Маленькая пожилая женщина уже около часа сидела в кресле возле больничной кровати Ирины. Она нежно гладила Иринину бледную руку, и они разговаривали.
- Я так давно собиралась приехать в Израиль к вам в гости, но все не получалось. Но болезнь поторопила меня, - Ирина горько усмехнулась. - Если бы сейчас мы не находились в больнице, я бы с уверенностью сказала, что это был прекрасный вечер.
Молодая женщина с тоской обвела стены палаты, которая скорее походила на номер в отеле. В Израиле клиники значительно отличались от привычных ей. Но не глядя на красоту и на хорошее отношение персонала, каждый пациент мечтал скорее покинуть эти стены.
- Все будет хорошо, - улыбнулась Рахиль, и ее морщинистое лицо преобразилось.
- Мне об этом все говорят. Но может ведь быть и иначе. Все в руках Бога.
Ирина прекрасно осознавала, что в случае онкологии ни в чем нельзя быть уверенной.
- Да, дорогая, все в руках Бога. Только Он может дать жизнь или отнять ее. Но я знаю, о чем говорю: ты будешь жить, операция пройдет успешно.
Ирина только еле заметно улыбнулась. А Рахиль продолжила:
- Я это сердцем чувствую. Не надо забывать о законе сеяния и жатвы. Ты ведь помнишь, какие плоды посеяла твоя прабабушка Ксения. У Бога ничего не забыто. Думаю, сейчас ты пожнешь ее плоды.
- Но, это сеяние моей прабабушки. Причем здесь я?
- Благословение, детка, оно распространяется на несколько поколений.
При воспоминании о прабабушке Ксении на сердце у Ирины стало как-то легче и светлее. И хотя она уже несколько лет у Господа, когда бывает очень трудно, Ирина представляет, что прабабушка видит ее с небес.
- Спасибо, - прошептала Ирина. И хотя она не боялась смерти, но все же хотела жить. Ей ведь всего тридцать. Год назад она вышла замуж. И когда думалось, что вся жизнь впереди, болезнь все перечеркнула.
В это время в палату заглянула доктор. В руках она держала папку с историей болезни.
- Попрошу посетителей покинуть палату.
- Еще немного. Ей же придется целый вечер лежать одной, - взмолилась Рахиль.
- Ирине нужно отдохнуть. Завтра важный день, - доктор была непреклонна.
- Эти доктора, - Рахиль попыталась выглядеть рассерженной и скрестила руки на груди, но все это скорее выглядело комично. – Просто бесчувственные люди.
Доктор больше не смогла сдерживаться и улыбнулась.
- Мам, ну хватит.
Рахиль тоже улыбнулась.
- Мне нужно еще раз обследовать Ирину и записать все показатели.
- Хорошо-хорошо, ухожу. – Она коснулась рукой Ирининой щеки, а потом поцеловала. – Я молюсь о тебе.
- Спасибо.
И уже выходя из палаты, Рахиль обернулась.
– И о тебе, Лиора, я тоже молюсь, хоть ты меня и прогоняешь.
И тихонько вышла.
Ирина и Лиора переглянулись.
- Мама в своем репертуаре.
- Она прекрасная женщина, - с улыбкой сказала Ирина.
После всех формальностей Лиора закрыла свою папку с записями и села в кресло, в котором не так давно сидела Рахиль.
- Завтра тебя буду оперировать я.
Ирина кивнула.
- Я сомневалась. Боялась, что не смогу. Тяжело оперировать близких людей. Но после долгих молитв, сердцем почувствовала, что я должна это сделать. Именно я. Может, ради этого момента я и стала врачом.
Слеза скатилась по щеке Ирины. А сердце наполнила благодарность Богу.
- Ну, хватит. Мало того, что за окном льет, так ты еще и в палате хочешь развести сырость.
Ирина глянула в окно. На улице действительно шел дождь. Прямо как в тот день…
* * *
2 ноября 1942
Ксения проснулась со смешанным чувством тревоги и чего-то неизбежного. В то утро она еще не догадывалась, что сегодняшний день искромсает ее душу и сердце, а жизнь больше не будет прежней. Женщина подошла к окну и с трепетом приоткрыла занавеску. Их дом стоял хоть и не на одной из главных улиц города, но им часто доводилось становиться свидетелями таких сцен, о воспоминании которых кровь стыла в жилах. Ксения специально завешивала окна в доме, от чего там постоянно царил полумрак, чтобы дети не видели улицу. Если бы она могла оградить их дом и от звуков, доносившихся с улицу, она бы это сделала. Злые окрики на грубом немецком, истошные вопли несчастных, стоны, плач – все это стало неотъемлемой частью их жизни.
Стараясь не шуметь, женщина встала с кровати. Ноги сразу же заныли от холода, а по всему телу пробежала дрожь. С приближением зимы каждый день становился все холоднее.
- Нужно затопить печь, - сама себе сказала Ксения, побелевшими от холода губами. – Так и заболеть недолго.
Она посмотрела на спящих детей с тревогой и болью. Как им пережить еще одну зиму? Как выжить? Как при всех ужасах войны остаться людьми?
- Господи, помоги нам, защити. Избавь от голода и холода. Сохрани мужа... – она смахнула набежавшие слезы и устало вздохнула. - Останови войну…
Ксения уже не молилась, но все еще в задумчивости смотрел в одну точку. Она понимала, что война не может прекратиться в один миг, нужны месяцы, а, может, и годы. Только, что дальше, какая жизнь их ждет потом? И жизнь ли их ждет? Все эти вопросы, на которые нет ответа, роились в голове у женщины уже больше года, с тех самых пор, как началась эта проклятая война.
Но сегодня молитва не принесла облегчения, как это было обычно, и сердце по-прежнему наполняла какая-то необъяснимая тревога. Предчувствие беды не покидало ее.
