Часть V. СТРЕЛА АМУРА
Глава 1. СЕМЬЯ
Спустившись на один пролёт, Марио тихо бросил Филиппу:
— Никаких объятий, победных криков, весёлых танцев, прочих комментариев: их шоферня внизу ещё дежурит. Садимся в машину и тихо отчаливаем.
Филипп молча кивнул, хотя внутри у него всё пело. Они спустились. Под теми же недремлющими очами водителей Марио положил дипломат на заднее сиденье. Вдали маячила фигура Лолы, вышедшей парой минут ранее. Парни уселись, Марио включил зажигание.
— Ну что, теперь можно? — возбуждённо спросил Филипп, когда машина отъехала на пару сотен метров.
— Валяй…
Марио вёл осторожно, в карманах у него лежало десять тысяч долларов и двадцать тысяч рублей — по тем временам целое состояние. Его мысли рассеивались, он не мог долго упиваться победой, поскольку она была лишь вехой на пути к…
«К чему это всё? — думал Марио. — К чему я всё это затеял, наплёл отсебятину, слишком смелые прогнозы? Ладно, если они не сбудутся, я смогу расплатиться, даже с процентами, но стоило ли так рисковать ради страсти, которая, как и всякое чувство, конечна? Мне надо услышать от тебя лишь несколько ласковых слов, но почему я думаю, что с этими деньгами в кармане мои шансы повышаются, как будто ты о них знаешь? Ты о них не знаешь, не знаешь о моём желании — и болтаешь об удачном дне, восхищаешься Маргаритой. А если бы знал? Если бы знал, что всё это ради тебя? Если бы я сказал тебе сейчас, что у меня в кармане лежит десять тысяч баксов, в любое время могущие стать твоими, как бы ты себя повёл? Собственный нрав или выгода главнее в тебе? И почему я с радостью принял бы второе, хотя оно гораздо отвратительнее? Ты так далёк от всего этого, наверное, ты уже забыл те слова, которые я будто бы мимоходом обронил в баре. А я всё помню и жду от тебя, пусть не такой же определённости, но более тёплого обращения. Жду в робкой надежде, внутренне унижаясь, готовый угодничать, выпрашивать, задабривать… Гадость, ведь самому себе мерзко! И ещё эти деньги… Как бы в аварию не попасть, довезти домой в целости и сохранности! Нет, долго так продолжаться не может и не будет. Поэтому я гоню проекты. Чем скорее сдам, тем скорее признаюсь. Хорошо бы к марту закончить, поставлю тогда вопрос ребром. Скажу, что сделаю всё, что в моих силах, что ты ни о чём не пожалеешь, что, если ситуация сложится благоприятно, смогу тебя обеспечить. А там решай, разбегаемся или соединяемся».
— Слушай, вот клёво! Ведь на всё пошли, да ещё сверху накинули! Ты сам рассчитывал?
— Не так, чтоб очень, но держал в уме как вероятное. Маргарита не работает — вот и изощряется в разных придумках.
— А как она тебе?
— Да я же её и раньше видел.
— А, ну да… Нет, но вид!.. Холёная, прикид, бриллианты… Прямо царица… А что такое лайкра?
— Колготки с блеском. Конкретно — какая-то синтетика.
— Аа… а сколько ей лет?
— В районе тридцати семи-тридцати восьми.
— Ты что! А выглядит!..
Марио посмотрел на Филиппа.
— Ты что — запал на прекрасную Марго?
— Нуу… — Филипп поднял глаза к потолку, склоняя голову то вправо, то влево, как бы предполагая очень вероятной такую возможность.
— А как же тогда Полина?
— Марина… Марина после той истории с пирожными…
— Развязала тебе руки для будущих злодеяний своими собственными.
— Если меня что-то и остановит, то это будущие злодеяния мужа Маргариты. Узнает или начнёт о чём-то догадываться — утопит в ближайшей канаве, да ещё не своими собственными руками, а поручив сиё телохранителям.
