- Бурлацкий хедер, ты ли это ?
Анальных щец блиндаж Прилуцкий,
Есть Моника Беллуччи где - то
И был ( давно ) Конфуций.
Мы - неизменны блеяньем баранов,
Отар овечьих вечный вкус,
Шершавый Ургант и Х*робрана,
Чумной звезды дубовый брус.
Посетивший накануне Хеллоуина Царскосельский лицей имени Мариэтты Чудаковой симбиотический в своем непроходимом идиотизме Пушкин - Сурков, с важным видом подоткнувшись оглоблей, стоял на задравшем в сизое от грающих воробьев небо продолговатый хобот комбайне и наизусть знакомил с бриллиантами культурной жизни очень средней полосы России грудастую трансегл, о чем - то таком совершенно непонятном подмигивающей с рекламного плаката времен гражданской войны в Испании.
- Да ты окончательно свихнулся, парень, - проквакал мимохожий Абаж, таща в заплечности мешка любовь, голуби и прочую х...ню, более не встречающуюся нигде на планете, лишь Обитель зла в качестве прибежища окончательных мудаков славилась такими вот Абажами, на х...й никому не нужными, но меж тем, существующими в опровержение всей эволюционности Дарвина, сошедшего с ума в тот момент, когда ему показали красоты и прелести далекой страны на Востоке. Натурально рехнулся великий галапагосес и мушкетер, проклял Навального, сбрив бороду рубанком, и завербовался в Ваффен СС : решать вопросы бытия дубиной и камнем, так как иные методы и способы тута не катили.
- Гимназный стон глубин народных, - не растерялся Пушкин, пряча Суркова в карман поглыбже, - вопил о тщете п...цов, систематицки в век встающих буром, командировочных и несогласных, никуда не годных, а на границе тучи ходют хмуро.
- Надо говорить : " ходят ", - поправила поэта титькой Феклуша Толстая, нарядной жакеткой лошади Калигулы выскакивая из - за угла, образовавшегося геометрической фигурой послесловия Кэрролловской кадрили от тени комбайна и отдаленного звона проданных с потрохами денег, прямо выдвинутых на сырьевую биржу маржой и маклером, рентообразно закруглив любую х...ню, о которой только помыслит на русском любой мудак, читающий эти издевательские строки уставшего от обнаруживаемых мандавохами читателей, крайней из коих и профигурировала тощая еврейка без жопы, за что и огребает пряники триумфальной глупостью сказочки.
- Да мне по х...й, - отозвался Пушкин, закрывая глаза отвинченным с комбайна плексигласовым козырьком. Его еще в восьмидесятых привинтил на саморезы комбайнер, увидев невероятные инновации модернизаций рационализаторства фитюлек по телевизору, там еще потом вышел в габардиновом костюме какой - то квадратный мужик и осудил мнение Пушкова Косачева по поводу развращающего слушателей джазика из фильмы про шпионов. Выбив командировку в центр, комбайнер темной - претемной ночью срезал автогеном с витрины универсального магазина для трудящихся здоровенный кусок органического стекла, выпилил лобзиком нужную фигуру, закоптил и водрузил. Никто не знал, на х...я он так поступил и сделал, но времена были уже поширше, поширше, потому изобретателя сажать не стали, лишили премии за квартал, сняли картуз и пожурили с занесением. Впрочем, Пушкин об этом не догадывался, пребывая сам анахронизмом. - Короче, я щас третью стихозу чисто так по Снарку забацаю и возвернусь умирать на Чорную речку. Уж лучше Хиросима сорок пятого, - уже кричал поэт, накрывая кучерявую башку чугунной крышкой от зернового бункера с комбайна тоже, - чем ваше говноедство, уроды !
Пушкин залез на конец хобота и надрывно заорал прямо в оптимистические клювами лица пикирующих воробьев :
- Я на х...ю мотал ваш путинский навоз,
Блевотный ахуй неизменных дежа вю,
Раздрай унылых геббельсов средь экономик РОЗ...
- Пью ! - воскликнул Пушкин, заметив вывернувшего из - за угла Толстой слепца. Спрыгнул с комбайна, бросая в навоз козырек закопченности из плексигласа, и, ухватив приятеля под локоток, попер, зачесав волосы назад, в самую в даль, лишь бы не видеть творящегося на бровях омерзения, имеющего в основе тот же язык, на котором думал сам поэт.