Ученик Казановы

 
   Проблемы, которые Антон намеревался решить в санатории, создала его благоверная Ольга, давным-давно уже "инфицированная" женскими "головными болями, хорошо известными многим желающим интима мужикам.   
    -Интима у нас с тобой больше не будет, - радостно заявила она аккурат в день сорокалетия супружества.-В доме ведь ты не сантехник, не плотник, только за сексом охотник! Все!
    Антонов язык не повернулся говорить супруге о том, чего не было никогда - о любви. Но впервые в жизни он, в котором, как поет Валерий Сюткин, "девочки всегда чего-то находили",  был унижен как мужчина. Да еще пренебрегла им не просто женщина, но супруга и мать его детей. Скажи, соври даже она, что секс, мол, противопоказан ее здоровью, вопрос был бы исчерпан, и он бы смирился с неизбежным собственным сексуальным угасанием. Но именно ребром  поставила сей вопрос супруга. То был дерзкий вызов.
    Но должна ведь быть в поступках человека хоть капля здравого смысла:   
    -А как же наше с тобой здоровье?- с надеждой начал он.-Дорогая, мы уже в том нежном возрасте, когда прекращение секса часто приводит к  пагубным последствиям. У мужиков, к примеру, от простатит до рака простаты может от воздержания последовать.
    -А я тебе что, лекарство от простатита? Ну нет,  лечись уж сам дорогой!
    Антон понимал: переубедить упрямую, обиженную женщину невозможно. С самого начала их отношений держала она свою душу на замке, и оттого ощущения ее тела во время секса были для него тайной за семью печатями. Разве что при зачатии детей направляла законопослушная Ольга поведение мужа, дабы оно соответствовало
  законным требованиям физиологии.
    А только знай он, что секс с ним жену не удовлетворяет, в лепешку разбился, а
дело бы постарался исправить. Все сорок лет совместной нелюбви старался Антон как-то настроить взаимоотношения, не по обязанности вместе жить, по душе, чтобы, как говорится, клин наконец-то выбить клином. Ведь того ради и женился он, чтобы забыть о потере настоящей и единственной любви. Отношения с каким-то мужчиной были до него и у Ольги. Так что начинали они со счета один-один и оба хотели   создать крепкую семью. Но если бы переросло тогдашнее их единомыслие во взаимную любовь! Ту, которую пытались супруги заменить сексом, не понимая всей тщетности попыток. А Ольга, имеющая собственное понятие о том, какие мужья  имеют право на
семейный секс (сантехник и т.д.), всего лишь первой, через сорок лет замужества поняла, что далеко не всякий клин выбивается клином.
    Антон уважал супругу, обожал детей и внуков. Но всегда жила в его сердце та, прежняя любовь. К Ирине, женщине, которая стала его музой, а по сути - иконою рукотворной. Всего лишь  дважды за годы семейного жития-бытия встречались ему женщины, которых он мог бы по-настоящему полюбить. Но тогда у него уже были дети, сначала маленькие, которых нельзя было бросить, а потом взрослые, которые не поняли бы его и не простили. Что же оставалось Антону кроме терпения и старания преодолеть супружеский холод? И вдруг оказалось, что исправлять-то теперь уже и нечего, что женское это "нет" окончательно и обжалованию не подлежит.
    Не помогло даже обращение Антона к скрупулезной практичности супруги, считавшей каждую копейку. Он решил сыграть на повысившимся недавно своем имущественном статусе. В одночасье, за счет столичной реновации, он, владелец убитой до убогости квартирки-однушки на первом этаже, подаренной некогда любимой и любившей его тетушкой, взлетел на пятый этаж нового дома - стал владельцем прекрасной однокомнатной квартиры гораздо большей жилой площади, метров десять ему столичные власти добавили. Прежнюю, он, проживая на жилплощади супруги, сдавал за небольшие деньги ради пополнения  семейного бюджета. В новой мог при желании  поселиться с новой женщиной, которая  не только станет-таки исполнять супружеские обязанности, но быть может его и полюбит. Да, не секса - любви на самом-то деле не хватало этому одинокому в своей семье человеку. Но рассказать об этом живущим своими семьями детям он никогда бы не решился, да они все равно восприняли бы таковое повествование как очередное чудачество стареющего папули.
На супругу же не возымел действия и сей меркантильный довод.    
