Мысль о том, что она счастлива, пришла Селине не сразу, но это случилось мгновенно: просто осенило и всё. Сразу почти всё изменилось — настроение, отношение к себе, к жизни в целом. Она точно надела розовые очки, но, возможно, не совсем розовые. Цвет был непонятен и призрачен, а лучше сказать просто — прозрачен.
…Возможно, ей так показалось, но думалось именно так. Когда она находилась одна, когда стояла на балконе, облокотившись спиной своей к улице, ветер всегда подхватывал её, небольно кусал за плечи. Он играл, но эта игра выражала довольно конкретные чувства. Беленькие давно не видевшие солнца плечики немного дрожали от неожиданного прикосновения, а волосы развевались у неё за спиной. Но волосы волосами, а странная невидимая стихия как будто подхватывала девушку, пыталась унести куда-то с собой, схватить за эти самые плечи и приподнять после в воздух.
Ветер кусал, играя, он же играл — любя, и она также, любя, смеялась, улыбалась ему, подставляя своё хорошенькое беленькое личико, и смеялась, снова смеялась, почти всё свободное время.
Она говорила всем, что влюблена и называла себя влюблённой в ветер. Возможно, это только красивые фразы, а может быть… Всё может быть. Любовь — такое странное чувство, что может вспыхнуть почти между всем на свете. И ко всему. Почему бы тогда не к ветру?
Селина играла с листьями, заигрывая с ними в летящем танце. Провожая глазами их жёлтые, оранжевые или багряные сарафаны, подбрасывая вверх и тем самым давая новую жизнь, новый, возможно, по-настоящему последний полёт. А может быть, только второй…
Она смеялась, когда ветер шелестел ей на ухо песни, обвивался вокруг талии, хватал за руки, вырывал сумочку, точно желая помочь понести её или тяжёлый портфель. И она смеялась почти всегда, наивно думая, что это и есть та самая, самая возвышенная, самая ранимая, сама нежная и изысканная любовь. И, наверное, не ошибалась. И также пела песни любимому.
Лёгкая и почти невесомая музыка заставляла покрываться мурашками. Она была очень тихой, но для неё — как гром, самой громкой, самой прекрасной, звонкой, ослепляющей всецело любовью. В этой музыке терялась мирская суета и улавливались шелесты листьев, она заставляла забыться, отключиться от всех, от всего. И становилось легко. Порой казалось, идёшь, нет, уже бежишь, за спиной есть незримые крылья.
Ощущение крыльев иногда было слишком реальным. И осенью, когда лишь начинался сентябрь, и ты ещё был переполнен солнцем и летом, и летом, в самую эту жару, и даже в холодное время. Это и поражало всех, что не только в начале осени.
Помнится, как-то раз, когда Селина ходила по горам с широко расставленными руками, распахнутыми глазами, радуясь, она едва чувствовала землю, а пред собой видела только море… Просто море было под этой горой, а гора, пригорок, невысокий, относительно крутой и зелёный склон, весь усыпанный ромашками и чабрецом, а также жучками и бабочками.
В этот день было немного солнца, небо казалось белым, сливалось с дымкой утреннего тумана, блестело… Сладкий аромат лета струился отовсюду и усиливался практически с каждым шагом, он буквально бросался под ноги, преследовал, окружал, а после блеснуло солнце! Белоснежная дымка тумана рассеялась, стало ярче и жарче, но после снова бело. Ветер то усиливался, то прятался под растущие рядом сосны или держи-деревья, после, шутник, появлялся.
А после, когда окончательно вступал в свою силу, смеялся, бросаясь прямо в лицо, хватая за щёки, кусая и щипая глаза, смотря на мир глазами наивной девочки, тогда же и окрылял. Вроде бы не был настолько сильным, но достаточным для того, чтобы оторвать от тропинки её худенькое стройное тельце и закружить в облаках…
Право, это после подобных «свиданий» закрепилась, укоренилась и окрепла эта любовь! И, думалось, девица просто юна и смешлива, кончится жаркое лето, осень принесёт с собой мудрые размышления, Селина перерастёт, но чувства в ней победили. Они расцвели, как розы, став только красивее, когда ударил первый мороз. Покрылись инеем тайны, и, кажется, всё на том.
***
Окна были распахнуты даже зимой, даже зимой — обратите на это внимание. Девушка не один час могла стоять перед ними, не боясь холодных порывов и снега, она как будто знала, что те просто не тронут её, а почему — было трудно сказать-ответить.
— Ты снова пришёл ко мне.
— Я всегда здесь.
— Спасибо… — шептала она, будучи уже гораздо взрослее, говорила сама с собой, а слова разлетались на ветру и ветру предназначались. Если был у незримой стихии какой-то предводитель или вожак, возможно, юные ветерки передавали ему послания. — Ветер! Мой ветер… — шептала Селина с нежностью, вкладывая в свои слова все чувства, выискивая самые красивые слова, услышанные ранее или прочитанные, и обращалась, обращалась несколько раз на день.
Слышал ли её он? Я не знаю. Но, знаю, желания все исполнялись. День становился светлее. Даже самая тёмная погода не казалась тяжёлой и мрачной и радовала.
…Говорили, влюблённая в ветер влюблена не в него, а в жизнь, вот та ей и отвечала взаимностью. Она любит тех, кто любит её, и в этом весь секрет и вся тайна оптимистов, счастливчиков и везунчиков. Конечно, это только лишь мысль, не факт, что и их также вдохновляет какой-нибудь ветер? Вдохновляет, подгоняет, ведёт к счастью по известной только ему лишь тропе, нехоженой, неизвестной, таинственной, кажущейся остальным заколдованным. Да только всё может быть…
Севастополь, сентябрь 2019 — 2 января 2020, 417