- Господи, помилуй, - прошептала Ксения, но внутри был словно камень.
Пока она стояла, руки и ноги совсем задеревенели от холода. Что бы сегодняшний день ни готовил, он уже начался и обратить время вспять нельзя. А, значит, нужно приниматься за дело. Ксения зажгла печь теми поленьями, которые Франтишек вчера принес с сарая, поставила два чугунка с водой греться, а сама набросила поверх домашнего платья шерстяной платок и вышла во двор. Оказавшись в кромешной тьме, Ксения на ощупь пошла к колодцу. Путь от дома до колодца проходился за день столько раз, что женщине казалось, она может его пройти даже с закрытыми глазами.
Мелкий дождь напомнил о наступлении ноября – самого серого и унылого месяца в году. Хотя во время войны даже солнечный июль не принес радости. Атмосфера уныния и тоски плотно окутывала город своим покрывалом уже много месяцев независимо от сезона.
Тишину и умиротворение раннего утра нарушило пение петух, доносившееся откуда-то издалека. Внутри словно потеплело. Жизнь продолжается. Если забыть обо всем, то это утро кажется самым обычным. Как же хочется, чтобы день не наступал. Но Ксения знала, что скоро улицы заполнятся шумом мотоциклов, немецкой речью, криками, плачем и снова наступит царство смерти.
- Ксения, - вдруг услышала женщина и вздрогнула от неожиданности.
Но узнав голос соседки, она немного успокоилась, хотя сердце все еще продолжало стучать где-то в горле.
- Что? – отозвалась Ксения.
Они с Ниной часто встречались по утрам на улице. Их колодцы находились недалеко от забора, и они успевали переброситься парой слов, пока набирали воду.
- Ты слышала, - Нина подошла вплотную к забору и заговорила совсем тихо, - что евреям приказали готовиться к эвакуации?
- Куда? – чуть дыша, спросила Ксения и почувствовала боль в груди.
- Пока не известно. Говорят, что, возможно, в новое гетто на Кошаровой, которое построили за казармами.
- Зачем? Какой в этом смысл?
Нина пожала плечами.
- Не знаю. Но мне все это не нравится.
Ксения думала об их дорогой подруге Элизе и ее малышке Рахили. Она уже долгое время не видела их, потому что всех евреев немцы изолировали от остального общества, превратив еврейский квартал в гетто.
- Почему они так ненавидят евреев? – прошептала Ксения, зная, что ответа на этот вопрос ни у кого нет. – Как можно так бездушно уничтожать людей?
- Я все думаю про Элизу и Рахиль.
- Я тоже, - эхом отозвалась Ксения.
- Она сильная. Когда немцы убили ее Исаака, я думала, она не переживет это.
- Рахиль, - Ксения вздохнула. - Это ее стимул жить. Кто, если не она, позаботится о малышке.
- Меня волнует, что уже месяц она не ходит на работу.
Нина и Ксения знали время, когда евреев вели на принудительные работы. Они по очереди старались хоть на небольшое мгновение увидеться с подругой. Иногда им удавалось перекинуться парой слов, а в самые удачные дни, даже всунуть сверток с несколькими кусками хлеба. И хотя женщинам и самим жилось нелегко и еды никогда не хватало, они знали, что нужда подруги намного больше. Об этом говорили слезы в ее глазах и печальный взгляд. Этот взгляд был почти у всех евреев. Безнадежность. Некогда красивые, сильные и умные, сейчас они выглядели жалко и убого. Полураздетые, больные и изможденные, они плелись на работы. Некоторые, доведенные до полного отчаяния, уже не боялись смерти, а, наоборот, желали ее, потому что знали, что не смогут жить после пережитого кошмара.
- Я молюсь за нее и за малышку, - слезы защипали глаза, и Ксения закусила нижнюю губу, чтобы не расплакаться.
- Я тоже.
- Они живы. Я чувствую это.
Вдруг женщины услышали на улице немецкую речь и мгновенно умолкли. Они даже присели, чтобы их случайно не заметили. Хотя в такую темень разглядеть с улицы их было невозможно, но рисковать они не хотели. Тем более что разговор, который они вели, заслуживал, по немецким меркам, расстрел на месте. Когда снова наступила тишина, Ксения и Нина забрали свои ведра с водой и пошли по домам.
Ксения оставила воду в сенцах, а сама зашла в жилую комнату. Приятное тепло окутало женщину. Когда-то она сетовала, что этот дом слишком маленький для их семьи, но сейчас была рада этому. Маленький дом проще отопить, особенно это важно зимой, когда каждое полено на счету. Ксения подошла к печке и прижала к ней свои озябшие руки, чтобы хоть немного согреться. А сама тем временем стала думать, чем кормить сегодня детей. Выбор был невелик, потому что продукты нужно было расходовать очень экономно, ведь впереди еще была зима и весна. Душу грело сознание того, что у них в сенцах жили пару кур-несушек. Раньше Ксения никогда бы не допустила такое близкое соседство с домашними животными, но сейчас она думала иначе. Яйца – это настоящее сокровище, которое многим недоступно. А они каким-то чудом до сих пор смогли сохранить своих несушек. Женщина знала, что в любой момент в дом могут ворваться немцы или партизаны и забрать не только кур, но и все запасы еды. Поэтому каждое утро она благодарила Бога, что Он хранит их и просила Его защиты.
Достав из печки чугунок с кипящей водой, Ксения немного наклонилась над ним, подставляя лицо горячему пару, который столбом вырывался из чугунка. Это были мгновения наслаждения. Затем она добавила в воду муку, соль и размешала деревянной ложкой. Попробовав немного, она ощутила, как горячая жидкость стала медленно растекаться внутри.
Скрипнула кровать, затем деревянная половица, и Ксения за спиной услышала сонный голос старшей дочери.