— Разуверься, в таких семьях супружеские измены не редкость. Евгений никогда не оставит Маргариту, и она с ним никогда не разведётся: это значило бы, что она должна будет навеки исчезнуть без следа, потому что слишком много знает. Они давно женаты… Убивать собственную жену своей охранкой — дурной тон. К чему? Что дальше? Во второй раз Евгений не женится, потому что его структура человека незнакомого, со стороны не примет. Спокойнее прожить вместе без разборок, а кандалы в таком случае не приветствуются. Евгений преспокойно разъезжает по девочкам и понимает, что жена просто взвоет, если будет обречена безвылазно сидеть дома. Почему бы ей тоже не поразвлечься? Купит он ей лесопилку, Марго с недельку с ней поиграет, а потом опять заскучает, и тут грядёт твоё второе пришествие. Вполне может клюнуть. Только она взбалмошна, избалована и чертовски капризна — попадёшься под её плохое настроение, когда уже станет пресыщаться, так обвинит тебя в каких-нибудь воображаемых грехах и со скуки распилит на собственной лесопилке. Потом пустит слезу ради приличия, а дня через два засечёт какого-нибудь смазливого молокососа. Впрочем, это так — вероятность, один из вариантов. Если хочешь, дерзай.
— Впрочем, это так, — повторил Филипп за Марио, — одна идея… Да, предосторожности не излишни, но дамочка классная, классная…
Филипп продолжал восхищаться Маргаритой и всем, что её окружало: от мужа до японской аппаратуры, пока не заметил, что Марио отвечает коротко, односложно, а чаще и вовсе молчит.
— Ты устал, грустишь или мне кажется?
— Я испытываю дискомфорт: не люблю со значительной суммой по ночам разъезжать. Заболтаюсь, попаду в аварию — как будут разбираться потом с десятками тысяч?
— А сколько у тебя?
— Двадцать.
— У, приличные бабки. Хочешь, меня не подвози, а сразу к себе, я тебя до дверей доведу для полной безопасности, а сам на метро доберусь.
— Не стоит, проехали уже. Кроме того, я фаталист: чему быть, того не миновать. — «Вот и долгожданные ласковые слова, даже предложение помощи, только оно меня почему-то не радует. До смешного редко на сплошном фоне восхищения недавно увиденным. И снова я сам виноват: пожелал в неурочный час». — Даже Маргарите. Так, теперь расписаньице на завтра. В перерыв я за тобой. Проверишь Зинаидины санузел и кухню, а вечером едем к ещё одним любителям пышности.
— Аа… зеркала, та же лепка, позолота…
— Именно. Проект номер три. Как войдёшь в квартиру, смотри под ноги, не грохнись. Там ни у одного стула ровной ножки нет, все гнутые, даже аппаратуру упрятали в это неорококо.
— Как обычно, ты ведёшь?
— Да, но тут нужен другой подходец. Мужик заведует рынком. Типичный торгаш, скопидом, прижимист, мелочен, въедлив, артист, вечно плачется и жалуется. С тебя побольше высокомерия, никакой угодливости, никаких комплиментов. Смету захвати на работу, передашь мне, я до похода реконструирую.
— Урежешь?
— Нет, распишу по-другому. И тогда на этой неделе нам останется ещё один. Этот, с финскими потолками.
— Кстати, он мне не особенно нравится. Какой-то цвет он заказал дурной. Тёмно-красный, хорошо ещё, что не интенсивный. Кирпичные кладки, перегородки…
— Слава богу, что ему в голову не пришло протянуть в гостиной бельевые верёвки и на них гобелены развесить. И тот квадрат для диванов топить в яме непрактично, только в спальне не хватало кровать на постамент водрузить. Но, раз хочет, исполним, и на следующей неделе три последних разъезда.
— А ты не устанешь, если с одними материалами столько возни? Передохнуть не хочешь?
— Смысла нет, лучше к весне закончить. Заасфальтируем, оформим последние бумажки, ну, это за отцом, а уж потом… месяц буду валяться на диване, в потолок плевать. Или к тётке в Италию поеду. Надо же посмотреть, как тамошние фермеры живут. Она давно в гости зовёт.
— Здорово! Тепло, море…
— Тепло, но море далековато: километрах в двадцати.
— Всё равно. А, да, а Маргариты флигель мне посчитать?
— Да нет, пахан за пару часов расчертит вместе с верандой, я чертёж им свезу на утверждение, а после ты доски посчитаешь для обшивки. Вот мы и у тебя. Диспозиция ясна?
— Так точно! До завтра!
— Пока.