    Вот же характерец! На Валентину, сестру бы свою двоюродную посмотрела. Та, овдовев, вновь вышла замуж и лелеет теперь второго мужа Славика, ни в чем ему не отказывая и за все прощая.  А Славик, не скупясь на комплименты новоиспеченной супруге "Валентиночке", не считает долгом делиться с ней своей пенсией. Она ему -
для обслуживания Валентиночкою же для него купленного автомобиля. А в ответ на  попытки жены привлечь его еще и к работам по дому и на садовом участке сначала хлопал дверью и уезжал в собственный  дом в Малаховке - он же, мол, вкалывать здесь не нанимался, а через день-другой спокойно, как будто и ссоры-то не было, возвращался в лоно семьи. Ради конечно же жизни, вполне сопоставимой с бытием Ильи Обломова: два завтрака, дневной сон и отбывание в царство Морфея не позднее 21 часа. Кто бы не вернулся?
    -Сестра твоя, говорил Антон, несет финансовые потери, ибо содержит альфонса. При этом в сексе ему она никоим образом не отказывает.  Моя же квартира приносит нам ощутимую выгоду, которая отныне раза в полтора  увеличится. И что, выгоден   будет тебе мой уход? А ведь я не отказывался прежде ни от каких работ, в том числе и садовых, а на дачу перестал ездить по причине тебе известной - у нас не стало интима.
    -Того, чего ты  хочешь не будет никогда!- отрезала Ольга.
То, что на старости лет ему предстоит вспоминать давно забытую науку обольщения представительниц прекрасного пола своей теперь уже во всех смыслах "зрелой" возрастной категории, стало для Антона коварным ударом в спину. Ведь  и он уже не тот, и они, дамы, предмет ухаживания, далеко не те, что были прежде. Девочки действительно в Антоне чего-то находили, но когда это было? В супружестве же он,  в отличие от некоторых из друзей своей молодости, не гулял при первой возможности - не так был воспитан. Он, к сожалению, не друг юности Юрка Зеленов. Он, давным-давно и отец, и дед, по приезде Антона в прошлом году в Казань, как и в прежние годы зазвал приятеля к двум сногсшибательным подружкам.
    ...Первое "нет", а вернее - "не надо" услышал он в свои семнадцать от одноклассницы Надьки Дугалевой. В тридцатиградусный мороз забрались они тогда к подножию стоящего на высоком холме зданию
Казанского финансово-экономического института.
    -Антошка, ведь я же тогда не девушкой стану! -клацая зубами сказала она.
    -А это кто там за дверями,- раздался грозный голос охранника.-Ты, парень, с девкой, что ли?
    -С ней самой, со мной значит,- бойко парировала вопрос Надежда, уводя кавалера от греха подальше.
А окончательно ушла та любовь и, как говорится, завяли помидоры летом, когда Антон и Надя вместе с другими выпускниками десятого "б" школы рабочей молодежи выехали с ночевкой на Волгу. Вне класса
к тому времени они уже не встречались, и их одноклассник Харис во всю ухлестывал там за бывшей пассией Антона, не опасаясь мук ревности приятеля. Вот тут-то она ему и сказала: - Ты за мной, парень не гонись! Некоторые из  присутствующих уже пробовали, да ничего им не обломилось!
    -Ну и лажанулся же ты, Тошка!- сказал тогда бывший в курсе всей этой истории Харис...
    ...Интересно, а как бы оценил Хариска этого вот моего новоиспеченного санаторного приятеля?- подумал Антон.            
    - Не нос, а словно хрен прирос", не без самоиронии говаривал про подобные шнобели тот же Харис, имея в виду прежде всего собственную, ни от кого не маскируемую носовую сопатку. Нос же будущего сообитателя санаторного номера, который представился Антону Семеном, мясистый и сливовидный, весьма кокетливо
прикрывался толстыми стеклами очков, отчего  Семеново лицо, в начале знакомства казавшееся топорным, приобретало даже некую интеллигентную многозначительность. Сквозь увеличительные стекла добрее казался колючий оценивающий взгляд. А сами очки! В начале Антон на них не среагировал - очки как очки! Однако  Сема  тут же намекнул на загранпроисхождение и немалую стоимость своих изящных окуляров.   