- Мама, я не проспала?
С тех пор, как началась война, они перестали друг другу говорить «доброе утро». Это произошло как-то само собой – во время войны ни одно утро нельзя назвать добрым.
- Нет, Стася, - обернулась Ксения и с теплотой в глазах посмотрела на свою пятнадцатилетнюю дочку, за полтора года войны превратившуюся из ребенка в маленькую женщину. – Еще рано, ты могла бы поспать.
Стася покачала головой.
- Что помочь?
- Покорми несушек и убери за ними.
Девочка накинула платок и вышла в холодные сенцы. А Ксения поставила на грубый деревянный стол чугунок с похлебкой и разложила ложки. Вскоре проснутся младшие дети и сразу начнут просить кушать. Даже в самые голодные времена прошлой весной, когда все запасы почти закончились, женщина старалась на завтрак приготовить что-нибудь горячее. Однажды, когда совсем в доме ничего не было, она поставила на стол чугунок с горячей водой. С болью она смотрела на разочарованные лица детей, которые вчера легли спать голодные и наутро надеялись хоть что-нибудь поесть. Теплая вода лишь немного согрела их животики, но желудок обмануть не удалось. Ксения не могла выносить эти печальные взгляды и вышла в огород, где упала на колени прямо на землю и заплакала от безысходности.
- Господи, помоги… Господи, помоги, - только и могла выговорить она сквозь слезы.
Куда идти? Где искать еду? У кого просить помощи?..
Ксения не могла сказать, сколько прошло времени, как вдруг с радостными криками к ней подбежали младшие дети, Яник и Зофия, а за ними следом выбежали и старшие, Стася с Франтишком.
- Мама! Мама! Смотри, что нашла Зофия, когда мы играли в сенцах! - и Яник с гордостью протянул матери три картофелины.
Ксения боялась даже моргнуть. Она взяла в руки овощи, не веря своим глазам. Картофелины были мягкими, и в некоторых местах проросшими. Но это не имело значения.
- Где вы их нашли?
- Между полом и стеной дырка. Наверное, они туда закатились, - выпалил шестилетний Яник.
- Но я все там проверила, - покачала головой Ксения. – Там ничего не было.
- Значит, это бульба от Бога! – уверенно заявила Стася.
На глазах у Ксении выступили слезы. Да, это действительно была бульба от Бога.
От воспоминаний женщину отвлекла старшая дочка, которая уже выполнила свою работу и вернулась в дом.
- Сегодня холодно, - сказала Стася.
- Ноябрь, - заметила Ксения, продолжая хлопотать возле печи. – Завяжи теплый шарф, когда пойдешь на работу. В больнице тоже холодно?
Стася кивнула головой, одновременно зачерпывая похлебку. Несколько минут она молча ела, а потом заговорила:
- Вчера в больницу привезли раненого немца. Он был в тяжелом состоянии. Макар Степанович делал все, что мог, но во время операции немец умер. Когда Макар Степанович сообщил это офицерам, ожидавшим за дверью, те ужасно разозлились. Но особенно один, низкий такой. Он выхватил пистолет и что-то прокричал на немецком. Он хотел расстрелять Макара Степановича. А двое других остановили его. Когда они ушли, одна из медсестер, которая знает немецкий, сказала, что эти двое вступились за Макара Степановича не из-за жалости, а потому, что если они убьют всех врачей, то кто их будет лечить.
У Ксении во время рассказа дочери сердце сжималось от того, какие ужасы приходится видеть той.
- Макар Степанович сел прямо на пол, обхватил голову руками и весь затрясся, - Стася закусила губу, чтобы самой не расплакаться, а потом продолжила. – Он сказал, что если бы они не расстреляли дядю Исаака, он бы смог спасти этого немца. Дядя Исаак был самым опытным врачом.
Девушка опустила глаза и поднесла ложку ко рту, она не хотела, чтобы мама видела ее слезы.
- Исаак сейчас на небесах и ему хорошо, - сказала Ксения, глядя куда-то вдаль. - Но здесь его так не хватает.
- Он у Иешуа, - слабое подобие улыбки промелькнуло на лице Стаси от воспоминаний о дорогом человеке.
Исаак и Элиза были близкими друзьями семьи. Когда-то Исаак сделал Франтишку операцию, и спас ему жизнь. С тех пор и началась их дружба.
- Как там тетя Элиза? – спросила Стася, чтобы сменить тему.
Но Ксения не успела ей ответить, потому что проснулся Франтишек.
- Ты на работу? – спросил он сестру.
- Да.
- Возьми и меня. Я тоже хочу работать, - горячо начал просить мальчик.
- Сынок, ты еще…
- Мама, я не маленький. Мне уже десять! Я могу работать!
Ксения устало вздохнула, потому что этот разговор ее сын поднимает изо дня в день.
- Нет! – довольно резко ответила она.
Франтишек разочарованно сел на лавку.
- Я просто хочу помочь… чтобы мы не голодали больше, как прошлой зимой.
Женщина положила руку сыну на плечо.
- Я знаю... Я знаю, сынок. Но я еще не могу тебя отпустить.
Все утро моросил мелкий дождь.
- Небо плачет, - вздохнула Ксения, глядя в окно.
Вдруг она увидела, как к ним во двор забежала Нина. По ее глазам Ксения поняла: случилось что-то ужасное.
- Беда! Беда! – причитала та, забегая в дверь.
Ксения набрала в легкие побольше воздуха и замерла, боясь услышать продолжение.
- В еврейском квартале – ад. Им всем приказали выйти из домов и взять с собой еды на два дня. Кто не вышел, того расстреливали на месте. Стреляли и в тех, кто пытался бежать. Не щадили ни детей, ни стариков, ни женщин, - сквозь слезы рассказывала Нина.