Марио, как обычно, подождал, пока Филипп скроется во внутреннем дворе, и тронулся с места. Он был на взводе; тем не менее по телу разливалась усталость, проекты, чертежи, переговоры, деньги мешались в голове. Оставшись один, он начал испытывать страх, сомнения холодком пробегали по коже, было неуютно в опустевшей машине. «Может, стоило согласиться? Доехал бы с Филиппом, скинул бы деньги предкам и довёз бы его уже с лёгким сердцем. Нет, они пристали бы с вопросами, увидев доллары, заохали бы. Может, и сейчас не показывать? Ну да: сложишь в какую-нибудь коробку, а они подумают, что хлам, и выкинут. Нет, сказать надо, а раньше довезти. Но чего я боюсь? Ведь у нас в блоке никогда не собирались пьянчужки. В блоке — нет, а на улице? До улицы тоже сначала надо доехать. До ближайшего угла, до улицы, до дома, до блока, до лестницы, до этажа, до двери. Спокойно, не психуй, не гони, потихоньку доберёшься. — Спокойствие всё-таки не приходило, напряжение в нервах росло. — Кликнуть отца со двора, как доеду, пусть спустится? Нельзя: стыдуха, детский сад, бабская паника».
Пятнадцатиминутный путь казался полуторачасовым. Лишь поставив машину во дворе, Марио позволил себе передохнуть и подозрительно осмотрелся. Двор был пуст, в садике никого, окна в блоке светили ровным жёлтым светом. «Я трус и тупица, как же сразу не сообразил: кто в такую погоду будет к полуночи на улице торчать? Конечно, никто. Ну, а в блоке? И в блоке вряд ли. Давай, вылезай, всё равно придётся рано или поздно». Марио ещё раз осмотрелся, вздохнул и вышел из машины, захватив дипломат, — осторожно, неслышно. Повёрнут ключ в дверце. Теперь до блока. Марио привалился к двери подъезда снаружи. Внутри вроде тихо, ни голосов, ни возни. Открываем. Никого, тишина. Остаются шесть ступенек до первого этажа и четыре лестничных марша до третьего. Нервы вырабатывают последний ресурс. Ещё, ещё и ещё ступенька…
Когда до квартиры остался всего один пролёт и две соседних двери уже были видны, Марио обессиленно остановился на лестничной клетке, опустил дипломат на бетон и прижался головой к перилам. Он счастливо избежал всех опасностей, его уже никто не достанет, его карманы никого не интересуют, никому не нужны, и он сам никому не нужен. И Филиппу в том числе. «Ну и что ты психовал, болван? Почти дошёл, вон, в пяти метрах от тебя мама, папа и горячий ужин. Да, Филиппа нет. И не будет. А ведь всё это ты делал из-за него, но зря. Изощрялся зря, старался зря, боялся зря, сходил с ума зря. Он собирается охмурять Маргариту, волочиться за Аней, спать с Аллой. С кем угодно, только не с тобой. Даже если бы знал, что люблю, всё равно бы не ответил. Точка».
Марио сдался, в глазах стояли слёзы, сердце бешено стучало и не желало унять своё биение. Я беру дипломат. Поднимаюсь. Десять ступенек. Звоню. Привет. Вхожу.
— Мальчик мой! Как устал, бедненький!
— Да нет, ничего. — Марио с трудом оторвал спину от двери, к которой было прислонился, и поплёлся в столовую.
— Как «ничего»? Давай, давай куртку. Сейчас я с ужином…
Мать Марио, черноволосая красавица-итальянка Лаура, в молодости обладала ослепительной, передавшей свою белизну сыну кожей, со временем принявшей ещё более благородный оттенок слоновой кости. Изысканную бледность овала её лица лишь немного портили наметившиеся носо-губные складки, но тяжёлые веки увеличивали глаза и придавали внешности тот своеобразный шик, на который так легко западают мужчины. За неимением всего этого четверть века назад Валерий Вениаминович был очарован великолепной фигурой и увёз южную красавицу, встреченную на каком-то международном симпозиуме, в бескрайние, часто заснеженные зимой просторы своей родины. Восприимчивая ко всему новому, Лаура быстро освоилась в чужих краях и уже давно говорила по-русски практически без акцента. Она ценила мужа, но обожание к сыну частенько навлекало на супруга праведный гнев: ныне жена считала, что на долю Марио выпала самая объёмная и суматошная часть работы в кооперативе.
Лаура скрылась на кухне, проверила жарящуюся картошку, котлеты и пулей вылетела обратно с бокалом вина:
— Выпей. Красное, сухое — согреешься. Марио! Да у тебя слёзы в глазах! Что стряслось, что такое? Тебя обидели, унизили?
