Встреча этого Нового года запомнилась тем, что мы его успели хорошенько отпраздновать ещё загодя.
На летнюю базу отдыха, расположенную в посёлке Молодёжное, что за Зеленогорском, активная часть компании выехала за сутки до новогодней ночи, чтобы немного освоиться, отдохнуть от городской суеты и как следует приготовиться к предстоящему торжеству.
Как выяснилось позже, осуществить удалось только первое из задуманного, да и то не в полной мере.
Проголодавшись с дороги, мы решили перекусить, и, как водится, немного выпить – многие давно не виделись, да и обстановка к тому располагала – база своей советской аскетичностью и слабой протопленностью вынуждала нас воспользоваться традиционным русским способом примирения с действительностью. Чисто символически, вы же понимаете. Само собой разумеется, далее все происходило по рецепту известного анекдота.
– Чем отличаются учения на флоте от пьянки? – спрашивает бывалый офицер у лейтенанта. Лейтенант пожимает плечами. Ответ ветерана надо видеть.
– На учениях планируется вот столько, – поясняет он, разводя руки в стороны. – А фактически делается вот столько, – он демонстрирует условный зазор между большим и указательным пальцами.
– А с пьянкой все наоборот, – заканчивает ветеран.
На следующий день, уже ближе к вечеру, нас навестил отец Оксаны, Николай Фёдорович, или просто Фёдорыч, как мы величали его за глаза. Во многом благодаря его связям в курортных кругах этого района нам была предоставлена сия незатейливая и без особых излишеств, но зато довольно вместительная загородная роскошь, причём за чисто символическую плату.
База встретила Фёдорыча подозрительной тишиной. Войдя в одну из комнат, он обнаружил нас, лежащими на панцирных кроватях в слегка отрешённых, выражающих полное безразличие к окружающему позах.
– Оксаночка, как дела, все ли нормально? – участливо поинтересовался Фёдорыч. Он всегда отличался заботливостью, порой проявляя чрез-мерную опеку. Оксана слегка пошевелилась.
– Вы тут, часом, не голодные?
– Да нет, папа, все нормально, – вяло промолвила она, стараясь не поворачивать голову в сторону отца. – Решили вот набраться немного сил перед Новым годом.
– Ну и хорошо. Я только хотел показать тебе, как пользоваться кухонными принадлежностями и прочим хозяйством. Кстати, тут, в кладовой, есть финские сани. Вы можете с удовольствием покататься, подышать свежим воздухом.
– Спасибо, на санки в этом году уже сил не хватает, а про еду лучше не вспоминай – я вчера чем-то сильно отравилась.
Я подозреваю, что виной пресловутому отравлению была пара бутылок болгарской «Плиски», где-то раздобытые Володей Ивановым и появившиеся накануне на нашем столе после лёгкой разминки. Не знаю почему, но у Володи всегда была какое-то скрытое пристрастие ко всему балканскому, и крепкий алкоголь не был исключением.
А ведь ни для кого не секрет, что даже небольшая доза любого коньяка в сочетании другими напитками способна обладать огромной деструктивной силой – каждый когда-нибудь испытал это на себе. И испытавший всякий раз даёт себе слово больше не повторять печальный опыт. Но разве доводы разума принимаются во внимание, когда встречаешь старых добрых друзей, и хочется ещё хоть ненамного продлить радость общения с ними. Да и, вообще, коньяк ли это – глядя на товарищей, задаёшь наивный вопрос, пытаясь обмануть протестующий рассудок. Ты решительно отвинчиваешь пробку и нюхаешь напиток. – А вот мы сейчас и проверим.
– Ну, хорошо, только по чуть-чуть…
Стоит ли говорить о том, что наша проверка этого напитка в полевых условиях прекрасно продемонстрировала, что по главному признаку - по-следствиям – «Плиску» можно было уверенно отнести к коньякам.
– Покажи все Марине, она в соседней комнате, – с надеждой на завершение диалога с отцом выдавила из себя Оксана. Марина, сестра Оксаны, появилась здесь только утром.
