После звонка Неринги, я пребывал в самом ужасном расположении духа. В голове всё смешалось, словно нарушился весь тот привычный порядок, который привычно было находить. За что я бы не взялся, оно валилось с рук, вызывая гнев и раздражение. Решил немного пройтись, чтоб наконец собраться и войти в обычную колею.
Василий-расстрига, будто почувствовал. Уже сидит на скамейке, возле своих ворот, покуривает сигарету. Рядом двухлитровая бутылка дешёвого пива.
— Чего хмурый такой, отец Павел? – Васька непривычно любезный сегодня, даже относительно трезвый.
Он протянул руку для приветствия и продолжает расспрашивать, видимо, желая завести разговор.
— Ай, - я с досадным расстройством махаю в сторону дома рукой.
Васька смеётся и тяжело вздыхая продолжает:
— Подозреваю, отец Павел, семейные хлопоты, наконец, поселились и в вашем доме.
— Да уж, - нехотя отвечаю.
— Эх-хе-хех. Теперь то ты многое поймёшь. И на людей иначе посмотришь, и на проблемы их. Да и вообще…
— К чему это ты?
— А всё к тому же! Пока сам не переживёшь то, или иное обстоятельство, как не крути, а не сможешь до конца почувствовать всю глубину его, так сказать, истинную сторону.
— Ты то семейный был, разве смог постигнуть, понять?
Василий задумался, опустив глаза, затем отшвырнув в сторону окурок сигареты, сказал:
— Профукал я свою жизнь, отец Павел! Напрочь профукал. Вот это я точно уж знаю.
— О, как. Наконец, слышу от тебя слова не отрока, но мужа.
— Да ладно. Что я не понимаю. Просто отчаяние допекает. Обида на Бога.
— Снова начинаешь?
— Ай, ну тебя, - Василий подбирает бутылку и направляется к калитке. — С тобой говорить, что уксус пить.
Васька, не оборачиваясь поплёлся к дому, а я проводя его взглядом, отправляюсь дальше.
Хмурые тучи плотной пеленой застлали небо. Оно кажется таким тяжёлым, будто вот-вот свалится на землю, погрузив её в плотный, непроглядный морок. Под ногами чавкает грязь и мои следы несуразно расплываются в вязкой жиже. Подходя к размашистой раките, словно столб-указатель, растущий возле песочной дорожки, ведущей к реке, раздаётся слабое мяуканье. Ещё и ещё.
— Эй, ты где? – понимаю, что в густых, усохших зарослях сорняков плачет котёнок.
Услышав мой голос, котёнок принимается голосить ещё громче и по лёгкому шуршанию, определяю его местонахождение. Совсем маленький, недели три от рождения. Серый, с тёмными полосочками и такого же цвета ушами. Таких, обычно, называют тиграми. Ну, какой он тигр? Разве что миниатюрный. Замёрз совсем, намок, плутая в высоких зарослях.
— И что с тобой прикажешь делать? – улыбаясь, поднимаю на руки животину.
Тот облизывается и продолжает пронзительно мяукать.
— Ладно, чего уж теперь, - засовываю котёнка за пазуху. — Не бросать же тебя. Пойдём в магазин, купим еды, а там глядишь, жить у себя оставлю. Веселей будет, да и Хильда, наверняка, обрадуется.
Попав в тепло, котёнок сразу же прекращает плакать, дрожать и замирает, не веря своему счастью.
— Никак, отец Павел, хозяйством обзавелись? – спрашивает краснощёкая, полноватая продавщица Вера, услышав, как у меня за пазухой замяукал котёнок.
По пути к магазину, он успел отогреться и теперь настойчиво требовал пищи.
— Вот, - достаю, расстегнув курточку, подобранную в зарослях зверушку. — Почти что тигр… Нет, настоящий лев.
— Ой, - морщит лоб, стоявший за мной в очереди бригадир Фёдор Ильич. — Когда это ещё с него лев получится?
— Получится, - смеюсь я. — Вот откормим немного и посмотрите. Станет настоящей грозой всех вредителей в округе.
Вера тоже поддержала меня смехом и тут же замотала в пакетик хороший кусочек варёной колбасы.
— Тогда возьмите подарок от меня, - сказала она, протягивая колбасу.
— Ой, спаси Бог, Верочка, - слегка поклонившись, благодарю продавщицу. — От такой еды, он сразу наберёт пару кило.
Все опять засмеялись. В хорошем расположении духа, выхожу на улицу. Погода такая же, а на душе вдруг стало светлее и легче. Сразу захотелось домой. Чтоб не терять времени, решил сократить путь и отправился по тропинке, ведущей к дому, вдоль леса. Я иногда, прохаживался этим путём. Здесь, особенно летом, так красиво, а ещё из самого высокого холма виден наш храм. Такой пейзаж, хоть бери картины пиши.
У старого, заброшенного колодца послышались возбуждённые голоса и громкий гогот. Почуяв мои шаги, из-за густых веток дикорастущей калины, показалась фигура в потёртой камуфляжной форме.
— О! – возбуждённо воскликнул человек в камуфляже. — Идить его, гляди-ка, Жека, московский поп бредёт!
Из кустов вышел второй. Знакомая компания- Гычка и Карась, правда сегодня, чего-то без Голодного. «Только вас мне не хватало, - подумалось, - и угораздило же меня пойти коротким путём». Два друга держа в руках пластмассовые стаканчики, на треть заполненными, скорей всего водкой, уставились на меня, растянув рты в противной улыбке, словно увидели нечто потешное и удивительное.