— Да нет, ничего, — повторил Марио и затряс головой. — Ничего, всё в порядке и даже лучше. Я просто… Это пройдёт…
— Как «просто»? Как «пройдёт»? Ты же плачешь уже! Валерий! Выйди, выйди-ка побыстрей! Смотри, до чего мальчика довёл! Он львиную долю работы на себе тащит, наверное, уже мозоли на руках рулём натёр. Посмотри, какой бледненький, как устал, как нервничает!
По щекам Марио действительно текли слёзы, и это видели его родители! Положение становилось невыносимым, надо было что-то делать, и Марио попытался успокоить мать:
— Ничего страшного, это истерика, разрядка, пройдёт через минуту. Ничего плохого не случилось, я просто струхнул немного, не волнуйся, сейчас расскажу.
За ужином, обжигаясь картошкой и изрядно сдабривая томатной пастой котлеты, Марио вкратце поведал родителям, усевшимся за столом, о своём краснобайстве у Евгения. Он потихоньку приходил в себя, и Лаура уже дважды выбегала на кухню за хлебом и добавкой.
— Таким образом, у меня в кармане оказалось десять тысяч баксов и двадцать тысяч наших, которые Евгений дал на текущие. А у меня таких денег никогда на руках не было, мне стали мерещиться аварии и грабители за каждым углом. Глупо, конечно, но ведь это в первый раз, а в дальнейшем уже не будет. Видишь, я уже не реву, это просто торможение сработало, когда до дома добрался.
Марио извлёк из карманов увесистые пачки и положил их на стол.
— Значит, ты ораторствовал перед сиятельной аудиторией со своими дополнениями, — задумчиво протянул отец. — А как прогнозы не сбудутся? КГБ не всесилен и не всезнающ. Было бы так, страну не довели бы до ручки. Поставят всех нас на счётчик…
— Ничего страшного, — парировала Лаура. — Свяжемся с Сарой, она привезёт. Кстати, она планирует к Рождеству наведаться, звонила сегодня.
— Да это долгосрочное, ни через неделю, ни через год никто никого к стенке не припрёт, а в будущем и сами заработаем.
— Ты хотя бы Филиппа не довозил, один раз парень может и на метро прошвырнуться.
— Он это и предложил, ещё хотел свою особу приставить ко мне в смысле эскорта, чтобы сперва я до дома добрался, да неудобно было: он же из-за меня задержался, да и ранее я уже обещал.
Раздался телефонный звонок.
— Кого это к ночи разбирает? — недоумевающе спросила Лаура и взяла трубку: — Алло! А, Филипп, очень приятно. Да, мама. Нет, не волнуйтесь, всё нормально.
Марио подошёл к матери, делая отрицательные жесты рукой, чтобы она случайно не проговорилась про доллары. Он не хотел, чтобы Филипп знал о них, он ещё не придумал, не нафантазировал до конца…
— Да! — Марио взял трубку у матери. — А, ещё раз. Какие церемонии, никто и не думал отправляться на покой. Всё в норме, картошку с котлетами уминаю. Ты тоже? Значит, мы хлебаем из одной тарелки. Пока, до скорого.
Во время этого короткого разговора Лаура дважды внимательно посмотрела на сына. С первого дня она слышала от него только восторженные отзывы о Филиппе, имя Андрея практически перестало звучать, Марио всегда срывался к телефону, если ждал звонка от Филиппа, фотография их двоих в обнимку не убиралась в комнате Марио с письменного стола. Это становилось всё прозрачнее и яснее…
Валерий Вениаминович в звонке Филиппа и реакции сына ничего особенного не заметил, потому что думал о том, как выгородить себя перед женой, к чему и приступил, как только Марио положил трубку:
— Вот видишь, дело, оказывается, совсем в другом. Это от начала до конца инициатива Марио, а ты на меня навесила, что я не в полной мере кооперативом занят и эксплуатирую ребёнка.
— Не, мам, это я сам, — поддержал отца Марио. — И разъезжаю в интенсивном графике сам, отец предлагал мне отдохнуть, но смысла-то в этом нет! Быстрее начнём — быстрее закончим, тогда уже не двумя днями, а хоть двумя месяцами отдыха насладимся.