    За краткое время общения Антон очень многое узнал о своем незаурядном соседе. Монтер, герой стихотворения Сергея Михалкова, через минуту знал, "как надо прыгать с лодки и что Сереже десять лет, и что в душе он летчик..."  Антону же довелось узнать, что собеседник - отставной подполковник-пожарник, на короткой ноге с большим числом известных в столице людей, которым он нередко, не в службу, а в дружбу, оказывает разнообразные далекие от бывшей профессии услуги, а с некоторыми из них может и рюмашку-другую пропустить:      
-Сидим мы как-то с отцом небезызвестного музыканта-"квартирника" Маргулиса, выпиваем.  Настоечка у него, прямо скажу, классная, а тут входит Евгений..."
    Ну как тут было Антону не вспомнить гоголевского "Ревизора: "Ну что, брат Пушкин?" -"Да так, брат, - отвечает, бывало, - так как-то все..."   
     Семеново "ля-ля" напомнило Антону давние шутейные истории, автором-исполнителем которых в  детские его годы был сосед по коммуналке дядя Виля. Ему, отслужившему на Балтике моряку, аккордионисту и весельчаку, изо всех своих силенок подражал  пятилетний Антошка. Сидя под столом родной бабушки своего
кумира Валентин Сасановны (Валентины Александровны в миру), он с упоением наяривал на ящике от посылки и напевал мелодию, только что исполненную дядей Вилей: "Догоню, догоню, ты теперь не уйдешь от меня!"   
    Впрочем взрослые иначе как Вилькою бывшего моряка, увы, не называли. Очевидно за его неукротимую склонность к вранью. Врал же Вилька без злого умысла и с малой корыстью - по вдохновению и веселия ради. Велика ли  была ему польза, в сравнении с последующей потерей доверия, от обмана Антоновой матери?   
    -Ты, Пестимея (так он шутейно называл ее по имени героини тогдашнего телебестселлера "Тени исчезают в полдень") жидишься стакан бражки любимому соседу  накапать, а ведь я договорился с завхозом зоопарка, чтобы тебе на дачу машину навоза по дешевке привезли. Жди, скоро с нарочным сообщат!   
    А как-то прямо-таки на грани уголовщины пошутил Вилька, только бы повеселить собутыльников. За углом продмага спрятал он, озорник, две пустых корзины на коромысле, оставленные на улице при входе колхозницей, закончившей торговлю на рынке. Та, выйдя с двумя полными авоськами, не на шутку всполошилась. Вот тут Вилька и вернул ей пропажу со строгими нотациями о необходимой бдительности:   
    -Не каждый раз, тетка, найдется человек, который, как я, догонит хулиганов и поможет потерпевшей разине!         
    Не ради веселья, но с явной для себя пользой врал  Семен. Узнав, что Антон в поисках не просто курортной партнерши, но постоянной подруги (Антон несколько лет лишь проживал на одной жилплощади, а проще сказать - не спал с супругой).            
    -Да ты с катушек съехал,- рассмеялся сосед,- Ни одному уважающему себя мужику
не обойтись без любовницы. Моя вон раньше жены сюда отзвонилась, скучает. И тут же пообещал всяческое содействие:   
    -Для начала поляну накрой для тех двух наших соседок по этажу, с которыми, как я заметил, ты успел познакомиться, а там уже будем решать проблемы по мере их поступления.   
     ..Главное женское "нет" хранил Антон всю дальнейшую жизнь, ибо сказано оно было женщиной всей этой самой дальнейшей жизни - Ириной. Тот день, 1 марта, назвали они первым днем весны и первым днем любви. И был солнечный заснеженный лес, и они пили терпкое красное вино из половинок апельсина, и ставили ароматные оранжевые сосуды в сугроб, чтобы целоваться. Не было только секса, потому что он не посмел ослушаться ее "не надо": слова королевы не обсуждаются, даже если тебе известно, как капризно и изменчиво порою женские "нет" и даже несмотря на то, что сама идея  поездки в весенний лес исходила от его возлюбленной повелительницы. Ибо все прежние его отношения с женщинами сравнимы были лишь с потреблением воды, из привычного сосуда типа стакан, то есть - с  простым  удовлетворением естественных потребностей, а те, из которых пили вино любви Антон и Ирина - с драгоценным  сосудом из искрящегося на солнце горного хрусталя, материала уникального и хрупкого. Сосуда, который в силу неумелости и юношеского раздолбайства не смог потом сохранить Антон. Однако с потерей любви пришли к нему настоящие по его мнению, посвященные Ирочке стихи.         
