Около месяца спустя каноэ прибыло в Белен. Бени, прежде никогда не бывавший в городе, смотрел на все вокруг любопытным взглядом. Пока вместе с Педру и Эдуардо он ехал в повозке до Беленского монастыря, перед его глазами появлялись большие дома, высокие церкви, пестрые лавки и сады, более или менее ухоженные. По улицам, прямым и относительно ровным, проезжали в повозках и на телегах или шли пешком люди, по одежде которых можно было понять, кто есть кто: в мундирах – солдаты местного форта, в сутанах – монахи, в простых камзолах, далеко не таких роскошных, как у приближенных Мендонсы Фуртадо, – фидалго, в кружевных платьях и накидках – дамы, в скромных хлопковых рубахах и юбках – их служанки, мулатки или индианки. А как их зовут, о чем они думают и куда спешат или, наоборот, идут чинно и неторопливо, – этого по наряду не узнать. «Как много людей!» – думал Бенто.
Пса Герцога, сидевшего рядом с Эдуардо, куда больше интересовали витавшие в воздухе запахи съестного. Особенно, когда повозка приблизилась к городскому рынку. Тогда, не только учуяв, но и увидев жирную куропатку, которую один из горожан нес от прилавка домой, вероятно, чтобы приготовить себе обед или ужин, пес решил, что ему эта птица нужнее. Он рванулся, однако тотчас почувствовал, как натянулась веревка, один конец которой был привязан к его ошейнику, а другой – зажат в руке Эдуардо. Словно извиняясь перед хозяином за свой опрометчивый поступок, наводящий на мысль о том, что инстинкты сильнее преданности, Герцог смиренно лег у его ног.
Прошло еще немного времени, и впереди показались высокие стены монастыря.
Братья-кармелиты доброжелательно встретили гостей из Мариуа. Педру рассказал монахам о том, что привело его, Эдуардо и Бенто в Белен, а также сообщил, что у него есть письмо от падре Жозе да Мадалены для настоятеля. Один из монахов забрал у Педру конверт и сказал, что ответ будет через несколько дней. А пока троим путешественникам предложили разместиться в свободной келье, довольно просторной и светлой.
Оказавшись в монастыре, брат Эдуардо почувствовал себя спокойнее. И тропический лес, и таинственные зеленые огни, преследовавшие Эдуардо, остались по ту сторону каменных монастырских стен, надежно защищавших от всех опасностей. Огорчало его только то, что монахи не позволили ему взять с собой в келью Герцога.
На третий день настоятель вызвал Педру к себе.
Встав из-за стола, глава монастыря поприветствовал гостя и подал ему руку для поцелуя.
– Брат Педру, – сказал он затем, – я ознакомился с письмом падре Жозе да Мадалены. Конечно, мы позаботимся о брате Эдуардо: будем молиться о его здоровье и сделаем все возможное, чтобы исцелить его. Брат Эдуардо может оставаться в нашем монастыре сколь угодно долго. Об этом вам не стоит беспокоиться.
– Благодарю вас.
– Помогать ближним – наш христианский долг.
Настоятель вновь сел за стол, а затем спросил:
– Брат Педру, как к вам обращаются в миру?
– Педру Гомеш, – ответил тот, не понимая, почему ему был задан этот вопрос.
Настоятель открыл один из ящиков стола и достал из него стопку писем, перевязанную бечевкой.
– Тогда это вам.
Прочитав имя отправителя, указанное на верхнем в стопке конверте, Педру не поверил собственной радости – письмо от брата!
Осторожно взяв письма, Педру поблагодарил настоятеля, попрощался с ним и уже направлялся к выходу, когда глава монастыря снова обратился к нему:
– Постойте!
Педру тотчас остановился и обернулся.
– Брат Педру, кто этот юноша-индеец, которого вы привезли с собой? Он – ваш слуга? – спросил настоятель, в чьем голосе прозвучал легкий укор.
– Нет, святой отец, – возразил Педру со свойственным ему спокойствием и мягкостью,– это мой лучший ученик. Его зовут Бенто. Он очень способный. У него необыкновенная память. Но главное – он искренне верит в Бога и питает неподдельный интерес к христианскому учению.
Настоятель молча кивнул головой, этим жестом не только выражая свое одобрение, но и ставя точку под всем разговором.
Остаток дня Педру провел в монастырском саду, читая письма. За исключением одного – от падре Домингоса и брата Диогу, служивших в церкви Носса Сеньора ду Пилар, – все они были от Паулу.
