Какого чёрта его занесло сюда, Гарик сам не мог понять. Он стоял, вцепившись в бревенчатую ограду, и не мог пошевелиться. Морозный вечер сиял фонарями, окутанными лёгкой дымкой, ошалевшего от собственной красоты, воздуха. В свете вечерних фонарей воздух был действительно красив. Гарик злился на себя и на всех вокруг. Все вокруг не были виноваты в том, что им, в отличии от него, было весело и хорошо.
Люди кружились и пролетали мимо Гарика, не замечая его неуклюжих попыток оторваться от ограды. Собрав всю решительность в кулак, где она прекрасно уместилась, поскольку её было не так уж и много, он оторвался от деревянных перил. Растопырив руки в стороны, чтобы сохранить равновесие, Гарик аккуратно двинул левой ногой, а потом правой. Полозья коньков разочарованно вздохнули. Им хотелось скользить дальше, кружить в танце с морозным воздухом, сверкающим в свете фонарей. Но тело, втиснувшее в их нутро свои конечности, было неповоротливым и неуклюжим. Счастливые собратья этой пары лезвий, скользили, наслаждаясь уверенными движениями сливающихся с ними тел.
Гарик медленно продвигался вдоль перил, отгораживающих каток от остального мира. Выглядело это так, будто он внезапно попал на плёнку с фильмом, в котором ему не было никакой, даже самой захудалой, роли. Декорации к фильму были великолепны. Морозный вечер, плавно перетекающий в ночь. Сияние фонарей. Ледяные сооружения в виде мостиков, дворцов и ещё чего-то непонятного мягко подсвечивались разноцветными огнями, подобранными так, чтобы создать атмосферу счастья всем, оказавшимся в этом фильме. Гарик сюда не вписывался ни по каким параметрам.
Внезапно пространство вокруг него окуталось паром. Гарик почувствовал, что лёд начал таять под разливающимся по нему горячим потоком. Киноплёнка вытравливала из себя элемент, портящий картинку. Не удержавшись на коньках, Гарик рухнул в горячую волну, растапливающую лёд. Вода оказалась солёной на вкус. Это слёзы, - догадался он, - слёзы раненой души.
Когда Гарик полностью погрузился в лёд, мороз принялся полировать поверхность, чтобы люди могли спокойно кататься. Никто не замечал, раскинувшего руки и впаянного в поверхность катка, человека. Только соль слёз не давала льду стать идеально твёрдым и гладким. Из-за неё в этом месте образовывалось снежное крошево, раздражающее тех, кто проезжал по нему. Гарик лежал, чувствуя, как соль разъедает оболочку, обнажая душу и сердце. Он подумал о том, чьи это могли быть слёзы, и в ту же секунду лезвия коньков сделали первый надрез в его душе. Движение было не уверенное, будто проезжающие по этому месту коньки только прощупывали все шероховатости. Второй надрез заставил душу выгнуться и застонать. Соль добралась до глаз. А лезвия уже танцевали свой звенящий танец, полосуя сердце и отрезая куски души от него. Гарик ослеп.
- Нет!
Звон лезвий проникал в него всё глубже.
– Это ты раньше был слепым, когда смотрел глазами. Сейчас ты сможешь видеть сердцем.
Гарик закричал. Крик этот распахнул бездну, в недрах которой кто-то пытался заглушить боль души, полосуя оболочку. Крик, долетевший до этой души, превратился в мелодию, оплетая лезвие своей гармонией. Лезвие потускнело и потянулось к источнику крика.
Гарик сидел на скамейке и пил обжигающе горячий чай. Он не любил коньки, но почему-то приходил на каток уже не первый раз за эту зиму. Морозный воздух искрился в свете фонарей. С неба сыпались мягкие и нежные снежинки. Улыбки светились на лицах людей, расчерчивающих лезвиями коньков ледяную поверхность. Почувствовав, как застывает кровь в ногах, Гарик постучал коньками по резиновому настилу, на котором стояла скамейка, и посмотрел на странную пару, расположившуюся рядом. Девочка и слепой старик. Уже не в первый раз он обращал на них внимание.
Девочка смотрела на старика с такой улыбкой, что тепло её разливалось в морозном воздухе, согревая даже сердца находящихся за пределами катка людей. Эти двое смеялись и разговаривали, не замечая никого и ничего вокруг. Выпив чаю, они спустились с настила, старик двигался на льду неуверенно, но девочка держала его за руку, следя за тем, чтобы никто не сбил их, проезжая мимо. Так они проезжали пару кругов, держась поближе к перилам.
Там их в первый раз и увидел Гарик. Он сам двигался исключительно возле ограды, чтобы вцепиться в неё, если коньки вздумают рвануть вперёд, пока тело еще стоит на месте. Но наблюдая за этой парочкой, Гарик забывал порой, что нужно держаться, и ехал довольно-таки долго без поддержки, иногда до трёх десятков метров. Слепой старик много говорил, а девочка молча смотрела и улыбалась. Несколько дней подряд Гарик приходил на каток в одно и тоже время. И первые, с кем он встречался на льду, были эти двое. Сегодня Гарик собирался на каток и думал, что заговорит со слепым стариком и девочкой. Хотя бы просто поздоровается и пожелает приятного вечера.
Все пошло не так, едва он вышел из подъезда. Сначала разбился телефон, когда он пытался вынуть его из кармана, чтобы ответить на звонок. Потом, ему достались коньки с запутанными шнурками, которые пришлось долго развязывать. Когда он вышел на лёд, коньки рванули вперед так, что возможности вцепиться в перила не оказалось. Толстая куртка смягчила удар. Но поднявшись на ноги, Гарик уже не мог оторвать рук от перил. Стоя так довольно долго, он вдруг понял, что среди проезжающих мимо людей нет тех двоих.
Гарик злился на себя и на всех вокруг. Все вокруг не были виноваты в том, что им, в отличии от него, было весело и хорошо. Люди кружились и пролетали мимо Гарика, не замечая его неуклюжих попыток оторваться от ограды. Собрав всю решительность в кулак, где она прекрасно уместилась, поскольку её было не так уж и много, он оторвался от деревянных перил. Растопырив руки в стороны, чтобы сохранить равновесие, Гарик аккуратно двинул левой ногой, а потом правой. Полозья коньков разочарованно вздохнули. Исполосованный лезвиями лёд начал таять под потоком горячих слёз.
Слёзы текли по лицу старика. Сегодня он смотрел на девочку, которая не видела его больше. Слёзы текли по лицу девочки и капали на дрожащее в руке лезвие. Две пары коньков плакали в углу без слёз.