   ...Когда были закуплены вино и закуски, Семен заявил, что посидеть-то он с ними посидит, но пить не станет, душа, мол, вина не приемлет, а приемлет лишь крепкие напитки. Впоследствии оказалось, что неприемлемым было для Семиной  души лишь участие в оплате накрытой Антоном поляны. Посиделки оказались полезными для Антона, который, будучи в ударе, пел собственные песни и произносил стихотворные тосты, но менее эффективными для  Семена. Его истории из жизни известных людей, в которых главным героем был конечно же он сам, находчивый и остроумный, воспринимались дамами в их фактическом качестве - как веселые байки. В результате Антон записался в ухажеры статной русоволосой красавицы Любови, а Семен женщины  куда менее привлекательной: чернявой, с носом горбинкой, да еще и слегка сутулой   - классической дурнушки, оттеняющей красоту подружки, Веры. Которая, при незавидной своей внешности, всегда  весьма критично оценивала внешность  кавалеров. Антону она впоследствии сказала:
    -Сначала я подумала: а кого это ты такого неказистого к нам привел? Но как послушала Семена, да пригляделась- так в самый раз!    
    И в самый раз все у этой пары благополучно сошлось и получилось. Случайно, благодаря тесноте и замечательной звукопроницаемости санаторных стен, стал Антон невольным слушателем бурного монолога сей дамы в ответ на страстный призыв Семена  "поговори со мной!"  Вера в слезах, со всхлипами, выложила ему всю
подноготную горестных взаимоотношений с двумя недавно покинувшими ее негодяями-кавалерами.      
    А Любочка,  холодновато-сдержанная в начале, на глазах оттаивала:   
    -Стихи мне понравились, - молвила она, подставляя для поцелуя щечку, - но вот вам все, чего заслужили!
    И заслужил он вдруг прогулку тет а тет по Евпатории. Очевидно по велению  Любочки без внятной причины покинула парочку ее всегдашняя наперсница Вера.
   И Антона, и Любу интересовала судьба караимов, немногочисленного крымского народа. Побродили они по улице Караимов, полюбовались караимским храмом, правда на службу попасть не смогли, о чем пожалели. Религия этого тюркского народа своеобразна: отличаясь и от иудаизма, и от ислама, она имеет с этими религиями и некоторое сходство. А вот на службе в храме христианском почувствовал Антон некоторое духовное родство с этой истово молящейся, очевидно немало повидавшей в  жизни своей женщиной. И пребывать с нею рядом в молитве было ему радостно и светло. Вот и всегда бы так!       
    Но так быть всегда не могло. Следует сказать, что начало этому и другим тамошним знакомствам положено было целиком в старых Антоновых традициях.   
    ...Некогда был он застенчивым сексуальным воришкой. В отличие от застенчивого воришки голубого, Альхена из "Двенадцати стульев", воровавшего по призванию, Антон развратничал исключительно по стечению обстоятельств, которые, стекаясь как ручейки, превращались в поток залихватски веселого и грешного бытия. Еще с детсадовско-школьного возраста приучился он к четкому взаимодействию с
друзьями-членами команды, в которой уникальные качества каждого, а стали они доками в разных областях - в музыке, поэзии и даже спорте, создавали коллектив,
основу которого составляло творческое единство разномысленников. И как тут не вспомнить их наставника и по духу, и по телу грешному, а проще  сказать -  обычного тренера из казанской детско-юношеской спортивной школы при парке имени Горького Константина Степановича Павлова, их любимого Костаки, не только уникального  педагога-спортсмена, но и весьма незаурядного пианиста-джазиста. Он привил ребятам вкус к двум требующим мужества и упорства предметам - к прыжкам с трамплина и к джазовой музыке, которая, надо помнить, отнюдь не поощрялась тогда в нашем  Советском отечестве. В исполнении Костаки услышали они произведения, совершенно не сравнимые  ни с чем слышанным прежде: "Голубую  рапсодию" Джорджа Гершвина, произведения Дюка Элингтона и Игоря Стравинского. Он же познакомил их с записями выступлений живых джазовых легенд Луи Армстронга и Эллы Фицжеральд. И не случайно так желанны были эти парни для девчонок отнюдь не пониженной социальной ответственности, но отчаянных и романтичных, которые веселыми стайками бродили  по вечерней улице Баумана, казанскому Бродвею, или, на молодежном сленге,  "Броду". В их компании могли девчата послушать классную музыку, попеть, потанцевать и много чего еще прочего. Практически каждый из парней владел гитарой, и был среди них виртуоз-саксофонист Дамир Сафиулин и прекрасный певец Витька Наместников, которого еще в детстве перекрестили ребята в Ветку.      
