В тёмном безоблачном зимнем небе, подозрительно не мигая, как мигают все приличные самолёты, но именно с их обыкновенной скоростью, передвигалась цель нашего вечернего бдения на морозе. Это был очередной спутник Земли. О выступлении его в качестве звезды небосклона сообщили по радио. Мы – это ваш покорный слуга, но на полвека с хвостиком моложе, и его приятель – сосед по двору Анвар Амиров. Сидели эти два товарища, поджидая свою цель, в пустынном дворе напротив кинотеатра Родина, в центре новенькой нефтяной столицы СССР. Естественно, на улице Ленина.
Два этих будущих строителя коммунизма, недавние выпускники авиамодельного кружка при доме пионеров, со знанием дела обсуждали только что рассмотренную ими в подозрительную трубу гордость страны …
Давайте на время оставим героев рассказа наедине с их делами , попытаемся осмотреться вокруг , вспомнить, чем же жила тогда их страна, и составить её словесный портрет.
*****
На дворе, несмотря на 25-градусный мороз, господствовала оттепель. Хрущёвская. Почуяв изменение климата, откуда- то (видимо – с кухонь) на неё слетелись лебеди. Двое из них декламировали свои стихи неподалёку - в актовом зале школы №5. Зал до отказа был заполнен учащимися и их предками. На стене висели образа классиков марксизма-ленинизма, из квартета которых недавно выбыл единственный безбородый, но усатый классик. Под образами стояло привезённое накануне чудо местного света, один из нескольких в городе своих собратьев – телевизор. Голоса лебедей, прекрасные и удивительные, исходили именно из него. Правда, самих этих птиц рассмотреть было практически невозможно.
Справа от диковинного аппарата боком, оседлав нечто стулообразное, возвышался молоденький директор заведения. Он показывал присутствующим передачу - о встрече космонавтов с Байконура, о лебедях-шестидесятниках, декламирующих в их честь свои стихи, и о лимузинах, на которых космонавтов катали по Москве. Передача хорошо слушалась, но всё никак не хотела толком показываться. В редкие минуты, когда вместо полос, плывущих вверх по экрану, выплывала нарядная картинка Красной площади, присутствующие с любопытством наблюдали солидных мужчин в чёрных фетровых шляпах и добротных драповых пальто, дружелюбно помахивавших им с мавзолея.
Чтобы эти редкие минуты случались почаще, передачу надо было именно показывать, для чего и приспособил себя здешний хозяин. Он изогнул шею и держал руку на пульсе ящика(пультов тогда не было, кто не в курсе). Зрители, чтобы как-то поспособствовать педагогу в его стараниях, даже дышали через раз …
Дядья с мавзолея, слуги народа, докладывали своему хозяину, что борьба с послевоенной преступностью в стране успешно завершена и начат новый этап хорошей жизни. Назывался этот этап строительством камунизьма, и завершался он, по их плану, в 1980 году. Первым этапом такой жизни назначено построение его, камунизьма, материально-технической базы. Сколько строить, не уточнялось. Зато уточнялся морально устаревший лозунг: «социализм - есть советская власть, плюс электрификация всей странны». Уточнение звучало так: «… плюс химизация народного хозяйства».
Наиболее лояльные правительству молодые граждане, например, оставленные нами во дворе авиамоделисты, к химизации стали готовиться немедля - поступать в химические ВУЗы, отбросив, при этом, свои давние, но теперь уже морально устаревшие мечты об открытиях в электронике.
Народное хозяйство тоже не отставало. Об этом наглядно (нан'юхно?) свидетельствовало повышение пахучести окружающего воздушного бассейна,особенно после ввода в него ГБЗ. Всех ярче, однако, свидетельствовали сотни факелов, в которых сгорали излишки сопутствующего нефти газа. Факела красовались вокруг города и дальше, на месте переехавших буровых вышек, занятых теперь где-то изъятием этих богатств Земли из других её карманов.
Мы, молодняк, тогда ещё не знали подлинную причину, по которой мы имели возможность тусить и греться в свете факелов. Эта причина – волюнтаризм,по которому: надо в 2 раза увеличить добычу нефти, так и увеличат, хоть треснут. А «сопутствующие» вопросы: куда деть газ, где взять трубы – оставляли решать исключительно А. С. Пушкину.
