Я долго думал над тем, надо ли вообще поднимать эту тему, потому что понимаю, сколько ядовитых замечаний она может на меня навлечь. Но все-таки решился об этом написать, потому что, во-первых, считаю это крайне важным, а, во-вторых, насколько мне известно, пока нет никаких публикаций, показывающих те опасности и противоречия, которые содержит в себя это удивительное культурное явление - "одесский юмор".
В 1970-х я вместе с группой ребят из школы-интернета, расположенного в полумиллионном городе центральной России, в летние каникулы отправился в туристическую поездку в Москву.
В Москве нас поселили около ВДНХ в общежитии музыкального училища имени Гнесиных. Нашими соседями оказалась группа школьников из Одессы. Одесситы были яркие, остроумные, быстро, хотя, как оказалось впоследствии, не всегда правильно, соображали, ну и так далее. А в нас чувствовалась провинциальная неторопливость, основательность и доброжелательность, сменившаяся, после того, как они начали отпускать в наш адрес обидные шутки, на холодную отчужденность. В целом, это их поведение нас нисколько не напрягало, потому что нам в Москве было интересно и без общения с ними.
Был среди них один мальчик, который почему-то всегда отставал от группы, за что его все, включая взрослых руководителей, постоянно высмеивали в том же ключе, как они это пытались проделывать и с нами. И вот он в ответ решил тоже над ними подшутить. Когда группа переходила улицу по подземному переходу, этот мальчик рванул напрямик через проезжую часть, чтобы встретить ее на выходе и посмеяться нам медлительностью тех, кто за это смеялся над ним. Но он попал под машину...
В этой истории меня больше всего потрясло то, что когда на следующий день мы покидали общежитие, отправляясь на вокзал, откуда поезд должен был увезти нас домой, одесситы, у которых вчера погиб товарищ, высунувшись в открытые окна, весело и задорно улюлюкали, свистели и отпускали нам вслед свои по прежнему остроумные шуточки.
Если кто-то решит, что я против одесского юмора, то он ошибается. А за него. Но мне не нравится, когда этот юмор переходит границы, определенные существующими в человеческом обществе понятиями добра и зла.
Может быть поэтому до революции 1917 года, на какое-то время разрушившей эти границы, об "одесском юморе" мало кто слышал за пределами Одессы, потому что шутить так безудержно считалось неприличным и опасным, ибо это обесчеловечивало людей.
А, может быть, до революции "одесский юмор" существовал в таком количестве и таких местах, что большинство людей даже и не подозревало о его существовании. Во всяком случае, никаких его следов в дореволюционной русской литературе я вспомнить не могу.
В любом случае, "одесский юмор" давно вырвался на просторы русскоязычного мира и завоевал в нашей культуре значительное место. Однако, наслаждаясь его сочным языком и яркими образами, не стоит забывать о том, во что он может превращать людей, когда переходит моральную грань, за которой шутки не уместны.