Человек весьма деликатный, Фёдорыч, по всей видимости, правильно оценил ситуацию и не стал ей более докучать. Пожелав нам хорошо встретить новый год, он аккуратно прикрыл за собой дверь.
Вскоре за окном стало смеркаться. Нужно было взбодрить себя и что-то предпринять – до наступления нового года оставалось всего несколько часов. Но делать этого некому не хотелось. Надежда на свежие силы тоже оказалась напрасной. Вновь прибывшие из города счастливчики, избежавшие фальстарта, расшевелить компанию тоже оказались не в силах и по-компанейски, безропотно, вписались в обстановку лёгкого уныния и декаданса. Надо сказать, что этому также способствовала и погода – декабрь выдался малоснежным, а в последний день года и вовсе наступила оттепель, и с крыш потекло. Единственным утешением было то, что создавать видимость соответствующего праздника с его атрибутикой и декорациями труда не составляло – всё под рукой, и ёлки за окошком. Не хватало только телевизора с его дежурным набором фирменных блюд, но об этом, похоже, никто не сожалел.
Время медленно приближалось к полуночи. Минут за пятнадцать до боя курантов мы вышли во двор и окружили небольшую, одиноко стоящую ёлку, чистую от снега и не раздражающую взор – большинство стоящих вокруг елей казались нам довольно мрачными и чуть ли не враждебно настроенными. Они словно упрекали нас за упорное нежелание слиться с природой – случай, довольно нетипичный для много повидавших за свой век деревьев.
Хлопнуло шампанское, загорелось несколько бенгальских огней, прозвучало нестройное ура. Похоже, отмучились – подумалось мне, глядя на постные лица моих товарищей. Почти не кружась, падал мокрый снег. Робко и буднично начинался новый 1994-й год. Постояв немного во дворе, мы, словно стыдясь отсутствия свойственного нам куража, сконфуженно просочились в дом и разбрелись по комнатам.
На следующее утро я решил опробовать финские сани в деле и заодно познакомить их со своим тёзкой – Финским заливом. За ночь немного подморозило, и полозья с хрустом вгрызались в ледяную корку, глазурью покрывающую уходящую к заливу дорожку. Свежий ветерок бодрил и прогонял остатки сна.
Выезжая на лёд, мне невольно вспомнилась прошлогодняя рыбалка, которую Фёдорыч организовал нам с моим товарищем в этих краях. Тогда мы вышли на вёслах довольно далеко в залив, на глубины, где водится судак, развернули свои снасти и занялись ловлей «на дорожку» – прошу не путать этот рыболовный приём с предложением выпить напоследок. Дорожка здесь означает след от лодки, в котором тащится блесна. За пару часов такой рыбалки нам посчастливилось подцепить несколько "хвостов" в переносном смысле, и одного – в прямом. Бедолага умудрился зацепиться за тройник блесны глазом. Нас это, с одной стороны, слегка озадачило, а с другой – изрядно повеселило. Мы так и не пришли тогда к единому мнению, что же послужило причиной такому нестандартному зацепу блесны – любопытство судака, или плохая координация движений, приведшая к столь досадному его промаху.
Да, координация и мне бы сейчас не помешала – думал я, скользя по неровному заснеженному полю залива, то и дело уворачиваясь от очередной подозрительной кочки – она наверняка скрывала едва торчащий надо льдом фрагмент прибрежного камня. Их здесь было немало, и встреча с каждым грозила досадным торможением. Накатавшись вволю и разогнав по жилам кровь, я вернулся в наш лагерь.
База тем временем просыпалась. Протирая глаза и потягиваясь, народ робко выходил на воздух и радовался неожиданно вернувшейся зиме. Может быть под влиянием этой свежести и лёгкого мороза этого у кого-то, впервые за время пребывания здесь, появилась здравая мысль совершить ознакомительную прогулку по прилегающим окрестностям.