— Ладно, ладно, — примиряюще ответила мать. — Вот уже и отошёл, порозовел чуть. К Саре тебя весной надо отправить, полежишь на свежем воздухе, погреешься, попьёшь молока прямо из-под коровы. Она тебя давно зовёт, обожает: ведь ты у неё единственный племянник, да такой красавчик! И с выездом сейчас легче. Надо, надо в Италии побывать, это же наполовину твоя родина… — «Определённо, это неспроста. Уже и порозовел, и усталость как рукой сняло, и улыбается, и о страхах не вспоминает, словно только и надо было, чтобы Филипп позвонил и выразил что-то похожее на участие. А сам Филипп, он-то что? Догадывается, нет? Что кроется в глубине серых глаз? Не бездушие ли, не сухая ли расчётливость? Что думает сам Марио, на что надеется? Надо его вызвать на исповедь». — А питаешься ты всё-таки плохо, никуда не годится целый день на булках и пончиках с лимонадом сидеть. Надо тебе супчик в термос заливать на работу.
— Ой, ма, ты скажешь! Я целый день на машине, и будет не супчик в термосе, а термос в супчике. А выливать куда? В баночку?
— В тарелочку, а в банку я положу курицу с гречкой.
— Ага! К ней вилка, к тарелке ложка, ещё соль в спичечном коробке — типовой набор к плацкарте по направлению Благин — Москва. Обойдусь пакетом с отбивными и хлебом.
— Но это только для начала! — Лаура шутливо постучала пальчиком по столу.
— Ты лучше придумай, куда доллары спрятать. В шифоньер смысла нет: старо как мир, кто залезет, в первую очередь в белье и шмотках станет копаться.
— Может, в холодильник? — предложил Валерий Вениаминович.
— Сомнительно, — не согласилась Лаура. — Вдруг мясо протечёт, если свет отключат, или яйцо треснет, зальёт. А давайте… давайте в кухонный шкаф — туда, где миски сложены. Внизу глубокие, а сверху мелкие, между верхней глубокой и нижней мелкой как раз зазор — в серёдку и поместятся. Только каждый день надо пересчитывать: деньга это любит и быстрее копится.
— Принято! — решил Марио.
Перед чаем троица направилась на кухню, Лаура вытащила миски:
— Вот сюда. Видишь, поместились. И никто не догадается. Тащи обратно, пересчитай, а потом засунем.
— Точно десять тысяч, — пересчитал Марио.
— Прекрасно, клади. Вот так. — Лаура отправила миски на место. — Обыкновенная стопка. Только по пустякам не расходуй, а то распылишь на танцульки и рестораны.
— Ну вот. Кэгэбэшник в кооперативе, клиент общий, прогнозы в КГБ и у индусов, Карабах в Азербайджане, квартиры в Баку, а деньги у Марио, — подвёл отец печальный итог. — А папе за информацию?
— Не грабь ребёнка. Папе, маме… Обойдёмся, пусть у мальчика будет свой капиталец.
— Да он и так у меня не одалживается.
— Тем более. Первый догадался — сам и заработал. Ты, Марио, всё-таки посерьёзней отнесись: никаких бешеных подарков на Новый год, а то тебя ещё на золото потянет.
— Я себе каплевидную жемчужину в ухо повешу.
— И она подождёт до великосветских приёмов: не на стройку же носить. И на шмотьё кидать невыгодно. На аппаратуру тоже: Сара намекала, что привезёт кое-что, недолго ждать осталось. По мне, так лучше бо;льшую часть сохранить, оставить неприкасаемой. В следующем году определишься, куда ветер дует, что стоит делать: старое продолжать, новое начинать. Оборудование в магазин, товар, новые участки, шикарная отделка в домах, которые нам отходят.
— Само собой, только продавать сразу нельзя: пусть в цене растут.
— Вот-вот, так что много вариантов есть для вложения, не трать на пустое. — Пользуясь тем, что отец уже вышел, Лаура добавила: — Или на пустого.
Марио внимательно посмотрел на мать и решил пока в расспросы не углубляться, оставив их на будущее. Он устал и хотел сразу лечь спать, но пришлось идти к отцу, рассказывать о последнем заказе Маргариты и о предстоящем визите Евгения.
— Ну ты комбинатор! — подивился отец. — Он же рабочих ограбит и государство не пожалеет.
— Не так печально! Приватизация всё равно неминуема, и при любом раскладе рабочие не разбогатеют, а вырученное в исполкоме уворуют. Какая разница, кто на этом наживётся, пусть уж лучше это будет Евгений. У него планы, он одним особняком не удовольствуется. И нам в будущем заказы, и для фабрики это не самый плохой вариант: он и дисциплину наведёт, ассортимент расширит и зарплату поднимет. Мужик серьёзный, привык мыслить масштабно… А заинтересуется производством — не будет расширять свой грязный бизнес. Вот всем и польза. Ну ладно. — Марио сладко зевнул и потянулся. — Я на покой.