- Они их всех убьют, - прошептала Ксения и пошатнулась.
Подруга подхватила ее под руку и замотала головой.
- Нет. Что ты такое говоришь?! Их просто переведут…
- Их убьют, - повторила Ксения с широко раскрытыми от ужаса глазами. – Только не сразу. Видишь, небо плачет.
- Не говори так!
Нина встряхнула соседку за плечи, и Ксения словно пришла в себя.
- Элиза! Рахиль! Нужно спасти их!
Женщина схватила висевший на крючке шерстяной платок и посмотрела на детей, которые стояли с испуганными глазами и наблюдали за взрослыми.
- Франтишек, закрой дверь на засов и не подходите к окнам. Я скоро вернусь. – Ксения наклонилась к младшим детям. – Слушайтесь брата, хорошо?
Дети закивали головой. Они уже привыкли, что мама уходит, а они остаются со старшим братом. Ксения поцеловала их в макушки и поспешила к дверям. Нина вышла за ней.
- Ты куда? – спросила она.
- В сторону еврейского квартала.
Бросила на ходу Ксения, открывая калитку. Нина побежала за ней.
- Я с тобой. Хотя мы вряд ли сможем чем-то помочь.
- По крайней мере, мы будем рядом. Я когда думаю, как ей тяжело… - голос у Ксении сорвался, и она не смогла продолжить.
Молча женщины преодолели несколько кварталов, стараясь лишний раз не попадаться на глаза людям в военной форме. Они не обращали внимания ни на ноябрьский холод, ни на моросящий дождь, ни на ветер, мысленно обращаясь к Богу за помощью.
- Я боюсь, - тяжело дыша от быстрой ходьбы, проговорила Ксения. – Боюсь увидеть этот кошмар.
- Я тоже.
Ближе к Торговой улице они услышали шум и крики.
- Подожди, - Нина остановила подругу. – Давай остановимся здесь и подождем. Кажется, они собираются идти сюда.
Она была права. Вскоре толпа, в сопровождении людей в военной форме, двинулась по улице навстречу им. Когда первые люди поравнялись с тем местом, где стояли женщины, то они испытали шок, хотя за время войны уже ко многому привыкли. Взрослые несли маленьких детей, которые не могли идти сами. Те, кто постарше, шли сами, прижимаясь от страха к родителям. Почти у всех в руках или за спиной были узелки с вещами, которые они взяли с собой. Все материальное благополучие, к которому стремились евреи, как и все люди, сейчас сузилось до маленькой котомки. Немцы лишили их всего. Но никакая вещь не могла сравниться с жизнью. Только жизнь сейчас представляла ценность. Но и ее беспощадно забирали.
Ксения зажала рот рукой, чтобы подавить рыдания. Ничего ужаснее, чем уничтожение целого народа, она не видела. Вдруг Нина потянула ее за рукав.
- Там Элиза.
Ксения с колотящимся сердцем стала всматриваться в толпу несчастных. И вскоре она увидела Элизу. Ее худоба была видна даже через пальто. Она шла, еле передвигая ноги, с ребенком на руках. На правой руке висел узелок с вещами. Некогда прекрасные черные вьющиеся волосы были накрыты цветастым платком. Этот платок Исаак подарил ей на годовщину свадьбы. Элиза очень любила его и часто носила. Она говорила, что в этом платке чувствует себя настоящей красавицей. А сейчас, после смерти мужа, этот платок, видимо, стал ей особенно дорог. Ксения почувствовала, как к ее горлу подкатывает тошнота. Голова закружилась. Но она сжала кулаки так, что пальцы побелели, а ногти впились в ладонь. Нет! Она здесь не для того, чтобы сопереживать и плакать. Она это сделает потом, когда будет дома, когда останется одна, ночью. А сейчас нужно найти возможность спасти подругу.
- Помоги… Помоги… - шептала молитву женщина.
Дальше события развивали очень быстро, и думать было некогда. Когда Элиза проходила мимо подруг, она их заметила. В ее глазах мелькнуло что-то, чего женщины не поняли. Может, это была надежда, или благодарность. Сложно сказать, но взгляд ее изменился. И этот взгляд словно о чем-то просил. Вероятно, Ксении это только показалось, но Элиза словно немного отодвинула дочку от себя в их сторону.
«Показалось… Или нет…»
- Stehen bleiben !, - закричал на немецком офицер и поднял руку с револьвером, целясь в убегающего еврейского мальчишку.
- Нет! – пронзительно закричала женщина из толпы.
Выстрел.
Красное пятно стало расползаться на спине беглеца. Он остановился на секунду, затем покачнулся и рухнул на сырые камни брусчатки.
- Сынок! – снова закричала женщина и бросилась к мальчишке. – Сыночек, зачем? – трясла она безжизненное тело.
- Geh schnell ! – не пряча револьвер, офицер подошел к женщине и ногой в черных начищенных сапогах оттолкнул ее. Потом развернул мальчика и в упор выстрелил еще несколько раз.
- Аlles fertig .
Обезумевшая мать посмотрела на убийцу и тихо произнесла, отчеканивая каждый слог:
- Не-на-ви-жу!
Офицер поднял еще не остывший от выстрелов револьвер и несколько раз выстрелил в женщину. Это было сделано так обыденно, так просто, словно какой-то пустяк: скомкать ненужную бумажку и выбросить.
Люди стали кричать. Началась паника. Каждое движение и взгляд были наполнены таким страхом, что, казалось, его можно потрогать.
«Сейчас, или никогда» - промелькнуло у Ксении в голове.
Пока в толпе царила неразбериха, женщина бросилась к Элизе. Она хотела выхватить ее и малышку Рахиль из этого бурлящего водоворота людей и попытаться скрыться. Но Элиза вытянула руки навстречу подруге, и в следующее мгновение Рахиль, завернутая в серый платок, оказалась на руках у Ксении. Та попыталась схватить за рукав подругу, но Элиза сделала резкий жест рукой и пошла вперед, словно ничего не произошло.