Ещё люди с мавзолея докладывали, что по количеству мяса, молока и масла на душу населения (кстати – а зачем душе это надо?) мы обогнали уже почти три континента с прилегающими к ним островами, и осталось взять главный рубеж – США. Европа тогда в этом перечне не фигурировала, как сейчас. Видимо, мы ощущали себя очень крупными, вплоть до невлезаемости в её тесные рамки. Америку выбрали в качестве спарринг-партнёра по другой причине. Догнать её быстро не представлялось возможным и можно будет этими догонялками отчитываться перед избирателем вплоть до пенсии. А там эти гонки осудят и забудут.
Пока зрители в школе №5 исправно поедали манную … информацию, которой их кормили из ящика, на въезде в город уже стоял первый (а сколько их ещё будет!) обоз с навозом: от Запада, от кукурузника и от телелебедей. Это была главная беда страны – западофилия элит, которой как раз тогда нас успешно и заражали, в пику десять лет назад ушедшему любимому вождю. Вокруг обоза кучковался местный молодняк. Для него неважно что, но обязательно должно быть новое, неизведанное, ещё лучше – запретное! Позади молодых стояли мужики постарше. Они всегда так стоят: пузом к дефициту, спиной – к излишкам.
А что ещё можно было тогда увидеть в пределах, доступных любознательному взгляду?
Уже запускались проекты с участием диссидентов.
Пуля, выпущенная из окна книжного склада в Далласе в голову лучшего президента США, была уже на подлёте к ней.
Остатки здоровых политических сил страны – антипартийная группировка высокопоставленных товарищей – осуждала уже задним числом позорный 20-й партийный съезд. Хотя уже и ясно было, кто кого там съест.
Ареал обитания кукурузы заполз уже за северный полярный круг, введя в ступор тамошних оленеводов и их оленей.
Главный кукурузник страны стучал уже башмаком по трибуне ООН и обещал показать кому то Кузькину мать.
В газете "Правда" можно было прочитать поэмы «шестидесятников» с новыми вариантами демократии и свободы, за которые их теперь вспоминают исключительно с применением ненормативной лексики.
В ДК нефтяников Вольф Мессинг показывал чудеса. Народ, совсем уж теперь несовместимый с мистикой, наотрез отказывал своим глазам в том, что они адекватно отражают объективную реальность, и лез на сцену, чтобы потрогать всё своими руками.
Местные знатоки не могли ещё, втёмную, отличить виски "Белая лошадь" от привычного самогона.
В общем, эпоха была нормальной, нашенской, не поразительной, как нынешняя. Она отнюдь не поражала духовной пустотой.
*****
А посреди всего этого прогресса, во дворе своего дома в Альметьевске, сидели, как я уже докладывал, два целевых его (прогресса) объекта – мы с Анваром. Сидели мы на лавочке возле шедевра соцреализма – статуи «Девушка с веслом». Дело было вечером, делать было нечего … Тут я и сказал, просто так:
- Тебе нравится эта девка? Меня она раздражает: тут и так холодно, а она голая стоит, одним своим видом вызывает мурашки по коже!
- Ничего не поделаешь – искусство требует жертв … и от нас тоже.
- А давай её оденем. Всё хоть потеплее будет нам казаться! – гнул свою линию я.
- Во что одевать-то? Мамки на концерте, сеструха твоя мала ещё, не налезет … - И кортэнэ – (бабушку свою он так называл) – тоже не даст…
«Борис» молчал, «Николай» ногой качал …
- А давай её взорвём! К чёртовой кортэ, - бабушке – брякнул я. Правда, я все запасы спалил. У тебя есть?
- Есть, я как раз, новую рецептуру пробую, взрывчатку сушу на батарее, а бикфордовым шнуром горячую трубу обмотал. Айда ко мне.
Пошли. Оказалось, взрывчатка высохла, шнур – нет. Подождали – может подсохнет? Чайком погрелись. С вареньем - бабушка угостила.
- Чё за ягоды? – спросил внук.
- Морошка, бит – этыин прислал.
Бабушка у него на русско-татарском диалекте говорила, точнее сказать – на татарско-русском. На территории ромашкинского месторождения он, в те времена, был в ходу, если человеку за 50. А эты у Анвара где то на северах работал, вахтовым методом. Землю они дырявили, дух её – газ из неё выпускали. Ну, погрелись и – во двор, к девушке.