    Много лет спустя Антону то ли приснился, то ли вспомнился эпизод из жизни компании, перекликающийся с сюжетом из знаменитого сюрреалистического фильма Фредерико Феллини, где маленькая, преданная и обворованная любимым человеком женщина (героиня Джульетты Мазины) вливается в бесконечно движущийся поток незнакомых людей, обретая в конечном счете душевный покой. Не припомнить теперь по какой причине, но похожим потоком двигалась как-то ночью по родной улице Жданова и Антонова компания. И вдруг, откуда ни возьмись, "вынырнула" в сем потоке и поплыла, с ним слившись, нагая женщина-"пловчиха". Однако сюрреалистическая изюминка эпизода была не в самом появлении странной дамы, а в том, что никого в их  компании не удивило ни то, откуда она взялась, ни то, почему обнаженная. Кто-то из них снял с себя рубашку, и далее женщина следовала уже в пожертвованной ей импровизированной тунике. И в этом людском потоке растворились, как представлялось впоследствии Антону, все прежние огорчения и стрессы незнакомки.   
    "Ах, как же мы с друзьями выпивали, напишет  потом Антон в своей авторской песне,- "в разгон, по-молодецки, от души. Грехов своих мы не осознавали и радостно спешили согрешить. Приходите  к нам, ребята, пообщаться", будут девочки, ну просто гранд шарман. И у каждого сегодня будут шансы на большой или на маленький роман". Будто вчера все это было...   
    -Тошка,- зачастил с порога  запыхавшийся Харис,- с Танькой "сто двадцать кг" мы пересеклись. Вечером, в семь встречаемся на "Броде". Будут пять девчат. Зови Ветку и Казанову, а я -  Бюль-бюля. Сады Эпикура заждались!    
    Это романтическое наименование предстоящей пирушки придумано было Хариской, равно как и упомянутые уже прозвища друзей, которые в силу меткости сразу же становились привычными, словно приклеиваясь  ко лбам их носителей.      
    В таком ударном составе ударить в грязь лицом, компания не сумела бы даже при желании. Ах, что же это были за ребята !
 "Тост за дам  поднимет Юрка-Казанова, тот который и бревно уговорит",- написал Антон об одном из друзей. И ничуть не погрешил против истины. Для Юрашки проблемы знакомства с прекраснейшими дамами просто не существовало. Начиная с первой, самой трудной для многих, в том числе и для Антона фразы, он импровизировал, ведя свою партию с листа и вскоре называл новую знакомую кумой, а мог и
по-свойски ласково хлопнуть по попке. Возражений при этом как правило не было.   
    Иные методы "обольщения" практиковал Харис, пресекавший всякие возражения временных подружек суровым предупреждением в купе с замахом богатырской руки. И сие действо бывало эффективно вплоть до появления в компании девушки сказочной красоты с экзотическим именем Луиза. В этот раз, получив отказ, Харис не посмел ни шевельнуть своею дланью, ни повысить голоса. А в результате, проводив барышню до дома, робкий кавалер не сумел даже договориться с ней о следующей встрече.   
    Антону же, в силу счастливой романтичной внешности, не требовались ни силовые приемы Хариса, ни обольстительный кураж Юрки - дамы доставались ему, как говаривал Остап Ибрагимович Бендер, на блюдечке с голубой каемочкой.   
    -Как похож ты, дорогой, на мою первую любовь!- горячо шептала одна из них.
    Привычка к таким  вот легким, сугубо плотским "отношениям", этим словом часто заменяют ныне слово "любовь", и позволила нашему герою в минуту ревнивой ссоры сказать любимой Ирочке слова, за которые потом было стыдно ему всю оставшуюся жизнь. О том, что знавал он женщин - не ей чета!
    "И, хватив для куража бокал хмельного, наш Витек споет не хуже, чем Дин Рид,- так продолжался куплет антоновой песни. А Витек, или, как ласково в компании его называли, Ветка, пел динридовскую "Эврику", как считали друзья, даже лучше знаменитого тогда американского певца, а...на уровне восходящей советской звезды - Муслима Магомаева.   