Думать было некогда. Ксения мгновенно отвернулась и накрыла малышку своим платком. Но когда она отворачивалась, то заметила на себе взгляд одного из немецких солдат. Женщина не была уверена, что он что-то заметил. Но вдруг…
В голове пульсировало только одно слово: «Быстрее».
От страха ноги подкашивались. Она знала, что в любой момент может получить пулю в спину. Ксения стала пробираться сквозь зевак, к счастью, их уже много собралось. Где-то позади раздавались окрики немцев, плачь детей, но Ксения торопилась поскорее уйти. Бежать нельзя. Она сразу привлечет внимание.
Малышка, завернутая в платок, отчаянно старалась выбраться, ей было неудобно так сидеть. Ксения всеми силами старалась ее сдерживать, чтобы никто не догадался, что у нее под платком ребенок. После нескольких неудачных попыток девочка захныкала. Ксения в страхе посмотрела по сторонам. Только бы никто не обратил на нее внимания. Но никому до нее не было дела, все смотрели на страшную процессию евреев. Дрожащей рукой женщина незаметно раздвинула свой платок и крепко зажала малышке рот.
- Прости, родная, - прошептала она на ходу.
Какой страх должно быть испытывало дитя, находясь в темноте, без мамы и у чужого человека на руках. Но об этом Ксения сейчас не могла думать. Еще чуть-чуть, совсем немного и она утешит маленькую Рахиль, но пока им нужно отсюда выбираться.
Вдруг раздался выстрел. Ксения вздрогнула, но не остановилась и не обернулась, а продолжала выбираться из толпы.
Только сердце в этот момент очень сильно заныло. Словно почувствовало что-то.
Когда она дошла до первого поворота во внутренний дворик, то незаметно юркнула туда. Теперь она уже могла бежать. И она бежала. Быстро. Без оглядки. Не останавливаясь. Ею двигал только один инстинкт – самосохранение. В этом инстинкте не было ничего человеческого, это был просто животный страх.
Через огороды она выбежала на соседнюю улицу. Из-за дождя вспаханная земля превратилась в черно-коричневую жижу, которая облепила туфли и затекла внутрь. Тяжело дыша, Ксения остановилась и только сейчас обернулась. Никого.
Ее трясло. Зуб на зуб не попадал. Чтобы не упасть, она оперлась о кирпичную стенку дома и судорожно вздохнула. Но вдруг резко отпрянула.
- Рахиль.
Она все еще крепко сжимала ей рот, но та больше не пыталась вырваться. Ксения распахнула свой платок и посмотрела на девочку. Большие черные глаза на худом личике были расширены от ужаса. На лице остались большие красные полоски от ее пальцев, так беспощадно зажимающих рот. От всего увиденного Ксения заплакала. Без слез. Без звука. Только рыдания сотрясали всю внутренность. Плакала душа.
- Девочка моя, Рахиль, не бойся меня, - она ласково провела рукой по головке, завязанной маленькой вязаной косынкой. Еще до рождения дочери Элиза связала ее с большой любовью.
Элиза! Почему она не побежала вместе с нами?
Ксения замотала головой. Нет! Сейчас не время об этом думать. Потом. Все мысли потом. Сейчас нужно утешить малышку.
- Мама, - протянула жалобным голоском девочка и ее губки задрожали.
- Мама скоро придет, моя хорошая, - Ксения постаралась улыбнуться, чтобы успокоить ребенка. Она прижала девочку к себе и покачивала, словно убаюкивая. – Мамочка скоро придет. Она принесет тебе гостинец. Она обязательно придет. Вот увидишь. Не плачь, дитя.
Девочка понемногу успокаивалась и вскоре силы совсем оставили ее. Она обмякла на руках у Ксении.
- Правильно, поспи, - прошептала женщина и с болью посмотрела на красные полоски на лице девочки. – Прости.
Ксения поцеловала бархатную щечку ребенка и, снова укутав девочку своим платком, оглянулась по сторонам. Слава Богу, на улице никого не было. То ли из-за дождя, то ли из-за страха, люди старались на улицу без надобности не выходить. До дома оставалось еще несколько улиц. Сейчас главное, чтобы соседи не заметили, что она возвращается домой с чужим ребенком.
Сделав пару шагов, Ксения поняла, что чувства к ней возвращаются: она продрогла, голова мокрая из-за непрекращающегося дождя, а в туфлях жидкая грязь, которая просачивалась между пальцами при каждом шаге. Она снова почувствовала себя человеком – страх немного отступил.
Дома их обступили дети.
- Мама, кто это? – спросила белокурая Зофия, глядя на спящую маленькую девочку.
- Это Рахиль. Помните, тетя Элиза приходила к нам с ней, когда Рахиль была еще совсем маленькой?
Ксения положила малышку на кровать и погладила. Девочка вздрогнула, но почувствовав тепло руки, успокоилась и не проснулась.
- Я помню, как они приходили к нам с дядей Исааком, - печально сказал Франтишек, который был обязан доктору жизнью. – Дядя Исаак тогда принес конфеты.
- Мы слушали радио, с которого диктор уверял, что советским гражданам не стоит опасаться войны и наша армия хорошо нас защищает, - задумчиво произнесла женщина. – Сколько времени прошло с тех пор! Кажется, что той жизни и вовсе не было.
Ксения задумчиво смотрела в одну точку – воспоминания разбередили душу. Страшный сон, имя которому война, затянулся, слишком затянулся.
- Мама, - голос Франтишка вывел ее из оцепенения. – А где тетя Элиза?