От времени бумага пожелтела, но слова, написанные на ней убористым почерком, не утратили своей искренности. С нарастающим беспокойством Паулу спрашивал: «Брат, как ты?» и просил: «Напиши нам хотя бы пару строк. Мы так ждем вестей!»
Эти, или подобные, фразы открывали и завершали каждое письмо. Между ними помещались все новости, из которых, как из цветных кусочков стекла, складывалась мозаика последних двух лет.
Паулу писал о том, что происходило в Ларанжейрас: рассказывал о начале обработки земель, прежде не использовавшихся, упоминал о торговле сладостями и сырами, подробно описывал лавку тканей, приносившую все более значительный доход. Все эти перемены, предложенные Анной (чего Паулу от брата не скрывал), пошли усадьбе на пользу. «Во многом благодаря Анне, имение Ларанжейрас по-настоящему расцвело», – прочел Педру в одном из писем. Конечно, Паулу не только сообщал брату об изменениях в домашнем хозяйстве, но и рассказывал о событиях каждодневной жизни: о буднях, приносивших нечто неожиданное – как то, начало цветения роз или окончания сезона дождей – и о праздниках, которые наступают ежегодно в одни и те же или примерно одни и те же дни, но всегда застают нас немного другими, не такими, как год назад.
В письмах известия из Ларанжейрас соседствовали с теми, которые Паулу получал из Серрана и из Лиссабона. К счастью, все родные были здоровы, виноградники приносили неплохой урожай, Анна де Менезеш изредка наведывалась в Серран, большую часть времени предпочитая проводить в столице. Падре Франсишку Шавьер по-прежнему служил в той же церкви. Он не забывал о Педру и молился о своем любим ученике.
Когда Педру дочитывал последнее письмо от Паулу, солнце уже садилось.
«Дорогой брат, теперь, во время нашей столь долгой разлуки, я очень много думаю о размолвке, произошедшей между мной и тобой. – Усталый взгляд Педру, прошедший так много строк, вновь стал внимательным. – Ты часто говорил мне, что мое чувство к Анне Мина – это страсть, а не любовь. Если бы это было так, я желал бы обладать ею и не более того, я же стремлюсь дать ей настоящую свободу.
И я счастлив тем, что к этой свободе она согласилась идти вместе со мной. Счастлив потому, что любим этой необыкновенной женщиной.
Каждое утро мы завтракаем вместе в столовой или на веранде. В ясные дни я вижу, как солнце вплетает золотые лучи в ее волосы, и они сияют, точно нимб. Она не святая, но для меня она подобна божеству.
Анна изменила мою жизнь и жизнь всего имения Ларанжейрас, ставшего нашим домом. Мы не просто живем под одной крышей, мы чувствуем друг друга так, словно мы половины одного целого. Иногда нам не нужно слов – нашим душам проще говорить одна с другой в тишине, которую нарушает (или скорее, дополняет) шелест листьев апельсиновых деревьев, растущих в нашем саду.
Разве это не любовь, брат?
К сожалению, я не могу осуществить свою самую сокровенную мечту – взять Анну Мина в жены, – писал Паулу, сделав отступ. – Но я нашел способ обеспечить ей достойное будущее. Теперь Анна – законная хозяйка Ларанжейрас. Я продал ей имение, а также торговую лавку, которую, как я упоминал прежде, она сама предложила мне открыть. Я могу быть спокоен: даже если со мной что-то случиться, она не останется без средств к существованию.
Брат, я очень надеюсь, что ты поймешь нас. Как бы мы хотели, чтобы ты вернулся в Ларанжейрас».
Прочитав эти строки, Педру поднял глаза и увидел перед собой небо, расцвеченное розовато-оранжевыми красками заката. От яркого света он зажмурился, и тогда нечто подобное озарению посетило его: «Мне нужно повидаться с братом».
Однако об этом намерении Педру решил никому не говорить до тех пор, пока его присутствие в Белене не перестанет быть необходимым.
У братского корпуса своего учителя ждал Бенто. Сидя на одной из ступенек крыльца, он гладил по спине лежащего на траве Герцога.
Поприветствовав Педру, Бенто спросил, как прошла встреча с настоятелем.
Португалец рассказал, что глава монастыря принял то решение, на которое они надеялись. «А еще святой отец передал мне письма от моего брата Паулу!» – добавил Педру с улыбкой.
Бенто порадовался за учителя.
– А как наш Эдуардо? – спросил португалец.
– Брат Эдуардо сегодня был на исповеди. Он сам сказал мне об этом, когда вернулся, а также признался, что «на душе у него сделалось светлей».