       Но был один негласный закон, неукоснительно соблюдавшийся компанией - о "динамо". Девчонкам, которые, выпив и закусив за дружеским столом, не соглашались потом на интим, вежливо но безвозвратно указывалось на дверь и они зачислялись в "динамистки". В "динамо" и заподозрил Антон Любу. Поскольку, обнадежив его во время первой прогулки  по романтическим евпаторийским берегам, в дальнейшем  все его попытки даже просто ее при случае обнять решительно пресекались: -Я замужем!- стала говорить она.    
    И как должен был действовать Антон? Конечно же, отказавшись от "динамистки",  найти новый объект для запланированной  длительной осады. И сделать это можно было лишь  старым проверенным способом - публичной демонстрацией плодов собственного творчества, то бишь стихов и песен. Результатом сего стала его  заявка на участие в санаторном концерте худсамодеятельности. И впрямь состоялся "головокружительный" успех у местных дам. И одна из них, с призывным горящим взором, догнала выходящих из зала Антона с Семеном после концерта:    
    -Я - Галина, а Вы, Антон, теперь публичная личность, бард. Будьте же готовы пожинать плоды успеха!   
    Когда на следующий день Антон стал обдумывать план этого своего "пожинания", в комнату влетел Сема:   
    -Тошик, а я вчера вечером прогулялся с этой самой вчерашней Галкой, мы друг другу сразу понравились и уже целовались.   
    Неприятно удивившись поступку приятеля-ходока, Антон промолчал. Надеялся на приличный запас послеконцертного имиджа: найду, мол, и еще какую-никакую зазнобу, время-то еще не вышло!   
    И вот еще одна женщина - седовласая стройная и обаятельная Марина с их же второго этажа, попала в зону внимания Антона. Но через несколько дней-свиданий с вечерними прогулками у моря, когда наметились уже у них пути к большему сближению, явился пред Антоновы очи все тот же ходок-Сема:   
    -Понимаешь, дорогой, подходит сегодня ко мне эта твоя седая Марина. А что это, говорит, вы все мимо проходите и не единым словом не обмолвитесь? И что тут прикажешь делать старому ходоку?   
    -А ты, старый ходок, хотя бы предохраняешься во избежание?   
    -А зачем? Партнершам надо доверять!   
    -А зачем "доверять" партнершам простатит, от которого ты пьешь таблетки?
    ...Как же сближают людей совместные поездки! К такой красавице, как Валентина, на улице Антон не подошел бы в жизни. А во время автобусной поездки в Севастополь, оказавшись в одном с нею кресле, быстро нашел тему для дружеской беседы. Оба побывали во Франции: она вместе с мужем-дипломатом, он - в качестве одинокого туриста, и было у них немало общих приятных воспоминаний об этой прекрасной и гостеприимной стране. Еще большее, сближение, по сути телесное, произошло во время прогулки на морском трамвайчике: прикрытые от ветра общим пледом, они, прижимаясь, держались за руки, согревая  друг друга. К сожалению, дорвавшись до душевной, подобной струе свежего воздуха, беседы,  Антон не успел договориться с Валей о дальнейшем взаимодействии - даже о совместном после морской прогулки обеде. Знай он о том, что произойдет далее, не отпускал бы нежной ладошки милой собеседницы от самого трапа, ибо по выходе из трамвайчика, потерял вдруг Валечку в толпе, и его,
кинувшегося на ее поиски, разыскала и подхватила неразлучная парочка - две его милые соседки по этажу:      
  -Сема обещал пойти с нами обедать, да вдруг его словно прибрежным ветром сдуло,- сказала  Вера. -Теперь ты волей-неволей должен за  вас обоих отдуваться!   
   Однако в кафе женщины, превратившиеся для Антона из предмета ухаживания в просто соседок по этажу, расплатились самостоятельно, поскольку бывший ухажер  больше не желал  "отдуваться", ни за себя, ни за Семена. При этом он совсем не догадывался о том, сколь тяжкую погрешность совершает.    
   А по пути в Евпаторию Валя, обиженная невниманием только что обретенного кавалера, не стала выслушивать его робких оправданий:
   -Встречаться нам больше не стоит. Сегодня мы оба устали, а завтра я уезжаю домой!   
    -Валечка, а что ты думаешь насчет обмена телефончиками?    
    -Дорогой, в Москве  мне будет уже не до телефончиков, я замужем!   