- Всех евреев перевели в другое гетто, - устало ответила женщина и рассказала сыну, как ей удалось забрать малышку и убежать. О расстрелах и ужасах, которые творились на Торговой улице, она умышленно умолчала – не к чему детям знать все подробности.
- Рахиль теперь будет жить с нами? – спросила младшая из детей Зофия.
- Да. Только дети, вы не должны никому говорить, что ее зовут Рахиль. Мы будем называть ее… - Ксения на секунду задумалась, - давайте называть ее Рая. Вы запомнили?
Дети закивали головками.
- Если кто-то спросит, что это за девочка, говорите, что она ваша сестра. Маленькая сестричка, которую зовут Рая.
- А мама заберет ее? – поинтересовался Яник.
- Обязательно. Как только сможет, она обязательно ее заберет, - Ксения очень хотела и сама верить этим словам. - Но пока она будет жить у нас. Вы запомнили, как ее зовут?
- Рая, - сказали младшие дети одновременно.
- Если вы хотите, чтобы она жила с нами и ее никто не забрал, именно так и называйте. И помните, она ваша младшая сестричка.
Ксения посмотрела на Франтишка. Он уже большой и понимает намного больше младших детей. Поэтому она посмотрела сыну прямо в глаза.
- Так нужно, если мы хотим ее спасти.
- Я все понял.
Ксения не сомневалась, что он понял. Его взгляд говорил об этом. Интересно только, он понимает, какой опасности они подвергаются из-за малышки? Он догадывается, что их всех расстреляют, если узнают в Рахили еврейского ребенка? Пусть лучше не знает, потому что по-другому она поступить не могла.
- Мама, там тетя Нина идет? – сказал Яник, показывая на окно, которое выходило во двор.
Ксения совсем забыла про Нину. А ведь они вместе пошли, только потом потеряли друг друга из виду. Внутри у женщины все сжалось: возможно, Нина видела больше, чем она.
Ксения встала, чтобы выйти в переднюю комнату.
- Дети, присмотрите за Раей, мне нужно поговорить с тетей Ниной.
Женщина не хотела, чтобы дети слышали подробности. Она набросила еще не просохший платок и вышла. Отодвинув замок, Ксения впустила соседку.
Ксения сразу поняла: что-то случилось. Лицо у Нины было мокрое вовсе не из-за дождя. А глаза… Они говорили… Нет, кричали…
Ноги подкосились, и Ксения прислонилась к стенке.
- Молчи! Ничего не говори, - прошептала она, словно от этого могло что-то измениться.
Нина закусила губу и потупила глаза. А ее руки сжимали…
Цветастый платок…
Живот свело, и то ли от боли, то ли от того, что ноги не держали ее, Ксения сползла по стенке вниз. Цветастый платок в руках у Нины сказал ей все. Элиза мертва. Ее дорогая подруга мертва. Нина подошла ближе, и, не обращая внимания на холод и сырость, села рядом. Некоторое время они просто молчали, а потом Нина вложила платок в руки Ксении.
- Я подобрала его.
Платок был мокрый и грязный. Ксения дрожащими руками сжала его и поднесла к лицу. Она глубоко вдохнула… и слезы побежали по щекам.
- Она у своего Иешуа, вместе с Исааком. Им сейчас хорошо, - тихо проговорила Нина.
Эти простые слова мягким бальзамом легли на сердце. Стало немного легче дышать. Два любящих сердца снова были вместе, хоть и не здесь, не на земле.
- Расскажи.
Какая бы ни была тяжелая правда, Ксения хотела ее знать. Она должна ее знать. Должна знать, что испытала подруга в последние минуты жизни.
- Когда ты схватила Рахиль и убежала, я не успела опомниться. Все произошло мгновенно. Я посмотрела на Элизу – она шла, словно ничего не произошло. – Нина смахнула слезы, стараясь не разрыдаться. – Она не смотрела в твою сторону. Не представляю, каких сил ей это стоило. Но, наверное, таких, которых у нее не было, - женщина больше не пыталась сдерживаться и говорила сквозь рыдания. – В какое-то мгновение она замедлила шаг и просто упала на дорогу.
- Ей стало плохо?
Нина пожала плечами.
- Не знаю. Я думаю, может, у нее не выдержало сердце. Она просто рухнула на землю.
- Ее кто-нибудь поднял?
- Нет, - Нина тяжело вздохнула. – Не успели.
Она не могла говорить дальше. Страшная догадка пронзила Ксению.
- Ее расстреляли?
Нина закивала головой, все еще не в силах произнести ни слова.
- Господи… - прошептала Ксения. – Господи, я надеюсь, она умерла раньше это.
А потом вдруг Ксения встрепенулась, словно как от удара.
- Это из-за меня! Это произошло из-за меня!
Нина удивленно посмотрела на соседку.
- Если бы я не забрала у нее Рахиль, возможно, она бы была жива сейчас. Я ведь не собиралась этого делать. Просто… Понимаешь, когда наши взгляды пересеклись, мне показалось, что она будто протянула мне малышку. Словно показывала, чтобы я забрала ее. Может, мне померещилось. Не знаю. Но думать было некогда. Все так быстро произошло. Я хотела и Элизу вытянуть, но она оттолкнула меня и пошла вперед. Почему? Почему она не убежала с нами?
- Ее бы заметили. И она это знала. Ты думаешь, ей не хотелось убежать вместе с тобой из этого кошмара?! Ты вспомни, что произошло минутой раньше. Они не пощадили ни мальчишку, ни его мать. Неужели ты думаешь, что они пощадили бы вас?! Нет. Элиза осталась, ради спасения дочери. Это был единственный шанс спасти малышку. И ты ее спасла. Не вини себя.
- Рахиль – это последнее, что у нее оставалось. И когда она отдала ее мне… - Ксения замотала головой, словно сама эта мысль причиняла ей невыносимую муку. – Ее сердце не выдержало.
