Президент поздравил с наступившим Новым-Годом под пробку в потолок!.. Торопливо разлили по хрустальным бокалам золотистое вино с крошечными шустрыми пузырьками, и зазвучал гимн!.. Увы, совсем другой страны. Нет, мелодия была та же, но слова… Впрочем, и ёлка иная – без запаха хвои, в множестве «эксклюзивных» игрушек. Не было на ней самодельных флажков, нарезанных из открыток и фотографий из журналов, помятых ватных зайчиков и белочек, стеклянных фигурок в костюмах «республик» и космонавтов, не было и красной звезды на макушке. Теперь там красовалась, словно скомканный белый флаг, «вифлеемская» звезда… В колючей зелени, от лепнины потолка до паркета пола, вспыхивали разноцветные диоды и мерцали небьющиеся шары… Всё верно – в доме дети. Кстати!..
Дети распотрошили принёсённые нами подарки, повозились с ними минут пять и вновь уткнулись в айфоны, каждый в свой. Огромная пожарная машина с зажженными фарами осталась в углу за креслом. Говорящая по-английски кукла в пушистом костюмчике зайки, уже раздетая, задрала ручки-ножки в диванных подушках. Конфеты остались не тронуты, традиционные мандарины положены возле фруктовой вазы на столе. Они как-то неуместно рыжели на белоснежной скатерти под зелёными гроздьями винограда, окружившего огромный ананас. Стол ломился от яств!.. И великолепия «итальянской» посуды – страшно прикоснуться. Это вам не доморощенный фарфор с нашей, царство ей небесное, фабрики… И воспоминания всплыли сами собой!..
* * * * *
В голодные девяностые каждый был рад любой подработке! И когда мне предложили вместо Василича выйти в ночную Дед-Морозом, я согласился не задумываясь. Жена моя, хоть и поморщилась – Новый-Год дети встретят без отца, но возражать не стала. Продукцию «фарфорки», где она расписывала чашки-блюдца, не покупали. Нет, не потому, что фарфор был толстоват, кобальтовая глазурь траурно черна, а «золотые» завиточки кривоваты, просто у людей не было денег… Не было денег и у фабрики – долгожданную тринадцатую зарплату так и не дали. Вообще, от откровенного голода нас тогда спасали только колхозники, магазины-то были пусты!..
К счастью, автобусный парк работал исправно, наверное лишь потому, что мы, шоферюги, меняли продукты на бензин в пригородной воинской части. А продукты брали у колхозников платой за проезд. Кое-что перепадало и нам самим, особенно в базарные дни. Вот и Василич в самый канун новогодних праздников у кого-то выторговал бутыль самогона, пока ехал – прихлёбывал из неё, и, спрыгнув с подножки, подвернул ногу и сломал!.. Мне, как сменщику, он и уступил роль Деда Мороза.
Василич был старше и толще меня вдвое! Поэтому костюм пришлось надеть прямо на фуфайку. Синий бархатный тулуп, расшитый бисером и жемчужинами, доходил мне до щиколоток, а огромные варежки с кроличьей опушкой, свисающие на верёвочках под рукавами, болтались почти у колен. Залихватский колпак с завитками «седых» волос норовил сползти на лоб, и пришлось его заколоть сзади булавкой. Белая волосяная борода, на резинке к затылку, тошнотворно воняла табаком и чем-то похожим на блевотину; усы мне оставили мои, лишь припорошили их смесью муки и зинкиной пудры.
Зинка, двадцатилетняя дочка Василича, была массовиком-затейником в автопарковом клубе и, естественно, Снегурочкой!.. В светло-голубом бархате, разукрашенном стеклярусом, в остроконечном, мерцающем блёстками кокошнике, с золотистой косой ниже пояса, девчонка была хороша!.. Портили впечатление лишь чёрные валенки в калошах, но, как оказалось, в них были светло-серые шерстяные носочки… Заходя в квартиру, Снегурочка скидывала валенки и порхала у ёлок и столов, вокруг взрослых и детей, как мотылёк или балерина; мне оставалось лишь солидно стоять в дверях и по окончании стишка или песенки вручать исполнителю подарок, десять минут назад полученный в прихожей от мамы или бабушки.
Правда, под утро не каждый ребёнок нас дожидался! Дети уже спали, но их вытаскивали из постелей, в трусах или ночнушках ставили на стульчики, и хмельные родители смущённо бубнили: «Ну что же ты! Ведь учил! Ты что забыл?..». И читали-пели хором, сами спотыкаясь в словах, а некоторые и в буквах… Зазывали за стол, уставленный объедками, подносили и рюмку, но мы с Зинулей были, как кремень! Во-первых – я за рулём, во-вторых – у нас «всё» было: перед самым выездом на адреса Семён Кириллович, профорг, вручая список и почему-то виновато отведя глаза в сторону, сказал, что «гонорар» уже в автобусе.
