэропорт скоро закроется. Потом рупор заглох. Девушка грохнула им об стол, и он снова заговорил, а самолёт улетел. В аэропорту самолётов больше не было. Гаврила Фомич посмотрел на эту неразбериху и взошёл на крыльцо. Войдя в номер, он с облегчением подумал: - вот я и дома. Где то я буду завтра? За тем плюхнулся на двуспальную кровать и задремал. В открытую форточку неожиданно повалил густой дым. Гаврила Фомич, отмахиваясь, по собачьи руками, проснулся.
- Хороший у нас транспорт, думал Гаврила, очень хороший, но дымный и вследствие этова – плохой. Он лежал дома на кровати и спал. Рядом на тумбочке лежало командировочное удостоверение и билет на скорый поезд.
На календаре значилось: май 1968 года.