- Она отдала своего единственного и долгожданного ребенка. Думаю, разумом она понимала, что так лучше, а вот сердце…
- Сердце разорвалось от боли, - и Ксения горько заплакала. - Я ненавижу их. Ненавижу. Знаю, что так нельзя, но по-другому не могу. Они не люди. Нет в них ничего человеческого. Звери, - рыдала она. – Ненавижу.
- Бог им судья, - со вздохом произнесла Нина.
- Нет! Нет! Я хочу, чтобы они ответили за свои преступления. Я хочу, чтобы они испытали те же муки, что испытали евреи, что испытывает весь наш народ. Безумие. Кругом творится какое-то безумие, и этому нет конца, - слезы лились нескончаемым потоком. – Я не хочу, чтобы Бог был им судьей, потому что боюсь, что Он их может пощадить.
Ксения горько усмехнулась. Она сейчас была похожа на пророка Иону, который отчаянно желал смерти ниневитянам, врагам своего народа.
Нина обняла подругу и крепко сжала в своих объятьях. Слов не было. Да и никакие слова не смогут сейчас принести облегчения. Их подруга - мертва. Многие знакомые и соседи евреи – мертвы. Уничтожают целый народ. Это не вмещается в голове.
Это не вмещается в сердце. С этим невозможно дальше жить…
Женщины не могли сказать, сколько времени они так просидели, но опомнились они только тогда, когда услышали плачь. Это проснулась Рахиль.
Ксения и Нина вытерли слезы и поспешили в жилую часть дома. Рахиль сидела на кровати и плакала, вытирая кулачками слеза.
- Мама, - Яник подбежал к матери, - Рахиль... Ой, Рая, плачет.
Ксения встретилась с удивленным взглядом Нины и бросила на ходу.
- Ее зовут Рая и она наша младшая сестричка.
Нина растерянно произнесла:
- Ты уверена? Это очень…
Ксения резко развернулась и не дала договорить до конца.
- Она отдала ее мне! Понимаешь?! Она доверила мне свое сокровище!
Дальше они говорить не смогли, потому что малышка сильно плакала.
- Иди ко мне, моя хорошая. Не бойся, - приговаривала Ксения, прижимая девочку к себе. – Ты, наверное, хочешь кушать. Сейчас мы тебя покормим. Но для начала нужно тебя переодеть. Франтишек, поищи что-нибудь сухое среди вещей Зофии.
- Маме, маме, - всхлипывая, повторяла Рахиль.
- Мама скоро придет. Не плачь. Мамочка очень сильно любит тебя. Она вернется, - женщина гладила девочку по спинке и головке, стараясь успокоить.
Нина легонько коснулась плеча Ксении.
- Я пойду. Если что, я рядом. – Она пошла в сторону двери, но потом обернулась. – Платок я оставлю тебе. Это единственное напоминание о матери для Рахи… - Нина запнулась.
- Хорошо, - Ксения с благодарностью посмотрела на подругу. – Спасибо.
- Хотела бы я, чтобы сегодняшнего дня не было.
Ксения ничего не сказала, только крепче к себе прижала малышку. Она хотела, чтобы не только сегодняшнего дня не было, чтобы вообще не было последнего года. Но что об этом говорить, все пустое.
- Послушай, - Нина все еще стояла возле двери, - может, малышку лучше спрятать где-нибудь в другом месте?
- Ты знаешь такое место?
- Нет, - вынуждена была признать женщина. – Но стоит попробовать…
- Ступай, Нина. С нами все будет хорошо. Бог защитит нас.
- Почему тогда Он не…
Нина не договорила, потому что увидела, что дети прислушиваются к их разговору. Она лишь покачала головой.
- Я буду молиться.
И вышла, впустив в комнату струю холодного воздуха. А Ксения так и осталась сидеть с девочкой на руках. Нет, она не предаст свою дорогую Элизу. Бог их защитит. Да, она не могла объяснить, почему Бог не спас ее подругу и многих других, она не могла объяснить, почему вообще Бог допустил эту войну. Но сейчас ее вера была подобна скале, о которую разбивались волны сомнения. А она продолжала стоять.
Ксения всмотрелась в малышку. Ее темные волосы и смуглая кожа говорили о ее национальности громче любых слов. Если кто-то увидит ее рядом с белокурыми детьми Ксении, все станет понятно. А это очень опасно. Нужно что-то делать. Только что? Подсказала Стася, которая вечером пришла с работы и узнала о случившемся из уст матери.
- Мама, я знаю, что делать. Только… - замялась Стася.
- Что? Говори же.
- Можно обрезать младшим детям волосы. Совсем обрезать.
- Обрить?
Стася утвердительно кивнула головой.
- Если это поможет, то нужно так и сделать. В конце концов, волосы отрастут.
Ксения подозвала к себе детей и взяла ножницы. Действовала она спокойно и со стороны казалось, равнодушно. Но когда в руках у нее повисла белокурая прядь волос Зофии, мужество и решительность, с которыми она действовала еще несколько секунд назад, оставили ее. Ей захотелось просто выть от отчаяния и отвращения ко всему происходящему. Но она мгновенно взяла себя в руки. Если этим она сможет спасти Рахиль, а с ней и всех их, то это не такая уж и большая жертва.
Стася видела, как маме тяжело, но другого варианта скрыть еврейское происхождение Рахили она не представляла.
- А лицо детям можно обмазать сажей с печки. Тогда разница между ними будет совсем не заметна.
Ксении на глаза навернулись горячие слезы, они буквально жгли ее изнутри, но она смахнула их. Сейчас не время плакать. Потом. Когда никто не будет видеть. Ночью.
А сейчас нужно продолжать жить, нужно продолжать бороться за жизнь. Какой-то тихий и нежный голос внутри шептал, что после дождя обязательно будет солнце: смерть уступит место жизни.