На заплёванном полу возле первого сидения стояли две большие коробки, сверху, по линии стыка картонных крыльев, заклеенные липкой лентой с голубыми снежинками, перемежавшимися алыми буквами «Новогодний сюрприз». На ходу коробки позвякивали, и мы со Снегурочкой гадали – что там?
В былые времена в таких коробках передовикам производства вручали продуктовые премии: набор консервов – тушёнка и сгущёнка, палку твёрдокопчёной колбасы, бутылку лимонада «Дюшес», пару пива, поллитровку водки, а к Новому-Году – бутылку «Советского шампанского», пакетик конфет, мешочек грецких орехов и кило зелёных мандаринов. Всё это роскошество выставлялось в актовом зале клуба, народу набивалось в него, как селёдок в бочку, – никто не знал, кому повезёт! После долгих речей и громких призывов начинали вызывать на сцену, но «подарок» выдавали не каждому, и частенько одним и тем же… В основном давали бумажную грамоту или тряпочный вымпел. Вымпел вешался в кабине автобуса – от солнца, а грамоты клеились в туалетах – вместо обоев…
Лишь перед самым рассветом мы закончили «новогодний вояж». Встав на колени и махнув своей золотистой косой по заиндевевшему полу, Зинка принюхивалась к углу коробки:
– Нет, не пахнет! Наверно потому, что холодно…
– Ну так давай откроем… – поза молодухи мне показалась забавной, я непроизвольно хмыкнул, и Зинуля смутилась.
– Откроем и что-нибудь съедим!.. Нет, я свою принесу домой целиком, – Снегурочка отряхнула подол и, сев на диван у двери, отвернулась к замёрзшему окну.
– И я, и я. И я того же мнения!.. – я запел, сдвинув набок надоевшую бороду, дёрнул рычаг, закрыв дверь, и нажал педаль газа. Клонило в сон, а ехать предстояло через весь город, но… Поравнявшись с городским садом я невольно притормозил на пригорке.
Солнце было где-то за горизонтом, а небо уже светилось бирюзой. Сугробы вдоль дороги ещё синели глубокими тенями, но макушки деревьев, укутанные узорчатыми накидками инея, уже окрасились бледно-розовым светом. Автобус остановился.
– Смотри-ка! – я был так заворожён, что не обернулся, смотрит ли Зинка.
– Куда?.. – послышался сонный голос.
– Ну вот же!.. – протянул руку в сторону лобового стекла, искрящегося по кроям морозным узором.
– Где!.. – Снегурочка подошла, и мы, склонившись вперёд, почти касаясь стекла лбами, уставились на небывалую красоту!
Солнце позади автобуса медленно, но неуклонно набирало высоту. И купы запорошённых деревьев, макушки пары высоких качелей среди них, крыши далёких домов – всё меняло цвет буквально на глазах! Сначала округа была сине-розовой, потом стала равномерно сиренево-лиловой, но вот в морозном воздухе появились золотистые искорки и вдруг!.. Весь мир окрасился лимонным и оранжевым цветом, с густыми зеленоватыми тенями! И сразу же зазвенели невидимые синицы! Пролетела стайка красногрудых снегирей, каркнула где-то совсем рядом ворона, и послышался детский говор и смех. Последнее показалось слуховой галлюцинацией!.. Мы и не заметили, что автобус обступила ватага мальчишек и девчонок. Откуда в столь ранний час?!
Клубы морозного пара вокруг разинутых белозубых ртов, блестящие глаза из-под одинаковых цигейковых шапок, руки без варежек, торчащие голыми запястьями из рукавов одинаковых драповых пальто… Так это воспитанники детского дома, что напротив горсада! Обступили автобус, показывают на нас пальцами и хохочут так, что не ответить тем же невозможно! Понять ребятню несложно – Дед-Мороз и Снегурочка стараются лбами выдавить смотровое стекло автобуса, и я расхохотался!.. Рука сама потянулись к рычагу, и дверь автобуса с железным лязгом распахнулась... Зинуля выпорхнула на хрустящий снег так легко, словно и не было усталости ночи! Пришлось выбраться на заснеженную обочину и мне.
Никогда, ни до ни после того утра, я не видел столь радостных лиц и счастливых глаз! Дети пели хором и сольно! Перебивая друг друга, читали стихи без запинок! Устроили подобие хоровода вокруг автобуса, а вместе с ними и худая простуженная тётка в длинном тулупе и валенках без калош. А нам, Деду-Морозу и Снегурочке, нечем было одарить этих обездоленных, так ярко радующихся чуду нежданной встречи, детей…
Я влетел в автобус и рванул крыло звякнувшей коробки… Уж конфеты-то должны быть!..