    ...Сделать разбор провала проекта начинающего Казановы  и, как говорится, расставить все точки над  "и" неожиданно помогла Антону  Вера, верная наперсница Любочки. Ей позвонил он в Москве (телефонами в Евпатории четверка курортников обменялась) в поисках партнера для посещения экспозиции Репина в новой Третьяковке на Крымском валу. Благоверная Ольга и вообще-то не любительница подобных мероприятий, в тот момент проживала на даче. И он давно ей категорически заявил:
    -Не будет секса - не будет и дачи, буду искать!
    По выходе из Третьяковки Вера, поблагодарив Антона за  доставленное удовольствие, превратилась в ментора-учителя благородных мужских манер:
    -Антон, сегодня ты вел себя по мужски. А на курорте... Любочка  ведь готова была уже с тобой на многое, но... В Евпатории во время вашей с нею прогулки по городу тет а тет, не догадался ты пригласить даму не то что зайти в какое-нибудь заведение выпить в жару сухого  винца, но хотя бы забежать в кафешку на чашечку кофе. А в Севастополе своим мелочным жлобством окончательно все испортил. Между прочим мы не вняли даже наветам твоего соседа-приятеля Семена, который за глаза рисовал твой образ исключительно черными красками. Вплоть до того, что тебе уже семьдесят и ты часто и подолгу сидишь в туалете.   
 -А про свои шестьдесят семь не рассказал?
    -Очевидно забыл.
    -Но как, после всех нечистот, которые он перед вами вылил, вы вообще могли с таким человеком общаться? Для меня он отныне нерукопожатен!
    -При всех своих изъянах, Сеня, по моему мнению, все-таки любит не себя в отношении к женщине, а ее величество женщину как таковую, для мужчины созданную, что сопоставимо со знаменитой формулой о любви себя в искусстве и искусства в себе. Ты, Тоша, о том не догадываясь, ведешь себя порою просто по-женски.
Например, входя в помещение с дамою вместе, ты пропускаешь ее вперед, доверяя партнерше самой эту дверь открыть.  Семен себе такого не позволяет. А будь он с
нами вместе в севастопольском кафе, то не заставил бы дам раскошеливаться. Ведь это он оплатил и пирушку в честь нашего знакомства.   
    -Об этом он вам сказал?
    -Да, и мы ему сразу поверили.
    -Блажен, кто верует!   
     ...Обидные слова этой маленькой женщины заставили Антона задуматься не только о непонятной мужчинам женской душе, ее нелогичной, порою ошибочной логике, но и об удивительной прозорливости женщин.
    Что и говорить, много ошибок в качестве ученика Казановы Антоном сделано. Не почувствовал он нежной, ранимой натуры Любаши, человека близкого ему самому по духу. А ведь он ее аж в "динамистки" записал! А разве там, в Севастополе, разбежались бы в стороны глаза у настоящего ходока Семена  и разве уподобился бы он ослу, не сумевшему выбрать одну из двух морковок, дабы за нею последовать? И главное. Да разве не прав был Семен, не ограничившийся в беседе с дамой  байками о себе любимом, а попросивший ее поговорить с ним по  душам? А он, как глухарь на лесной полянке, лишь неустанно удивлял собеседниц собственной поэтической уникальностью.   
    Не получилось из Антона достойного последователя Казановы. Хотя и в лигу сексуальных стариков Остап Ибрагимович вряд ли бы посоветовал ему обратиться - женщинам он все-таки нравится. Да и в управдомы ему не посоветовал бы товарищ Бендер записываться. Есть, господа присяжные заседатели, у "подследственного"  и время, и желание этому ремеслу научиться. И залог тому -  не пример друзей детства, и тем более не пример  незаурядного, но непорядочного ходока Семена - нельзя любить квадратно-гнездовым способом, но антоново желание исправить собственные ошибки. А для этого не мешало бы ему, мысленно переосмыслив видение разгульной молодости, разглядеть в пророческом сюрреалистическом людском потоке кисти Феллини не только обнаженное тело женщины, в нем затем растворившееся, но и просветленное ее лицо, отражение души спасшегося от отчаяния человека, среди других улыбающихся или опечаленных лиц. Разглядеть и вспомнить все забытые лица. И отыскать среди них одно-единственное - лицо Любви в лице реальной женщины. Такие лица в жизни своей видел он лишь у своей несравненной Ирины и еще у двух повстречавшихся годы спустя женщин. Жаль только, увы и ах, что не у супруги, к сердцу которой ему за сорок лет так и не удалось подобрать ключика. Но Любовь, говорят, иногда возвращается, только не всегда и не всем людям удается ее узнать.