– А Иванова кто-нибудь видел? – поинтересовался я, примкнув к компании.
Иванов был постоянным объектом наших пересудов и дружеских розыгрышей, и упоминание его имени всегда вносило некоторое оживление в умонастроение товарищей. И дело было не только в его нестандартной, нередко дополненной брутальными аксессуарами внешности – лёгкая небритость, серьга в ухе, замысловатые, с дымчатыми стёклами очки в роговой оправе, тяжёлый литой перстень с черепом. Впрочем, некоторые находили в нём определённое сходство с Шевчуком. Обладая неординарным мышлением, перечитав всё и вся, начиная от Шопенгауэра с Кастанедой и заканчивая справочником по лекарственным растениям, попутно кое-что из вычитанного испытав на себе, он тем не менее был доверчивым и ранимым. Непосредственностью своей реакции он у всех нас вызывал улыбку и даже симпатию.
Сам мой вопрос был, скорее, риторический, поскольку его привычка хорошенько проспаться, даже после небольшого возлияния, была всем нам известна.
Однажды Иванов засиделся у нас на Савушкина и, как водится в таких случаях, остался ночевать. Проснувшись не слишком рано, мы позавтракали, сделали какие-то дела и снова присели за стол выпить по чашечке кофе. Иванова всё не было. Шурик с нетерпением ёрзал на стуле и поглядывал на дверь спальни.
Ближе к обеду она, наконец, распахнулась, и показался Володя, протирающий глаза на непривычном, лишённом очков лице. Шурик с радостным криком "Ура, Иванов!" вскочил и бросился ему навстречу. Вова, тронутый таким неожиданным вниманием, развёл руки в объятиях, но Шурик ловко увернулся и от них и проскочил в спальню. Там его дожидался вожделенный компьютер с последним, трудно преодолеваемым уровень очередной бродилки.
Вот и сегодня Иванов, скорее всего, пребывал ещё в царствии Морфея, досматривая свежий остросюжетный сон. Но поручиться за это никто не мог – иногда бывали исключения.Сны не шли или состояли из чреды бессвязных обрывков. В таких случаях Иванов просыпался в мрачном расположении духа и сетовал на то, что ночь не задалась.
– Наверное, пошёл в посёлок бутылки от «Плиски» сдавать, – пошутил Дима Елизаров в свойственной ему манере. Веселить товарищей бесконечными и остроумными приколами было его любимым занятием. Надо отдать ему должное - проделывал это он со вкусом, довольно артистично, и, отпуская меткие комментарии по поводу происходящего, обычно сопровождал их весьма неожиданными и парадоксальными умозаключениями. Трудно было не поддаться этому шарму, и, хотя его шутки порой граничили с бестактностью, ему многое прощалось. Иванов был излюбленной мишенью для елизаровских острот, и предположение о сдаче его приятелем стеклотары было, пожалуй, наиболее безобидным из того, что могло прийти ему на ум.
Шутка возбудила живую дискуссию. Я понял, что тонус окончательно вернулся в компанию: тема Плиски, ещё вчера тщательно обходимая нами в разговорах, перестала быть табуированной. Хотелось продолжить праздник, и теперь уже без повторения давешних ошибок. Но, к сожалению, через несколько часов надо было возвращаться в город. Завтра начиналась первая рабочая неделя нового года.
Трудно тогда было предположить, что эта была наша последняя встреча Нового года в подобном формате. Позже, правда, были и другие, внешне похожие на эту вечеринки, посвящённые этому и не только ему. Но все они были лишённые какой-то юношеской беспечности и бесшабашности. Проходили они уже в более цивилизованной среде - по большей части в кафе, ресторанах и даже в рок-клубе. Но что-то трогательное, присущее всем им ранее, уже отсутствовало. Как знать, может быть, причиной тому был скорый отъезд Димы и Джулии в Америку, вместе с которым дух нашей компании внезапно утратил свою уникальность, прелесть и неповторимость. А, может, просто все мы немножко повзрослели.