Бумага обёрточная, а в ней… Чашки и блюдца почти чёрного кобальта с кривоватыми золотистыми снежинками. На секунду я замер – вот те на!.. А где продуктовый набор?.. А, плевать! Подхватил коробку и вынес на снег. Ребятня обступила, и я стал раздавать чашки с блюдцами в протянутые, красные от мороза, руки.
– Это всё?.. – Снегурочка была удивлена не меньше меня, – Отдай и мои.
– А что отец скажет?.. – я уже повернулся в сторону автобуса.
– Отдай!
Воспитательнице достались два чайника. Крыжечку одного из них уронили в снег, и пара мальчишек чуть не передралась, разгребая его. Нашли и закоченевшими кулаками стали беззлобно дубасить друг друга, чтобы лишь согреться. Удивительно, что никто из них не уронил своего «подарка», засунутого за пазуху лёгких пальто. Одной девочке чашки с блюдцем не хватило, но она не расстроилась – сказала, что пить можно и из сахарницы. Вторую сахарницу Зинуля оставила себе на память.
– Извините, у нас нет ничего. Думали, что в коробках конфеты, а там…– я был сконфужен.
– Глупости! Так даже лучше, – воспитательница утёрла варежкой сопливый нос и смущённо улыбнулась, – они же пьют только из стаканов, а теперь будут из чашек, как дома...
Эти слова «как дома», виноватый взгляд женщины, выведшей ребятню с утра пораньше покачаться в заснеженном саду на качелях, как подарок на Новый-Год, словно заведённая пластинка с трещиной вертелась в моей голове всю дорогу до автопарка, в гараже, по дороге домой... У моих детей был хотя бы дом! Были родители, что недоедая сами, старались порадовать их. Чем? Ну хотя бы жареной картошкой и квашеной капустой… Эх, сейчас бы!.. Лысым веником у порога я обмёл снег с калош и открыл дверь своим ключом, вдохнул аромат свежей хвои и постарался как можно тише скинуть негнущиеся валенки… Из кухни выглянула жена и приложила палец к губам...
Дети ещё спали. У Машутки в изголовье лежал новый зайчик, сшитый из моей старой кроличьей шапки, а у Васькиной кроватки стояла красная пластиковая лошадка на колёсах, её я выменял у Гошки-электрика на бутылку водки. Жена в дверях поманила меня рукой, я шагнул, обнял её и, уткнувшись в пахнущий берёзовым листом затылок, задохнулся от нежности. И горестные мысли улетучились из моей головы, как по мановению волшебной палочки, – это было настоящим чудом!..
– Есть будешь или тебя накормили?..
– Да нет! – я улыбнулся, заметив сковородку на плите.
– Так да или нет? – Маруся рассмеялась тихим счастливым смехом, и вновь холодок пробежал по сердцу, так же смеялись…– У нас картошка?..
– Сейчас разогрею. У нас ещё и маринованные маслята, помнишь – собирали летом!
– Ну наконец-то, запасливая моя, я про них уже и забыл.
– Я ещё и добытчица! Нам всё-таки дали тринадцатую, правда только продукцией…– и поставила передо мной новую чашку, с чаем.
Тёмный кобальт, золотые снежинки… Только теперь я заметил на полу под окном открытую картонную коробку, обклеенную липкой лентой с голубыми снежинками, перемежавшимися алыми буквами «Новогодний сервиз». Новогоднее Чудо!..
* * * * *
Худенький паренёк в шёлковом халатике и модных ботиночках, над которыми торчали тонкие щиколотки без носков, что-то фальцетом декламировал в ватную бороду. Увлечённый воспоминаниями я и не заметил – как явился этот дедулька-морозулька. Внука поставили на кофейный низенький столик красного дерева, и все притихли. Пятилетний мальчуган попыхтел-попыхтел и прочёл стишок:
Я ждал совсем иное… Не то, что ты принёс!..
Я в интернет отправил на адрес «Дед-Мороз»
Своих желаний ворох, чтоб утром смог найти
Прекрасные подарки… Они ещё в пути?!
Тогда зачем явился!.. Стишок чтоб я читал?
Ты, Дед-Мороз, – пройдоха, я этого – не знал!..
Парень в халате деланно захохотал, взрослые зааплодировали, а мы со старухой переглянулись, с немым вопросом «Кто выучил с мальчишкой такой стих?». Возможно ли было подобное в старый Новый-Год? Эх, времена! О, нравы!..