* * *
Когда Ирина открыла глаза, то кроме белой пелены ничего не увидела. И как бы она не старалась, никак не могла сфокусировать взгляд. Она снова закрыла глаза, но тут вдруг сквозь пелену услышала голос:
- Иринушка, дорогая, все хорошо. Операция прошла успешно. Лиона сказала, что ты будешь жить.
Ирина попыталась снова открыть глаза, но у нее ничего не получилось, и она провалилась в сон, на этот раз глубокий и спокойный.
Будешь жить.
С этими словами в сознании она заснула.
Женщина не знала, сколько времени она проспала, но когда открыла глаза в следующий раз, то увидела склоненную над собой Рахиль. Взгляд ее любящих глаз вселял в сердце спокойствие.
- Как ты, дорогая?
- Хорошо, - язык еще не слушался, и было тяжело говорить. – Я так хорошо выспалась.
Рахиль рассмеялась.
- Прекрасно. И скажу тебе, что этот сон был целительный.
В палату зашла ассистент врача и проверила все показатели. Все было хорошо. А когда она вышла, Ирина случайно коснулась рукой головы, и поняла, что она лежит без платка.
- Рахиль, вы можете подать мне платок, - попросила она, ища глазами, где бы он мог быть.
- Нельзя, милая, нельзя, - с сочувствием произнесла Рахиль, зная, как болезненно молодая женщина воспринимает потеряю волос.
- Но я не могу без него. Это не я.
Старушка положила свою теплую и мягкую ладонь на руку Ирины, подключенную к проводам и датчикам. Рука у той была холодная, и Рахиль аккуратно ее сжала, словно с теплом руки хотела передать всю любовь своего сердца.
- Когда-то твоя бабушка Зофия полностью лишилась волос, этим она меня спасла. Нацисты не заподозрили во мне еврейского ребенка. Но ради этого она два года ходила лысая.
Рахиль замолчала. Столько лет уже прошло, целая жизнь. Но она до сих пор бережно хранит в сердце все воспоминания о тех событиях, о которых знает только по рассказам Ксении, своей второй мамы.
- Прости, детка. Старая я уже стала, болтаю лишнего. Это никак не относится к тебе.
Однако Ирина еле заметно улыбнулась, и ее глаза заблестели.
- Спасибо. Спасибо вам. Обстоятельства у нас разные, но истина одна. Волосы – это такая мелочь по сравнению с жизнью.
Ирина говорила тихо. Несколько минут разговора слишком утомили ее. Но не смотря на это, она собрала все силы, чтобы сказать ту мысль, которая лежала у нее на сердце:
- Знала бы прабабушка Ксения: благодаря тому, что она спасла вам жизнь, ваша внучка спасла жизнь мне. Я пожала плоды ее доброты и любви. Это все так удивительно.
- Она бы сказала, что это все сделал Бог, - улыбнулась Рахиль, мысленно представляя себе голос своей второй мамы.
- Аминь, - тихо прошептала Ирина и ее глаза начали закрываться.
* * *
Спустя десять месяцев
Выбравшись из теплой кровати, Ирина взяла с кресла вязаный красный плед и укуталась в него. Ступая по прохладному полу, она поторопилась на кухню, где включила кофеварку. И пока та издавала разные шипящие и булькающие звуки, Ирина села на небольшой диванчик и поджала ноги. Как же хорошо начинать утро с мягкого пледа и горячего кофе.
Ирина пробежала взглядом по кухне, в которой царил полумрак. Женщина любила наблюдать начало дня, когда зимнее солнце неспешно и лениво встает над землей. Было в этом что-то особенное, неповторимое и восхитительное, словно она наблюдала за каким-то таинством. В эти мгновения ее сердце наполнялось особенными чувствами, от избытка которых она начинала молиться. Эти минуты общения с Богом с каждым днем меняли ее сердце.
Кофеварка издала характерный звук, говорящий о том, что кофе готов. Ирина выбралась из своего теплого укрытия и взяла кружку. В мойке стаяла кружка ее мужа, со следами от кофе. Женщина улыбнулась. Ее муж никогда утром не мыл свою кружку. Почему? Вопрос. Скорее всего, это просто привычка: ставить ее в мойку и уходить. Когда-то Ирину это раздражало, но со временем она изменила свое отношение. Теперь кружка в мойке стала означать, что любимый благополучно выпил свой утренний кофе и бодрый отправился на работу. Вот и сейчас Ирина улыбнулась и мысленно пожелала ему хорошего дня.
На окне в кухне стояли свечи, висели праздничные гирлянды и украшения – через пару дней наступит Рождество. В этом году оно будет особенным. Этот праздник несет в себе надежду и жизнь, а за прошедший год Ирина особо поняла, что такое надежда и насколько ценна жизнь.
- Господи, спасибо, спасибо за жизнь, - прошептала женщина.
Она повернулась к окну и стала вглядываться в горизонт, который был сглажен туманной дымкой от полей.
Зазвонил телефон, и Ирина очнулась от своих мыслей.
- Алло, - ответила она, зная, что сейчас услышит дорогой голос Рахили. – Уже не сплю… Муж на работе…
И хотя их разделяли тысячи километров, казалось, что маленькая милая старушка сидит рядом с ней на диване, и они вместе пьют кофе и тихо беседуют.
- Все анализы хорошие. Похоже, я буду жить.
Произнося эти слова, Ирина посмотрела в сторону горизонта. Солнце медленно всплывало над землей…
История чудесного спасения еврейского ребенка реальна. Я не знаю в каком городе она произошла, поэтому действия перенесла в Волковыск. Решение «еврейского вопроса» в годы войны здесь приняло катастрофические масштабы. Поэтому названия улиц, имена людей и многие обстоятельства пусть станут данью памяти евреям этого города.