— Героям слава! – прокричал Карась, обращаясь ко мне.
— Доброго вам здоровья, - преспокойно ответил я, хотя почувствовал, как внутри начинает нарастать неконтролируемая буря эмоций.
— Гляди-ка, - отпив из стакана, проговорил Карась своему другу, — московский поп упорно не хочет называть правильное приветствие.
— Родину не любит и героев, - процедил сквозь зубы Гычка с таким видом, будто готов закатать меня в самую гущу размякшей земли.
— Тогда пусть валит в Москву! – противно гогоча, говорил Карась. — Забыли уже они: чемодан, вокзал, Россия!
— А может быть проще было вам отсюда свалить, - неожиданно для себя сказал я. — Ну, а что? Если б вы и подобные вам уехали, хотя бы в Европу, к которой так стремитесь, дышать легче бы стало. Хотя, кому вы нужны в Европе? Разве что посадить вас клетку, и показывать тамошним людям, как обезьян и объяснять, как не нужно жить, чтоб не угробить свою страну.
— Чего ты, попяра, сказал? – Карась сжал свой стаканчик и из него брызнула недопитая водка.
Я уже пожалел о своём ответе и понимал, теперь просто так от них отцепиться не удастся. Повесив на толстую ветку калины, которая слегка прогнулась, пакетик с покупками, уставился на скрежещущих зубами ветеранов. Складывалось впечатление, что Женя Карась вот-вот вцепиться мне в горло. Он буквально испепелял меня глазами.
— А где же твоя кралечка? – Гычка, видимо, решил разрядить обстановку очередной издёвкой. — Ты сегодня один и потому такой храбрый.
— А она дома, папулечку ждёт, в окошко смотрит- а где там мой милый, а где там мой ненаглядный, — говорил Карась, не меняя выражения лица, при этом, сопровождая практически каждое слово самым гнусным матом.
— Ничего, поп, — сказал Гычка. — Как-нибудь повстречаемся с ней и расскажем об настоящей мужской ласке.
Я глядел в их лица и не мог понять, откуда в людях может существовать столько мерзости, гнили и ненависти. Они же когда-то были детьми, им было больно, обидно. Они ведь тоже кого-то любят, о ком-то тоскуют. Что сделало их такими? Водка? Война? Образ жизни?
Мои руки вынули котёнка из-за пазухи и поставили на землю.
— Подожди минутку, - сказал я, обращаясь к животному.
Всё стало происходить, как в тумане, или странном, нелепом сне. Два выпившие мужика продолжали унижать и оскорблять мою дочь, даже маленького котёнка, используя самые отвратительные фразеологизмы. Если бы меня- ладно. Но, я вспомнил тот вечер, когда с Хильдой встретили их впервые. Вспомнил её дрожь, обиду и укор, что я так и не смог её защитить. В голове, слабо пробивалась фраза: «не делай этого». Она звучала так тихо и несмело, от чего внутри закипал ещё больший огонь. Я и не помню, что ответил Карасю, спровоцировав его на драку. Он маханул из стакана водку, не раздумывая бросившись ко мне. Его удара я и не почувствовал, зато ощутил на своём кулаке что-то мокрое и вязкое. Только искоса глянул, как мелькнули его ноги, и он улетел в кусты калины, потеряв сознание. Гычка даже не понял, что произошло. Мой указательный и большой пальцы оказались на его шее, намертво сжав область дыхательных путей. Хулиган вмиг обмяк, беспомощно опустил руки, из одной из них выпал стаканчик. Его глаза неестественно выпучились, даже сложилось впечатление, что они вылезут из орбит.
— Слушай сюда, упырь, - я сам испугался своего голоса. — Говорю только один раз и повторять не стану, так что передашь своим друзьям! Вы больше никогда не зацепите меня и мою дочь! Никогда не повстречаетесь на нашем пути, и не дай Бог вам что-либо вякнуть нам вслед. Это относится и к тому, если я увижу тебя, или твоих друзей случайно в поле зрения, просто случайно. И ещё хуже, если вы вызовете у моей дочери отрицательные эмоции! Тогда я забуду, что отец Павел и вспомню, что я Павел Ким, который имеет чёрный пояс по кёкусинкай. Ты понял?!
Гычка напрягся, но вместо слов изо рта послышался лишь храп, а глаза сделались ещё больше.
— Я в девяностых бизнес поднимал, - продолжал я, наклоняя голову то на одну сторону, то на другую, будто сжирая противника взглядом. — Так вот. На нас часто наезжали рэкетиры. Очень часто. Их было много, а мы одни. Ни милиция, ни другие бандиты, ни папа с мамой нам не могли помочь. И тогда я решил помочь себе сам. Я могу во всех подробностях рассказать тебе как это делал. Но, учти, если я подобное стану делать с тобой и твоими дружками, остановить меня будет уже невозможно. И никакая Гануся Птицелов тебе не поможет! Просто не успеет. Кивни, если понял!!
Гычка судорожно затряс головой и на его лице отобразился невероятный ужас. Лицо его уже посинело, а в глазах жилки набрались кровью. Когда его отпустил, он сполз на землю и стал кашлять, ухватившись руками за горло.
Я давно не переживал такой эмоциональный стресс. Всё тело лихорадочно трясло. Шагал домой дрожащими от нервов ногами, держа в охапке крошечного котёнка и сумку с покупками. Голову переполняли противоречивые мысли. Нужно срочно взять себя в руки и самое главное- постараться успокоиться.
продолжение следует...