Попримеряли на ней бомбы – так и эдак, остановились на таком варианте: они – под мышками и хвостики шнуров оттуда торчат. Так удобнее и ветер спички не тушит. Зажигалок тогда не было. Последний раз посмотрели друг на друга – кто сдрейфит? – Никто...
В общем, из "Девушки с веслом" получилась у нас "Венера Милосская" – без весла. И без рук.
Времена тогда были показушные, говорю же – оттепель. Людям в шляпах – из телика – надо было отчитаться перед Западом, что страна из «ужасных» и жёстких сталинских времён круто свернула к хорошим, мягким. Милиция тогда нас не прищучила. Потому что и не очень-то хотела. Я знаю – рядом стоял, когда они - с мигалками-сиренами на «бобиках» - влетели во двор и учинили громкий опрос всех присутствующих. Наверно, чтобы скорее расходились. А жаль, надо было бы нам хвост прижать, потому что дальше – больше …
Несколькими днями позже, вечером, делать тоже было нечего. Да ещё во дворе и холоднее было, руки задубели – не подожжёшь! А проверять-то новую рецептуру надо. Решили проверять дома. Как оказалось, чуть погодя , рецептура классная. А шнур опять не досох. Встали мы на подоконник, форточку открыли. Анвар картонную гильзу патрона от ракетницы - с зельем - держит, из неё шнур торчит, а я его поджигаю. Поджигал , поджигал – не поджигается. Зато край гильзы, как оказалось, теплился …
В общем, очнулись: я – на кровати, ноги мои на столе, Анвар – под стол сползает. Я ж говорю, классная рецептура оказалась. Только вот алюминиевую пудру зря в неё включили. Думали – для яркости, а вышло – для ожога.
Ну тут - пожарные, газовики, милиция, скорая, то да сё. Во дворе – столпотворение! Друга – в больницу с ожогами, я – пешком ушёл, рябой от крупинок «марганцовки», которая в состав входила. Переборщили мы её, надо было не дуром сыпать, а продиспергировать на кофемолке.
И опять нам всё с рук сошло. Даже не ругали толком – жалели. Напарник мой так вообще городским героем неделю ходил, пока бинты с него не сняли. И мне славы перепало: одноклассницы гужом ко мне ходили: то рябь мою ликвидировать - крупинки выковыривать-вымывать, то осматривать результаты. Мы с Тамарой ходим парой … Добрый тогда народ был …
Дальше – ещё больше. Вся наша великолепная семёрка пистолеты наделала. Малокалиберные. Кто – с резиновым, кто – с пружинным боем, кто даже многозарядный, и – без затвора. Стрельбище образовалось в катакомбах – подвале нашего дома. Хорошие подвалы тогда делали, сталинских времён постройки, не чета хрущёбам и т. д.
Самой подходящей мишенью оказались тома «Войны и мира», толстые они потому что. Толстой, конечно, из домашних библиотек сразу исчез. Стрелковые соревнования проходили так. Собирается вся суровая семёрка. Приговорённого Толстого – к стенке и – пошло дело! Кто большее число страниц пробил, того и рекорд. Засекали по номеру последней из прорванных пулей страниц.
Финал нашей карьеры оружейников, правда, не столь романтичен. Сидят двое наших стрелков дома. Один – будущий заведующий ГорОНО, другой – будущий главный инженер кораблестроительного завода. На стрельбище идти неохота. И стали истреблять труды классиков прямо на дому. А пистолет то – осечка за осечкой! Отказал, значит. Вот завгорОНО сидит и щёлкает – который уж раз! – никак. И проходит сестрёнка–красавица – на балкон. А он ей: «Хальт! Цурюк! Шнелле-шнелле!» Война, от того времени, недалеко ещё была. Перед взрослыми немчура капитулировала, а мы с ними и не собирались тогда мир подписывать. И, направив ствол на любимую кровинку, стрелок щёлкнул ещё разок …
В общем, девчонке пуля вошла между глаз и остановилась в промежутке между двумя полушариями. Сейчас – ничего, не было осложнений.
Было у нас и ещё много чего такого. Это – ярко помню, другое ещё освежить надо, с помощью однокашников. Извините, если понравилось!
А скоро – в октябре – его, устроителя оттепели, - того! Но тогда мы не узнали всей правды про него. За плохое воспитание юношества страны, как я полагаю.