Действительно, исповедь стала для брата первым шагом к исцелению, до которого, конечно, было еще очень далеко. Да и возможно ли полное выздоровление, если некоторые события, произошедшие с нами, оставляют неизгладимый след в нашем сердце и в нашей памяти?
Как бы то ни было, впервые за долгие месяцы Эдуардо быстро заснул и за всю ночь ни разу не вскакивал с криками. Кошмары не мучали его – по тропическому лесу он больше не блуждал.
Проснулся Эдуардо рано, но чувствовал себя отдохнувшим и бодрым. Он быстро собрался и пошел в храм. С тех пор Эдуардо не пропускал ни одной службы и многие часы посвящал молитвам, которые теперь приносили ему утешение и придавали сил.
Однако монашеская жизнь подразумевает труд не только духовный, но и физический. Послушание, которое было поручено брату Эдуардо, заключалось в том, что вместе с двумя другими монахами он должен был печь хлеба. Это новое дело Эдуардо освоил быстро, и оно ему пришлось по душе. Он сам приносил воду, просеивал муку, готовил тесто и оставлял его на ночь, а на следующий день приходил задолго до первой службы, раскладывал тесто по формам и ставил их в растопленную печь. Постепенно поднимались и румянились от жара ржаные и маниоковые хлеба.
Герцог дожидался хозяина во дворе. На кухню пса манило любопытство или желание побыть рядом с Эдуардо, но точно не голод. Если Герцог и испытывал его (как известно, собаки никогда не бывают совсем сыты), то однозначно от него не страдал. Дважды в день пса кормили сытной монастырской кашей, наваристым супом или похлебкой. Таким хорошим питанием монахи обеспечивали Герцога не только из любви ко всему живому, но и в качестве вознаграждения за службу.
На свой пост Герцог заступал каждый вечер и не покидал его до зари. Сначала пса привязывали к стволу небольшого дерева, которое росло между братской корпусом и амбаром. Затем, как у любого сторожа, у Герцога появилась своя будка, которую смастерил для него не кто иной, как Эдуардо. Так, из пса охотничьего Герцог стал сторожевым.
Между тем путешественники, прибывшие из Мариуа, провели в Белене немногим больше трех недель. Все это время Педру и Бенто не сидели сложа руки. Оба всячески поддерживали брата Эдуардо, присутствовали на утренних и вечерних службах, помогали монахам по саду и огороду, а также в трапезной.
Свободное время, которое у них оставалось, каждый проводил по-своему. Педру уединялся за чтением в монастырской библиотеке. Конечно, она была весьма скромной, но и там можно было найти интересные рукописи. Бени предпочитал гулять по городу. Он быстро освоился и успел обойти все основные улицы и площади. Больше всего нравилось ему бывать на рынке. Не имея денег, купить он ничего не мог, но это его нисколько не расстраивало. Приходил он не за покупками. Его интересовали колоритные типажи, которые можно было наблюдать на рыночной площади. Там собирался люд с прибывавших в порт кораблей: португальцы, светловолосые англичане и рыжие голландцы; толпились горластые чернокожие кухарки, торговавшиеся с продавцами в каждой лавке; а между рядами сновали хитрые цыгане, норовившие выудить хоть что-нибудь из кармана зазевавшегося покупателя. Запахи, краски, шум, гам, незнакомые языки – все это кружило голову.
Отойдя в сторонку, Бени делал наброски. Затем, возвращаясь в монастырь, он заканчивал рисунки и показывал их учителю. Вместе они обсуждали сценки городской жизни.
Именно за этим занятием однажды вечером застал их брат Эдуардо, который принес им важную новость.
– Сегодня мне разрешили навсегда остаться в монастыре, – радостно сказал он. – Теперь я стану настоящим монахом.
– Брат Эдуардо, но разве вы уже не монах? – спросил его Бенто.
Эдуардо улыбнулся:
– Не ряса делает монаха…
Смысл этой португальской поговорки индеец знал, а если бы и не знал, то без труда догадался бы, что она значит.
На следующий день Бенто заметил, что Педру собирает свой дорожный сундук.
– Вы собираетесь в путешествие, учитель?
– Да, Бенто. И предлагаю тебе поехать со мной. Я хочу познакомить тебя со своей семьей.
13 сентября 1755 года на борту небольшого парусного судна оба отплыли в Рио-де-Жанейро, откуда им предстояло отправиться в Ларанжейрас.
Брат Эдуардо корабля не провожал. Он больше никогда не покидал стен Беленского монастыря, где для него началась новая жизнь.